Текст книги "Мир после конца света. Философские очерки"

Это утверждение противоречит общепринятому мнению, что современная демократия, освободив индивида от всех внешних ограничений, привела к расцвету индивидуализма. Мы гордимся тем, что нас не гнетет никакая внешняя власть, что мы свободны выражать свои мысли и чувства, и уверены, что эта свобода почти автоматически обеспечивает нам проявление индивидуальности. Но право выражать свои мысли имеет смысл только в том случае, если мы способны иметь собственные мысли; свобода от внешней власти становится прочным достоянием только в том случае, если внутренние психологические условия позволяют нам утвердить свою индивидуальность. Достигли ли мы этой цели? Или хотя бы приближаемся ли к ней?»

Корень рабства современных людей, как утверждает Фромм, заключается в невозможности и неумении быть самими собой. В человеке скрыты невероятные потенциалы, раскрывая которые он созидает свою личность. С позиции Фромма, мы должны искать самих себя внутри себя («сделать бессознательное сознательным») и откликаться на «спонтанные желания», которые часто являются проявлением нашей скрытой индивидуальности. Иными словами, в каждом есть «внутренний голос», который говорит нам, кто мы есть и кем мы должны быть, и его нужно научиться слушать. Русский философ Бердяев говорил, что человек по-настоящему свободен именно в творческом акте, который вытекает из его души. Если это истинное творчество, обусловленное истинной внутренней природой человека, то в нем он свободен. Мне кажется, что древнегреческие философы нащупали эту идею в своих размышлениях, и известную их фразу «Делай, что должен, и будь, что будет!» нужно понимать как раз в этом контексте. Пойми, кто ты и кем должен стать, иди к этому, и не думай ни о чем другом!

Но такая жизненная установка свойственна очень небольшому количеству наших современников. Надевать маски и жить, выполняя определенные функции, – вот ритм жизни миллионов.

Закрепощение современного человека начинается уже с его рождения. В своей книге «Бегство от свободы» Фромм пишет о том, что спонтанность, так свойственная ребенку, часто подавляется родителями, которые навязывают ему определенную модель поведения. Происходит «ломка» ребенка: его учат проявлять те чувства, которые ему не свойственны, хотеть того, чего он не хочет.

Когда ребенок идет в школу, то он попадает в беспощадную машину, которая старается подогнать его под свои стандарты. Ученик мыслится в современном образовании как пустой резервуар, который необходимо наполнить информацией. Учитель – это проводник информации. От ученика требуется только одно: запомнить и воспроизвести информацию. Никакой творческой активности в этом случае не надо. При этом в школе всячески подавляется индивидуальность. С одной стороны, этому способствуют учителя, с другой – одноклассники.

Кроме этого, школа не просто подавляет творческие устремления человека, но и мышление. Размышлять над информацией, анализировать ее, перерабатывать и делать частью себя – этого почти не требуют учителя. Задача: запомнить и воспроизвести. Я был учителем в лицее и давно заметил, что почти ни у кого из учеников нет вопросов после лекции. Они совершенно не привыкли задавать вопросы и вообще творчески работать с информацией. Лицеисты настроены почти всегда лишь на две вещи: просто запомнить информацию или просто отсидеть, сделав вид, что слушают. Я могу говорить малоочевидные вещи, не очень понятные без пояснения, но никто не потребует объяснить подробнее. Суть этой проблемы в том, что школа полностью атрофировала мышление учеников. Об этом Фромм пишет следующее: «…ребенок попадает в школу или в колледж. Здесь применяются методы обучения, в действительности ведущие к дальнейшему подавлению самостоятельного мышления; на некоторых из них я остановлюсь. Один из них – настойчивое требование от учащихся знать факты, точнее, информацию. Существует жалкое суеверие, будто человек достигает знания действительности, усваивая как можно больше фактов. В головы учащихся вдалбливаются сотни разрозненных, не связанных между собою фактов; все их время и вся энергия уходят на заучивание этой массы фактов, а думать уже некогда и нет сил. Разумеется, мышление само по себе – без знания фактов – это фикция, но и сама по себе «информация» может превратиться в такое же препятствие для мышления, как и ее отсутствие». В антиутопии «1984» Оруэлла описано тоталитарное будущее, в котором люди всецело контролировались государством. Каждый человек всегда находился в помещении с включенным телевизором, обрушивающим тонны ненужной информации на него. В итоге он становился переполненным этой информацией и не мог ее анализировать, поскольку умственная способность была притуплена из-за перегрузки. К слову, такой метод применяется в тоталитарных сектах, использующих контроль сознания (на газетном языке – зомбирование): адептов перегружают информацией, чтобы притупить их мышление. Они не способны справиться с потоком знаний и вынуждены принимать все, что им навяжут, в качестве истины.

