Текст книги "Оникромос"

Канак в Квалл

Под радужным куполом ониксового неба движется гигантский колючий лемур в маске, сделанной из полой головы проползуна. В широкой пасти, ощерившейся острыми осколками сломанных зубов, видны выпученные глаза лемура. Они огромны и светятся бледным, потухшим серебром, словно гаснущие фонари старых заброшенных кораблей, чьи борта, несмотря на мощную броню, медленно проигрывают битву с сокрушающими волнами океана камней – древнего и бескрайнего Торота.

Лемур медленно проползает по широкому языку кристаллического базорала, который петляет между нагроможденными по обеим сторонам призрачными шляпками и сросшимися массивными ножками из жидкого металла, мерцающего в проблесках мутного света.

Фолт останавливается и смотрит.

Ему известно, что это такое. Он уже видел это много раз, но не понимает, почему узнал об этом только сейчас, по чистой случайности. Как это могло случиться, ведь в порту работают три автономных сенсория? Неужели ни один из них не заметил заходящее в порт новое судно или дрожь мембран загрузчика, выпускающего очередную жертву. Но никаких сведений не поступало. Почему? Фолт беспокойно топчется на месте – сейчас он напоминает четкую продолговатую тень, которая перебирает множеством членистых конечностей, ажурно сплетенных из волокон минерализованной энергии, но когда упадет активность ониксового неба и возрастет давление, он сразу превратится в скомканный плотный шар в ореоле электрического сияния. Он, как и все обитающие здесь Фолты, вынужден будет принять эту форму и, высунув длинное гибкое щупальце, вцепиться в сеть люминесцентных дорожек, покрывающих весь Квалл. В противном случае давление вытолкнет Фолта к океану, каменные волны немедленно расплющат его. Когда ониксовое небо снова оживет и уменьшится натиск, светящиеся дорожки исчезнут. В них не будет необходимости. Тогда и Фолт вернется к своей прежней форме. Он снова станет таким, как сейчас. Однако пока ничто не предвещает грядущего снижения активности неба. Нет никаких признаков наступающих изменений. Это хорошо. Фолту не нужны лишние осложнения. Не сейчас, когда он нуждается в полной свободе действий.

Фолт направляется к мастерской образов, но цель его похода, столь привлекательная мгновенье назад, быстро теряет резкость и исчезает. Фолт смотрит в ту сторону, где язык базорала расширяется, прорезая гавань, и впадает в Торот. Некоторое время Фолт созерцает гремящие волны океана, а затем оборачивается в другую сторону – куда медленно движется гигантский колючий лемур. В сторону центра Квалла. Искривленного, искаженного, закрученного в водоворот Черного Солнца, которое с давних времен пожирает этот город.

Лемур – очередная жертва ненасытной стихии, вихря пустоты, экстатической ткани вибрирующих энергий, закрученных вокруг ядра этого явления. Вокруг той сущности, порожденной аномалией из Торота и захватившей большую часть города. Никто не знает, что это такое. Никто не видел. К ней невозможно приблизиться. Охотники, бороздящие Торот на бронированных кораблях, пытаются умилостивить, обезвредить, накормить или уничтожить Черное Солнце с помощью жертв из других аномалий или странных трофеев, привезенных из дальних круизов. Но до сих пор ни один артефакт не оказал никакого воздействия. Черное Солнце пожирает охотников, рвет в клочья, поглощает, сжигает, растворяет, растягивает, превращает в невозможные формы, осыпающиеся под собственным весом без следа. Фолт видел жертв и покрупнее этого лемура, и более оригинальных. Казалось бы, в нем нет ничего необычного. Однако тот факт, что сенсории не сообщили Фолту о выходе лемура из порта, дает пищу для размышлений. Вряд ли его просто проглядели. И тут есть еще одна вероятность.

