Текст книги "Джим с Пиккадилли"

Вскоре дверь открылась. Джимми обернулся и увидел никак не отца, а жуткую особу неопределенного возраста, одетую как горничная. Его душе, терзаемой муками совести, показалось, что она глядела неприязненно и подозрительно.

Ему не понравились ни сурово поджатые губы, ни бусинки глаз под нависшими бровями. Словом, редко встречал он таких непривлекательных дам.

– Звънили, сэр?

Сморгнув, Джимми почти утонул в кресле. Слова пальнули по нему картечью.

– Э… а… да…

– Чтъ жълаете?

Усилием воли он привел смятенный ум в равновесие.

– О… э… Пожалуйста, пришлите ко мне Скиннера, дворецкого.

– Слъшсь, сэр.

Призрак исчез, а Джимми, вынув платок, промокнул лоб. Его охватило чувство вины, точно кто-то обвинил его в безымянном преступлении, а он не может обвинение отрицать. Такова была магическая мощь левого глаза, когда он смотрел прямо на предмет. Подумать страшно, что было бы, если бы грозная сыщица смотрела на мерзавца мужчину, паля из двух стволов. Сейчас половина заряда расходовалась впустую, изрешетив зону в нескольких футах от цели.

Вскоре дверь отворилась снова и появился Крокер, похожий на благожелательного священника.

Глава ХIХ

– Ну, Скиннер, как жизнь? – поинтересовался Джимми. Крокер осторожно огляделся. Священническое обличье свалилось, точно мантия, и он прыгнул к сыну.

– Джимми! – Схватив руку сына, он яростно потряс ее. – Слушай-ка, до чего ж здорово тебя видеть!

Джимми высокомерно выпрямился.

– Скиннер, добрый мой старый слуга! Вы забываетесь. Вас вышвырнут отсюда, если вы будете так фамильярно обходиться с гостями. – Он хлопнул отца по спине. – Ну, пап! Как ты-то тут очутился? Давай, выкладывай, почему ты дворецкий? Когда приехал?

Крокер скромно пристроился на краешке стола и, покачивая ногой, сиял улыбками.

– Это все твое письмо! Слушай-ка, Джимми! Не нужно тебе было удирать из-за меня.

– Понимаешь, решил, у тебя больше шансов стать пэром, если я не буду под ногами крутиться. Между прочим, папа, а как мачеха приняла эту историю с лордом Перси?

На счастливое лицо Крокера набежала тень.

– И вспоминать не хочется… Разозлилась из-за Перси – ужас! И из-за того, что ты сбежал в Америку. Черт побери, что же она чувствует теперь, когда и я смотался! Представить, страх берет!

– Кстати, ты еще не объяснил. Как ты тут оказался?

– Тоска взяла по родине. Со мной всегда так в бейсбольный сезон. А после разговора с Пэттом совсем уж невмоготу стало.

– Когда ты умудрился с ним поговорить? Ты его что, в Лондоне встречал?

– Не то слово! Я этих Пэттов самолично в дом пустил!

– Вот это да!

– Подошел как раз к парадной двери, на погоду взглянуть – проверить, сильный ли ночью шел дождь, на крикет не хотел идти, и только-только подошел – звонят. Я и открыл…

– Гадость какая! Папа, мне стыдно за тебя! В палате лордов такого не потерпят!

– Ну вот, я и моргнуть не успел, как они уже приняли меня за дворецкого. Я не хотел, чтоб твоя мачеха узнала, что я дверь открыл – ты ж помнишь, какая она чувствительная, – и решил: ладно уж, подыграю им. А по дороге в гостиную не удержался и спросил старикана, как идет бейсбольный чемпионат. Его это так ублажило, что он с ходу предложил мне у них служить, если я захочу сменить место. А тут еще твое письмо, что ты отплываешь в Нью-Йорк. Ну, я и не вытерпел. Надоел мне этот Лондон. Ушмыгнул, почти сразу за тобой, и явился прям сюда. Приплыл на «Кармантике». Пэтты сразу дали мне место. – Кронер примолк, святой свет энтузиазма преобразил простые черты его лица. – Слушай-ка, Джимми, я ведь матчи смотрю чуть не каждый день! Ну, Ларри Дойл! Ну, гоняет он противников! А уж этот Клемм! Одно слово, молоток. Глянь-ка сюда! – Соскочив со стола, он сгреб охапку книг и начал раскладывать их на полу. – В шестой двое парней стояли на базах, а этот, как уж там его, схватил биту… Послал мяч в центр «ромба», вот, где эта книженция…

