Текст книги "Оникромос"

Вессеро

– Это он? Великий Вессеро?

– Его тело.

– Значит, он.

– Скорее то, что от него осталось.

– Тебе не кажется, что ему чего-то не хватает?

– Похоже на то.

– Это правда, что он выстрелил себе в голову перед тем, как вы обнаружили его в подвале под гардеробной?

– Нет.

– Тогда кто подстрелил его?

– Никто. Это всё сплетни. Когда мы спустились вниз, он лежал в герметичном саркофаге. Коронер сказал, что он мертв уже несколько месяцев.

– Что ты говоришь?! Это невозможно! Великий Вессеро – один из самых известных иллюзионистов города. На его пятничные шоу уже много лет народ толпами валит. Если бы он вдруг прекратил выступления, об этом написали бы все газеты!

– Да, но он не прекратил.

– Я не понимаю…

– Я тоже. Я знаю только, что уже четыре человека погибли, пытаясь достать его из этого саркофага. Они орали так, будто горели заживо. Пятый выжил, но трудно сказать, выздоровеет ли когда-нибудь. Потому ни при каких обстоятельствах не прикасайся к его телу! Понял? Ни при каких обстоятельствах! Сейчас ты переоденешься в гражданскую одежду, получишь документы и с благословения комиссара Берга вывезешь Вессеро из города. Сейчас наши ребята упакуют тело в свинцовый гроб и погрузят в машину.

– Но почему я? Мне кажется, это слишком ответственное задание. Не знаю, справлюсь ли я. Водитель из меня неважный, и могут быть неприятности, если кто-нибудь узнает, что я везу этого людоеда.

– Спокойно. Мы всё провернем в тайне. Никакого конвоя не будет, никто не обратит внимания на обычный автомобиль, если за рулем будет обычный гражданин. К тому же ты будешь под постоянным наблюдением. Если что-нибудь случится, мы немедленно вмешаемся. Все ясно?

– Думаю, да. Так куда мне его отвезти?

* * *

– Поехал?

– Да.

– Хорошо. Отзови людей и скажи им, пусть начинают собирать манатки. Этот балаган меня раздражает. Вессеро даже мертвый вынуждает нас участвовать в его шоу.

– Не слишком ли рано?

– Думаешь, он может вернуться?

– Пожалуй, нет, но нам надо быть готовыми к любому развитию событий.

– Тогда пускай все остаются на своих местах. Надеюсь, что больничное начальство не будет создавать проблем. Полицейские декорации еще могут пригодиться.

– Мне нужны два часа. Этого должно хватить.

– Пусть только доберется до полигона. Мы закроем дело, когда будем уверены, что все кончено.

– Так точно, господин комиссар, хотя у меня все еще остаются сомнения.

– Но это же была твоя идея.

– Вот именно. Я могу ошибаться.

– Ничего не поделаешь. Исключительные ситуации требуют исключительных решений. Есть связь с полигоном?

– И с людьми, которые следят за нашим человеком.

– Замечательно. Где он сейчас?

* * *

Старый фургон легко движется по мокрому асфальту. Стемнело, моросит мелкий, противный дождь. Водитель улыбается себе под нос. Его больше не беспокоит изнуряющая головная боль, которая так долго мучила, что он уже и забыл, каково это жить без боли. Стойкое ощущение, что вот-вот что-то произойдет. Только что? Разве может что-то произойти, когда ты живешь рядом с такой скучной женой? Но он же не женат. А может, женат? Такое же чувство, как если живешь с матерью. У него что, жена вместо матери? Нет, у него точно никогда не было жены. Родители? Он их не помнит. Какие-то, конечно, были. Когда-то. Восторженные толпы? Мимо проплывают огни, которые еще недавно ослепляли, но теперь на них можно смотреть не щурясь. Черное пятно глаз. Ни одного знакомого лица. Без проблем. Что-то приближается. Шаг за шагом, шаг за шагом. Нет. Это дворники отбивают мокрый ритм по лобовому стеклу. Так хочется убежать, забиться в темный угол и одновременно выбраться, атаковать, утолить голод. Руки так крепко сжимают руль, что побелели костяшки пальцев и дрожат плечи. Наконец на обочине мелькнул указатель, фургон притормаживает и сворачивает на грунтовую дорогу. Движется к охраняемым воротам. Вооруженные солдаты проверяют документы и пропускают дальше. Машина въезжает в лес, скользя по грязной колее. Вдали вспыхивает свет мощных галогенных прожекторов. Водитель подъезжает к ним и останавливает фургон. Его просят выйти. Он не сопротивляется, выполняет команды, но в голосах военных звучит напряжение. Его окружают со всех сторон. Толкают стальными прутьями. Прикосновение металла обжигает даже через одежду. Внезапно он падает в глубокую грязную яму. Подняв голову, он видит, как открывается горлышко огнемета. Шипит водяной пар и нечто, что корчится в яме студенистыми комками.