Школьная система построена всецело на обслуживании государственной идеологии. Так обстоят дела и в Украине, и в России. Школа является рассадником мифов, она промывает мозги ученикам, чтобы сделать из них достойных «украинцев», «русских», «граждан», «патриотов» и так далее. Особенно искаженную информацию дают на предмете истории. Учебники пишут таким образом, чтобы они были эффективным средством идеологической обработки. Но когда ученик наконец заканчивает школу и входит в «большую жизнь», он не может адекватно анализировать информацию вокруг себя. Не будучи в состоянии мыслить, он испытывает нужду в мифах, которые бы объяснили ему окружающий мир. В итоге он становится их носителем. Эти мифы «любезно» преподносят ему манипуляторы разных окрасок: политической, религиозной, маркетинговой и так далее. Те идолы, о которых писал Бэкон (идолы рода, идолы пещеры, идолы площади и идолы театра), являются «объектом поклонения» для миллионов. Критическое мышление в итоге не является добродетелью большинства жителей как нашей страны, так и всего земного шара.

Спонтанность подавляется не только школой, но и обществом в целом. Творчество человека неразрывно связано с его эмоциональностью, но в нашем обществе принято подавлять эмоции. «Нет никакого сомнения в том, что творческое мышление – как и любое другое творчество – неразрывно связано с эмоцией, – пишет Фромм. – Однако в наши дни идеал состоит как раз в том, чтобы жить и мыслить без эмоций. «Эмоциональность» стала синонимом неуравновешенности или душевного нездоровья. Приняв этот стандарт, индивид чрезвычайно ослабил себя: его мышление стало убогим и плоским. Вместе с тем, поскольку эмоции нельзя подавить до конца, они существуют в полном отрыве от интеллектуальной стороны личности; результат – дешевая сентиментальность, которой кормятся миллионы изголодавшихся по чувствам потребителей у кино и у популярной песенки».

Кроме этого, в нашей психике есть потенциалы к рабству. У кого-то они больше, у кого-то – меньше. Фромм пишет о том, что люди очень часто объединяются в связки – симбиозы. Эти связки состоят из садистов и мазохистов. Садист нуждается в том, чтобы мучить мазохиста и поднимать за счет этого свою самооценку, ощущать свою значимость. Мазохист считает, что он – ничто без садиста, и чувствует свою значимость лишь в связи с ним. Он любит садиста, готов ради него на все, хотя тот его и мучает. Оба в симбиозе – несвободны. Есть разные виды симбиозов, например, муж, который оскорбляет и бьет жену, но она при этом любит его все больше; мама, подавляющая во всем сына и диктующая ему, что делать; гуру тоталитарной секты, манипулирующий сознанием своих адептов…

