Текст книги "Джим с Пиккадилли"

Глава IX

В пять часов вечера, дней через десять после возвращения в Америку, миссис Пэтт была для друзей дома. Получился настоящий прием – она не только уведомила официально, что самая знаменитая хозяйка салона снова принимает гостей, но и решила произвести впечатление на Хэммонда Честера, который заехал дня на два в Нью-Йорк, перед очередным путешествием в Южную Америку. На свой отстраненный манер он очень любил Энн, хотя в тайниках сердца считал неразумным с ее стороны родиться девчонкой, а не мальчишкой, и всегда заезжал ненадолго в Америку по пути из одной дикой пустынной местности в другую – если, конечно, выкраивалась минутка.

Большая гостиная, выходящая на Гудзон, была битком набита. Миссис Пэтт благоволила к представителям самых разных групп человечества. Она гордилась богемными экспонатами, а за последнее время превратилась в истинного дракона, похищала гениев из их укромных логовищ и выставляла на свет божий. В толпе бродили шестеро гениев, гостивших у нее, против чего так возражал муж. Но сегодня она наприглашала еще много народу из ближайших окрестностей Вашингтон-сквер, и воздух звенел надрывными воплями футуристов, буддистов, верлибристов, реформаторов сцены, а также художников по интерьеру. Все они толкались в гуще заурядных членов общества, которые пришли их послушать. Мужчины с новыми теориями развлекали женщин в новых шляпках. Апостолы свободной любви проповедовали тем, кто десятки лет занимался ею на практике. Одним словом, здесь напрягали связки и воспитывали умы.

Честер, стоявший у дверей рядом с Энн, оглядывал собрание с добродушным презрением большого пса к многочисленной своре мелкоты. Рослый, обветренный всеми ветрами, в чем-то очень похожий на Энн, он был бы похож на нее еще больше, если б не то, что часть лица ему содрал рассерженный ягуар, с которым у него вышли разногласия несколько лет назад в перуанских джунглях.

– Тебе нравится? – поинтересовался он.

– Да нет, мне все равно.

– Грустно, конечно, расставаться с тобой, но я рад, что уезжаю сегодня вечером. Кто все эти люди?

Энн оглядела гостей.

– Вот Эрнс Уисден, драматург, вон, разговаривает с Лорой Диллейн Портер, дамской писательницей, феминисткой. А там – Клара, скульптор, со взбитыми волосами. Рядом с ней…

Честер прервал этот перечень сдавленным зевком.

– А где старина Питер? Разве он не посещает эти сборища?

– Бедный дядя Питер! – засмеялась Энн. – Если ему случается вернуться из конторы прежде, чем разойдутся гости, он прокрадывается к себе и сидит там до полной безопасности. Последний раз, когда я заставила его идти на вечеринку, на него набросилась дамочка и битый час трещала о безнравственности бизнеса. По-моему, она была твердо убеждена, что миллионеры – грязная накипь земли.

– Он никогда не умел постоять за себя. – Взгляд Честера, блуждая по залу, внезапно остановился. – А кто вон тот парень? По-моему, где-то я его встречал.

Постоянное кружение гостей оживляло обстановку. Всякий раз, как толпа чуть-чуть успокаивалась, тут же снова что-то будоражило ее. Объяснялось это неумеренной активностью миссис Пэтт – она считала, что хорошая хозяйка не оставит гостей в покое. С того момента, когда зал начинал заполняться, и до минуты, когда он пустел, она неустанно сновала взад-вперед, напоминая ястреба, парящего над цыплятами, или гарцующего коня. В результате гости беспрестанно образовывали новые комбинации и сочетания, сталкиваясь на манер тех движущихся манекенов, которых можно увидеть в витринах бродвейских магазинов, где они вращаются на металлическом диске, а столкнувшись друг с другом, вынуждены менять направление. В этом и состояла изюминка светских приемов, способствующих обогащению ума, о котором уже упоминалось: слушая дискуссию об искренности Оскара Уайльда, гость никогда не знал, не сменится ли она на середине фразы спором о глубинном смысле русского балета.