– Эй-эй! Возьмите себя в руки, Скиннер. Нельзя так швыряться хозяйскими книгами! – Джимми расставил книги по местам. – Тише, папаша. О бейсболе поговорим в другой раз. Скажи мне лучше вот что: какие у тебя планы? Ты уже заглядывал в будущее? Не намерен же ты служить дворецким всю жизнь! Когда возвращаешься в Лондон?

Свет на лице Крокера померк.

– Н-да, вернуться, конечно, надо. Но не сейчас же! Ведь «Гиганты» ведут счет в Лиге!

– И ты просто смылся от мачехи, ничего не сказал?

– Записку ей оставил. Сообщил, что уезжаю в Америку отдохнуть. Да, Джимми, думать жутко, что она со мной сотворит, когда доберется до меня…

– Папа, не падай духом! Объясни, что место женщины дома, а мужчины – на бейсбольном поле.

– Хорошо так говорить, – Крокер сомнительно покачал головой, – когда ты за три тысячи миль от дома. Но ты, Джимми, не хуже моего знаешь, что с твоей мачехой, хотя женщина она замечательная, не очень-то разгуляешься. Взгляни хоть на ее сестрицу. Правда, ты в доме недолго, может, и не заметил, до чего она похожа на Юджинию. Такой же тиран. Старик Пэтт – чистый подкаблучник. Знаешь, наверное, и я тоже. Есть такие мужчины, которые рождены, чтоб их подминали властные женщины. Я – из них, а твоя мачеха – из этих самых женщин. Да-а, достанется мне. Все, что причитается. Значит, надо побольше развлекаться, пока я тут!

В том, что говорил Крокер-старший, была своя правда, и Джимми это признал. Он сменил тему:

– Ладно, не важно. Какой смысл тревожиться о будущем? Скажи, папа, где это ты научился говорить «Кушать подано, мадам»? Так ловко дворецкого изображаешь!

– Бейлисс меня в Лондоне научил. А потом, я ж играл дворецких!

Джимми помолчал.

– А не случалось ли тебе, папа, играть похитителя детей? – осведомился он.

– Как не случаться! Ты что, Эда забыл?! Помнишь, пьеска у нас шла, «Выход – тут»? Ты же видел меня в ней.

– А, да, да, – покивал Джимми. – Помню, была у тебя такая роль. Ты выходил на темную сцену…

– Вспыхивал свет…

– И ты брал под прицел всю команду, пока они не проморгались. Играл ты, папа, потрясающе!

– Хорошая была роль, что говорить! – скромно согласился Крокер. – Эффектно сделана. Да, я мог бы еще разок сыграть похитителя. Есть в них что-то такое…

– И сыграешь. Я ставлю маленький скетч, главная роль там – похититель.

– Скетч? Ты, Джимми? Где ж это?

– Да здесь, в этом доме. Называется «Похищение Огдена». Премьера сегодня вечером.

Крокер тревожно взглянул на своего единственного сына, подозревая, что тот бредит.

– Любительский спектакль? – предположил он.

– В том смысле, что гонорара не заплатят, – да. Пап, ты ведь знаешь этого Огдена? Так вот, дело простое. Я хочу, чтобы ты его похитил.

Крокер тяжело опустился на стул и помотал головой:

– Не понял…

– Да, конечно. Я еще и объяснять не начал. Пап, надеюсь, пока ты шатался по дому, ты заметил девушку с золотисто-рыжими волосами?

– Энн Честер?

– Да. Энн Честер. Я женюсь на ней, папа.

– Джимми!