Можно бесконечно долго продолжать разговор о тех механизмах рабства, которые действуют в нашем обществе. Итог один: распространение человека-робота. У него нет своих мыслей, своих идей, он не реализует свой потенциал, выполняет определенные функции в обществе. Фромм делает очень правильные выводы в своем анализе: «… современный человек живет в состоянии иллюзии, будто он знает, чего хочет; тогда как на самом деле он хочет того, чего должен хотеть в соответствии с общепринятым шаблоном. Чтобы принять это утверждение, необходимо уяснить себе, что знать свои подлинные желания гораздо труднее, чем кажется большинству из нас; это одна из труднейших проблем человеческого бытия. Мы отчаянно стараемся уйти от этой проблемы, принимая стандартные цели за свои собственные. Современный человек готов пойти на громадный риск, стараясь добиться цели, которая считается «его» целью, но чрезвычайно боится риска и ответственности задать себе подлинно собственные цели. Бурную деятельность часто считают признаком самостоятельного действия, но мы знаем, что такая деятельность может быть не более самостоятельной, чем поведение актера или загипнотизированного человека. Когда ставится пьеса, каждый актер может очень энергично играть свою роль и даже вставлять какие-то реплики или детали действия от себя. Но при этом он все-таки всего лишь играет порученную ему роль… Весьма трудно определить, насколько наши желания – так же как и мысли, и чувства – не являются нашими собственными, а навязаны нам со стороны; и эта специфическая трудность тесно связана с проблемой власти и свободы. В ходе новой истории власть церкви сменилась властью государства, власть государства – властью совести, а в наши дни эта последняя была вытеснена анонимной властью здравого смысла и общественного мнения, которые превратились в орудия конформизации. Освободившись от прежних открытых форм власти, мы не замечаем, что стали жертвами власти нового рода. Мы превратились в роботов, но живем под влиянием иллюзии, будто мы самостоятельные индивиды. Эта иллюзия помогает индивиду сохранять неосознанность его неуверенности, но на большее она не способна. В результате, личность индивида ослабляется, так что неосознанное чувство бессилия и неуверенности не только сохраняется, но и крайне возрастает. Индивид живет в мире, с которым потерял все подлинные связи, в котором все и вся инструментализованы; и сам он стал частью машины, созданной его собственными руками. Он знает, каких мыслей, каких чувств, каких желаний ждут от него окружающие, и мыслит, чувствует и желает в соответствии с этими ожиданиями, утрачивая при этом свое «я», на котором только и может быть построена подлинная уверенность свободного человека… Приспосабливаясь к ожиданиям окружающих, стараясь не отличаться от них, человек может приглушить свои сомнения по поводу собственной сущности и приобрести какую-то уверенность. Однако цена за это высока: отказ от своей спонтанности, индивидуальности и свободы…»

Если отойти от проблемы рабства современных людей и рассмотреть вопрос свободы в ракурсе истории человечества, то оказывается, что свобода вовсе не нужна человеку. Ее бремя выносят немногие. Это замечательно показано в одном из величайших произведений, с которым по своей силе почти ничто не может сравниться в человеческой мысли, – в Легенде о Великом Инквизиторе Достоевского.

В образе Великого Инквизитора выражено, по слову Бердяева, «метафизическое зло». Он говорит Христу: «Реши же сам, кто был прав: Ты или тот, который тогда вопрошал Тебя? Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: «Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, – ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за Тобой побежит человечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отымешь руку Свою и прекратятся им хлебы Твои». Но Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на Тебя дух земли, и сразится с Тобою, и победит Тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» Знаешь ли Ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» – вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой. На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же Ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет со своей башней! Они отыщут нас тогда опять под землей, в катакомбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: «Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали». И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во имя Твое, и солжем, что во имя Твое. О, никогда без нас они не накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они разделиться между собою! Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики. Ты обещал им хлеб небесный, но, повторяю опять, может ли он сравниться в глазах слабого, вечно порочного и вечно неблагодарного людского племени с земным? И если за Тобою во имя хлеба небесного пойдут тысячи и десятки тысяч, то что станет с миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые не в силах будут пренебречь хлебом земным для небесного? Иль Тебе дороги лишь десятки тысяч великих и сильных, а остальные миллионы, многочисленные, как песок морской, слабых, но любящих Тебя, должны лишь послужить материалом для великих и сильных? Нет, нам дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то станут и послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать – так ужасно им станет под конец быть свободными. Но мы скажем, что послушны Тебе и господствуем во имя Твое. Мы их обманем опять, ибо Тебя мы уже не пустим к себе. В обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны будем лгать. Вот что значил этот первый вопрос в пустыне, и вот что Ты отверг во имя свободы, которую поставил выше всего. А между тем в вопросе этом заключалась великая тайна мира сего. Приняв «хлебы», Ты бы ответил на всеобщую и вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так и целого человечества вместе – это: «пред кем преклониться?» Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться».

