Текст книги "Россия и Современность: Проблемы совмещения. Опыт рационального осмысления"

Социальный коагулят – «малый народ»

Данная часть общества формируется из тех, кто принципиально не согласен с местом в социуме, которое определяется для них существующим активом. Причина конфликта этих людей с обществом заключается в том, что, не обладая требуемыми способностями, они предъявляют повышенные претензии по своему общественному положению. Отказ общественной системы в удовлетворении данных претензий и поддерживает механизм их коагуляции, то есть отторжения от общества и замыкания в своем узком кругу.

«Коагулят» – это термин, который я предлагаю ввести вместо известного понятия «малый народ», который появился в трудах французского историка О. Кошена, посвященных анализу предпосылок Великой французской революции 1789–1794 гг.¹¹² Этот термин был также использован И.Р. Шафаревичем для понимания событий советской истории¹¹³. На мой взгляд, термин «малый народ» неудачен для русского языка в силу своей аллюзии на этничность, возникающей из ассоциации с общеупотребительным «малые народы Севера», в то время как основная характеристика означаемой группы никак не связана с этничностью составляющих ее людей. Основное их выделяющее качество проявляется вследствие их отношения к доминирующей политической структуре общества, и оно обусловливает именно ценностное общественно-политическое самоотторжение группы, их самовыделение из основного тела общества. Потому и «коагулят».

Следует также отметить, что данная группа людей под названием «интеллектуалы» также присутствует в политико-экономической теории Й. Шумпетера¹¹⁴. Именно с ней Шумпетер связывает расцвет революционного марксизма и других негативных на его взгляд общественных тенденций. Шумпетер также сделал хороший очерк истории данного слоя¹¹⁵.

Характерной чертой коагулята является его нелояльность существующим порядкам. При этом данное отрицание не ограничивается лишь существующим Политическим, а распространяется и на другие стороны жизни страны – на культуру, традиции, религию, и прочее. Эти люди четко выделяют себя из общества, претендуя на монопольное владение истиной. Их уверенность в собственной избранности обычно сопровождается сектообразованием и двойными стандартами. К тому же это обычно сторонники какого-либо большого утопического проекта всеобщего переустройства жизни общества, не склонные ни к каким компромиссам.

При этом следует отметить, что, как правило, представители коагулята творчески импотентны, с чем в основном и связана их объективная неинтегрируемость в актив в современных эгалитаристских условиях. Вследствие своих ограничений они редко изобретают что-то оригинальное, обычно заимствуя систему взглядов со стороны, из других культур. Однако именно в этом заключается положительная социально-политическая роль коагулята – в импорте новых идей общественного развития, а также критике, «пробе на зуб» существующих порядков.

Основной риск удовлетворения амбиций коагулята связан с их вмененным антигуманизмом. Во время общественных кризисов представители коагулята в случае получения власти показали себя склонными устраивать кровавую расправу как над «угнетателями» из бывшего актива общества, так и «их сообщниками» из народной массы.

Для понимания мировосприятия коагулята неоценимым оказался приход в «малый народ» Франции и США ряда людей с высоким творческим потенциалом, которые создали так называемую философию постмодернизма. Нетрудно видеть, что данная философия отражает мир так, как он видится коагуляту. Здесь мы имеем борьбу с Властью и с управляемыми Властью интерпретациями смыслов (Фуко). Мы имеем также недовольство пассивностью «молчаливого большинства» (Бодрийар). Здесь же наличествует отстаивание общественной значимости ролей «сумасшедшего профессора» или «городского маргинала», которые решаются критиковать структуры общественного сознания. Здесь же интересно отметить абсолютное отторжение позитивизма и познаваемости мира, а также превознесения иррационализма как основного метода творческой рефлексии.