Сенсории молчат, потому что начали соединяться. Так могло случиться, если жертва отвечает заданным параметрам и соответствует канаку Фолта. Потому что у него есть канак. Он работает над ним уже давно: тщательно оттачивает детали, воспитывает сотрудников, занимающихся различными аспектами проблемы, и контролирует сенсорные датчики, которые в случае появления нужного объекта должны запускать алгоритм событий. Это маловероятно, но возможно. Прежде чем лемур доберется до центра Квалла, пройдет еще много времени, но Фолт знает, что ему нужно действовать. Он планирует начать с проверки сенсориев в порту, потому что, даже если они соединились, он узнает об этом через Сабру, которая… Он вдруг вспомнил. Он же ее недавно выключил, чтобы перестроить несколько элементов и повысить эффективность ее работы. Запустил ли он ее снова? Фолт потянулся к Сабре. Из его бока выдвигается металлическая пирамидка. Она закрыта и не горит. От потрясения у Фолта на мгновение замедляются мыслительные процессы. Укоряя себя за подобную беспечность, он активизирует Сабру. Пирамидка наполняется темно-желтым светом, а потом раскладывается, приняв форму тонкого крыла – остроугольной мембраны, растянутой на тонком каркасе из черных прожилок и окутанной свечением. Сабра вытягивает одну гибкую ножку и вонзает ее в тело Фолта, подобное тени. В его внутреннем пространстве открываются новые уровни восприятия, и раздается голос. Знакомый и злой.

«Я… Но… Что ты делаешь?! Почему ты погасил меня?! Ты хоть знаешь, что происходит?!»

Сабра видит его насквозь, потому нет необходимости отвечать ей. Достаточно мук от угрызений совести и злости на самого себя.

«Побереги себя. Нужно немедленно принять меры, а не устраивать пляску эмоций».

«Ты права, извини, я не знаю, как это произошло, я должен был…»

«…Сделать то, на что тебе по-прежнему не хватает смелости!»

«Только в крайнем случае, когда не останется другого выхода и все параметры будут максимально близки к идеалу».

«Твой крайний случай имеет вид колючего лемура в маске, и он ползет к центру Квалла. Сейчас ты в этом убедишься».

Сабра замолкает, и Фолт чувствует слабый пинок, от которого становится умнее. К нему вернулись соединенные сенсории из порта. Они не могли связаться с ним без посредничества Сабры, но теперь растворяются в его теле и мгновенно вливают в него свои знания. Фолт уже знает. Он немедленно устремляется к центру. Но следует не по тому пути, который выбрала жертва, так как ему нужно собрать свою команду. Без нее не получится воплотить канак. Фолт бодро перебирает конечностями, ускоряется.

«Слишком медленно! Не теряй времени!» – ругает его Сабра.

Фолт понимает, что ему нужно сделать. Он растягивает и укрепляет крыло. Изменив энергетический баланс своего тела, отталкивается и взлетает. Так перемещаться ему приходится редко, потому что это требует больших усилий, а на опасный темп расходуется много энергии. Сейчас выбора нет, скорость – важнее всего.

Фолт отскакивает в сторону, набирает высоту, пролетает над лемуром, лавирует между ножками, а затем устремляется к угловатым монолитам, иссеченным узкими щелями. В одной из этих щелей установлен ОбО.

Фолт находит его без труда. ОбО зажат между наблюдательно-аналитическими панелями и клубками спектрометрических диффузий. Он уже начал демонтироваться. Его округлая форма мерцает собранными образами. Фолт приземляется прямо перед ним и ждет, когда тот закончит сокращать поверхность. По ощущениям Фолта, это займет еще несколько секунд, потому он поддается искушению и смотрит туда, куда был направлен ОбО, хотя прекрасно понимает, что пока это бессмысленно, так как только длительная настройка сенсорных параметров позволяет увидеть Черное Солнце.

Все так, как он предполагал. Центр Квалла – это непроглядная пустота, отсутствие видимости в центре поля зрения, бездна, небытие, но, как ни парадоксально, более ощутимое, нежели зримая часть Квалла.

