Текст книги "Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)"

– От коттеджа остались одни головешки?

– Именно.

– От ломберного столика тоже?

– Да. Думаю, он полыхал особенно ярко.

– Вам повезло.

– Да, очень удачно. Очень.

– Видимо, Перси неосторожно обращался с твоими спичками.

– Да, вроде бы. Но в любом случае он обеспечил счастливый конец. Перси счастлив, он неплохо на этом нажился. Я счастлив, я тоже неплохо на этом нажился. Тетя Джулия получила страховку, так что и она счастлива, при условии, конечно, что ее тяжелая простуда поддалась лечению. Не уверен, что страховые типчики так уж счастливы, но следует помнить: чем больше наличности выплачивают страховые агентства, тем лучше для них. Они обретают больше духовности.

– Ну, а два владельца столика?

– А! Они, вероятно, уже забыли про него. Для таких типусов деньги – ничто. Тот, которому продал я, раскатывает в «роллс-ройсе». Так что, если оценить этот эпизод в широком аспекте… Прошу прощения?

– Я сказал «добрый день, мистер Укридж», – сказал человек, внезапно возникший у нашего столика, и я увидел, что челюсть Укриджа устремилась вниз, как скоростной лифт. И я не удивился, потому что это был седеющий мужчина со странно изогнутыми губами. – Я давно вас разыскиваю в надежде снова вас увидеть. С вашего разрешения я хотел бы получить шестьдесят фунтов.

– У меня нет шестидесяти фунтов.

– Поистратили, э? Так посмотрим, что у вас есть, – сказал его собеседник, выворачивая содержимое бумажника на скатерть и ловко пересчитывая его. – Пятьдесят восемь фунтов, шесть шиллингов и три пенса. Почти искомая сумма.

– Но кто заплатит официанту?

– А! Вот этого мы не знаем и не узнаем никогда, – ответил его собеседник.

Но я-то знал и с тяжелым сердцем опустил руку в брючный карман за тоненькой пачкой однофунтовых бумажек, на которые рассчитывал дотянуть до конца следующей недели.

© Перевод. И.Г. Гурова, наследники, 2011.

Бинго и бомба

Покидая редакцию журнала «Мой малыш», неустанно формирующего мысль в детских Британии, Бинго Литтл был невесел. Вечер пленял красотой, редкой для английского лета, но сердце на нее не отзывалось. Небо улыбалось, Бинго – нет. Солнце смеялось, Бинго усмехался. В самом лучшем случае.

Когда его жена, романистка Рози М. Бэнкс, пристроила мужа в «Малыша», она посоветовала не спорить об оплате, а брать, что дают. Бинго так и делал, радуясь тому, что у него есть хоть какая-то мелочь. Однако возникли осложнения. Увидев во сне свою тетю Миртл, супругу покойного Дж. Дж. Бинстока, которая плясала в бикини перед Бекингемским дворцом, он поставил месячное жалованье на Веселую Вдову, и та пришла пятой. Тем самым у него осталось четыре шиллинга три пенса. Он пошел к Перкису, издателю. Тот недоверчиво на него взглянул.

– Что-что? – спросил он таким тоном, словно чей-то острый зуб впился ему в ногу.

– Подбодрили бы, – развил тему Бинго, – выразили доверие. Не прогадаете… – И он осторожно снял пушинку с хозяйского рукава.

Ничего не вышло. Мистер Перкис, одну за другой, перечислил причины отказа, и его ближайший помощник, можно сказать – правая рука, уныло побрел домой.

Особенно терзало его то, что жена не могла принести утешения. При обычных обстоятельствах он бы выплакался у нее на груди, но она уехала с матерью в Брайтон, где обе кончили школу.

Что же делать целый вечер? На четыре шиллинга не разгуляешься. Лучше всего заглянуть в клуб «Трутни», пообедать и пораньше лечь. Проходя по Трафальгарской площади к Довер-стрит, где этот клуб расположен, Бинго услышал крик, а там – увидел исключительно красивую девушку того удалого вида, какой присущ им в наше смутное время, особенно если они рыжие.

– Привет, – сказал он с легким смущением, вполне уместным, когда женатого человека окликает красивая девушка. Звали ее Мэйбл Мергатройд, а виделись они в игорном клубе, который просвещенная мысль еще не ввела в рамки закона. Там их настигла облава, и они провели приятные полчаса в чьей-то бочке по соседству. Леди Мэйбл явно помнила эти события.