– Правда, она этого пока не знает. Теперь слушай меня внимательно. Пять лет назад Энн Честер выпустила книгу стихов. Вон, стоит на полке, минуту назад ты клал ее вместо второй базы. Так вот, тогда я работал в газете и тиснул разносную рецензию. Ясно?

– А Энн затаила на тебя злобу?

– Именно. Запомни это, потому что тут – корень, из которого расцвела вся эта история.

– Не понимаю! – перебил его Крокер. – Ты говоришь, у Энн на тебя зуб. Как же так получилось, что утром, когда я впускал вас, вы были в самых лучших отношениях?

– Я ждал, что ты про это спросишь. Понимаешь, она не знает, что я – Джимми Крокер.

– Но ты же назвался Джимми Крокером!

– Правильно. Тут сюжет густеет. Я познакомился с Энн в Лондоне, мы плыли на одном пароходе, выяснилось, что Джимми Крокера она ненавидит больше всех в мире. Я и назвался другим именем. Я для нее – Бейлисс.

– Что?!

– Так уж получилось. Надо было придумать что-то быстренько, на ходу. Клерк в пароходной компании ждал, чтоб вписать мое имя в билет. А я только что разговаривал с Бейлиссом по телефону, ну, его имя и выскочило. Знаешь, как оно бывает. Теперь смотри, как все развернулось дальше. Старик Бейлисс приходит на Паддингтон проводить меня. Энн видит меня там, кричит: «Добрый вечер, мистер Бейлисс!» Натурально, Бейлисс откликается. Оставалось выдать его за моего отца, что я и сделал. А Энн решила, что некий человек по фамилии Бейлисс катит в Америку за счастьем. Переходим к третьему акту. Случайно я встретил Энн, приглашаю в кафе. Пока мы ели, подскочил этот урожденный идиот Реджи Бартлинг, которому непонятно с чего приспичило поехать в Америку. Ну, обратился ко мне по имени. Я понимал: стоит Энн узнать, кто я на самом деле, она больше и не взглянет в мою сторону. Поэтому я окинул его надменным оком и ответил: «Обознались, приятель». Бедняга уковылял, может – уже покончил самоубийством, а мы с Энн остались обсуждать столь необычное совпадение: я – двойник мерзкого Джимми Крокера! Не упустил еще нить моей истории?

Крокер, слушавший с сосредоточенным вниманием, быстро кивнул:

– Пока все понятно. Но зачем ты оказался тут, в этом доме?

– А это уже акт четвертый, я как раз к нему подхожу. Оказалось, что Энн – самая добрая девушка на земле. Она решила, что, ради Огдена, надо вырвать его из семьи, где его балуют и губят, и отвезти к ветеринару. Тот подержит мальчишку у себя, пока не вобьет в него достойные принципы. Напарником ее был Джерри Митчелл.

– Джерри!

– Которого, как ты знаешь, вчера отсюда выгнали. На его долю выпадала черная работа. Теперь его уже не используешь, и я вызвался занять его место.

– Ты что, собираешься похитить мальчишку?

– Нет. Его похитишь ты.

– Я?!

– Ну да. Вроде бенефиса, выступишь в роли, которая принесла тебе славу. Позволь объяснить дальше. Не буду вдаваться в подробности, но Огден разнюхал, что я действительно Джимми Крокер, и теперь отказывается иметь со мной дело. Сначала я обманул его, уверил, что я – профессиональный похититель, и он предложил отдать ему половину выкупа. На этих условиях он согласен, чтоб его похитили.

– Ничего себе!

– Да, такой вот сообразительный юноша, битком набит свежими идеями. А теперь, все разнюхав, он не хочет действовать со мной заодно. Значит, ты меня подменишь. В пятом акте, который развернется сегодня вечером, когда дом отойдет ко сну, звездой станешь ты. До завтра откладывать нельзя. Узнав, что лорд Уизбич – мошенник, Огден, пожалуй, кинется со своим предложением к нему.

– Лорд Уизбич? Мошенник?

– Самого худшего разбора. Его цель – выкрасть эту взрывчатку. Игру я ему заблокировал, и он может переметнуться на Огдена.