Сокращение ОбО завершается. Сжавшись, оно отрывается от гладкой поверхности щели, чтобы тончайшей алюминиевой снежинкой опуститься на тенеподобное тело Фолта и раствориться в его теплой черноте. ОбО исчезает. И тогда центр Квалла вспыхивает вихревым сиянием. Фолт наконец видит Черное Солнце – потрясающий, вибрирующий протуберанец, внутри которого пересекаются бесчисленные плоскости рвущейся энергии. Фолт восхищен, и не мешает ему то, что увиденная им картина не результат непосредственного наблюдения, а продукт длительной работы ОбО, итог его анализа.

Фолт отталкивается от края трещины и летит дальше. Снова пролетает над языком кристаллического базорала, кидает взгляд на ползущего лемура и начинает снижаться. Другие Фолты разбегаются в стороны, уступают ему место, с уважением и любопытством наблюдают за его действиями. Им хорошо известно, что он делает. Они знают, чего он хочет достичь. Многие Фолты уже устремляются в центр, лишь бы посмотреть, что ему удастся сделать. Никто из них не поможет Фолту, и никто не помешает ему.

Он пролетает между дронами-моллюсками, парящими яйцами текучего, переливающегося металла, втянутого в мощное сознание живого магнитного поля. Все они соединены с потрескавшимся графитовым грунтом хрустальными якорями. Все они самостоятельные генераторы электроэнергии. Но один из них – тот, что именуется Кономон, – это нечто большее. Внешне он ничем от других не отличается, но для Фолта подобен окмо, сияющему в чащобе потухших бильме. Фолт видит его издалека. Он подлетает и садится на вершине сферической поверхности Кономона, в специальное ложе, состоящее только из магнитного поля. Генератор гудит, трещит, шипит электрическим пением радости. Его причал ломается. Хрустальные осколки разлетаются во все стороны и обнажают то, что было спрятано в причале – тонкие треугольные плазменные излучатели, вспыхивающие матовой белизной, и Кономон трогается с места. Сначала медленно, потому что ему нужно протиснуться между другими дронами-моллюсками, но вскоре набирает высоту и теперь может ускориться. Фолту нет необходимости управлять им. Теперь Кономон – это и он сам. Вместе они направляются к центру Квалла, где на краю орбиты Черного Солнца их ждет Кер.

Излучатели трещат и плюют плазмой. Позади Фолта/Кономона остается прекрасный мерцающий кильватер жесткого излучения. Многие Фолты останавливаются, чтобы восхититься им.

«Сейчас самое время. Нельзя больше откладывать», – советует ему Сабра.

Фолт/Кономон молчит. Перепрыгнув через полосу графитовых радиаторов, попадает в широкий оловянный каньон. Здесь набирает скорость и устремляется прямо к гулкому, неистовому протуберанцу Черного Солнца, которое уже заслоняет более половины ониксового неба. Фолт/Кономон мчится вперед, пока аномалия не зависает над ним, словно новое небо, сотканное из незатухающих взрывов. В пространстве уже ощутимо присутствие деформирующих щупалец Черного Солнца, кусающих устойчивые структуры организма. Это где-то здесь. Фолт/Кономон замедляется, резко поворачивает и приближается к языку кристаллического базорала.

По его берегам высятся многоугольные столпы, пористые и испещренные трещинами. Черное Солнце давно поглотило энергию, заключенную в их органеллах роста, а также всех Фолтов, которые здесь некогда жили. Но именно в этом месте, на вершине одного из столпов, находится платформа, на которой существует Кер. Только такое необычайное, искривленное, непредвиденное и безумное существо, как он, способно выжить здесь. Сотворить его было самой трудной, самой опасной и необычной задачей, которую когда-либо выполнял Фолт. Порой он гордится тем, что ему это удалось, но лишь тогда, когда ему удается убедить себя, что конечный результат усилий действительно можно назвать успехом. С позиции сознания Фолта это невозможно оценить. Не хватает ориентиров. Но такова цель, Кер должен быть совершенно иным, ни на что не похожим, потому что только так канак Фолта может получиться.