* * *

– Как ты догадался?

– Он единственный, кто пережил встречу с Вессеро и все это время видел его тело, хотя сразу после вскрытия саркофага оно растворилось в воздухе.

Аполлабий

У человека, который с детства воспитывался в Линвеногре, много странных, непонятных и часто пугающих воспоминаний. Он помнит потрясающий взгляд туманного существа, которое перусы выпускают во время Фестиваля Роста, чтобы наблюдать, как оно проходит по улицам города и своим влажным дыханием вселяет жизнь в мертвые предметы, а живому придает совершенно новые черты. С тревогой и восхищением он вспоминает безумства заминов, которые во время Карнавала Таботта приглашают в свои тела сущности из других измерений реальности, и в течение нескольких дней эти создания, бормоча непонятные слова, спешат преобразить Линвеногр руками гориллоподобных великанов: возносят таинственные сооружения и рушат дома, будто желая приспособить город под правила механики чужого мира. Но только некоторые из этих воспоминаний могут сравниться с картиной строящегося Аполлабия.

Когда Друссу было восемь лет, его отец уснул на три дня. Никто не мог его разбудить. Басал и Друсс стояли у его постели. Прижавшись к матери, они тревожно вслушивались в медленное дыхание отца, готовые к тому, что каждый вздох может стать последним. Плакали, прощаясь с этим высоким седовласым человеком, у которого никогда не было для них времени, но он всегда находил способ, чтобы показать им свою любовь – едва заметными жестами, странными подарками и чудесной, хитрой улыбкой, которой одаривал их, отправляясь на поиски артефактов ксуло.

Пока они, смирившись с судьбой, готовились к худшему, отец вдруг открыл глаза, снова улыбнулся им, потом вскочил с постели и в ночной рубашке побежал к магистру Декару, чтобы представить ему предложение Инабулуса Кнальба. Магистр тут же созвал внеочередное заседание Совета. Только отец Друсса слышал голос Кнальба, поэтому был посредником в разговорах с Советом, хотя выглядело это так, будто это сам отец высказывал свои предложения. Перусов и особенно заминов это вовсе не смущало, потому что вмешательство посторонних сущностей – часть жизни в Линвеногре. Совет просто хотел знать, что Инабулус предлагает и чего хочет взамен. Но тот ничего не хотел. Он просто обещал построить в этом городе нечто, что прославит Линвеногр, и он это сделает, потому что лучшего места для этого сооружения не найти. После долгих дебатов предложение Инабулуса получило одобрение, и Совет согласился на создание того, что должно было называться Аполлабием.

Через несколько дней на безоблачном небе появился тонкий лучик золотого света и указал место, где будет вознесено строение. Тогда там находился небольшой парк, созданный на развалинах трубодома, разрушенного во время одного из Карнавалов Таботта. Совет тут же приказал огородить территорию, но долгое время там ничего не происходило. Только спустя несколько десятков дней, посреди ночи, из толщи земли хлынуло нечто похожее на жидкий каменный свет и сразу начало расти. С постоянной скоростью, но не очень быстро, как белый воск, набухающий в огромную каплю, которая набирает вес, чтобы наконец оторваться от земли и упасть в небо. Каждый день вокруг формирующегося объекта собирались тысячи зевак. Все хотели это увидеть. Друсс и Басал тоже ходили туда. Их брал с собой отец. Мать была против. Она боялась, что с детьми может что-то случиться, но отец всегда отвечал на ее страхи смехом.

– Ты ничего не понимаешь, дорогая, – говорил он. – Я знаю, что это будет. Я знаю. Никто не пострадает.