Вот как, например, видит своего героя – Нового Человека – А.И. Неклесса: «…Люди новой культуры выходят за пределы социального и культурного контроля «над разумом и языком», за пределы религиозного патернализма, прежних форм метафизического, психологического программирования действий. Они расстаются не только с оболочкой обрядности и стереотипов, но и со всем прежним прочтением культурной традиции – реализуя метафизическую и практическую свободу выбора. Равно как свободу существования вне какого-либо определенного метафизического модуса, что позволяет произвольно толковать основы и цели бытия, проявляя свою истинную сущность, какой бы та ни оказалась // Человек-суверен, расстающийся с психологией подданного и гражданина, действующий, вкупе с порождаемыми им антропологическими констелляциями как транснациональный персонаж, как существо независимое по отношению к сложившимся структурам земной власти, – умножающийся и одновременно уникальный результат новейшей истории. Он становится самостоятельным влиятельным актором, деятельно формируя пространства общественной и ментальной картографии, очерчивая горизонты обновленного театра действий, который в одном из важнейших аспектов можно определить как власть без государства»¹¹⁶.

Какова поэтика образа! «Человек-суверен, расстающийся с психологией подданного и гражданина…», «существо независимое по отношению к сложившимся структурам земной власти…», «власть без государства»… В данном герое трудно не увидеть гения-одиночку, ниспровергающего власть государства и корпораций…

Другой вариант можно рассмотреть на примере концепции самооправдания представителя коагулята, которая была хорошо представлена в статье Ричарда Рорти «Постмодернистский буржуазный либерализм»¹¹¹. В начале статьи Рорти честно представляет свою позицию: «Обвинения в социальной безответственности и пассивности, которые зачастую адресуются интеллигенции, в большинстве случаев имеют причиной известную склонность интеллектуалов дистанцироваться от социальных процессов, их стремление занять маргинальную, независимую позицию, как бы самоустраниться, выведя себя за рамки общества. Достигается это обыкновенно путем абстрагирования от целого (социума) и внутреннего отождествления с некоторой альтернативной целостностью – например, с другим государством или исторической эпохой, или с какой-либо тайной группой или общиной внутри данного исторического сообщества, к которым интеллектуал мыслит себя принадлежащим…Не совсем ясно, на каком основании данная позиция подвергается критике как “социально безответственная ”. Можно ли считать безответственным по отношению к сообществу человека, не желающего признавать себя его членом? Сомневаюсь, что это так».

Мы видим, что данное позиционирование автора в основных моментах совпадает с определением коагулята, представленным в данной работе. Оправдание подобного мироощущения Рорти находит в групповом моральном релятивизме: «…Не существует объективных оснований для наших привязанностей и убеждений, за исключением того обстоятельства, что служащие им опорой верования, желания и настроения совпадают с верованиями, желаниями и настроениями многих других членов группы, с которой мы себя отождествляем по моральным и политическим соображениям – отождествляем, в большинстве случаев, по контрасту с иными группами или сообществами. Гегельянским аналогом “внутреннего человеческого достоинства ” оказывается, таким образом, “коллективное достоинство”[comparative dignity]социальной группы, с которой человек себя идентифицирует…» Однако Рорти не считает такой моральный релятивизм релятивизмом, а считает вполне приемлемым постмодернизмом, в обоснование чего приводит не очень понятное рассуждение, которое я здесь цитировать не буду. Желающие разобраться могут сходить по интернетовской ссылке, приведенной в библиографии, и прочитать последний абзац статьи Рорти.