Фолт/Кономон останавливается прямо у края платформы. Ждет. Оранжевая вспышка стремительно приближается к нему. Это Кер – небольшой оранжевый шар, по поверхности которого беспорядочно плавают черные пятна, сливаются друг с другом и разделяются, оставаясь в непрерывном движении. Из боков Кера растут две конечности, используемые вовсе не для ходьбы. Каждая из них заканчивается цепкими выступами с пятью короткими ответвлениями. Полный абсурд. Кер использует их для различных загадочных действий, например захватывает ими предметы. При одной мысли о такой форме контакта с материей Фолт/Кономон испытывает отвращение. Кер подпрыгивает на месте. Он полупрозрачен и пуст внутри. В цепких конечностях держит длинный заостренный стержень. Им Кер измеряет язык кристаллического базорала и считывает спектр вибраций приближающейся жертвы. При этом непрестанно подпрыгивает. И поет.

«Кинь взгляд на то, что приближается. Ползет упорно, как пилигрим, жаждущий немедленного спасения. Хорошо, что он глуп, ослеплен любовью жертвы и не знает, какой вызов его ждет, какой канак ждет его в этом несчастном Квалле».

Фолт/Кономон мало что понимает из того, что говорит Кер. Слова, которые произносит оранжевый шар, ему понятны, но Кер использует их так, будто они имеют совершенно иное значение. Такое, о котором невозможно догадаться. К счастью, на базовом уровне с ним можно общаться. Вероятно.

«Ты уверен, что он нам подойдет?»

«Я? Я ни в чем не уверен. Мне просто интересно, что будет, когда мы настигнем его. Не могу дождаться».

Типичный ответ. Кер перескакивает на Фолта/Кономона и устраивается в углублении магнитного поля.

«Чего ж мы ждем? Давай, в путь, я чувствую, что зверь слабеет!»

Фолт/Кономон поворачивает и движется вдоль базорального языка, прямо на встречу с колючим лемуром. И хотя быстро набирает скорость, от его внимания не ускользает, что по краям языка кристаллического базорала собирается все больше Фолтов. Выскочив из-за поворота, он почти сталкивается с жертвой. В последний момент взмывает вверх, разворачивается под большим углом и оказывается рядом с головой ползущего гиганта. Фолт/Кономон мог бы легко поместиться в его заостренном ухе. Кер качается из стороны в сторону, размахивает своим стержнем и радостно кричит.

«Так, так, лягайся, козлик, лягайся, но от пики не убежишь!»

Фолт/Кономон замедляется, опускается вниз и садится на чешуйчатый край маски, сделанной из выпотрошенной головы проползуна. Свистящий ураган дыхания лемура убедительно говорит, что существо выбивается из сил. Если его жизненные процессы прекратятся, прежде чем команда начнет процедуру, им придется отступить. Фолт/Кономон не может этого допустить. Ему по-прежнему мешают мелкие турбулентности колебаний и неуверенность, но он старается их не замечать, перекачивает энергию в мыслительные процессы и значительно ускоряет их. Результат проявляется сразу. Фолт/Кономон формирует плоское высоковольтное биополе, а затем начинает его сгибать и искривлять, обволакивая всего лемура. Когда же ему наконец удается сомкнуть поле вокруг всех шипов, когтей и волосков, он обращается вглубь себя, полностью открывает сознание личностного генератора и отступает. Теперь он снова просто Фолт. Под собой он чувствует нарастающее жужжание текучего металла, который неумолимо ускоряется. Каждый генератор обладает встроенными ограничениями, не позволяющими ему никогда полностью пробудиться. Это необходимо, поскольку полное осознание означает в их случае неудержимое стремление к превышению предела прочности, то есть к разгону металлического вихря до разрушительной скорости, которая уничтожит генератор эффектным взрывом, а также высвободит осознанное магнитное поле и выкинет его на отдельную орбиту экзистенции. Фолт уже на раннем этапе выращивания удалил из Кономона большую часть защитных свойств. Оставил только некоторые, которые периодически ослаблял по мере роста генератора. Благодаря этому Кономон все время балансировал на грани полного пробуждения и уже давно понял, что момент воплощения канака Фолта станет для него моментом обретения свободы.