– Джерри, если этот субъект – мошенник… Кстати, откуда ты узнал?

– Сам мне сказал.

– Почему же ты не разоблачишь его?

– Потому что для этого, Скиннер, добрый мой друг, мне придется объяснить, что я – настоящий Джимми Крокер, а пора еще не приспела. И, по моим прикидкам, не приспеет, пока ты не похитишь Огдена. Тогда я смогу подойти к Энн и сказать: «Может, в прошлом я вас обидел, но сейчас оказал большую услугу. Так что похороним прошлое!» Теперь ты сам видишь, папа, все зависит от тебя. Я не прошу тебя ни о чем особенном. Сбегаю сейчас в меблирашки и расскажу Джерри Митчеллу, как мы все организуем. Пусть дожидается у дома, в машине. От тебя только и потребуется зайти к Огдену в образе Эда и проводить его в машину. А потом ложись и спи себе на здоровье. Главное – убедить Огдена, что ты профессиональный похититель. Тогда все сойдет гладко. Ты помни, он только и мечтает, чтоб его похитили. Конечно, ты справишься с такой легкой, привлекательной работой. Тебе самому приятно еще разок сыграть эту роль.

Джимми затронул нужную струнку. Глаза у его отца загорелись, ноздри защекотал запах театра.

– Бандиты мне всегда удавались… – раздумчиво произнес он. – Да, очень удавались.

– Вот именно. Взгляни на это под правильным углом! Я тебе добро делаю.

– А загримироваться нужно? – Крокер потер шею указательным пальцем.

– А как же!

– Значит, сегодня вечером?

– Часа в два ночи, я думаю.

– Я согласен!

Джимми схватил его за руку:

– Я знал, папа, что могу на тебя положиться!

Крокер следовал своему ходу мыслей.

– Темный парик… синий подбородок… брови погуще… Да, в самый раз… В точности как у Эда. Слушай-ка, Джимми, а как мне к твоему Огдену подобраться?

– Все будет в порядке. Подождешь в моей комнате, пока не наступит время. Это, считай, твоя гримерная.

– А из дома как с ним выберемся?

– Вон, через эту дверь. Я велю Джимми ждать на боковой улочке с двух часов ночи.

– По-моему, нормально…

– Да, я все учел.

– Сбегаю в город, куплю грим.

– А я – к Джерри.

Крокера осенила идея.

– Посоветуй, пускай он тоже загримируется. А то мальчишка его узнает, а потом донесет.

Джимми восхитила сообразительность отца.

– Ну, пап, молодец! А мне и в голову не пришло… У тебя прямо талант к преступлениям!

Крокер скромно ухмыльнулся.

Глава XX

Крепость заговора зависит от крепости всех его звеньев. Блистательнейшие замыслы расползаются, если хоть одно из звеньев страдает умственной отсталостью, а среди заговорщиков – человек вроде Джерри Митчелла.

Селестина, урожденная Мэгги О'Тул, которую Джерри любил до одури, лишаясь и той скромной доли интеллекта, которая была ему отпущена природой, вошла в комнату экономки около десяти вечера. Вся прислуга ушла в кино, сидела тут только новенькая горничная, читавшая томик Шопенгауэра.

Лицо у Селестины разрумянилось, темные волосы растрепались, глаза сияли. Дышала она учащенно, левую руку прятала за спину. Новенькая ей не понравилась. Такая внешность не располагает к откровенности, но Селестине не терпелось поделиться секретом, а массовый исход выбора ей не оставил. Приходилось либо запереть секрет в трепещущей груди, либо выложить его этой слушательнице. В подобных обстоятельствах не заколебалась бы ни одна чувствительная девушка.

– Знаете… – приступила Селестина.

От Шопенгауэра нехотя поднялось лицо. Сверкающий глаз встретил взгляд Селестины. Второй глаз, не менее блестящий, уперся в потолок.

– Знаете, а я сейчас на свиданье была. С моим парнем, на улице… – с лукавой усмешечкой продолжила Селестина. – Ой, он такой шикарный!