Далее Рорти четко видит противоречивость общей схемы своего оправдания и выходит из данного противоречия, элегантным прыжком покидая собой же предложенную схему: «…любой маргинализированный субъект – социальный “изгой ”, “неформал ”, “чужак-аутсайдер”…т. е. всякий аномальный индивид, выпавший из привычной для него среды и подвергшийся остракизму, – в нормальном немаргинальном кругу может считаться особью, лишенной какого-либо “человеческого достоинства ”. Это, в самом деле, естественный и логичный вывод, однако из него не следует, что с маргиналом “естественно и логично ” обращаться как с экзотическим существом низшего уровня, как с животным. Поскольку, наоборот, в традициях нашего общества – принять и защитить изгнанника, лишенного чести и уважения, попытаться вернуть ему чувство достоинства, которое было у него кем-то отнято, сделать его “своим ”. На этот еврейский и христианский элемент в нашей традиции с благодарностью и надеждой уповают подобные мне атеисты…»

Здесь стоит восхититься интеллектуальной честностью автора. Обычно представители коагулята несут бремя своей избранности без видимых снаружи сомнений (см., например, выше поэтический образ маргинала, представленный Неклессой). Наверное, сказался общий эгалитаристский дух американского общества.

В статье прозвучал и другой интересный момент. Оказалось, что такая самоотделенность от социума гнетет философа; он ищет и находит «золотой век» Америки, а также тот самый момент раскола, момент «изгнания из рая»: «… во времена Дьюи американская интеллигенция все еще верила в то, что Америка являет собой блистательный исторический пример, своего рода образец-эталон подражания для других народов (в смысле удачности социального эксперимента, полезности опыта), и потому проблемы адекватного самоотождествления перед интеллигенцией тогда не стояло, главной причиной утери этой гармонии стала война во Вьетнаме. На ее фоне часть американской интеллигенции полностью отошла от общественной жизни и, естественно, перестала отождествлять себя со своим сообществом». При этом он почему-то забывает о леваках 40-х и 50-х, которых громила Комиссия по антиамериканской деятельности (то, что более известно под термином «маккартизм»), а также о других славных представителях «малого народа» Америки.

В любом социуме общественный дискурс обычно определяется активом. Контроль над дискурсом является одним из методов управления обществом. В развитых обществах четкая граница между активом и массами отсутствует. Активные люди из народа легко находят свое место в активе, интегрируясь в социальные верхи. Массы делегируют активу политические функции и занимаются частной жизнью. Коагулят поддерживается в ослабленном состоянии разными регулирующими механизмами и выполняет свою позитивную функцию по импорту новых идей и критике старых «богов»¹¹⁸. Сильное угнетение коагулята (опыт СССР) приводит к застою и загниванию общества, вплоть до такого состояния, что общественная система рушится под собственной тяжестью.

Если провести аналогию с физикой, то можно положить, что актив задает потенциальный рельеф, в котором эволюционирует общественная система, а коагулят обеспечивает флуктуации, «тряску» системы. В здоровом состоянии общества деятельность коагулята приводит лишь к мелкой вибрации, которая способствует гладкой эволюции общества через ряд устойчивых состояний. Если же по каким-то причинам потенциальные барьеры уменьшаются, то флуктуации уже могут выбросить систему за барьер и система окажется в состоянии длительного перехода к новому положению равновесия. Так происходят революции.

Социально-культурные универсалии: Власть, Справедливость и др

Если отвлечься от догосударственной фазы развития социумов и сконцентрироваться лишь на развитии государств, то можно обнаружить некоторые инварианты, которые присутствуют в социальной истории всех подобных объектов. Рассмотрим в данном разделе некоторые примеры подобных социальных универсалий.

Для того, чтобы выбрать исходный пункт обсуждения, давайте вспомним, что общественные структуры через свою иерархию прежде всего конституируют социальное неравенство людей, что немедленно приводит нас к вопросам власти и справедливости.

Власть — это способность человека или организации изменять поведение других людей или организаций в соответствии со своими желаниями. Желание, выраженное в рамках власти, называется волей. Коррекция своего поведения в соответствии с выраженной сторонней волей называется подчинением. Ассоциация власти с неким актором (господство) неотделима от признания данного отношения другими акторами рассматриваемого сообщества. Признанная сообществом власть является легитимной властью.