Вокруг огороженной строительной площадки мгновенно вырос стихийный рынок, где продавались горячие закуски, предсказания, травяные смеси, талисманы, игрушки и сладости. Друссу больше всего нравились сладкие грибы камрет, запеченные в густом, ароматном левском соусе, а Басал любил кислые брюшки паторов. Прошло столько лет, а он до сих пор помнит эти вкусы. Помнит, как жевал свой камрет и смотрел на зыбкую белую материю, которая набухала ввысь, вытягивалась, как растущий стручок на длинной ножке, устремлялась все выше и выше, пока наконец не оторвалась от стебля и не воспарила в воздухе. Стихли разговоры. Все сосредоточенно наблюдали, как будто не хотели упустить момент, когда стручок белой материи упадет на землю. Но ничего подобного не произошло. Он начал кружиться в воздухе. Он медленно менялся. Сначала расплющился, а затем снова выпучился, чтобы окончательно принять форму идеального полушария, окруженного золотистым сиянием, становящимся все более ярким. Тем временем белый стебель, от которого отпочковался стручок, стал расширяться у основания. Это длилось до тех пор, пока стебель не превратился в огромный конусообразный монолит. Поверхность сооружения колебалась и дрожала, но в конце концов застыла неровными бороздами. Затем появились окна, входы, а над острой вершиной конуса вспыхнуло яркое пламя. Его сияние отражалось в золотом изгибе парящего купола.

Через несколько дней отец Друсса объявил, что Кнальб завершил строительство и нужно оценить его работу. Он взял сыновей за руки и повел к Аполлабию. Друсс боялся, что их не пустят гвардейцы заминов, следившие, чтобы никто не проник на стройку. Он помнит свой страх. И облегчение, когда они с отцом без проблем зашли внутрь. Они долго поднимались по бесконечной лестнице, потому что тогда лифтов еще не было. Они заглядывали в бесчисленные комнаты, коридоры. Ветер свистел и завывал – играл на здании, как на огромном инструменте, пользуясь отсутствием дверей и пустыми оконными проемами. Отец прислушивался к завываниям сквозняков, кивал и иногда отвечал, словно это был голос, что-то ему сообщавший. Наконец они добрались до самой вершины конуса и, войдя под широкую арку, внезапно поняли, что они уже не в здании. Мягко, словно лепестки, изогнутые стены приобрели золотистый оттенок. За овальными окошками виднелся плывущий внизу Линвеногр. Здание и золотой купол составляли единое целое, хотя и не были связаны между собой. Вернее, были связаны, но незримо. Совет был восхищен подарком Инабулуса Кнальба и в благодарность за вклад в создание этого невероятного объекта позволил семье Друсса жить в Аполлабии. Отец выбрал квартиру на одном из верхних этажей. Мама не была в восторге, но Друсс и Басал сразу полюбили эту квартиру.

Почти пятьдесят лет спустя Друсса грубо втолкнули в маленькую овальную комнату. Он едва удержался на ногах. За спиной раздался лязг дверного засова, но Друсс пока не собирался протестовать против такого обращения, потому что чувствовал: Ракам не обманывал. Об этом говорило агрессивное поведение заминов, подкрепленное неподдельным страхом. Нечто напало на Линвеногр, и Басал стал лишь одной из многих жертв этого нападения. Милый Басал. Друсс вытер слезы и выглянул в маленькое восьмиугольное окошко. Внизу открывался вид на огромное конусообразное здание, белое, как кость, и увенчанное пламенем. Некоторое время он искал окна семейной квартиры – ему не хотелось сейчас думать, что это уже его квартира, только его, – а потом взглянул на медленно плывущий Линвеногр, освещенный ночной иллюминацией. Сквозь стены комнаты доносились приглушенные крики заседающего Совета. Они уже ищут виновных. Они уверены, что это работа Квалла. Разве не так сказал Ракам? Но сходство этого импульса с типичными проявлениями ксуло вовсе не обязательно означает, что они исходят из одного источника. Ему ведь не предшествовали никакие ощутимые волны живого холода. Мысли Друсса сосредоточились вокруг смутного предчувствия, того, что было лишь едва заметным следом, оставленным далеким и выветрившимся воспоминанием. Что это было? Ему было необходимо посоветоваться с Лестичем. Причем до того, как его вызовут на Совет. Ему придется воспользоваться всеми своими навыками, всем опытом и уважением, которые он приобрел в этом городе, чтобы разрушить их уверенность и посеять сомнения. Потому что только тогда они позволят ему исследовать это явление. В такой ситуации придется поставить на кон всё. Всё. Он должен сделать это ради своего брата, хотя знает, что уже ничто, даже это, не вернет его к жизни.

