Текст книги "Россия и Современность: Проблемы совмещения. Опыт рационального осмысления"

Справедливость — это «понятие о должном, соответствующее определенным представлениям о сущности человека и его неотъемлемых правах. С. ("справедливость. – П.К.) – категория морально-правового, а также социально-политического сознания. Так, понятие С. содержит в себе требование соответствия между практической ролью различных индивидов (социальных групп) в жизни общества и их социальным положением, между их правами и обязанностями, между деянием и воздаянием, трудом и вознаграждением, преступлением и наказанием, заслугами людей и их общественным признанием. Несоответствие в этих соотношениях оценивается как несправедливость»¹¹¹.

По своей сути справедливость есть характеристика качества управления неравенством в обществе, организации, группе. Конкретное наполнение данной характеристики зависит от морально-этических ценностей, доминирующих на данный момент в социуме, и соответственно представления людей о справедливости обычно меняются со временем. Как это уже отмечалось в предыдущем подразделе, понятие справедливости обобщает ту часть содержимого общественных институтов, которая компенсирует антисоциальное воздействие власти. И действительно, несправедливость может быть сотворена только в рамках властного действия. Дальнейший анализ иного справедливости приводит еще к одному замечательному свойству данной категории – понимание важности справедливости дается человеку через ее, справедливости, недостаток. То есть фактически мы имеем понятие, обладающее свойством ресурса. При такой трактовке (справедливость – это потребляемый человеком ресурс, который вырабатывается окружающим его обществом) справедливость становится для людей мерой качества социальной ткани, в которую они погружены. При этом переход от человека к обществу допускает несколько легко формализуемых обобщений данного понятия. Практически можно различить (1) индивидуальное восприятие человеком качества данного ресурса в каждой конкретной ситуации, (2) интегральное восприятие человеком качества данного ресурса по отношению к разным социальным полям общества, (3) интегральное восприятие качества данного ресурса в каждом социальном поле всеми его агентами.

Представление общества в виде множества взаимодействующих социальных структур/организаций позволяет достаточно четко обозначить область Политического в социуме.

Политика, это вид общественной деятельности, который определяет:

– положение людей в иерархии общественных структур, взаимодействие людей и частей организации между собой;

– цели общественных структур, и способы достижения этих целей;

– взаимодействие общественных структур между собой и со структурами других Обществ.

При таком определении политики активность людей, связанная с государственными структурами, оказывается только частью политической активности. При этом взаимодействие политиков с электоратом в рамках демократической системы фактически представляет собой борьбу претендентов за выборные государственные посты, то есть за их положение в государственных структурах. В дополнение к окологосударственной сфере данное определение также включает в себя и то, что каждый из нас интуитивно понимает под действием «заниматься политикой» в обыденном плане: выстраивание взаимоотношений с людьми и организациями, доведение нужной информации до нужных людей и т. д.

Особый интерес у исследователей обычно вызывает часть Политического, связанная с государственной властью. Такое сужение данной категории может быть правомерным в краткосрочном плане, однако в долгосрочном плане оно теряет свою целостность из-за недоучета некоторых существенных факторов. В качестве примера в этом плане можно привести следующее: государственная управленческая культура обычно обновляется гуманитарными технологиями, которые бывают изобретены и апробированы в бизнес-организациях, так что сужение понимания Политического только на государство может привести к неточностям из-за недоучета перспективных новинок из области бизнеса.

Государство представляет собой специально выделенное множество социальных структур, выполняющих определенный набор общественных функций. При этом часть функций официально монополизирована государством, и другие организации не могут выполнять эти функции. Обычно это функции, связанные с осуществлением прямого насилия (военное дело, гарантия соблюдения законов, работа с преступлениями и преступниками), с правосудием высших инстанций, с принятием целей, стратегии и методов общественного развития, с поддержанием общественной инфраструктуры. В ведении государства находятся также вопросы экономического регулирования, по меньшей мере эмиссия денег и обеспечение контрактной дисциплины.

Другие функции (например, охрана общественного порядка, вывоз мусора) могут выполняться как государством, так и негосударственными структурами, и каждое общество выбирает для себя наиболее удобное распределение данных функций по исполняющим агентам. Одна крайняя точка в представлении такого распределении задается обществами так называемого реального социализма, когда было осуществлено практически полное огосударствление всех общественных функций. Другая точка, которая определяет вмененное ядро государственных функций, практически неотделимых от государства, задается реалиями государств с доминированием либертарианской и/или анархистской идеологии. Однако ни одному такому государству пока еще не удалось избавиться от функций, перечисленных в предыдущем абзаце.