Общепринятой в настоящее время является классификация власти, разработанная Вебером. Вебер выделил следующие три типа господства: легальный, харизматический, традиционный. «В основе легального типа господства (к которому относятся современные западные государства) лежит целерациональное действие и мотивом признания власти служит соображение интереса; для этого типа характерны примат формально-правового начала и развитие бюрократии. Харизматический тип господства (харизма – экстраординарные личные способности лидера – героя, полководца, основателя религии и т. п.) основан на аффективном типе социального действия. Базой традиционного типа господства, для которого характерны вера в священность существующих властных порядков и патриархальность внутригосударственных связей, является привычка к определенному поведению»¹²⁰. (Выделение мое. – П.К.)

Еще одну классификацию, отражающую инструментальный взгляд на власть, можно получить при рассмотрении мотивов подчинения. В этом плане имеет смысл сразу же выделить бессознательное подчинение, подчинение «по умолчанию». Это когда человек просто не знает, что можно вести себя как-то иначе, не подчиняясь чему-либо или кому-либо. Будем называть власть, опирающуюся на такое подчинение, дефолтной¹²¹ властью. Альтернативой бессознательному подчинению является подчинение в виде сознательного акта, когда люди/структуры выбирают такую линию поведения по каким-то причинам. Например, из страха. В этом случае имеем насильственную власть. Затем подчинение может быть следствием конформности¹²² человека, что дает нам доксическую¹²³ власть. И наконец, подчинение может быть добровольным, либо на основе договора, либо просто вследствие признания чужого авторитета (что, впрочем, тоже подразумевает наличие договора в какой-то форме). Получаем делиберативную¹²⁴ власть.

Исторически особо выделена насильственная власть, поскольку она долгое время была основой социального структурообразования и к тому же приносила наибольшие страдания людям. При этом насилием обычно называется действие (возможно, неудачное) по установлению насильственного властного отношения (пусть даже временного).

Следующей по времени распознания исследователями оказалась делиберация. Это когда акторы договариваются между собой о какой-то совместной активности, согласовывают свои интересы, распределяют между собой роли, и это сопровождается заключением соответствующего соглашения/договора, которому они обязываются следовать впредь. Обычно в таком договоре также оговаривается форма и пределы властного отношения, устанавливаемого между ними.

В конце XX столетия под воздействием работ М. Фуко обществоведы стали выделять и рассматривать доксическую и дефолтную власти, хотя сила доксической власти (власти общественного мнения) была известна людям и ранее. В частности, она активно использовалась правителями для своей легитимации. Именно на ней и на дефолтной власти основано то, что А. Грамши назвал гегемонией¹²⁵ правящего класса, т. е. согласием подчиняющихся масс с порядками, установленными в государстве. Заметим, что гегемония является неотъемлемым свойством развитого государства Современности.

Власть – это достаточно сложное понятие, которое имеет свои проекции не только на предметное поле социологии, но и на то, чем обычно занимается психология и даже биология.

В принципе какой-то аналог понятия власти появляется уже в альфа-омега модели поведения социальных животных¹²⁶. Было определено, что в сообществах таких животных и птиц устанавливается иерархия, основанная на механизме индивидуального доминирования в парных столкновениях. Другими словами, социальный статус особи в рамках иерархии доминирования является результатом «побед» в индивидуальных конфликтах, приводящим к установлению парных отношений доминирования одной особи над другой. «Иерархии доминирования возникают в группах живых организмов, чтобы минимизировать агрессию между конкурирующими за ограниченные ресурсы особями. Так как высокий социальный ранг автоматически дает доступ ко всем доступным ресурсам, естественный отбор благоприятствовал тенденциям борьбы за повышение социального статуса. А у приматов входе эволюции возник и высокий уровень социального интеллекта, способствующий этому продвижению вверх»¹¹¹.