«Не жди до последней минуты. Хочешь все испортить?» – нервничает Сабра.

Колючий лемур неистово ревет. По его телу пробегает дрожь. Должно быть, он уже чувствует прохождение энергии, питающей высоковольтные биополя. Фолт знает, что лемур боится, но надеется, что тот пока слишком слаб, чтобы сбросить их с себя. Возбужденный Кер несколько раз ткнул стержнем в пустое пространство.

«Говори себе, что хочешь, думай, что хочешь, но ты всего лишь героический инструмент, нравится тебе это или нет! Ты понял, тупая скотина?! Ты понял?! Ты не замуруешь этот вход!»

Вдруг биополе, облепившее колючего лемура, начинает светиться, как блестящий панцирь, сотканный из синих электрических нитей. Пение металлического вихря меняет тон. Его визг становится высоким и пронзительным. Кономон преодолевает предел и уже не сбавит скорость. Назад пути нет. Биополе гудит энергией. Лемур трясет головой и пытается подняться. Он понял, что может это сделать. Он обнаружил, что стал сильнее, чем когда-либо прежде. Это решающий момент. Фолт орет.

«Keeeeeeeeeeeeр!»

Но оранжевый шар не нуждается в побуждении. Он уже летит вниз. Мягко приземляется на чешую маски и с размаху вонзает в нее свой стержень. Мощный электрический заряд с оглушительным треском проскакивает между оболочкой биополя и стержнем и создает негаснущий мост ревущей энергии. Электрическая дуга разрезает реальность пополам, все искрится и стучит пульсирующей силой. Кер стоит невозмутимо. Смеется. Его цепкие конечности все еще сжимают стержень.

«Вставай! Пора. Здесь уже ничего нет».

Колючий лемур поднимается и встает на четыре лапы.

«Двинемся в нужный момент».

Кер не реагирует на слова Фолта.

«За горами, за лесами, прямо там. Видишь? Ну вот! Сейчас. Хватай его!»

Лемур бросается вперед, бежит, мчится все быстрее и быстрее. Кономон выжимает из себя всё и, стремясь к радостному самоуничтожению, запускает в жертву колоссальное количество энергии.

Фолт не знает, все ли идет по канаку, или Кер их всех погубит.

Черное Солнце неумолимо приближается.

«Ты ничего не забыл? Ведь это часть твоего канака», – спокойно рассуждает Сабра.

«Еще нет».

«Ты не хочешь, чтобы план сработал?»

«Я хочу! Заткнись! Мы сделаем это по-моему!»

Это очевидная ложь, под которой Фолт пытается скрыть свой страх, но, едва произнеся эти слова, он обнаруживает, что это правда. Сабра тоже это видит. Хихикает.

«Прекрасно, чудесно…»

Кер кричит.

«Давно тебя не было, рад снова тебя видеть!»

Лемур отскакивает от языка кристаллизованного базорала и прыгает прямо в центр взрывающегося протуберанца Черного Солнца. Оболочка биополя трещит и вибрирует. Он еще держится, но это ненадолго. Фолт с сожалением и неожиданным облегчением поглощает темно-желтую сущность Сабры вместе с ее увядающим крылом. Он прячет конечности, стабилизирует поверхность своего тела. Долгие приготовления не напрасны. Все само по себе происходит во времени, без малейшего участия сознательных мыслительных процессов. Токи и вихри Черного Солнца внезапно стягиваются на биополе. Фолт готов. Кономон тоже. Мощный взрыв разрывает генератор в клочья, сжигает лемура, сублимирует погруженного в экстаз Кера, а Фолта выкидывает далеко вглубь аномалии. Сила импульса настолько велика, что отдельные энергии изгибаются и утихают, пропуская его дальше. Кер достаточно загрузил его счастьем. Но полет длится недолго. Вскоре Фолт замедляется и останавливается. Висит в темноте. Не чувствует своего веса. Ничего не видит. Он выдвигает мысленные конечности и вслепую начинает исследовать пространство вокруг себя. На что-то натыкается. Осторожно трогает находку. Ему кажется, что она имеет форму яйца. Вдруг в темноте появляется штрих, продолговатый росчерк белого света. Похоже на трещину. Фолт колеблется, но лишь мгновение. Он быстро принимает решение. Надавив мысленной конечностью, увеличивает штрих. Это не трудно. Яйцо хрупкое и непрочное. Его поверхность ломается, вдавливается, впитывается в белизну. Пока не остается нечто, похожее на свернутый в клубок светящийся драгоценный камень, который только начинает расти, пробуждаться, мерцать, менять форму, пульсировать и возвышаться.

