Текст книги "Недомерки"

17. Холодно

Зимой мы встретились, под рассеянным снежком. Я поскользнулась, он оперативно подхватил, как фигурист партнершу. Я уже и забыла это дивное ощущение, когда мужские руки поддерживают тебя за талию. У него редкое имя – Осип. Архитектор. Отстраненный, взвешенный. Высокий и статный, надежный. Позже, когда мы подружились, он показал многоэтажку, которую проектировал, она находилась в процессе строительства. Ходим по этажам, вместо окон пустые квадраты. Кругом цементные полы и стены, снег с улицы задувает. А Осип, не чувствуя холода, экскурсию проводит. Если честно, я им любовалась. Никогда не видела его мерзнущим. Сама ненавижу холод. У меня насморк постоянно, ангина, сопли.

Осип предпочитает зимние виды спорта, особенно лыжи. Целыми днями может кататься. Говорит мне: – Закаляйся. Тут, как назло, у меня в доме труба лопнула, атмосфера внутри квартир сравнялась с уличной. Я Осипу позвонила, напросилась в гости. Погреться – честно призналась.

Приезжаю, у него трехэтажный особняк за городом, его тетя открывает, она Осипу вместо матери. Лицо у тети вообще без эмоций, как будто застывшее. Надо сказать, у них дома тоже не джунгли, наоборот, ощутимо прохладно. Я чаю попросила, тетя презрительно заявляет, они его сроду не держали. Осип звонит. Извиняется, с работы немного опоздает. Просит не сводить с тети глаз – она со странностями. Тетя как раз вышла. Делать нечего, отправляюсь ее искать.

Дверь настежь, тетя ванну принимает, только очень странную – сама с открытыми глазами под водой, сверху лед кусками плавает. Я испугалась, тащу ее из воды, тетя фырчит, как пантера царапается. Вырвалась, синяя, убежала от меня, в своей комнате закрылась. Я стучусь – без толку. Только отвернулась Осипу позвонить – тетка голая мимо меня шмыг на кухню! Я за ней – она в огромном холодильнике закрылась. Дергаю ручку, не поддается. Тут мне совсем не по себе стало, наспех оделась, и пулей оттуда.

Выскочила, на нервах к машине тороплюсь, кто-то нагоняет, схватил, вместе в снег упали, отбиваюсь, вижу – Осип без пальто и шапки, в одном костюме. Я плачу, на тетю взахлеб жалуюсь, он смеется, «люблю» говорит, и в первый раз поцеловал – звон, похожий на битый хрусталь, в мозгу моем разнесся, и я потеряла сознание.

18. Северина

У Северины зазвонил мобильный. Тот, который в изумрудном чехле. Потом тот, который в оранжевом. Северина не брала трубки, потому что звонил Макс. Год назад Северина купила второй мобильный – была деловой дамой. Даже слишком деловой. Любой день у нее был расписан по часам. Не то, что сейчас.

Опять зазвонил изумрудный. Северина взяла его, включила, приложила к уху и молчала. – Алло, алло! – кричал Макс, – Ответь же, наконец! Северина прислушивалась к собственному молчанию. Недавно оно поселилось у нее под сердцем и каждый день дарило новые ощущения. Северина взглянула на себя в зеркало – оказывается, она улыбалась. Впервые за полгода.

Северина вышла из дома. Она давно не выходила. Почему-то было тепло, хотя должна была быть зима и Северина оделась по-зимнему. С ней поздоровалась соседки, которые вечно дежурят под подъездом. Почему-то у них были новые лица. Поэтому Северина им просто кивнула.

За углом девица в желтой дутой куртке сунула Северине под нос микрофон. Поинтересовалась ее мнением по поводу того, что строители самым беззаконным образом спилили деревья. Это информация объясняла полное изменение облика улицы, на которой Северина выросла. Девица повторила свой вопрос. Северина улыбалась. Девица, повернувшись к парню с камерой на плече, прокомментировала ее молчание в том духе, что у возмущенных местных жителей нет слов.