Нырнув в группу, в которой царила резковатая женщина, громогласно и весело разглагольствовавшая о суфражистках, миссис Пэтт извлекла из гущи высокого блондина с милым и пустым лицом. Несколько последних минут он сидел, напряженно выпрямившись, сложив руки на коленях, настолько походя при этом на хориста, замыкающего ряд в шоу, что вряд ли кто-нибудь удивился бы, если бы он запел.

Энн проследила за взглядом отца.

– Ты про кого? Того, что с тетей Нестой говорит? А теперь они подошли к Уилли Патриджу? Вон того?

– Да. Кто это?

– Ну, знаешь! Ты же сам ввел его к нам. Это лорд Уизбич! Пришел к дяде Питеру с рекомендательным письмом от тебя. Ты с ним в Канаде познакомился.

– А-а, теперь вспомнил! Да, переночевали вместе одну ночь в палатке. Раньше его не видел. Говорит, ему нужно письмо к старому Питу, не знаю уж зачем, я и нацарапал карандашом на конверте. В покер играет – блеск! Досуха меня выдоил. Да, в нем что-то есть. Ты не смотри, что он похож на опереточного простофилю. Он очень умный.

Энн задумчиво взглянула на отца:

– Странно, папа, что ты открываешь мне скрытые достоинства лорда Уизбича. Я как раз пытаюсь принять решение. Он хочет, чтобы я вышла за него замуж.

– Вот как! Думаю, не он один, а? – Честер с интересом взглянул на дочку. То, что она так выросла и стала красавицей, всегда приводило его в недоумение. Он никак не мог избавиться от образа долговязой девчонки в короткой юбочке. – Отказываешь, наверное, без конца?

– Каждый день. С 10.00 до 16.00, с перерывом на ленч. Как на службе.

– А лорд Уизбич тебе нравится?

– Не знаю, – честно ответила она. – Вроде симпатичный. Главное, совсем другой. Большинство мужчин, которых я знаю, все на одну колодку. А лорд Уизбич и еще один… вот эти двое – другие.

– А второй кто?

– Его я едва знаю. Познакомились на пароходе.

Честер снова взглянул на часы.

– Решай сама, Энн. Хорошо иметь такую дочь – нет, я не так сказал. Хорошо знать, что насчет тебя я могу не беспокоиться. Не надо давать тебе советов. Ума у тебя раза в три больше, чем у меня. Да и не из тех ты девушек, что примут совет. Ты всегда знала, еще совсем малышкой, чего хочешь. Ну что ж, если идешь проводить меня на пароход, пора и отправляться. Где машина?

– Ждет у дверей. А с тетей Нестой прощаться не будешь?

– Что? Нырять в эту свору койотов? – встревожился Честер. – Да меня на куски разорвут ошалелые художники! Вдобавок глупо поднимать шум из-за ерунды – уезжаю я ненадолго и недалеко, всего лишь в Колумбию.

– Сможешь на воскресенье к нам заглядывать, – пошутила Энн.

Приостановившись в дверях, она оглянулась на светловолосого лорда Уизбича – тот оживленно беседовал с ее теткой и Уилли Патриджем – и последовала за отцом. Садясь за руль, она была чуть задумчива. Нечасто ее независимой натуре требовалась поддержка со стороны, но сейчас ей полубессознательно хотелось, чтобы отец у нее был не такой безразличный. Тогда она попросила бы его помочь ей и они решили бы проблему, мучившую ее больше трех недель, с того дня как лорд Уизбич попросил ее выйти за него замуж и она пообещала дать ответ по возвращении из Англии. Уже несколько дней она в Нью-Йорке, но так ни на что и не решилась, хотя была из тех девушек, которым нравится решительность в действиях и мыслях и у себя, и у других. Отца Энн любила умозрительно и отстраненно, как и он ее, и великолепно понимала, что надеяться на совет не стоит.