Совет обвинит его в халатности. Скажет, что он утаил важную информацию и из-за него погибли многие местные жители. О да. Они всегда так делают. Это их метод нахождения истины. Нужно подготовиться. Друсс провел пальцами по рыжим, сильно истонченным волосам, погладил седую бороду. Наконец сосредоточился, открыл таблотесор и улыбнулся. Прямо перед входом в крипту он понял, что для начала им следует напомнить, что именно он шесть лет назад выследил неуловимого пожирателя, который унес жизни многих заминов и перусов. Как потом оказалось, тот скрывался в теле иллюзиониста Вессеро, хотя носитель почти до конца не подозревал о его присутствии. Правда, вынесенный ему смертный приговор не удалось привести в исполнение, потому что каким-то образом он сумел сбежать из герметичной камеры, запечатанной ментальными блокировками заминов, но с той поры уже не гуляет на свободе в Линвеногре.

Вот так! С этого он и начнет!

Квалл

– Я же говорю, он вошел внутрь.

– Что ты говоришь?! В зеркало?! Если ты замешан в этом, сразу признайся, потому что ты не умеешь врать. Расскажи, как все было!

– Я ничего не сделал. Я уже сказал.

– И еще раз скажешь.

– Да, господин Гроссман.

– Так чего же ты ждешь?!

– Успокойтесь, господин Гроссман. Это ничего не даст. Этот человек очень нервничает. Дайте ему сигарету, или что он там хочет…

– Я не курю.

– Тебя никто не спрашивал…

– Гроссман! Еще немного, и я велю вас вывести.

– Не дождетесь. Он должен быть допрошен в моем присутствии!

– А вы хотите поспорить? Вы так собираетесь сотрудничать с полицией? Вы намерены мне угрожать?

– Я…

– Погодите, я вам кое-что объясню. Вчера на вашей строительной площадке средь бела дня пропал человек. Да, у вас есть разрешение на эти работы, и, похоже, здесь всё законно, но вам уже несколько раз назначали штрафы за нарушение строительных норм. Возможно, этот человек что-то узнал о ваших махинациях, и вам пришлось заставить его замолчать. Откуда мне знать, что это не так? Ваше поведение только усиливает мои подозрения. Поэтому, я прошу вас, заткнитесь и дайте мне работать, а иначе отправитесь на сорок восемь часов в камеру.

– Я вас понял, господин инспектор.

– Вам не повезло, господин Гроссман. Обычно дела о пропавших без вести долго ждут своей очереди. Но речь идет о сыне полицейского, который два года назад погиб при исполнении, так что если вы каким-то образом будете препятствовать моему расследованию либо у меня возникнет ощущение, что вы это делаете, я вас немедленно уничтожу. Я ясно выражаюсь?

– Конечно. Я приготовлю вам кофе…

– Нет. Сделайте два. Второй для свидетеля. А теперь, пожалуйста, выйдите.

– Конечно.

– Хорошо, давайте начнем с самого начала. Как вас зовут?

– Альберт Стетно, гражданин начальник.

– Альберт, можете называть меня просто «инспектор».

– Хорошо, инспектор.

– Скажите, что вы здесь делаете?

– Ровняем, инспектор.

– Что это значит?

– Не все здания, которые покупает господин Гроссман, пригодны для капитального ремонта. Часть из них – обычные развалюхи, и их нужно сносить. Этим мы и занимаемся. Сначала идет тяжелая техника, а потом мы. Вручную разбираем строительный мусор. Вернее, не вручную, а кирками и лопатами…

– Вы хорошо знали Стефана Роско?

– Вряд ли, гражданин… то есть инспектор. Он работал в моей бригаде несколько месяцев, но мы тесно не общались.

Он корешился с Куртом Валицем и его бандой. А я из компании старого Матеуса.

– Этого ветерана?

– Точно.

– И что? Он перешел вам дорогу и вы его прикончили?

– Не говорите так. Да, мы немного конкурировали, но это тяжелая работа, порой довольно опасная, и нам приходится поддерживать друг друга. Никто ни на кого нож не точит.

– А люди все равно исчезают. Как это возможно, Альберт?

– Я уже говорил, что…

– Он вошел в зеркало. Да. Я слышал. Это зеркало действительно немного странное, но в него нельзя войти. Я проверял. Почему Гроссман не приказал вам его продать или уничтожить? Оно же только мешает.