В парке Северину нагнал запыхавшийся Макс. Полчаса выливал на нее свои резоны и жалобы. Чем красноречивей она молчала, тем больше он распалялся. Потом позвонил жене, сказал, что уходит от нее к Северине. Северина сняла пальто и остаток прогулки Макс нес его в руках.

Макс переехал к Северине. Она как раз наполняла ванну, любовалась игрой воды, когда вошел Макс, протягивая ей мобильный, потому что свои в изумрудных и оранжевых чехлах Северина выбросила. – Твоя дочь. Северина взяла трубку. – Привет, – сказала дочь, – Мам, я понимаю, у тебя жуткий период, но это не оправдывает того, как ты со мной поступила. Я уезжаю. Скажешь что-нибудь на дорожку? Макс забрал у Северины мобильник. Северина не слышала, о чем они говорили, потому что закручивала кран.

Мама Северины стала часто бывать у нее и Макса. Макс водил Северину по врачам, мама таскала по колдунам и медиумам. Мама Северины и Макс постоянно ссорились. Северина воспринимала их перепалки следующим образом – слова матери в виде сияющего водопада, поток реплик Макса в виде реки. Водопад и река сливались друг в друга.

Однажды мама Северины сказала Максу: – Северина дала обет молчания. Макс окрысился: – Какой обет?! В тот же день мама зачем-то стояла перед Севериной на коленях и просила у нее прощения. Северина гладила ее по голове, прическа мамы поехала. Оказывается, под париком она была совершенно лысая. Затем мама исчезла. Но Северина была спокойна, она знала, у нее все в порядке.

Когда Северина окончательно переехала на дачу, Макс похудел, посмуглел, кожа на лице обтянулась, нос заострился. На грача стал похож. Появлялся все реже – только когда привозил продукты. Зато теперь кругом дома Северины был лес. Там пели и разговаривали птицы. Северина распорядок дня подстроила под ритм жизни пернатых – засыпала с последними, просыпалась под их первые рассветные голоса.

Однажды на дачу к Северине приехала женщина с новостью, что она ее дочь. Поначалу молчаливая, женщина курила что-то ароматно-странное, рассказывала про какой-то выкидыш, перья, воск и самоубийство. Северина слушала, улыбаясь. Голос гостьи напоминал коростеля, изливающего в ночь любовные муки. Наутро женщина пропала. Видимо, уехала. Чуть погодя Северина услышала плачь – малиновка потеряла птенца. Северина приступила к поискам и нашла птенчика под старой яблоней.

Северина с птенцом полезла на дерево. Над ее головой перекрикивались родители. – Сейчас, сейчас – посылала им сигналы Северина. Она представляла себя малиновкой. В последнее время даже спала по-птичьи, сделав из одеял гнездо. Она вернула птенчика домой и огляделась сквозь ветки кругом. Не так высоко она забралась, а ей казалось, будто она летит, и под ней изумрудный материк. Падая, за секунды до смерти, Северина была абсолютно счастлива. Как и весь год до этого.

19. Пленница

Он ехал за городом, она голосовала на обочине. С огромным синим зонтиком. Он притормозил, поинтересовался, куда ее нужно подвезти. Она ответила, с мужчинами не ездит. – Ну и глупо. – Сначала покажите, что у вас в багажнике. Он открыл багажник: – Труп ожидали увидеть? – Не смешно, – отвечала она. Забрались в салон, покатили.

Ее звали Мария, ей нужно было в дачный поселок Э. – улица Боковикова, дом 16. Заносчивая стервочка – думал он, не глядя на нее. Мария дремала, кренилась во сне, кренилась и, наконец, ее голова устроилась на его плече. Ее волосы щекотали его щеку. «Лес на дне моря» – так он определил для себя ее духи. Надо будет потом салон химией спрыснуть, чтобы жена не придралась. – Неплохо держишься, – сказала Мария, отстраняясь. Он чихнул от неожиданности.