– А, черт меня дери, да это же Бинго! – вскричала она. – Как жизнь? В бочках не сидели?

– Нет, – отвечал Бинго.

– Равно как и я. Что-то они мне прискучили. Тоска и скука. Я перешла на политику.

– Хотите пройти в парламент?

– Что вы! Борюсь с бомбой.

– С какой?

– С такой, которая нас всех прихлопнет, если дать ей волю.

– А, слышал! Неприятная штука.

– То-то и оно. Вот мы и протестуем. Называется Олдермастонский поход.

– Поход? Значит, идти надо?

– Зато для души полезно. Да и вообще мы много сидим.

– Сидите?

– Да.

– Где?

– Где придется. Здесь, например.

– Посреди площади? А как же полиция?

– Хватает нас пачками.

– Что ж тут хорошего?

– То есть как? Утром – статьи во всех газетах, они идут на пользу делу. А, вот и гестапо! – вскричала Мэйбл, схватила Бинго за руку и потащила вниз, перекрыв движение шестнадцати такси, трем омнибусам, одиннадцати частным машинам. Шоферы страшно бранились.

Бинго смутился. Не говоря об ущербе для брюк, он не любил публичности. Не понравилась ему и боль – он прикусил язык, но главное, к ним приближался страж порядка, очень высокий и достаточно хмурый.

Понять его можно. Неделю за неделей он поднимал с мостовой девиц, и нелюбовь к ним перекрывалась только нелюбовью к их спутникам. Словом, через считанные секунды Мэйбл и Бинго оказались в укромной камере, где им предстояло ждать до зари, что же решит правосудие.

Конечно, в камерах Бинго бывал еще студентом, после гонок. Однако теперь он – женатый, почтенный член общества. Мало того, если не хочешь просидеть неделю, плати пять фунтов; а где их взять? Что скажет Рози, он и представить не смел. Вполне сравнится с этой бомбой.

На его счастье, судья оказался из тех, кто смягчает справедливость милостью. Возможно, этому способствовала красота подсудимой. Словом, он отпустил их, ограничившись укором.

Убедившись в правоте псалмопевца, обещавшего наутро радость, Бинго, однако, не совсем понимал чувства подельницы. Она была какой-то озабоченной, если не огорченной. Когда Бинго спросил, почему она не скачет, как холмы, она сообщила, что ее беспокоит реакция Джорджа Франсиса Огастеса Деламера, пятого графа Ипплтонского, приходившегося ей отцом.

– Да он не узнает, – заверил Бинго.

– Он узнаёт все. Прямо шестое чувство! Вас никто ругать не будет?

– Жена могла бы, но она в отъезде.

– Везет людям!

Бинго с ней не согласился. Конечно, они с Рози жили как голубки, но он достаточно знал женщин, чтобы не переоценивать горлинок. При всей своей кротости миссис Литтл могла, если надо, уподобиться одному из тех ураганов, которые особенно неприятны у мыса Гаттерас. К счастью, она не узнает, что он провел ночь в полиции с рыжей красоткой.

Размышляя о том, что мир этот не из лучших, хотя терпеть его можно, он пришел на службу и сел к столу. Да, он не выспался и не позавтракал, но стал как-то чище, глубже. Когда он читал письмо Тони Бутла (12 л.) об ангорском кролике Кеннете, раздался звонок.

– Бинго? – сказала Рози.

– А, привет. Когда ты приехала?

– Только что.

– Как дела?

– Ничего, неплохо.

– Мамаша Перкис выступала?

– Да, миссис Перкис сказала речь.

– Видела много подруг?

– Да…

– Это хорошо. Вспоминали, наверное, как Мод и Анджелу застали с сигаретой за спортивным залом.

– Д-да… Бинго, ты видел «Миррор»?

– Вот лежит, но еще не развернул.

– Посмотри восьмую страницу, – сказала Рози, вешая трубку.

Он развернул газету, немного удивленный и странной просьбой, и необычной интонацией. Обычно голос Рози легко было спутать со звоном бубенцов на солнечном весеннем лугу, но сейчас ему послышалась какая-то жесткая нотка, и он удивился.

Удивлялся он недолго. Взглянув на нужную страницу, он ощутил, что комната скачет, как Нижинский. Если хотите, можете сравнить ее и с бомбой, уже по другим признакам.