Распрощавшись с отцом на пароходе и по-матерински пошутив над неудобствами плавания, Энн медленно покатила обратно. Впервые в жизни она испытывала неуверенность. Уезжая в Англию, она, в сущности, уже решила выйти замуж за лорда Уизбича, а формальное согласие отсрочила лишь потому, что хотела, как всегда – хладнокровно, взвесить все на досуге. Раздумья не принесли отвращения к нему, до самого Нью-Йорка Энн не колебалась, но потом, по неведомой причине, мысль выйти за него замуж стала ей противна. Теперь она поймала себя на том, что новое настроение борется с прежним.

Энн уже доехала до своего дома на Риверсайд-драйв, но скорость не сбросила. Она знала, там ее ждет лорд Уизбич, но не хотела пока что встречаться с ним. Лучше побыть одной. Настроение у нее было подавленное – может быть, из-за того, что она снова рассталась с отцом? Да, скорее всего, решила она. Его короткие набеги в ее жизнь и столь же внезапные исчезновения всегда вызывали в ней какую-то тревогу. Машина ехала вдоль реки. Энн хотелось до возвращения домой решить наконец свои проблемы.

Лорд Уизбич между тем беседовал с миссис Пэтт и Уилли о патриджите. Услышав, что его окликают, изобретатель обернулся – медленно, важно, рассеянно, как великий мыслитель, которого оторвали от дум. Он всегда глядел так, когда с ним заговаривали, но находились люди (в том числе хозяин дома), которые придерживались мнения, что за душой у него только и есть этот взгляд. Репутацию великого ученого, считали они, он выстроил из такого взгляда, гривы волос, которую вечно лохматил пятерней, да славы покойного отца.

Уилли был сыном Дуайта Патриджа, уж точно великого изобретателя, и многие полагали, что работа над патриджитом – это продолжение экспериментов, которые не закончил отец перед смертью. То, что Дуайт Патридж в последний год жизни ставил опыты, изобретая мощное взрывчатое вещество, не было тайной в тех кругах, для которых это представляло интерес. Ходили слухи, что иностранные правительства пытались вступить с ним в контакт, но внезапная болезнь с фатальным исходом резко оборвала его карьеру, и мир позабыл об экспериментах, пока в «Санди кроникл», этой сокровищнице сведений, не появилось сообщение, что Уилли продолжил труд своего отца с того места, на котором тот оборвался. С тех пор общество будоражили неопределенные слухи, что вот-вот грянет сенсация. Уилли не подтверждал их и не опровергал, храня таинственное молчание, которое очень ему шло.

Медленно обернувшись, он уставился на бесхитростное лицо лорда и помолчал с тем самым выражением, с каким позировал для «Кроникл».

– А, Уизбич, – уронил он.

Лорд Уизбич, по-видимому, не вознегодовал на покровительственный тон. Он бодро ринулся в беседу. Манеры у него были приятные, простые, очень располагавшие к нему людей.

– Только что говорил миссис Пэтт, – начал он, – что ничуть не удивлюсь, если вы получите предложение, и очень скоро, от наших ребят. Знаете, когда я был в Англии, я встречал ребят из военного министерства. Очень интересуются этой вашей штукой.

Уилли не нравилось, когда патриджит называли штукой, но он стерпел. Что с англичанина возьмешь, все они так разговаривают!

– Вот как?

– Разумеется, – вступила хозяйка, – Уилли, как патриот, первый шанс предоставит нашему правительству.

– Да, да!

– Но вы же знаете, каковы чиновники во всем мире! Такие скептики, так медленно разворачиваются…

– Знаю. И у нас, в Англии, то же самое. Приятель один изобрел что-то там такое, забыл уж что, очень полезное. Так вот, он никак не мог добиться от них ответа – ни да, ни нет. Как это вы не прозондировали почву, пока были в Лондоне?

– Ах, мы там пробыли несколько часов! Между прочим, лорд Уизбич, моя сестра, – миссис Пэтт приостановилась, не хотелось ей упоминать сестру, но подталкивало любопытство, – сестра говорила, что вы большой друг ее пасынка, Джеймса Крокера. А я и не знала, что вы с ним знакомы…

Лорд Уизбич слегка замялся.