Оказывается, она не спала, притворялась. – Это проверка была, – объяснила Мария, – Год назад меня похитили. Вот так же заснула в машине. Неделю продержали в подвале, почти без света. Я чуть не ослепла. Однажды он пришел с электрошокером. Я вырвала электрошокер… – Я видел этот фильм, – перебил он, – Одно дело кино, а вот у меня на работе реально сотрудник пропал. Уехал за город, в этом же направлении, и с концами. – К любовнице сбежал, – бросила Мария, – Драпать – чисто мужская черта. – Попрошу без обобщений. У него была беременная жена. – Мужика это не остановит. Притормозите, писать хочу.

Остановился у леса, Мария ушла направо, он налево. Расстегнул ремень, только приспустил брюки, вдруг огонь по ягодицам. Оглянулся – Мария со стеблем крапивы подкралась, улыбается: – Тебя не возбуждает? Есть люди, которые за это деньги платят. – Еще одна такая шутка, – сказал он, – В лесу оставлю. – Она протягивала ему крапиву: – Можешь стегануть в ответ. Он застегнулся и двинулся к машине.

Заехали на заправку. Мария выбралась из салона: – Схожу за шоколадкой. Машину заправили, не идет Мария. Он двинулся в магазинчик, там говорят: – Ушла через заднюю дверь. Он вышел через указанную дверь, оглядывался – никого. Погулял по заправке. Вернулся к машине. На сиденье ее огромный зонт остался.

Ехал, почему-то вспомнились ее глаза. Даже непонятно, как их назвать. Русалочьи. Провокаторша. Вдруг разозлился, притормозил, спустился в овраг, обжигаясь, сорвал толстый стебель крапивы. Бросил его на заднее сиденье.

Нашел поселок Э., улицу Боковикова, дом 16. Погудел у ворот. Никто не идет. Наконец, кричат: – Заходите! Калитка открыта! Из дома выглядывает благообразная дама на костылях. – Я знакомый Марии, она зонтик забыла. Мария дома? – Нет, извините. – До свидания. – Молодой человек, можно, я задержу вас на минутку?

Мария в это время по дачному поселку шла. Мимо брошенных, заросших участков. Соседку встретила с ножовкой: – Привет. – С приездом. – Куда идешь? – Ветки отпиливать. Через сетку забора ко мне лезут, будто руки тянут.

Он в это время помогал даме на костылях. Стоя на каменной лестнице в подвал, подавал ей наверх банки с соленьями. Дама с верхней ступеньки объясняла, где какую банку найти. Он снова вспомнил русалочьи глаза Марии. Когда отвернулся, хозяйка его лопатой по голове приложила. Он на ступеньки рухнул. Она костыли бросила, к нему в подвал поспешила.

– Я его крапивой по заднице, потом слиняла, – Мария свои приключения соседке с ножовкой описывала, – Зонтик в машине забыла. Адрес выдумала – Боковикова, 16. – Почему выдумала? В соседнем поселке улица Боковикова есть, ты там гуляла, и запомнила. – Там не Боковикова, а Боковая! Боковикова я придумала, нет такой улицы!

В это время дама нашего героя за ноги вниз в подвал тащила, в подземное царство. В комнатку, где лампочка с потолка, раскладушка. Цепь с креплением на ноге пленника защелкнула. Лампочку включила, выключила – работает. В карманах у бесчувственного пошарила, забрала ключи от машины. Выбралась из подвала, села в его автомобиль. Загнала машину в свой сарай. Только тут заметила крапивный стебель на заднем сиденье. Листья красивые, будто из тюля.

20. Променад

Выхожу из подъезда – машину, мою крошку, эвакуировали. Или стырили. Ну и ладно. После того, на что я ночью нагляделась, проветриться нужно. Пошла куда глаза глядят. Променад называется. Жара несусветная. Улица как будто дымкой подернута. Может, скажете, я обдолбанная? Не ваше дело.

Он у меня откуда-то из-под руки вынырнул. Я высокая, он маленький, суетливый. Стал окучивать. Гонит, будто он полицейский под прикрытием. Позвал на квартиру, где у них засада. Я не поверила, но пошла. Лишь бы не зудел.