Тонкогубый рот неодобрительно фыркнул. Но Селестину распирали новости, фырканье ее не испугало.

– Ну и что? – вопросила последовательница Шопенгауэра.

– Это Джерри Митчелл. Вы ведь его не видели? Ой, какой парень!

Теперь Селестина-Мэгги добилась безраздельного внимания. Новая горничная отложила книгу на стол.

– Да-да? – подбодрила она.

Утаивать сюрприз Селестина больше не могла.

Спрятанная рука вынырнула на свет. На пальчике поблескивало колечко.

– Красивенькое, правда? – спросила Мэгги, в благоговейном восторге глядя на него, и еще с минутку посозерцала искрящееся великолепие. – Ой, я не могу! – продолжала она. – Звонит мне, значит, и просит, чтоб я вышла к черному ходу. Хочет мне кое-что сказать. Войти-то он не может, его ведь уволили. Ну, я выскакиваю, а он уже ждет! «Привет», – говорит, а я отвечаю: «Нахал какой!» А он: «Слышь-ка, у меня тут кое-что есть. Имею полное право нахальничать». Лезет в карман и достает колечко! Это самое. Я спрашиваю: «А чего это?» А он говорит: «Обручальное кольцо. Для тебя, если носить пожелаешь». Я прям ослабла вся, чуть наземь не грохнулась. А он, глядь, уже надевает мне его на палец…

Селестина скромно умолкла.

– Нет, правда, красота! – Она полюбовалась снова. «Повезло, – говорит, – мне». Я спрашиваю: «Работу, что ли, нашел?» А он: «Нет, не нашел. Сегодня вечером проделаю одну штуку, и мне отвалят столько, что смогу завести этот самый санаторий». Знаете, он всегда мечтал о такой ферме на Лонг-Айленде. Он все знает про тренировки и про здоровье, боксером ведь был. Я спрашиваю, что за штука, но он не говорит. Обещался рассказать, когда поженимся. Прям завтра пойдет покупать лицензию.

Селестина ждала поздравлений, с надеждой глядя на слушательницу.

– Пхе! – коротко бросила та и снова уткнулась в Шопенгауэра. Она была явно не из приятных.

– Нет, правда – красота? – спросила обескураженная Селестина. Новенькая издала непонятный горловой звук, саркастически хмыкнула и добавила потише, Селестина едва расслышала, да и то вряд ли правильно:

– Всъх пръпеку!

Глава XXI

Улица спала. Луна отсвечивала в темных окнах и на пустынных тротуарах. Шел второй час ночи. Порочные Пятидесятые еще сверкали огнями и шумели фокстротами, но в добродетельных Сотых, где располагался особняк Пэттов, царило добропорядочное сонное царство. Лишь случайный рокот проезжавшей машины нарушал тишину да любовный вопль кошачьего Ромео, пробиравшегося на свиданье по закраине стены.

Джимми не спал. Усевшись на край кровати, он смотрел, как отец наносит последние штрихи грима, творя и создавая зверски устрашающую наружность. Широкими жирными мазками Крокер превращал себя в Эда, Короля Похитителей. С первого взгляда на него даже самый тупой зритель понял бы, что с ним не стоит гулять ночами по безлюдным аллеям и проулкам.

Крокер и сам это видел.

– Одно, Джимми, плохо, – сетовал он, смотрясь в зеркало, – не напугаю ли я его до полусмерти? Может, предупредить как-нибудь?

– А как? Уведомление послать?

Крокер с сомнением оглядел мерзостную физиономию, таращившуюся на него из зеркала.

– Опасно все-таки набрасываться с такой рожей на ребенка. Вдруг с ним припадок случится?

– Смотри, как бы с тобой не случился. Не страдай, папа, за Огдена. Уж кто-кто перепугается, только не он!

На туалетном столике стоял пустой бокал. Крокер грустно покосился на него:

– Зря ты, Джимми, вылил вино. Я б хлебнул. Для храбрости.