Никогда на протяжении истории люди не выносили свободы. Она была им противна. Если убрать палку, висящую над человеком, то он броситься в беспредел, и в своем беспределе уничтожит все вокруг и себя самого. Это хорошо показано в фильмах «Убить дракона». В нашей культуре действуют механизмы, которые лишают человека свободы, удерживают его от хаоса. Государство, религия, искусство, этика – все это ставит перед собой одну важную цель: не допустить войны всех против всех. И именно в этом кроется корень кризиса нашей эпохи. Эта мысль требует дополнительного пояснения.

Безразличие человека к самому себе, к насущным вопросам бытия, к своей творческой реализации, его тяготение к рабству – вот те деструктивные силы, которые движут большинством людей. Если дать человеку свободу и прикрепить к этому большие возможности, то он, скорее всего, обратит это в беспредел. В итоге люди создают религию, этику, искусство, с помощью которых пытаются контролировать деструктивные силы. По причине того, что ни один из этих «инструментов» для сдерживания самоуничтожительных потенций не является полностью эффективным, создается закон и государство – палка над головой каждого, которая грозится ударить при первом же неверном шаге.

Но ни одна система не может быть идеальной. Вместе с деструктивными силами в человеке, общественные институты подавляют и его положительные потенциалы. Система пытается подогнать всех под одну гребенку. Семья, школа, другие учебные заведения, место работы, круги общения – все это часто оказывает мощное деструктивное влияние на каждого человека, подавляя в нем истинное Я. Из этого следует вывод: выход из кризиса нашей эпохи возможен лишь в одиночку, и при этом необходимо выломаться из общественных институтов и кругов общения. Это не значит, что человек не должен опираться на чужую помощь. Безусловно, в этом нет ничего плохого. Но никто не сможет его спасти, кроме него самого. Мы должны в первую очередь раскрывать свои внутренние потенциалы, понять свое призвание и следовать ему. Это очень сложный путь, и мы должны осторожно принимать ту помощь, которую нам оказывают. Даже самый хороший учитель может помешать, если мы начнем его копировать, подавляя «внутреннего человека». Тем более с опаской нужно относиться к любому общественному институту. Нужно брать в нем самое лучшее, отбрасывая все то, что подавляет положительные потенциалы. Человек системы никогда не сможет выбраться из кризиса.

5. Бог умер

Вера в Бога евангельского была окончательно подорвана в XX веке, который отличался ужасными войнами и кровавыми экспериментами. «Бог умер», – сказал Ницше. «Откуда нынче атеизм? – писал он. – «Отец» в Боге основательно опровергнут; равным образом «Судья» и «Воздаятель». Опровергнута и его «свободная воля»: он не слышит, а если бы и слышал, все равно не сумел бы помочь. Самое скверное то, что он, по-видимому, не способен толком объясниться: не помутился ли он? Вот что, из многих разговоров, расспрашивая и прислушиваясь, обнаружил я в качестве причин упадка европейского теизма; мне кажется, что, хотя религиозный инстинкт мощно растет вверх, – он как раз с глубоким недоверием отвергает удовлетворение, сулимое ему теизмом».