Приходим в коммуналку, запущенную, похожую на лабиринт. Там покоцанные двери с амбарными замками, они мне понравились. В комнате, куда он меня привел, спартанская обстановка, по стенам зеленые и голубые географические карты. На полу стопки книг, перевязаны веревками, покрыты слоем пыли. Мы переступали через эти стопки. На стенке фотографии: спортсмены с ружьями, с лыжами, одинаковые лица. Он кивает на фотки: – Зимняя олимпиада. Идет, врубает видеозапись – на лыжне мелькают фигурки на фоне бело-серых просторов. – Моя команда! Я же был спортсмен! – гордится, – И меня, нахрен, выкинули! Был человек и нет! На видео лыжники в шапочках лежат на снегу, по мишеням стреляют.

Он рубашку снял. Волосы на груди седые. Спина вполне себе живописная. Чистая, как тетрадь первоклассника. Я представила, как моя рука поднимается, прикладывается к его лопаткам. Легкая, как пар, лежит на его спине. Сначала моя ладонь была красивая, изящная, потом стала как будто медуза или моток веревки. Я размышляла об этом, покуда под нами тахта скрипела. – Ножка крякнула, – сказал полицейский-спортсмен. Я ничего не заметила. Только то, что глаза у него были жалобные.

За окном старое пышное дерево шевелится, на подглядывающего человека похоже. Полицейский-спортсмен, как следует не застегнувшись, мелькая животом, собирает деньги, ищет их везде – под тахтой, на подоконнике, в карманах. Бросает рядом со мной на одеяло мятые бумажки. Уже прилично набросал. – В ресторан пойдем, – обещает. Вдруг застыл: – Погоди, сейчас одну штуку покажу. Залез на стул, шурует на шкафу. Достает что-то длинное в тряпке, размотал – это ружье. В карту на стенке стал целиться.

Потом у меня провал. Он бахнул из ружья или нет? Была ли на карте, в голубом океане, черная дырка, которая дымилась, или я ее придумала? Не могу вспомнить.

При входе в ресторан его обслуга спрашивает: – Столик заказывали? – Отнюдь, – полицейский-спортсмен отвечает, пропуская меня вперед. Мы проходим, садимся. Гляжу, в углу на диванчике мой муж и какие-то пестрые бабы. Развязные. Облепили его. Муж улыбается, выпутался из чужих рук, идет и приглашает меня на танец. – Кто это с тобой? – спрашивает. – Лыжник. Или полицейский. Я запуталась. – Не спросишь, с кем я? – Мне все равно. Сущая правда. Полицейский-спортсмен в это время знакомого встретил, и в коридоре с ним скрылся. Я покинула мужа и двинулась его искать.

Ресторан сложно спроектирован, сплошные зеркала и закоулки, и ростовой портрет человека с саблей и пылесосом. Я немного заблудилась, но все-таки нашла – дрыхнет мой кавалер за раскидистым пластмассовым растением. Смотрю, у него на рубашке красная дырка, глаза, как во время секса, просительные, и он неживой. Я через служебный вход вышла.

На стоянке у ресторана вижу, мой муж, обнимая пестрых за талии, в машину садится. – На Воробьевы рванем? – подкатил ко мне мажор в кабриолете. – Еще как, – говорю. То, что у него за пазухой пистолет, я заметила, когда он немного вперед наклонился. Выезжаем со стоянки, черным небом любуюсь. Луна и звезды на нем. Хотя не совсем луна, а глаз – со зрачком и ресницей. Карий. Сурово, строго так на меня смотрит. Потом моргнул и закрылся. Снова стал луной. А, может, мне показалось.

21. Мы с Лизкой

Мы с Лизкой собрались на дачу к ВЛЛ – Великой Любви Лизки. Плюнуть ему в рожу. Плевать должна была Лизка, я только присутствовать. Я всегда присутствую при главных событиях в жизни Лизки. Но я тогда как чувствовала, не хотела ехать. По гороскопу у меня был день, когда вообще не стоит на улицу выходить. Но Лизка пристала: – Хочу плюнуть ВЛЛ в рожу, потом брошу его и все! Ныла и ныла, пока я не взбесилась. Короче, пошли к моей машине. По дороге нам плохое знамение было – соседка с пустым ведром. Потом второе – из-под машины черный котяра выскочил. Они обожают дрыхнуть, где тепло.