Фолт сжимается внутрь себя. Ему нужно расставить магнитную клетку и запереть в ней то, что он обнаружит в центре Черного Солнца, но Фолт не может двигаться. Им овладевает невероятный экстаз, и в то же время его сокрушает болезненный ужас. Он чувствует себя таким ничтожным и бессильным перед поражающей мощью этого непонятного, но прекрасного и сокровенно предвечного явления, что сразу смиряется с поражением. Какой канак можно противопоставить такому? Он смотрит. И не может остановиться. Это все, что у него осталось. Созвездие жидких форм продолжает расширяться, медленно нарастая шипящими иголками неведомых энергий. Оно кажется сплетенным из противоречий и невозможностей. Одновременно большим и малым. Ярким, но поглощающим свет. Движущимся, но неподвижным. Прекрасным и в то же время чуждым реальности Фолта и принадлежащим ей вещам, которые он мог бы назвать прекрасными.

Фолт чувствует, что это явление гасит его мыслительные процессы. Он смиренно принимает это. Он не борется. Он угасает. Темное сияние окутывает его, сгущается и начинает отдаляться. Фолт не понимает, почему его сознание все еще функционирует и способно наблюдать это. Темная светимость уменьшается и в конце концов становится яркой точкой – серебряной звездочкой на стене. Он протягивает руку и касается ее пальцами. Она гладкая и слегка выпуклая. Рядом с ней другие. Вся стена покрыта ими. Он переворачивается на спину. В фосфоресцирующем полумраке замечает мерцающие очертания просторной комнаты. Он не узнает это место. Не помнит, как оказался здесь. Садится на кровать, прячет лицо в ладонях и пытается вспомнить. Немного. Но он ощущает пустоту в голове. Ему кажется, что еще мгновенье назад ему снился странный, волнующий сон, но его содержание он тоже не может вспомнить. И самое любопытное, что не чувствует в этом ничего плохого.

А что, должен?

Он ложится. Постельное белье мягкое и приятное на ощупь. Его тело наполняет текучий покой, который снова переносит его в сторону сна. Он закрывает глаза. Отплывает и тут же возвращается. Он кое-что нашел. Странное слово – Друсс. Что это значит? Какое-то имя, может, имя? Звучит знакомо. Ему нравится. Его могли бы так звать. На этой мысли он засыпает с улыбкой.

* * *

Жарофонарь тихо скворчал и отбрасывал мерцающий задымленный свет на мшистые стены подземного туннеля. Хемель и Тенан брели в жирной вонючей слизи, вязкой и топкой. Медленно продвигались вперед, хлюпая в отвратительной топкой жиже. В полном молчании. И так наконец добрались до развилки.

Хемель поднял жарофонарь и посветил сначала на левую ногу, а потом на правую.

– Куда теперь? – спросил он.

Его голос казался неестественно громким.

– Ты ведь знаешь, – раздраженно буркнул Тенан.

Волосы на его ногах и шарообразном туловище слиплись потеками светло-коричневой слизи, которая, высыхая, раздражала кожу. Он мечтал смыть ее с себя и пытался смириться с невозможностью этого в ближайшее время. Но не это сильнее всего печалило Тенана.

– Ты веришь им?

Хемель обернулся и посмотрел на Тенана, внимательно изучая его сморщенный от отвращения вырост.

– Мануру и Панаплиану?

– А кому еще? Не шути!

– Думаешь, тот, кто никому не доверяет, знает, как это делается?

– Хемель, прекрати!