– А он к вам сюда не приезжает? Нет? Жаль. Ему это принесло бы огромную пользу. Да, мы с Джимми Крокером и правда близкие приятели. Он, конечно, малость того… прошу прощения! Я имею в виду… – Лорд сконфуженно оборвал фразу и снова повернулся к Уилли: – Так как же у вас делишки с этой штуковиной?

Если Уилли хмурился, когда патриджит называли штукой, то еще меньше нравилось ему именование «штуковина».

– Я перестал этим заниматься, – холодно отозвался он.

– А что такое? – посочувствовал лорд Уизбич. – Напоролись на сучок?

– Напротив, мои эксперименты вполне успешны. В лаборатории хватит патриджита, чтобы весь Нью-Йорк к чертям собачьим взорвать!

– Уилли! – воскликнула миссис Пэтт. – Что же ты не сказал? Ты ведь знаешь, я очень интересуюсь твоими опытами!

– Завершил работу только вчера. Вечером.

И, важно кивнув, Уилли отошел. Он устал от Уизбича – было в том что-то… ну, противное – и присоединился к более родственной компании у окна.

Уизбич повернулся к хозяйке. Простоватое выражение слетело у него с лица, как маска, на миссис Пэтт смотрели острые и умные глазки.

– Миссис Пэтт, – спросил английский лорд, – разрешите с вами поговорить?

Хозяйка так удивилась, что ответила не сразу. При всем ее расположении к лорду Уизбичу она никогда не считала его умным, а сейчас на нее смотрел человек, у которого были мозги, и незаурядные.

– Если ваш племянник и вправду добился успеха, вам следует проявлять крайнюю осторожность. Вещество не должно валяться в лаборатории. Хотя, несомненно, он тщательно его спрятал. Оно должно храниться в сейфе – например, в вашей библиотеке, новости такого рода распространяются со скоростью света. Уже сейчас, возможно, есть люди, которые только и стерегут момент, чтобы похитить взрывчатку!

Каждый нерв миссис Пэтт, каждая клеточка мозгов, уже несколько лет впитывавших и выдававших лихо закрученные сюжеты, неудержимо завибрировали при этих словах, произнесенных тихо и веско. Как ошибалась она в лорде Уизбиче!

– Шпионы? – выдохнула она.

– Сами они себя так не называют. Агенты секретной службы. В каждой стране есть такие люди.

– Они попытаются выкрасть его изобретение? – Голос ее совсем угас.

– Для них это не кража. Мотивы – самые патриотические. Уверяю вас, миссис Пэтт, я слыхивал от приятелей из Английской секретной службы удивительные истории. Люди, в частной жизни честные, как стеклышко, на службе способны на что угодно. Все средства для них хороши. Не останавливаются буквально ни перед чем. На вашем месте я бы подозревал всякого, особенно незнакомцев. – Лорд обаятельно улыбнулся. – Наверное, вы думаете, что это странный совет от человека, который сам, в сущности, вам не знаком? Что ж, подозревайте и меня, если желаете. Подстрахуйтесь!

– Ну что вы, лорд Уизбич! – ужаснулась миссис Пэтт. – Вам я доверяю безоговорочно. Даже если предположить, что такое возможно, разве стали бы вы предупреждать меня, будь вы сами… э…

– И то правда. Не подумал. Хорошо, давайте скажем так: подозревайте всех, кроме меня… – Уизбич оборвал фразу. – Миссис Пэтт, не оглядывайтесь. Погодите, – прошелестел он почти неслышно, – кто это стоит позади вас? Он подслушивал наш разговор. Обернитесь, но медленно.

Хозяйка с наигранной небрежностью повернула голову. Сначала она решила, что ее собеседник говорит о молодых людях, которые на всю громкость (вполне понятно в такой шумихе!) обсуждали перспективы разных клубов, состязающихся за вымпел чемпионата Бейсбольной Национальной Лиги. Затем, расширив поле зрения, поняла, что ошиблась. Между ними и этой группой торчала одинокая фигура – плотный человек во фраке, держащий перед собой поднос с чашками. Когда она обернулась, человек с чашками поймал ее взгляд и, виновато вздрогнув, заторопился дальше.

– Видели? – осведомился лорд Уизбич. – Подслушивал! Кто он? Очевидно, ваш дворецкий. Что вам о нем известно?