Наличие иерархий доминирования было обнаружено и в человеческих сообществах: «Исследования на основе этологических наблюдений за детьми дошкольного возраста, подростками и за взрослыми заключенными доказали, что люди (подобно другим приматам) формируют стабильные иерархии (Austin & Bates, 1974; Savin-Williams, 1976; Strayer, 1975). Эти иерархии возникали с учетом исходов столкновений между членами группы. Было установлено, что не просто происходило формирование такой структуры, но доминирующая личность получала приоритетный доступ к любым доступным благам. Очевидно, что исследование концепции доминирования содержит подсказки для понимания социального поведения и мышления человека»¹²⁸. Однако оказалось, что даже в примитивных социумах это не является единственной моделью социального устройства. «Современные охотники и собиратели – не идеальная модель наших предков из плейстоцена. Тем не менее они – значительно более адекватная модель, чем современные сообщества людей, использующие технику, или даже чем земледельцы и скотоводы, так как подразумевается, что в плейстоцене не существовало ничего подобного. В таких группах собирателей и охотников общество в основе своей равноправно. Другими словами, нет четкой структуры доминирования (Erdal

& Whiten, 1994). В этих сообществах к мнению лучших охотников прислушиваются, планируя коллективную охоту. Но если эти лидеры попытаются установить личное доминирование, остальные члены группы быстро “осадят ” их. То же самое происходит при разделе пищи. Если кто-то попытается забрать все себе, остальные члены сообщества сразу же выступят против него. Основной принцип в этих группах – “никто не должен получить больше, чем я”…Собственнические интересы проявляются и в таких “равноправных” группах. Имеющие излишек мяса иногда пытаются избежать дележа, а не имеющие мяса порой делают попытки украсть его (Turnbull, 1965). Для описания такой сложной системы дележа пищи Эрдал и Вайтен (Erdal & Whiten, 1994) предложили термин “бдительный дележ ”. Члены группы хотят получить достаточно для себя ив то же время быть уверенными, что никто не получит больше, чем они»¹²⁹.

На основе данных, приведенных в последней цитате, можно сделать заключение, что развитие второй сигнальной системы¹³⁰ у человека среди прочего привело к постановке и решению задачи компенсации биологического механизма «свободы установления» отношений доминирования в сообществе¹³¹. Можно предположить, что ограничение данной «свободы» произошло в результате развития чувства солидарности – группа бета-особей совместно наказывает зарвавшуюся альфа-особь, которая ущемляет интересы каждой из бета по отдельности. Очевидно, что такой механизм возможен лишь на основе развития практик делиберативного согласования интересов¹³², а также всего того, что впоследствии будет обобщено термином справедливость (см. следующий подраздел).

Мы видим, что развитие разума внесло существенные коррективы в поведение людей, в значительной степени компенсируя обусловленную биологией мотивацию. Человеческие иерархии можно считать иерархиями доминирования лишь условно, поскольку любой властитель ограничен в своих возможностях социальными механизмами компенсации его властных устремлений, имеющих обычно институциональную природу. Примеры таких ограничителей власти можно найти в традиции (король – лишь первый среди равных, бароны имеют право на войну, подданные имеют право восстания против несправедливости), законодательстве (правила наследования титулов, Великая хартия вольностей), религии (король – лишь исполнитель Божьей воли, и должен править справедливо, следуя Божьим установлениям и законам королевства, уважая обычаи и привилегии подданных, защищая вдов и сирот, наказывая злодеев). Отмеченное ограничение власти тесно связано с ее легитимацией — подданные признают господство властителя, обусловив свое подчинение уважением последнего к имеющимся общественным институтам.