– Так оно и есть, мой дорогой Тенан, немедленно.

– Дальше я не пойду! Они лгут и манипулируют нами, как будто мы их Лепе. Я на это не согласен! Мы должны найти Друсса самостоятельно, без всех этих выкрутасов, которые только отвлекают нас. Они заставляют нас бродить под землей и искать какую-то Камеру, чтобы они могли спокойно заниматься тем, что действительно важно. Они же не думают, что мы поверим в их дурацкие россказни? Я не верю, что Басал – порождение ксуло. Мы бы это почувствовали. Все бы почувствовали. А агенты Совета первыми. Я по-прежнему считаю, что здесь мы имеем дело с редчайшей формой Лепе. По-видимому, Лепе, созданные людьми, просто более устойчивы и ведут себя иначе. Я знаю, что это трудно доказать, ведь никто, кажется, еще не изучал это явление. Но это более правдоподобно, чем выдумки этих двоих. А еще эта Эбрена… Вот скажи мне, Хемель, как вообще такая безумная идея могла появиться?

Замин вздохнул.

– Эбрена существует, – пробормотал он глухо, словно в себя.

Наступила тишина с примесью страха. Тенан вытянул свой вырост и приблизил его к Хемелю.

– Как им удалось убедить тебя в подобном… – Он не смог найти подходящее слово и замолчал.

– Как ни странно, вы, перусы, не так сильно отличаетесь от нас. Наши в своем большинстве не хотят об этом знать. И ваши тоже. Но даже зная и будучи уверенными, они предпочитают делать вид, будто этого нет. Не существует.

– Постой, постой, ты хочешь сказать, что где-то там, глубоко под землей, замины с разрешения Совета действительно держат в заточении нечто не из этого мира. Нечто, питающееся вами и ксуло и к тому же способное открывать проходы в иные миры?

– Ты не понял, сама Эбрена и есть ворота. И если ты хочешь перейти в иной мир, то ты должен позволить ей тебя сожрать.

– Ты сам-то себя слышишь? Это просто смешно!

– Возможно, но до того, как попал к Друссу, я работал в подразделении, которое тихо перехватывало все найденные ксуло. Мы доставляли их к стоящему в порту складу, который внешне ничем особенным не выделяется, но к причалу, у которого он стоит, никогда не подплывают суда, и там не перегружают никакие товары. Зато в центре – широкий стапель, круто сходящий вниз. На нем работают замины, которые часто меняются. Всякий раз, как мы приезжали туда, я встречал других грузчиков. Однажды мы помогли поставить на стапель сундук с большим и тяжелым ксуло в форме длинного прозрачного цилиндра, наполненного движущимися изображениями рогатых четвероногих существ, бегущих по обширной травянистой равнине. В первый раз мне пришлось спуститься ниже уровня пола. Все схватились за ящик. Он был очень тяжелым, поэтому мы уперлись, и вдруг в наступившей тишине я услышал далекий рев, идущий из глубины земли. Никто не отреагировал. Тогда я понял, почему мы свозим туда ксуло. Я понял, что она действительно существует, но мало кто осмеливается принять этот факт.

– Откуда ты знаешь, что это…

– Долго еще ты собираешься в это играть?! – сердито буркнул Хемель. – Ты участвуешь в Фестивале Роста, наблюдаешь за тем, как замины отрываются от реальности во время Карнавала Таботта, и до сих пор так ничего и не понял? Или ты один из тех, кому не хватает мужества?

– Почему ты вспомнил о Фестивале? Ты понятия не имеешь, о чем говоришь…

– Хватит, Тенан, хватит, хватит притворяться. Неужели ты и впрямь не знаешь, почему ее так редко выпускают, почему она выходит только раз в год?

Тенан сжался в комок. Он дрожал.

– Потому что это праздник? – спросил он, робко вжимая вырост.