Логика у Ницше следующая: Бог обещал, что исполнит любую просьбу. Но неисчислимое количество молитв христиан осталось без ответа. Конечно, можно вспомнить слова апостола Иакова о недостойном прошении («Просите, и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений» (Ик.4:3), но миллионы именно достойных обращений к Богу были бесполезными. Христиане вопили к Спасителю, но Он не приходил. Очевидно, что со временем в Церкви многие совсем перестали верить в то, что Бог исполнит их молитву. Христианская среда уже давно утратила веру в то, что Бог ответит на благую молитву (реакцией на это стало появление множества сект, которые утверждали, что именно им Бог отвечает). Уже никто толком не верит, что, например, можно исцелиться в процессе таинства соборования или просто помолившись об этом. Во времена Христа к Нему подходили люди малонравственные, но с минимальной верой в Него, и исцелялись. Он обещал, что никуда не ушел и что остается с христианами. Но миллионы современных людей, вера которых в сотни раз глубже, чем у некоторых евангельских исцеленных, уповают на Христа, молят Его об исцелении, но тщетно. Небеса молчат! Не сбылось обещание о «вере, которая горы разрушает»: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет, и ничего не будет невозможного для вас» (Мф.17:20). На протяжении истории миллиарды верующих с минимальной верой с горчичное зерно вопили к Богу – а горы не сдвигались…

Конечно, можно ответить на это, что молитвы не сбываются, потому что христиане – малонравственные и далеко отстоят от Бога. Но в Евангелии Христос нигде не говорит, что достигший святости и высоконравственности получит Его милость. Он говорит об одном необходимом компоненте – о вере…

Кроме этого, Достоевский поднял вопрос, который его жутко мучил: где Бог, когда страдает невинный, когда страдают дети? Помните, как в «Форесте Гампе» малышка Джейн убегала от пьяного отца в поле и просила у Бога защиты, чтобы он сделал ее птичкой, и она смогла улететь подальше от издевательств в семье? В «Братьях Карамазовых» есть несколько историй о страданиях маленьких деток, одна из них – вот: «Девчоночку маленькую, пятилетнюю, возненавидели отец и мать, «почтеннейшие и чиновные люди, образованные и воспитанные». Видишь, я еще раз положительно утверждаю, что есть особенное свойство у многих в человечестве – это любовь к истязанию детей, но одних детей. Ко всем другим субъектам человеческого рода эти же самые истязатели относятся даже благосклонно и кротко, как образованные и гуманные европейские люди, но очень любят мучить детей, любят даже самих детей в этом смысле. Тут именно незащищенность-то этих созданий и соблазняет мучителей, ангельская доверчивость дитяти, которому некуда деться и не к кому идти, – вот это-то и распаляет гадкую кровь истязателя. Во всяком человеке, конечно, таится зверь, зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязуемой жертвы, зверь без удержу, спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней, подагр, больных печенок и проч. Эту бедную пятилетнюю девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям. Они били, секли, пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили всё тело ее в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности: в холод, в мороз запирали ее на всю ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может в эти лета научиться проситься), – за это обмазывали ей всё лицо ее калом и заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла! И эта мать могла спать, когда ночью слышались стоны бедного ребеночка, запертого в подлом месте! Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, еще не умеющее даже осмыслить, что с ней делается, бьет себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слезками к «боженьке», чтобы тот защитил его, – понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без нее, говорят, и пробыть бы не мог человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чертово добро и зло, когда это сколького стоит? Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к «боженьке». Я не говорю про страдания больших, те яблоко съели, и черт с ними, и пусть бы их всех черт взял, но эти, эти!..»

Мир полон страданий, полон несправедливости. И часто страдают невинно. Вспомним XX век. Страшные войны, концлагеря, невероятные зверства людей, миллионы невинных жертв – вот XX век. Участники и жертвы этих страшных событий редко обретали веру, наоборот, они с ужасом осознавали: Небеса молчат…

 
Стоны,
Стоны,
Истомные,
Бездонные,
Долгие звоны
Похоронные,
Стоны,
Стоны…
Жалобы,
Жалобы на Отца…
Жалость язвящая, жаркая,
Жажда конца,
Жалобы,
Жалобы…
Узел туже, туже,
Путь все круче, круче,
Все уже, уже, уже,
Угрюмей тучи,
Ужас душу рушит,
Узел душит,
Узел туже, туже, туже…
Господи, Господи, – нет!
Вещее сердце верит!
Боже мой, нет!
Мы под крылами Твоими.
Ужас. И стоны. И тьма… а над ними
Твой немеркнущий Свет.
 