По мере развития общества произошел переход от доминирования персонализированного способа легитимации власти к доминированию институционального способа. В рамках персонализированной власти ставится и каким-то образом разрешается вопрос: «Кто должен править?» То есть властью наделяется конкретный человек или организация, и это обычно харизматический или традиционный тип власти. В рамках институционального подхода создаются властные структуры, уравновешивающие друг друга, и эти структуры заполняются людьми по каким-то конкретным правилам. В институциональной системе властью обладает не человек сам по себе, а человек, занимающий определенный пост, то есть фактически реализуется легальный тип господства. При создании такой системы правления обычно обращается особое внимание на то, чтобы ущерб от любой кадровой ошибки заполнения какого-либо поста был бы минимальным. Таким образом, развитие и усложнение социума привело к тому, что легальный тип господства, реализуемый через бюрократические структуры, занял главенствующее положение в человеческом обществе, вытеснив все остальные типы власти на периферию общественной жизни. Причем достигнутый уровень социальной сложности периода Модерна сделал рациональным «раскрытие» элиты/актива и переход к эгалитарным общественным практикам, целью которых является использование для общественного развития всех людей, обладающих управленческими способностями.

Интересный пласт знания поднимается вопросами – а кто, собственно говоря, стремится к участию в борьбе за место во властных структурах? Нет ли у этих людей каких-либо общих черт в психике? Откуда берется «жажда» власти у человека?

Материал, представленный выше, позволяет выделить первый источник стремления к власти, связанный с биологией. Оказалось, что биохимические балансы в организмах высокостатусных и низкостатусных особей в иерархиях доминирования существенно различаются¹³³. Повышенное содержание в организме таких веществ, как серотонин и тестостерон, стимулирует активность особей в борьбе за повышение своего социального статуса.

Другой источник стремления людей к власти был предложен Г. Лассуэллом, который предложил рассматривать «жажду» власти с точки зрения психологической компенсации за низкую самооценку¹³⁴. «В порядке компенсации политический лидер старается найти себе сферу деятельности, в которой он может продемонстрировать свою компетенцию и достоинство. Важность таких процессов для лиц, страдающих от низкой самооценки, очевидна. Достижение компенсации в данной сфере деятельности, в ряде случаев, однако, узкой и специализированной, создает для личности «поле», в котором политический лидер функционирует достаточно продуктивно и автономно (это «поле» свободно от вмешательства других), возможно агрессивно и самонадеянно, для достижения личностного равновесия // Процесс создания сферы компетентности отличается тенденцией к сдвигу от одного полюса субъективных чувств к другому – то есть от отсутствия уверенности в себе к высокой самооценке и самоуверенности в своих действиях. <… >

А. Джордж в одной из своих работ продолжил линию рассуждения Г. Лассуэлла о стремлении к власти как компенсации низкой самооценки. Он детально рассмотрел возможную структуру низкой самооценки и считает, что низкую самооценку могут составлять пять субъективных негативных чувств в отношении себя в различных их комбинациях:

1) чувство собственной неважности, незначительности;

2) чувство моральной неполноценности;

3) чувство слабости;

4) чувство посредственности;

5) чувство интеллектуальной неадекватности»¹¹⁵.

При этом реализация себя в своем поле компетенции позволяет скомпенсировать указанные негативные чувства через положительные: чувство собственной уникальности (для 1), чувство превосходства над другими (для 2), чувство приобщения к высшим силам (для 3), чувство принадлежности высшему классу (для 4), чувство превосходства в своей зоне компетенции (для 5).

Еще один источник личностного стремления к власти предложил Д. Винтер, введя в рассмотрение потребность «… политического лидера в достижении. Потребность в достижении проявляется в заботе о совершенстве, мастерстве, поведении, направленном на достижение. Обычно потребность в достижении хорошо видна в предпринимательском поведении, когда бизнесмен склонен к умеренному риску, модифицирует свое поведение в зависимости от обстоятельств, использует советы экспертов. Это поведение предпринимателей является инструментальным для достижения успеха в мире бизнеса»^13,6. Потребность в достижении заставляет человека брать на себя ответственность за какое-то дело и добиваться успеха, руководя процессом движения к поставленным целям. При этом приходится маневрировать, договариваться, мотивировать, инструктировать, наказывать, устрашать принимать решения, в общем, делать всю ту работу, которую обычно исполняют лица, наделенные властью.