Короче, едем, Лизку заело: – Вот плюну в рожу ВЛЛ, сразу полегчает. Среди поганых качеств ВЛЛ был запах от ног и отсутствие резца слева. На перекрестке остановились. Мимо нас танки грохочут, и машины, похожие на коробки – БТРы. Лизка танкистам помахала. Едем дальше. Над нами пять вертолетов пролетело, последний совсем низко. Они вообще сдурели так летать! Потом пробка была, потому что посреди шоссе в асфальт воткнулась круглая штуковина. Лизка объяснила, это телевизионная спутниковая тарелка. Самая большая, которую я видела. С зелеными и фиолетовыми огоньками.

За городом нас чернота обступила. Фонарей нет, дачного поселка ВЛЛ тоже. Лизка, у которой топографический кретинизм, его потеряла. Плюс пива насосалась. Хрен его знает, сколько времени мы в потемках катались. Лизка бубнит – налево повернуть надо. Я на огонь стремилась, который впереди нарисовался. Подъехали, вижу костер в лесу. И тени на деревьях – люди на пикнике. Я к ним пошла, бухая Лизка в машине осталась.

У костра интеллигентные люди в свитерках и шортах, с голыми ногами. Элита, теннисисты. Меня с детства к элите тянуло. Тянут коктейли, обсуждают какую-то войну. Я сразу: – Зашла на огонек, угостите девушку коктейлем. Вручили мне коктейль. По вкусу как «Кровавая Мэри», только синий. Густой. В небе кометы и звезды падали со страшной быстротой. Теннисисты интересуются, как я к войне отношусь. Уточняю: – Какой войне? Ржут. Видно, у них такой прикол. Попросила закурить. Все некурящие. По бокам от меня двое. Один длинный, второй квадратный. У длинного мне бицепсы понравились, у квадратного задница и лодыжки. Я не против и с двумя, были бы из элиты. Или меня их коктейль вставил. Короче, эти двое повели меня в палатку. Показать джакузи.

В палатке мы спустились по лестнице вниз. Потом еще ниже. Кавалеры бубнили про какой-то портал и мою дефицитную группу крови. Ко мне первый раз с такими прихватами клеились. Длинный открыл дверь, оттуда сияние, как в солярии. Кругом шнуры и штепселя в розетках, белые лежаки. По ногам дует, и вообще мне ничего уже не хотелось. Особенно без Лизки. Ухажеры вокруг меня стали обвиваться, будто вьюны или лианы, и тащить к лежаку. Руки у них были уже не руки, а липкие отростки и я, пока отбивалась, ногой выдернула эту штуку – самый большой штепсель из розетки в виде ромба.

Тут коллапс и начался. Дверь засосала в себя моих теннисистов. Я наверх кинулась, подо мной ступеньки осыпаются. Едва из палатки вырвалась, земля под ногами проседать стала. Я пулей из леса. На бегу оглядываюсь – там, где был костер, теперь воронка, внизу сиреневое клокочет, элитные ребята в нее соскальзывают и крутятся. Я бегу, за моей спиной деревья с чмоканьем в землю всасываются, оплывая, будто свечки. Только из лесу выскочила, вместо него огромная яма осталась, на стенках пленкой покрытая. Хлоркой воняло и жженой резиной.

К машине прибежала, в ней пьяная Лизка проснулась. – Изнасиловали? – спрашивает. В небе звезды больше не падали, вокруг повеселело. Слева появились желтые огоньки: похоже на дачный поселок, электричество в нем врубилось. – Ладно, – говорю, – поехали к твоему ВЛЛ. Плюнем ему в рожу. И мы поехали. Плевать.

22. Если машинист занят

Ночью в метрополитене вымытые полы блестят. Похоже на больницу. Поезд не торопится, я тоже. Дома никто не ждет. Отцветает моя красота. Год-другой и капец. Громыхая, подкатил состав. Вхожу в пустой вагон, поехали. Кнопки разглядываю и инструкции к ним. «Хотите пообщаться с машинистом, нажмите зеленую кнопку. Если машинист занят, зажжется красная». Мне ужасно захотелось поболтать с машинистом. Нажала на зеленую кнопку. Машинист моментально ответил – прекрасным утешительным голосом. Поболтали. – Заходите, – предложил в заключение беседы машинист, – Буду рад вас видеть. Я решила немедленно его навестить.