Государство всегда тесно ассоциировано с территорией – государств без контролируемых ими территорий не бывает. При этом обычно государственный контроль над территорией главным образом направлен на создание адекватных условий для воспроизводства соответствующего общества. Общество в связи с занимаемой территорией обычно называют страной. Напомню, что в рамках развиваемой концепции общество значительно шире государства – обычно это государство плюс многие другие социальные структуры, как экономические, так и всякие другие. При этом существует подход, когда от государства отделяются структуры местной власти. Правда в последнем случае возникает новый объединяющий термин – публичные службы, или публичная сфера, что делает для целей моего рассмотрения такое отделение избыточным. Я буду использовать в дальнейшем данные общие термины в качестве синонимов слова «государство».

В плане генезиса государственных образований западная политология обычно опирается на линейную схему Салинза-Сервиса: band – tribe – chiefdom – state¹³⁸. Однако в той же статье убедительно показано, что однолинейное представление эволюции реальных социальных систем неадекватно. По сути же каждая социальная система является смесью практик вождизма и делиберативного согласования интересов, причем пропорции соответствующих «замесов» обычно слабо связаны с факторами, определяющими эволюцию¹³⁹.

И тем не менее в разнообразнейших формах государственности времен «зари человечества» (да и более поздних времен тоже) можно увидеть некие общие черты, которые системно представляют некий социальный архетип. Во-первых, в ранних государственных образованиях четко вычленяется то, что можно назвать его «центральным местом». Данное центральное место осуществляется не только географически, но и символически. В символьном пространстве центральное место государства обычно выступает в виде некоего набора сакральных символов сообщества, часто связанных с его богами и определяющих его коллективную идентичность. Сакральное чувство к данному центральному месту является одним из главных видов связи между государством и человеком, и оно же объединяет людей сообщества между собой. Данная сакральная связь дополнительно материализуется в том, что каждый взрослый индивид должен периодически передавать богам своего сообщества определенное количество продуктов – плодов усилий рук своих. Так образуется имущественный комплекс государства/общества, обслуживающий общественные нужды.

Важным для данного архетипа является то, что элита сообщества социально и символически позиционирует себя именно рядом с центральным местом, чуть в стороне от него. Она выступает всего лишь в качестве служителей богов (а отнюдь не их заместителей, как это станет характерным для европейских сообществ позднее). Служа богам (и обществу), элита осуществляет руководство государством и его имущественным комплексом «по справедливости» в интересах всех членов сообщества.

Данный социальный архетип хорошо виден на примере самых древних государственных образований Востока – городов-государств шумеров, Вавилона и т. д. То есть во всем том, что потом было объединено под общим названием «азиатский способ производства»¹⁴⁰. Что нетривиально, но та же структура социума просматривается и вокруг раннесредневековых замков и аббатств Европы. Более того, данный архетип проявляется и в развитых современных государствах. Например, в США роль подобного центрального места играют такие символы, как Америка и/или демократия, во Франции – республика. В СССР таковыми были КПСС и советское государство. И т. д.

В формировании данного архетипа можно предположить участие образов структуры улья или муравейника, впечатливших сознание людей на ранних стадиях его развития и задавших социальные стандарты обустройства стационарных поселений – ведь у стай приматов ничего похожего ни на центральное место, ни на особенности организации взаимодействий особей вокруг него не просматривается.

Интересно отметить, что следующий шаг социальной эволюции, особенно в Европе, был связан с «приватизацией» центрального места общества элитой и соответствующим самоотрывом элиты от общества. Многие государства превратились в корпорации знати, эксплуатировавшие поставленные под контроль территории¹⁴¹. Население, объединенное в местные самоуправляемые сообщества (обычно вокруг неких «клонов»-копий прежних центральных мест – видимо, этим и обусловлено архетипическое желание европейских исследователей отделять местную власть от государственной), обязано было содержать одного из членов управляющей корпорации (сюзерена), который претендовал на то, чтобы быть неотделимым от центрального места управляемого сообщества. Управляя присвоенным себе имущественным комплексом сообщества, локальный сюзерен передавал определенную долю ресурсных поступлений вверх по иерархии и т. д. При этом само население было полностью исключено из государственной политики, и даже вопрос о том, кто будет тем самым благодетелем, которого люди должны будут содержать в своем центральном месте, как правило, решался уже без их участия.