Восьмую полосу уснащали фотографии. Премьер-министр открывал благотворительную распродажу. Старейший житель Чиппинг Нортона справлял сотую годовщину. В Пернамбуко или в Мозамбике безобразничали студенты. А в самом низу огромный полисмен держал одной рукой исключительно красивую девушку, другой – молодого человека. Газетные фото мутноваты, но это поражало четкостью.

Подпись гласила:

Леди Мэйбл Мергатройд со своими друзьями

Бинго долго смотрел на все это, словно улитка. Потом ему захотелось выпить. Он схватил шляпу и побежал в клуб. Напитки там не лучше других, но можно не платить наличными. Кроме того, кто-то из Трутней что-нибудь посоветует. К счастью, первым встретился Фредди Виджен, человек большого ума, непременно выкарабкивавшийся из затруднений, связанных с противоположным полом.

Прослушав историю, Фредди признал, что опыт таких передряг подсказывает лишь один выход.

Бинго сказал, что одного вполне достаточно.

– Так, – заметил Фредди, – а ты не мог бы выступить в роли супермена?

– Кого?

– Супермена. Холодный взгляд, выдвинутый подбородок, насмешливые реплики: «Вот как?», «Ну и что?»

Бинго сокрушенно ответил, что это ему не под силу.

– Ясно. Да, это нелегко чувствительному человеку. Остается несчастный случай.

Бинго не совсем понял. Фредди объяснил:

– Ну, знаешь такой стишок: женщина – не подарок, а чуть что случится – ангел-служитель. Глубокая мысль. Придешь домой здоровым, тебе крышка. Забинтуйся, как мумия – и дело в шляпе. Закричит: «О, Бинго!», а уж слез будет…

– Как мумия? – проверил он.

– Именно.

– Одни бинты?

– Они самые. Лучше – с пятнами крови. Знаешь что, прыгни под машину.

– А еще что можно?

– Иногда я падал в угольный погреб, но где их теперь найдешь? Нет, машина и машина! Скажем, такси.

– Неприятно все же.

– Ну, грузовик.

– Да ты что!

– Ладно. Иди в редакцию и урони машинку на ногу.

– Я палец сломаю.

– Вот именно. Можно и два-три. Что уж мелочиться?

Бинго задрожал:

– Нет, не буду.

– Трудно с тобой! Так-так-так… Есть! Выдумай двойника. Скажи, что вас родная мать не различит.

Бинго расцвел, как июньская роза. Да, это вам не машина и даже не машинка!

– Этих двойников очень много, – пояснил Фредди. – Вот, у Филиппса Оппенхейма один англичанин как две капли воды похож на одного немца. И наоборот, естественно. Кто-то там за кого-то себя выдавал.

– И ничего, сошло?

– А то как же!

– Фредди, – сказал Бинго, – ты гений! Как хорошо, что мы встретились.

* * *

Однако в редакции он снова приуныл. Рози писала всякую чушь, но ума у нее хватало, а чутья – тем более. Замысел хорош, это да, но надо бы его подкрепить. Лучше всего, если Мэйбл сама скажет, что в жизни не видела Бинго, а субъект на фото – ее кузен, скажем, Эрнест Мальтраверс или Юстес Финч-Финч. Найдя в телефонной книге номер пятого графа, Бинго спросил:

– Лорд Ипплтон?

– Да.

– Добрый день.

– Почему это?

– Разрешите представиться, моя фамилия Литтл.

– Что ж, – отозвался пэр, – у меня вообще нет имени.

– То есть как?

– А так. Я опозорен.

– Опозорены?

– Хуже некуда. Как я покажусь в клубе? Нет, вы подумайте, сидит на площади, а ее тащит полисмен! Куда мы катимся? Если бы моя матушка так себя вела, отец бы ей выдал по первое число. Собственно, я поговорил с Мэйбл. «Смотри, что ты натворила! – сказал я, когда она вернулась. – Запятнала наш герб. Такого позора не было с тех пор, как леди Эванджелина забыла отказать Карлу II!» Да. Так и сказал.

Бинго попытался его смягчить:

– Что поделаешь, девушки…

– Я бы назвал их иначе, – парировал граф.