З. Гиппиус. Свет

Конечно, можно приводить разные контраргументы, например, обвинять человечество в том, что оно само виновато в своих бедах, говорить, будто зло необходимо, чтобы, по слову Бердяева, добро не изнасиловало человека и так далее. Но эти рассуждения хороши, когда ты сидишь в теплой квартире, сытый и в безопасности. А попробуйте порассуждать об этом, глядя на малышку из рассказа Ивана Карамазова, ее страдание с мольбами к «Боженьке».

 
Твои народы вопиют: доколь?
Твои народы с севера и юга.
Иль ты еще не утолен? Позволь
Сынам земли не убивать друг друга!
Не ты ль разбил скрижальные слова,
Готовя землю для иного сева?
И вот опять, опять ты – Иегова,
Кровавый Бог отмщения и гнева!
Ты розлил дым и пламя по морям,
Водою алою одел ты сушу.
Ты губишь плоть… Но, Боже, матерям
Твое оружие проходит душу!
Ужели не довольно было Той,
Что под крестом тогда стояла, рано?
Нет, не для нас, но для Нее, Одной,
Железо вынь из материнской раны!
О, прикоснись к дымнобагровой мгле
Не древнею грозою, – а Любовью.
Отец, Отец! Склонись к твоей земле:
Она пропитана Сыновней кровью.
 

З. Гиппиус. Аддонай

Конечно, верующий может ответить, что Бог – с людьми всегда, просто люди не умеют чувствовать Его присутствие. По этому поводу есть притча о душе, которая посмотрела на свой жизненный путь и увидела, что рядом с ней всегда шел Другой. Но в одном месте одна линия следов оборвалась, и душа спросила: «Господи, где ты был в это время?» На это Бог ответил: «В это время я взял тебя на руки и нес!»

Но не кажется ли со стороны такое оправдание Бога лживым? Ведь доказывать присутствие Бога через Его отсутствие – это явно не лучшая аргументация. «Да, мы не чувствуем Бога, но Он рядом!» – звучит не очень убедительно.

Это логика атеизма до сих пор вводит в недоумение многие умы. Это самый страшный вопрос теодицеи. Он привел многих либо к безверию, либо к в вере в Бога далекого – в некие неведомые Высшие Силы. Массы сейчас верят «в что-то высшее», но не в близость Божию. В самой же философской мысли все чаще пишут о Непознанном Боге.

Но аргумент атеизма, который был рассмотрен выше, является и основным доказательством того, что Бог есть, если исходить из размышлений русских религиозных философов. Эта идея принадлежит Бердяеву. Приведу цитату: «Мир проходит через богооставленность. Трудно понять тайну богооставленности мира и человека, не должно рационализировать эту тайну, и самый таинственный факт этот сталкивается с традиционным учением о Промысле Божием. Кризис христианского сознания глубок, он восходит к самой идее Бога и к пониманию откровения. Очень многому христиане должны будут быть научены у движений, которые представлялись антихристианскими, у самого атеизма. Ибо в этих движениях нужно почувствовать дыхание Духа. То, что восстает в человеческом страдании против Бога во имя человека, и есть восстание самого истинного Бога. Восстание против Бога может быть только во имя Бога же, во имя более высокой идеи Бога. Большая часть восстаний против Бога, особенно моральных, предполагают существование Бога. По-настоящему атеистов не существует, существуют лишь идолопоклонники. Атеизм, углубленный и страдающий, не легкомысленно-веселый или злобно-ненавистнический, есть утверждение Бога… Человек должен пройти через испытание всех возможностей, пережить опыт познания добра и зла, и самое зло может стать диалектическим моментом добра. И зло может быть имманентно преодолено, т. е. должно произойти то, что Гегель называл Aufhebung, когда преодолевается отрицательное и все положительное входит в следующую стадию. Так и атеизм может стать диалектическим моментом богопознания. Это судьба человека – пройти через атеизм, через коммунизм и мн. др., чтобы имманентным обогащающим преодолением выйти к свету. Нужно не истребление «злых», а просветление «злых». Зло можно победить лишь изнутри, а не одним насильственным недопущением и истреблением. И вместе с тем должны быть положены внешние пределы проявлениям зла, истребляющим жизнь. Со злом должна быть духовная и социальная борьба. Социальная борьба не может не прибегать к силе в условиях этого мира. Духовная же борьба может быть лишь просветлением и преображением, а не насилием» («Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого»).