– Какая чушь! С тобой все в порядке. Пришлось вылить. Я сейчас не пью. Долго ли продержался бы, стой оно рядом и улыбайся мне? Неизвестно. Я дал себе зарок не опускаться больше до уровня животных, которые выпивают. Видишь ли, у моей будущей жены твердые воззрения на этот счет, и я не хочу рисковать. Соблазн – дело хорошее, но не на собственном столике. Тебе, папа, пришла недурная мысль поставить вино туда, но…

– Что? Я вина не приносил.

– А я думал, такие услуги входят в твои обязанности. Разве не дворецкий снабжает благородных и достойных? Ладно, не важно. Сейчас оно увлажняет почву под окном. Соблазн с моего пути устранен. Как-то лучше без соблазнов. – Джимми взглянул на часы. – Так. Пожалуй, что и пора. – Он подошел к окну. – Внизу ждет машина. Думаю, это Джерри. Приступай, папа. Да, кстати, скажи-ка Огдену, что ты от такого Бака Маджиниса. Последний раз его похищал именно Бак, и между ними завязалась крепкая дружба. Главное для визитера – достойные рекомендации.

– Однако! – Крокер-старший кинул в зеркало последний взгляд. – Встреть я себя на пустынной дороге, напугался бы!

Приоткрыв дверь, он прислушался. Откуда-то дальше по коридору доносился приглушенный храп.

– Третья дверь налево, – напомнил Джимми. – Третья! Посчитай. Смотри не перепутай!

Толстеньким привиденьем Крокер выскользнул в темноту, и Джимми тихонько прикрыл за ним дверь.

Запустив своего покладистого родителя на стезю преступления, он выключил свет и вернулся к окну. Высунув голову на улицу, он на минутку отдался романтическим мечтаниям. Какая тихая ночь! Сквозь деревья огромными светляками светили фары. Ниже по реке задумчиво прогудел пароход.

Какая прелесть! Джимми мог бы стоять тут вечно, уносясь в мечтах, но он знал, что пора идти в библиотеку. Ему выпало закрыть стеклянные двери за отцом и Огденом, и он намеревался пока что спрятаться на галерее. Главное – не допустить, чтоб его заметил Огден.

Прикрыв дверь, Джимми спустился вниз. В доме не было и признака жизни. Все замерло. Он разыскал лестницу и полез на галерею.

Там было пыльно. От запаха старой кожи Джимми задыхался. Он осторожно сел на пол, прислонился головой к нижней полке и стал гадать, как продвигается беседа между Эдом и его жертвой.

Между тем Крокер, в маске до ушей, пробирался к двери, указанной Джимми. Стояла могильная тишина. Веселый энтузиазм, с каким он ринулся в это дело, уже совсем растаял. Теперь, когда он попривык к новизне роли, брала верх его респектабельность. Одно дело играть Эда на сцене бродвейского театра, и совсем иное – давать представление в реальной жизни. Когда он на цыпочках крался по коридору, перед ним четко встали ужасающие последствия его действий в случае провала. Он повернул бы назад, если б не мысль, что Джимми надеется на него, что там – от успеха зависит счастье сына! Подстегиваемый такими соображениями, Крокер приоткрыл дверь нужной комнаты – тихонько, дюйм за дюймом – и наконец вошел.

Мягко прокравшись к кровати, он гадал, как же действовать поосторожнее, чтоб, не дай Бог, не напугать ребенка, но тут его избавили от беспокойств. С внезапностью разорвавшейся бомбы вспыхнул свет и какой-то голос крикнул: «Руки вверх!»

Когда Крокер проморгался и глаза у него привыкли к свету, он увидел, что Огден сидит на кровати с револьвером в руке. Оружие свое ребенок поставил на коленку, и дуло смотрело незваному гостю прямо в обширный живот.

Какие бы мучительные думы того ни терзали, о таком повороте он и не помышлял и растерялся вконец.

– Ты поосторожнее! – хрипло проговорил он. – А то еще выстрелит!

– Ну и что? – хладнокровно отозвался Огден. – Я – с безопасного конца. Зачем явился? – Он любовно оглядел смертоносное оружие. – Получил на купоны от сигарет, кроликов стрелять. А тут такой шанс! Могу пальнуть в человека.