На уровне идентичности знать четко отделяла себя от низов, и часто это отделение поддерживалось специальными мерами: другим языком, другой культурой, специальным мифом о качественном отличии человеческого материала. При этом знать относительно свободно могла мигрировать между разными управляющими корпорациями – государствами, обслуживая династические интересы суверенов территориальных агломераций.

Население было объединено в местные сообщества вокруг своих локальных центральных мест, которые имели свои традиционно сложившиеся права и обычаи, регулировавшие их жизнь. Каждый новый сюзерен при вступлении в права управления территорией обычно подтверждал данные права и обычаи и обязывался следовать им в относящейся к нему части. То есть традиционные государства обычно представляли собой сильно гетерогенные территориальные образования как в правовом, так и культурном смыслах. При этом различия в правовых отношениях наблюдались как территориально, так и в социальном измерении – разные группы населения могли иметь свои привилегии во взаимоотношениях со своими сюзереном и сувереном. В свою очередь отношения территориальных сообществ с центром, который формировался вокруг суверена, могли быть относительно однородными (все провинции королевства примерно равны в правовом отношении) или выстроенными иерархически (некоторые территории находятся в более привилегированном положении, чем другие).

Интересно проявлялось взаимодействие богов центральных мест разных сообществ. При подчинении одного сообщества другому локальные боги первого входили в пантеон второго на подчиненных ролях. Таким образом на объединенной под одним управлением территории возникала иерархия богов с отнесением самого старшего бога к суверену. Данная закономерность сохранилась в Европе и после распространения христианства, когда роль местных богов стали играть локальные святые.

Очевидно, что с ростом численности населения на контролируемых территориях мощь государства тоже росла. И самые мощные государственные образования исторически стали называть себя империями¹⁴². В таких государствах примерно одинаково разрешалась проблема введения иерархии территорий, которая возникала при возрастании сложности управляемого социума по мере роста мощи государства. Правители в этом случае обычно переставали удерживать однородность отношений с провинциями и начинали давать различного рода преференции некоторым из них. Так выделялись области, которые со временем становились «ядром» империи (метрополией). Именно метрополия обычно обеспечивала кадры для имперской администрации, она же получала выгоды от администрирования налогов и от установленного властями неэквивалентного экономического обмена.

В западной истории выделяют империи двух типов – морские (Великобритания, Франция, Испания, Голландия, Бельгия) и континентальные (империи Габсбургов и Романовых, Османская империя). В морских империях метрополии были географически отделены от колоний, а континентальные империи образовывали единый территориальный массив¹⁴³.

Следует отметить, что традиционные государства существенно отличались от современных по своим основным характеристикам, в частности, по обеспечению суверенитета и легитимации верховной власти. Очерк наиболее важных в этом плане характеристик и их изменения во времени представлен в следующем подразделе.

Усложнение социальной жизни по мере развития государств вызвало спрос на образованных людей для низшего управленческого звена, что создало предпосылки для запуска национальных проектов Современности. Замечу¹⁴⁴, что нация – это по сути своей политическая метаидентичность социума самого верхнего уровня, или, другими словами, политическая ипостась народа страны, формирование которой сопровождается втягиванием незнатных людей (низовых слоев общества) в государственную политику и государственное управление. Данный процесс обычно сопровождается десакрализацией элиты в сознании общества и разрушением представления о непроходимости элитной границы. Элита в целях своей легитимации на новых началах вынуждается покинуть центральное место государства и «встать» чуть в стороне от него. Сакральные символы государства и общества «очищаются» от их привязок к конкретным людям. В целом же происходит приближение системной структуры государства к описанному выше социальному архетипу.

Понятие нации также тесно связано с концепцией общественного договора и с идеями деконцентрации власти и ее ответственности (см., в частности, следующий подраздел).