Хемель взревел и ударил кулаком по стене туннеля. Поднялось облако пыли, и посыпались обломки. Перепуганный перус спрятал вырост и свернулся в шар. Замин бросил жарофонарь и принялся размахивать могучими руками. Он хрипел и яростно бил кулаками по вонючей слизи. Светло-коричневые брызги разлетались во все стороны. Хемель успокоился, только когда наполовину увяз в жиже. Пыхтя, он медленно выбрался из месива, потянулся за жарофонарем, который, к счастью, не разбился, и вернулся к свернутому в шар Тенану.

– Дурак ты, – выдохнул он. – Ни о чем понятия не имеешь. Ты хочешь раскрыть тайны Линвеногра, но по своей наивности веришь, что когда-нибудь сможешь вернуться к прежней жизни, а ваш семейный трубодом с радостью примет тебя обратно и вернет прежнее место в иерархии.

Тенан осторожно распрямил ноги, встал и высунул эктоплазматический вырост.

– Я надеялся на это. Друсса или просто информацию о его судьбе можно обменять на различные привилегии.

Хемель фыркнул.

– Ты заразился от него индивидуализмом и даже не заметил, что болезненное честолюбие затмило тебе реальность. Здесь больше нет места для нас. Панаплиан прав. Мы слишком долго общались с ним и стали слишком независимыми.

Тенан чувствовал, что в каждом произнесенном замином слове кроется болезненная правда. Ему не хотелось признавать, что это так, но выбора не было, пришлось смириться.

– Ты действительно считаешь, что для нас назад пути нет? – спросил он.

– В Линвеногре можно прожить долгую, спокойную и приятную жизнь, но только в том случае, если слепо следовать правилам, установленным Советом, и верить в его непререкаемый авторитет, потому что это привносит порядок в жизнь города. Но если ты начинаешь сомневаться и лезть под полог событий, то быстро открываешь, что всё здесь не то, чем казалось вначале. Иллюзия расплывается и становится зыбкой. Для многих это четкий сигнал немедленно прекратить поиски и вернуться к старым, безопасным жизненным ритуалам. Но мы этот сигнал пропустили, потому что заразились от Друсса и в какой-то момент проявили склонность к неясностям, вопросам, сомнениям. Нет, назад уже пути нет…

– И что же нам делать?

Хемель взглянул на Тенана и пожал плечами.

– А у нас есть выбор? Мы изучим дело, заглянем под полог, выясним, что случилось с Друссом, и выясним, что такое Басал. Либо мы просто попытаемся это сделать и ничего не добьемся. Так или иначе, если в итоге нам удастся остаться в живых, мы подумаем, что делать дальше. Пока же нам надо держаться вместе, сосредоточиться на действии и надеяться, что эти двое не собираются нас прикончить.

– Я тебя не узнаю.

– Ты никогда меня не знал. Впрочем, я тоже. Твоя наивность обескураживает. До сих пор я был уверен, что ты притворяешься. Ведь то, что они манипулируют нами и используют нас в своих целях, мне было очевидно с самого начала. Мне казалось, что и тебе тоже.

– Конечно! – расстроился Тенан. – Я же сказал, что мне это надоело! Довольно лжи!

Хемель покачал головой.

– Ты все еще ничего не понимаешь…

– Тогда объясни мне!

– Все, что они говорят, правда, но не до конца. Они открывают нам не все свои знания, а лишь столько, сколько нужно, чтобы мы могли действовать. И я сомневаюсь, что они когда-нибудь объяснят нам, в чем суть, так как в этом нет необходимости. Мы для них идеальные инструменты. Во-первых, у нас нет выхода, а потому мы вынуждены с ними сотрудничать. Во-вторых, под влиянием Друсса мы стали гораздо более независимы и гибки, чем наши соплеменники. А в-третьих, я подозреваю, что нам все равно не понять, зачем Менур спрятал Басала в заброшенном гнезде маззмы, что на самом деле ищет тут Панаплиан и какую именно роль мы играем в их планах.

– Частичная правда – это тоже разновидность лжи, – возмутился Тенан.

– Если ты настаиваешь…

Тенан почувствовал всем телом холодок. Смысл речи Хемеля проникал в него, как яд.

– Не нравится мне это… Я… Мы…