– А Гроссман вам ничего не говорил?

– Что?

– Когда бульдозеры открыли вход в замурованный подвал, господин Гроссман очень обрадовался. Часто бывает, что в таких местах мы находим разные антикварные штуки, на которых можно заработать. Но внутри было только это зеркало. Гроссман велел его вынести, но ничего не вышло. Оно словно растет из камня и, кажется, не имеет толщины. Оно тоньше бумажного листа. Гроссман внимательно осмотрел зеркало и решил, что его надо разбить. Но оказалось, что это невозможно. Мы вооружились кирками и отбойным молотком, но не смогли даже поцарапать его. Тогда Гроссман велел Стефану замуровать это зеркало. Парень приготовил раствор, принес немного кирпичей, а потом…

– Почему Гроссман приказал ему это сделать? Ведь подвал все равно будет залит бетоном.

– Вы правы. Это выглядит бессмысленным.

– Нет, если кому-то не нужны проблемы.

– Я не понимаю.

– Гроссман быстро смекнул, что здесь обнаружилось нечто, что может заинтересовать многих людей, и не хотел этого допускать. Ему нужно, чтобы его инвестиции окупались. И если бы правительственные учреждения сочли эту находку интересной, то ему пришлось бы проститься с ней на долгие годы. И это, вероятно, произойдет. Скажите, когда вы видели Стефана в последний раз?

– Когда он, сидя на полу, укладывал нижние ряды кирпичной стены. Я расширял проем в стене, через который мы собирались лить бетон. Стоял к нему боком. Что-то заставило меня обернуться. Знаете, когда человек кладет стены, он все время производит одни и те же движения. А тут вдруг начал делать что-то другое. Я не мог не обернуться. И тогда увидел, как он перелезает через стену и входит в зеркало. Я не испугался, я ничего не понимал, словно это был сон. Я сделал несколько шагов к зеркалу и остановился. В нем не отражалось окружающее пространство, как раньше. Я увидел внутри красивую ажурную лестницу, которая вела вниз. Потом картина смазалась, покрылась серебром, и я увидел в зеркале себя.

– Раньше вы не упоминали о лестнице…

– Потому что боялся господина Гроссмана. Теперь я могу спокойно рассказать, как все было. Без криков. Хотя я знаю, как это звучит.

– Ну, хорошо. Думаю, на сегодня хватит. Мне еще нужно позвонить и поговорить с Гроссманом.

– Значит, я могу идти?

– Да.

* * *

– Вы сами видите, господин инспектор.

– Действительно, и следа не осталось. Хорошо, что я не успел позвонить.

– А вы собирались это сделать?

– Конечно, но я был неправ. Но вам повезло. Теперь мяч на вашей стороне, а мне никто не поверит.

– Только Стефан видел, что случилось с Альбертом. Остальные просто болтают. Ничего не знают.

– А зеркало?

– Я сказал им, что привел специалистов, которые вырезали его автогеном.

– Никто в это не поверит. Ведь его видели все люди из вашей бригады, а теперь здесь ничего нет, ни малейшего остатка, словно оно провалилось под землю.

– Не волнуйтесь. Видно только то, во что легче поверить.

– Что вы имеете в виду?

– Не будет проблем.

– А что бы вы сделали на моем месте?

– Я бы продолжал искать Стефана Роско.

– Наверное, я так и сделаю. Завтра допрошу остальных ваших людей.

– Я буду ждать вас. Может, это все-таки их работа?

– Будем надеяться.

* * *

Извилистая ажурная лестница вела вниз, между застывших блоков молочного света.

Стефан чувствовал, что ему надо следовать за дребезжащим электромагнитным гулом, от которого вставали дыбом волосы на голове и руках.

Каждый шаг развоплощал его тело.

Он послушно миновал длинные галереи, перекинутые над потоками фосфоресцирующих испарений, обширные залы, утопающие в теплом свете мерцающих символов, сотканных из светящихся нитей плесневых волокон, безглазые статуи из массивной черноты и искривленные пространства, пронизанные вибрацией шлаковых машин. Через некоторое время он обнаружил, что перемещается размеренным движением множества членистых конечностей. Он почему-то знал, что ему предстоит еще долгий путь вниз, и все же был счастлив.

Наконец он возвращался в Квалл.