Первые проекты формирования современных наций были запущены условиями социальной дискриминации¹⁴⁵. Основными вовлеченными акторами были французское третье сословие, которое жестко эксплуатировалось знатью Старого режима, и американские колонии Великобритании и Испании, жители которых сильно дискриминировались метрополиями. Новые мобилизационные возможности соответствующих сообществ, открывшиеся вследствие распространения национальной идентичности среди людей и приведшие к сокрушению армий традиционных государств, привлекли к себе внимание сильных умов того времени. Первая теория наций была построена в рамках интеллектуального течения германского романтизма. Наиболее продвинутые европейские государства начали свои национальные проекты, гомогенизируя подконтрольные территории. Основные структуры по внедрению национальной идентичности в массы представляли собой школы (всеобщее начальное образование), армия (всеобщий воинский призыв) и СМИ. Роль национальной культуры стала играть элитарная культура предшествующего периода, которая сильно потеснила соответствующие народные культуры. Сформированный в рамках данной культуры язык стал доминирующим в жизни населения соответствующего государства.

В европейских империях развитие национальных проектов метрополий отнюдь не приводило к уменьшению дискриминации и эксплуатации колоний. На том этапе социального развития никто не собирался включать жителей колоний в имперскую нацию – им отводилась роль низшего социального слоя империи. Для усиления оппозиции метрополия – имперская периферия в Европе были созданы и получили широкое распространение различного рода расистские концепции, как позитивные (цивилизаторская миссия белого человека), так и негативные (различной степени недочеловеки окраин цивилизованного мира). При этом дискриминация населения окраин порождала новые национальные проекты, приводившие к борьбе людей периферии против имперского гнета, и в конечном итоге рост подобных напряжений привел к распаду империй – деколонизации мира. Так что в настоящее время мировой нормой является именно национальное государство¹⁴⁶.

Здесь следует также отметить, что на ранних исторических стадиях развития категориального аппарата обществоведения государство отождествлялось с обществом в целом. И лишь с возникновением Современности произошло вычленение понятия «гражданское общество», отражающего нечто в социуме, связанное с политикой, но не совпадающее с государством¹⁴⁷.

Для целей моего исследования можно отвлечься от до-современных фаз развития социумов и опереться на положение о том, что государство в какой-то своей форме является неотъемлемой частью общества.

Понятие государства неотделимо от понятия государственного суверенитета¹⁴⁸ – характеристики полноты верховной власти в государстве, а также способов ее передачи от одних лиц к другим.

Само понятие «суверенитет» возникло в Западной Европе в средние века, характеризуя суть властных отношений в цепочках «вассал – сюзерен», которые в рамках определенной территории замыкались «сверху» на фигуре суверена – верховного властителя. При этом временем возникновения данного понятия следует, по-видимому, считать период «ухода» европейских сообществ в своей самоорганизации от архетипической структуры, описанной в предыдущем подразделе. Данный период был характерен активным захватом и последующей «приватизацией» центральных мест локальных сообществ людей знатью. Так первичным источником суверенитета явилось право завоевания. Если группе вооруженных людей удавалось установить свою власть на какой-то территории, победив других претендентов или просто подчинив мирных тружеников, то право вождя группы на поборы с населения (дань) было неоспоримым. Понятно, что непредсказуемость результатов войны культивировала удачу и основной символ удачи – победу в качестве естественного знака благоволения богов, и таким образом божья воля выступала в качестве единственного источника суверенитета, реализуя себя через успех в завоевании территорий¹⁴⁹.

Однако существование таких ранних государственных образований было очень зыбким. Ему угрожали и соседние вожди со своими отрядами, стремившиеся увеличить свои зоны контроля, и восстания жителей-тружеников, не понимавших своего счастья быть в подчинении у завоевателей, и перераспределения ролей в самой вооруженной группе. Последнее, в частности, могло произойти, когда вождь по каким-то причинам терял контроль над ситуацией и допускал появление сильного конкурента, или просто умирал.

Взаимодействие людей в вооруженных отрядах было сильно персонализировано личной преданностью бойцов вождю в качестве основной человеческой благодетели. При этом обычно «кормление» подчиненных в ранних государствах осуществлялось вождями через передачу им захваченных ресурсов (в то время главным образом земель) в ничем не оговоренное распоряжение. Однако скоро стала очевидной непродуктивность такого подхода: некоторые подчиненные умудрялись со временем сконцентрировать в своих руках ресурсы, превышающие ресурсы вождя, что позволяло им устраивать маленькое внутреннее завоевание. К сожалению, в истории не осталось имени того гения, который догадался заменить такое ничем не ограниченное право собственности на землю правом распоряжения землей с отягощением каждого участка определенным перечнем услуг. Так личная уния «вассал – сюзерен» была усилена подведением материальной базы в виде феода – при отсутствии оказания оговоренных при пожаловании феода услуг феод у вассала (или у его наследников) мог быть изъят. Человеческое общество при этом структурировалось в виде пирамиды: каждый человек был обязан иметь сюзерена. Проблема верховного правителя была разрешена в рамках христианской религии – верховный суверенитет жаловался достойному Богом через процедуру помазания¹⁵⁰.