– Он у нас новенький. Некий Скиннер.

– Ах новенький! Значит, недавно у вас?

– Всего три дня как из Англии.

– Как же он попал к вам? То есть по чьей рекомендации?

– Службу ему предложил мистер Пэтт, когда мы встретили его у моей сестры, в Лондоне. Мы ездили в Англию повидаться с моей сестрой Юджинией, а этот человек служил у нее дворецким. Он впустил нас, стал расспрашивать мужа о бейсболе, и тот так обрадовался, что предложил ему место, если он переедет в Америку. Сразу он определенного ответа не дал, но, видимо, отплыл на следующем же пароходе и явился к нам через несколько дней после вашего возвращения.

Лорд Уизбич тихонько рассмеялся:

– Блестяще разыграно! Разумеется, внедрили его к вам специально.

– Что же мне делать? – разнервничалась миссис Пэтт.

– А ничего. Пока что ничего сделать вы не сможете. Держите глаза открытыми. Наблюдайте за этим Скиннером. Последите, нет ли у него сообщников, маловероятно, чтобы действовал он в одиночку. Подозревайте всех. Поверьте мне…

Его перебил рев, обрушившийся откуда-то, по-видимому, с верхнего этажа, настолько неожиданный и мощный, что его можно было принять за неурочное испытание огромной пригоршни патриджита. Только через несколько минут он распался на членораздельные визги, которые издавала травмированная жертва смертоносного изобретения. Они разносились по дому каскадами, оповещая всех и каждого под этой крышей о двух фактах: кому-то больно и, кто бы он ни был, легкие у него отменные.

Эффект оказался немедленным и ошеломляющим. Словно натуго завернули кран, оборвались беседы. Двенадцать дискуссий на двенадцать высокоинтеллектуальных тем умерли разом, точно пропела труба Судного дня. Футуристы бледно взирали на верлибристов, замолкли реформаторы сцены, ошеломленно глядя на буддистов.

В тишину еще резче всверлился непонятный звук, который стал пронзительней, но и обрел смысл, по крайней мере для одних ушей. Вслушавшись получше, миссис Пэтт (время словно бы вытянулось по стойке «смирно») испустила протяжный вопль и метнулась к двери.

– Огден! – Она полетела вверх по лестнице, на бегу набирая скорость. Лучший друг мальчика – его мать.

Глава X

Пока пиршество доводов и воспарение душ царило в гостиной, в спортивном зале, наверху, Джерри Митчелл коротал время, совершенствуя и без того отменную физическую форму. Если бы гости не так оживленно беседовали, они услышали бы приглушенные удары – бам-бам-бам-м-м-м, – оповещавшие, что наверху кто-то бьет по груше.

Только отвлекшись минут через пять от трудов, Джерри обнаружил, что имеет удовольствие наслаждаться компанией юного Огдена. Упитанный отрок привалился к двери, не сводя с тренера внимательных глаз.

– Чего делаешь? – спросил он.

– По груше бью.

Джерри отер кулаком вспотевший лоб и принялся стягивать перчатки, глядя на Огдена с неодобрением, которое не собирался скрывать. Истового поборника спортивной формы вид пухлого отпрыска просто оскорблял. В дни, когда миссис Пэтт принимала гостей, он, следуя своему неизменному обычаю, торчал на лестнице, взимая дань с угощений, проносимых мимо. Видимо, он уже объелся, рот у него был перепачкан.

– А зачем? – вопросил он, слизывая языком застывшую капельку джема с правой щеки.

– Для поддержания формы.

– А чего тебе ее поддерживать?

Джерри кинул перчатки в стол.

– Исчезни, – устало попросил он. – Исчезни!

– А? – Избыток сладкого, видимо, притупил отроческий рассудок.

– Вали отсюда!

– А я вот не хочу!

Раздосадованный боксер уселся и критически оглядел гостя.

– Ты никогда не делаешь того, чего не хочешь? – осведомился он. – Да?

– Да, – просто ответил Огден. – Какой у тебя нос смешной! С чего бы это?