– Ты что, убить меня хочешь?

– Ну!

Грим потек разноцветными жирными каплями, но маска помешала Огдену полюбоваться этим зрелищем. Он с интересом разглядывал посетителя. Вдруг его осенило.

– Слушай-ка, ты что, похищать меня явился?

На Крокера нахлынуло облегчение – так иногда бывало на сцене, когда память подводит, а партнер подбросит нужную реплику. Мы не скажем, что он совсем очухался, под дулом револьвера в себя не придешь, но все-таки дышать стало полегче.

– Ну, держись! – сиплым басом прохрипел он. – Сейчас тебя выволоку.

– Рук не опускать!

– Ах ты, какой сердитый! – прорычал Крокер. – Револьверчик может пальнуть! Слушай, а ты подрос с последнего раза, как мы тебя похищали.

Огден, как по волшебству, стал дружелюбным.

– Так ты что, от Бака Маджиниса?

– А то! – Крокер благословлял вдохновение, подсказавшее Джимми прощальный совет. – От Бака.

– А чего Бак сам не пришел?

– Занят. На другой работе.

К глубочайшему его облегчению, Огден опустил револьвер.

– Хороший парень. Мы с ним старые кореша. Читал в газете, как он меня тот раз похитил? Заметка у меня в альбоме наклеена.

– А то!

– Тогда порядок. Сейчас, минутку. Оденусь, и двинемся.

– Ты потише только! Без шума!

– Это кто шумит? Слушай, а как ты сюда забрался?

– Через библиотеку.

– Всегда знал, что туда может влезть грабитель! Не пойму, чего эту дверь решетками не заберут?

– Внизу нас ждет тачка.

– Ого, клево! – одобрил Огден, натягивая рубашку. – А кто у тебя напарником? Я его знаю?

– Не. Новый один.

– А-а. Между прочим, я и тебя что-то не помню.

– Не помнишь? – в замешательстве переспросил Крокер.

– Хм… может, из-за маски. Ты кто?

– Эд, прозвище – Чикаго.

– Не помню никакого Эда Чикаго…

– Ничего, – утешил он, – теперь запомнишь! – Крокера озарила счастливая мысль.

Огден подозрительно рассматривал его.

– А ну сними маску! Хочу взглянуть!

– Нельзя.

– Откуда мне знать, что ты по-честному играешь?

Крокер пошел ва-банк.

– Ну ладно, – шагнул он к двери. – Тебе решать. Считаешь, нечестно? Так я сматываюсь!

– Эй, эй, минутку! – Огден не желал, чтоб рассыпалось выгодное дельце. – Я ж против тебя ничего не имею. Чего в бутылку лезешь?

– Передам Баку, не сумел захватить тебя. – Крокер сделал еще шаг к двери.

– Эй, стой! Ты чего?

– Идешь со мной?

– Конечно, если ты согласен на мои условия. Бак мне отстегивает половину.

– Ладно. Ровно половину того, что получит.

– Ну, договорились! Погоди, башмак натяну, и двинулись. Готов!

– Потише ты!

– А что, по-твоему, мне делать? Петь, что ли?

– Степ отбивать! – пошутил Крокер.

Они осторожно выбрались из комнаты. На минутку Крокеру показалось, что чего-то не хватает, но только у лестницы он сообразил, чего именно. Не гремели аплодисменты, а эпизод их заслуживал.

Джимми в галерее услыхал, как тихонько скрипнула библиотечная дверь, и, выглянув между балясин, увидел два неясных силуэта: один большой, другой поменьше. Они пересекли зал.

До него донесся шепот:

– Ты вроде говорил, тут влез.

– Ну!

– А чего ж она заперта?

– Вошел – и запер за собой.

Раздался слабый скребущий звук, за ним щелчок. Темноту комнаты рассеял свет луны. Силуэты исчезли. Джимми прикрыл стеклянные двери. Не успел он запереть их, как из коридора явственно донеслись шаги.