Другая проблема – возникновение смут при смене вождя – была разрешена через установление принципа наследования (изначально это были выборы или силовой захват власти внутри группы). Приоритет права наследования над правом завоевания утверждался в течение нескольких столетий, причем для этого сначала активно использовался институт «со-правления»¹⁵¹. То есть ввиду неочевидности права наследования для баронов королевства, которые зачастую отстаивали свое право считать короля лишь «первым среди равных», король делал сына-наследника своим соправителем, проводя его через процедуру помазания будучи еще в силах, т. е. при своей жизни. В подобной борьбе сформировались и закрепились монархические принципы, четко определявшие источник верховного суверенитета в государстве в виде Бога, который наделял суверенитетом монарха при его (монарха) помазании на царство.

Следующий этап развития данной категории явилась конкуренция между универсалистскими и «местечковыми» подходами к определению верховного суверенитета. Универсалистский принцип базировался на монотеизме христианской религии, служившем основой для идеи единственности верховного суверена для всех людей. При этом на роль такого единственного правителя претендовали как церковная власть в лице римского папы, так и светская власть в лице императора. Результатом исторических процессов, закрученных напряжениями в многоугольнике папа – император – европейские короли и прочие акторы, стала Вестфальская система, успешно похоронившая универсализм. Было признано равенство суверенитетов нескольких имевшихся традиционных государственных образований, и вся территория Европы была поделена между ними. При этом государства в лице их верховных правителей получили право полностью определять все вопросы жизни людей на подчиненной территории, включая исповедуемую религию (чья власть – того и вера). Большинство признанных в Европе государств были наследственными монархиями. Однако следует отметить, что в числе европейских государств Вестфальской системы были также другие режимы. Например, были выборные монархии, среди которых особое место занимает Римско-Католическая церковь. Было также несколько республик – сообществ, не допустивших полной приватизации их центрального места и сохранивших верность в своем устройстве изначальному социальному архетипу (см. предыдущий подраздел).

Еще одно направление политической мысли Европы возникло из борьбы подчиненных социальных слоев государства против произвола власть имущих. В этой борьбе возникли и/ или укрепились такие важные политические идеи, как законодательство, независимое судопроизводство, представительская власть. Важным этапом данной струи политической мысли стало возникновение концепции общественного договора¹⁵², которая по сути своей представляла обоснование «освобождения» центрального места государства от суверена. В рамках данной концепции властные институты государства объявлялись результатом божьей воли, являвшей себя в виде компромисса основных политических акторов. Дальнейшее развитие данной концепции, естественно, ввело в оборот понятие нации – сообщества тех самых политических акторов государства, определяющих параметры общественного договора на контролируемой территории. При этом появилась новая трактовка источника суверенитета – источником суверенитета государства продолжал оставаться Бог, но действовал он уже не напрямую через монарха, а являл свою волю подданным государства через его, государства, нацию. Так появился и оформился тренд на возврат центрального места государства и общества народу, что и определило последующую историю Европы и мира.

И действительно, обозначенные выше две идеи об источнике суверенитета в государствах не могли не схлестнуться между собой, что и определило последующее развитие данного понятия. При этом основное направление такого развития определялось переходом доминирования в умах людей от монархического принципа к национальному. Успех Голландии (закрепленный, кстати, Вестфальским договором), проба пера в Англии, образование США и, наконец, Великая французская революция четко показали главный тренд эпохи. Нация окончательно становилась основным источником легитимности государственного суверенитета, оставляя чисто монархический принцип историческим динозаврам. При этом монархи поумнее также оседлали национальный принцип и поставили его себе на службу. На национальной основе произошло объединение Германии (вокруг Пруссии) и Италии (вокруг Савойи) с созданием вполне современных монархий, на национальной основе развивались монархии и республики Франции, монархия Великобритании, скандинавские монархии.

Таким образом, период Современности характеризуется становлением национального принципа суверенитета в качестве общепринятого. Связанное с этим принципом понятие нации будет рассмотрено более подробно в следующей главе (см. раздел «Национальная модель государства» главы 3).