Иными словами, человечеству, по мысли Бердяева, нужно пройти через горнило безбожия, чтобы прийти к Богу. Нужно пройти по безднам Ницше, чтобы обрести веру. Есть такая пословица: «Хорошими монахами становятся хорошие разбойники». В плане богооставленности, которая переживается повсеместно, возможна такая же логика: человечеству нужно пройти через богооставленность, чтобы прийти к Богу.

6. Массовое христианство

Неожиданно я понял, что отвык от плохого.

Это случилось, когда я посетил богослужение кафедрального собора нашего города. Последний раз я был здесь на литургии около пяти лет назад. И я увидел, что ничего не изменилось. Изменился лишь я и мой взгляд…

Последние годы я периодически ходил в один малюсенький храмик. В нем сформировалась вокруг очень хорошего священника небольшая община постоянных прихожан. В любое воскресенье вы увидите там одни и те же лица. Со многими из них я познакомился лично. Это очень разные люди, но с серьезным отношением к вере. На богослужении здесь чувствуется молитвенный дух. Конечно, прихожане – далеко не столпники, практикующие умную молитву, а хор – очень неидеален, но чувствуется напряженная искренность молящихся.

И вот после этого показательного храма я попал в собор. Что я там увидел? Я не могу заглянуть в души людей, которые молились рядом со мной, но мне кажется, что если и была в соборе искренняя молитва у кого-то, то вопреки общему ходу богослужения. Во-первых, ни священника, ни дьякона не было слышно. Даже когда я подошел максимально близко к царским вратам, то не смог ничего разобрать. Во-вторых, хор тоже очень часто пел неразборчиво, поющие скорее громко бубнили, чем пели. В-третьих, прихожане (или захожане) не понимали хода богослужения и не участвовали в нем. Многие делали вид, что они все понимают и молятся в соответствии с ходом богослужения. Но явно было видно, что это – лишь показуха, и что никто толком не понимает, что происходит. Например, когда дьякон начал читать Евангелие (тоже неразборчиво), то бабка справа полезла в сумку, начала в ней рыться, потом достала платок и громко засморкалась, а бабка слева с невозмутимо-отстраненным лицом, будто ничего значительного в храме не происходит, начала играться с подсвечником (чуть позже эти бабульки решили вдохновить окружающих своим примером и, с трудом встав секунд за двадцать на колени, стояли с такими лицами, будто установили напряженную прямую связь с Богом)… Меня вечно кто-то отвлекал: то какая-то рядом прихожаночка в летах начнет громко шептать молитву (и, как мне показалось, может из-за раздражения, лицемерно, чтобы остальные видели), то родители начнут воспитывать в «благочестии» своего малолетнего ребенка, строго заставляя выполнять непонятные ему обряды и ежесекундно креститься с поклонами, то кто-то в сотый раз толкнет, пробираясь, видно, со святым благоговением в душе, к иконе. Это отдельная проблема: невероятно мешали шастающие от иконы к иконе целовальники. Вот оно – идолопоклонство в головах, когда духовный уровень определяется количеством обцелованных икон. Икона в сознании многих верующих может и не Бог, но что-то подобное – такой недоидолок, источающий благодатную энергию. Вот и сводится в итоге поход в храм к расцеловыванию икон. А ход службы – это многим и не надо! Зачем все это, ведь духовность – это свечечку поставить и десяток икон облизать… Даже к Таинствам отношение несерьезное, например, исповедь представляет собой массовый конвейер по отпущению грехов. Казалось, что это не священник, а робот в рясе отстраненно и механически читает разрешительную молитву над очередной толпой кающихся… В итоге, не дождавшись окончания богослужения, я ушел, потому что все в соборе было направлено против молитвы и вообще походило на сумасшедшую карикатуру на литургию.