Митчелл беспокойно заерзал. Тщеславием он не страдал, но именно этой черты своего лица всегда стыдился.

– Лиззи говорит, в жизни такого не видала. Ну, говорит, прямо из комикса!

Темный румянец, какого не вызвало и битье груши, расползся по своеобычному лицу Джерри. Не то чтобы он считал Лиззи Мэрфи непререкаемым авторитетом в области красоты, но все-таки понимал, что в этом случае основания у нее есть. Вдобавок его, как и многих, раздражал самый тон Огдена. Пальцы у него нервно прыгали, и он угрюмо глянул на нахального юнца:

– Убирайся!

– А?

– Топай давай отсюда!

– Не хочу, – твердо ответил Огден и, сунув руку в карман, извлек оттуда липкую массу – не то раздавленное пирожное, не то меренгу, которую с наслаждением заглотил. – Чуть не позабыл! – сказал он. – Мэри на лестнице сунула. Она тоже считает, нос у тебя – будь здоров, – прибавил он, как человек, пересказывающий приятную новость.

– Заткнись! – взревел измученный боксер.

– Да я только передаю, что слышал.

Джерри рывком вскочил и шагнул к мучителю, тяжело сопя раскритикованным органом. Он был истинным рыцарем, глубоко почитал женщин, но сейчас хотел бы задать Мэри то, что он называл «трепкой». То была одна из горничных, некрасивая, суровая женщина, он ее вообще не любил, потому что Мэгги, иначе – Селестина, завязала с ней пылкую дружбу. Хотя улик у него не было, он подозревал, что Мэри использует свое влияние, поддерживая ухаживания главного соперника, шофера Биггса. Разоблачения Огдена подбавили горючего в его неприязнь. С минуту Джерри потешился соблазнительной мыслью облегчить чувства, отшлепав юного гада, но нехотя сдержался, прекрасно понимая, какой это повлечет урон. Он достаточно долго прожил в доме и не имел ни малейших сомнений, что сам Пэтт здесь – пешка и ничем не поможет, случись столкновение с его женой. Задать Огдену трепку – очень полезно, лучше всяких лекарств, но тут уж точно будет буря. И, обуздав себя, Джерри потянулся за скакалкой, надеясь разрядиться новыми физическими упражнениями.

Огден, дожевывая пирожное, глядел на него со слабым любопытством.

– А это еще зачем?

Джерри угрюмо прыгал.

– Зачем это-то? Через скакалку одни девчонки скачут!

Джерри не обращал внимания. После минутной задумчивости Огден вернулся к первоначальному течению мыслей.

– Недавно рекламу видел в журнале: машинка, носы исправлять. Сам ложишься, а ее на нос прикрепляешь.

Джерри трудно дышал.

– Тебе ведь охота поприличней быть? А? То-то и оно! Я сам слыхал, Мэри говорила Биггсу и Селестине. Как увидит, так хохочет. Прям удержаться не может!

Сбившись с ритма, скакалка запуталась в ногах у прыгальщика, и тот, споткнувшись, кувыркнулся. Огден, запрокинув голову, залился веселым смехом. Бесплатные развлечения он обожал, а это ему особенно понравилось.

В жизни каждого человека выпадают минуты, когда ради преходящего удовольствия он жертвует будущим. Правда, человек волевой таким порывам не поддается. Джерри тоже был не из слабаков, но слишком уж долго и изощренно над ним измывались. Самое присутствие Огдена, тем более его сплетни, ослабили самообладание боксера; так капля точит камень. Недавно он задушил в себе искушение прикончить настырного мальчишку, но осмеянная любовь добавила яда к оскорбленному самолюбию и, наплевав на все последствия, Джерри ринулся через зал на Огдена. В следующее мгновенье началось его воспитание, весьма запущенное, а с ним – обвал воплей, которые докатились до гостиной и вырвали миссис Пэтт из общества гостей.

Одолев последний лестничный пролет с резвостью серны, перепрыгивающей с утеса на утес в снежных Альпах, она резко финишировала, ворвавшись как раз тогда, когда карающая десница вскинулась в одиннадцатый раз.