Выскочила на остановке, переместилась на несколько вагонов ближе к голове состава. Вхожу в вагон, там только старики и старухи – дом престарелых на выезде. Едва тронулись, они открыли протезные или беззубые рты и пошли на меня. А одна ведьма кинулась, пытаясь присосаться к моей шее. Внезапно включилась громкая связь, раздалось жужжание – это машинист изображал насекомое. Старики стали вертеть головами, клацать челюстями, отмахиваться бесцветными руками. Благодаря этому я на следующей остановке смогла выскользнуть на перрон.

Станция, по которой я бежала, тоже была пуста и похожа на больницу. Я миновала два вагона, вскочила в третий, еще ближе к машинисту. В новом вагоне были сплошь безрукие и безногие. Полчеловеки на тележках покатились ко мне, колесики на их платформах скрипели. Они стали делить, ссориться, сражаться из-за меня, каменными когтями царапая мое колено. Врубилась громкая связь, разлилась тантрическая музыка. Увечные забыли про мои чресла, прикрыли глаза и шрамы, стали раскачиваться в такт, безрукие пустились в пляс. На остановке я сбежала, бегом миновала еще пару вагонов. Жар от страсти машиниста наэлектризовал состав, опалил и придал мне сил.

В следующем вагоне я могла вздохнуть свободно – там разместилась обычная публика. Но, как только мы поехали, кудрявый молодой человек, глядя на меня, извлек из-под полы мясницкий тесак. Остальные пассажиры тоже вынули из карманов и сумочек разнообразные ножи. Отступив к дверям, я выхватила из рукава маникюрные ножницы. Эти, с ножами, стали переглядываться. Не ожидали, гады! Остановка. Воздушная, я покинула вагон и полетела знакомиться с машинистом.

23. Кафель

Она это специально. Попугать, как всегда. На нервы подействовать. Не забеременела она. Не верю. Давно надо было с ней расстаться. А то это уже нездорово. Особенно с ее стороны. Да и я хорош, если честно. Прилепился к ней, как морская звезда. К чему там морские звезды лепятся? К рифам. Вот и я прилип. А если проанализировать – что она такое? Что между ними? Страсть и только. Страсть, значит, пройдет. Страсть, значит, только тело. Вот почему я сейчас вспомнил о ее груди? Только по привычке.

Иду в ванную комнату. Блин, кафель скользкий! Чуть не навернулся. Зачем пришел? Забыл. Отрастил бабские патлы. Постричься, отметить новый этап в жизни. Как она все-таки в голову мне влезла, не вытрясешь. Ей нравились мои глаза, у нас цвет одинаковый. Я где-то слышал, цвет глаз может меняться с возрастом. Или бред? Однажды ей приснилось – она не она, а я. Повторяла, мы одно целое, нас не разорвать. Слова, бла-бла-бла… Когда вместе просыпались, все время ноги-руки переплетены. Смеялись – кто из нас кто? Где чье? Теперь сидит в мозгу – со своей мнимой беременностью. Со своими тестами, которые вечно бегала проверять в ванную. Уши прожужжала. Самому впору забеременеть. А что? Я легко могу представить себя беременным. Так, где у нас тесты? Вот – годовой запас. Писаем. Как я взволнована! Ведь он только что меня бросил! А если я стану матерью? Кто повезет меня рожать? У меня схватки! Ой, как больно колотится! Ладно, проехали. Сполоснул лицо. Побриться? Завтра. Вообще, конечно, зарос жирком – раскормила. Подкачаться немедленно, на диету, в спортзал. Со спины тоже обабился. Оплыла фигурка. А! Твою мать!

Что со мной, почему на кафеле лежу?! Как башка гудит. Опять приложилась что ли?! Поганый кафель! Так и убиться можно. Погоди-ка, а что такое с тестом?! Слезы мешают разглядеть. Завеса прямо из слез. Положительный! Я беременна!