Заслышав, что несчастный пэр скрежещет зубами (если это не дрель на улице), Бинго решил сменить тему:

– Можно мне поговорить с Мэйбл?

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что я отослал ее в Эдинбург, к тетке.

– А, тьфу!

– Что-что?

– Тьфу.

– В каком смысле?

– В обычном. Что тут еще скажешь?

– Да что угодно. Зависит от воли. Вы кто, репортер?

– Нет, приятель.

Бинго никогда не слышал, как воет канадский волк, но подумал, что примерно так же.

– Приятель? Вон оно что! Это вы сбиваете с толку недоразвитых дур? Ну, я бы вам показал! Я бы вас… Да что говорить, шваль бородатая!

– У меня нет бороды.

– Не верю. Все обросли, кусты какие-то! Побриться трудно, да?

– Я каждый день бреюсь.

– И сегодня?

– Сегодня – нет. Занят был, не успел…

– Тогда не окажите ли любезность?

– С удовольствием.

– Идите в свое логово и побрейтесь. Опасной бритвой, опасной! Даст Бог, перережете артерию. Как выразился какой-то поэт: «Мечты, мечты…»

Бинго задумчиво повесил трубку. Да, графа он не пленил, но не это плохо. Мэйбл – в Эдинбурге, Бог знает, когда вернется, так что свидетеля нет. А без него не обойтись, что бы ни выдумал этот Оппенхейм.

Поразмыслив о том, не использовать ли машинку, он даже поднял ее, но струсил. Окажись тут Шекспир с Беном Джонсоном, тот заметил бы: «Видал, друг? Истинно кошка из присловья, как у меня в пьесе».

Скорбно опустившись в кресло, Бинго услышал какие-то звуки, вроде эхо. Взглянув наверх, он понял, что ошибся – это не отзвук, а человеческий голос. В дверях стоял сам Перкис, заметно изменившийся. Под глазами темнели круги, сами же глаза легко сошли бы за несвежие яйца. Нервы тоже не блистали – когда воробей, присевший на окно, зачирикал, издатель побил рекорд по прыжкам в высоту.

– Трудитесь… – выговорил он. – Похвально, похвально. В почте что-нибудь есть?

– Да нет, одна чушь, – ответил Бинго. – Почему среди наших подписчиков столько слабоумных? Уилфрид Уотерсон (7 л.) написал про какаду такое, что его охотно примут в сумасшедший дом. Видите ли, эта тварь спрашивает: «Орешка не хотите?»

Мистер Перкис был менее строг.

– Что с них взять! – вздохнул он. – Молодые головы… Кстати, о головах, нет ли у вас аспирина? Или томатного сока, туда можно капнуть вустерского соуса. Нету? Жаль-жаль. Мне стало бы легче.

На Бинго снизошло озарение.

– Господи! – воскликнул он. – Вы вчера… э… напились?

Перкис помахал рукой, едва не свалившись от усилия.

– Вы уж скажете! Жена уехала, решил с горя сыграть с друзьями в карты. Засиделись, знаете, то-се… Да и как откажешься, когда нальют? Но «напился» – это уж слишком.

Сутки назад Бинго не посмел бы сделать такое предположение, но теперь, увидев, что Перкис – свой, несовершенный человек, он решился. В конце концов, они оба спасут друг друга. Рози поверит такому авторитету. Он начал складывать фразу, но хозяин его перебил:

– А вообще-то вы правы. Лучше скажем, надрался. Но как это ни назвать, дело мое плохо. Служанка сообщила, что жена звонила мне пять раз: в 10.30, в 11.15, ровно в полночь, в 2 часа ночи и, наконец, в 4.20. Боюсь…

– Вас до утра не было?

– Да, мистер Литтл.

Если бы Бинго не сидел, он бы свалился на пол. Вот и все, конец. Теперь не убедишь жену, что он всю ночь работал с Перкисом. От горя он вскрикнул, а хозяин взмыл к потолку, сбивая головой штукатурку.

– Поэтому, – продолжал он, приземлившись, – я был бы вам очень обязан, если бы вы убедили миссис Перкис, что мы засиделись допоздна, а потом я ночевал у вас в кабинете.

Бинго втянул воздух. Босс не был красив, но сейчас казался прекрасным, словно Тадж Махал при лунном свете.

Однако чувств редактор не выдал. Что-то нашептывало ему, что пришел его шанс. Он нахмурился и поджал губы.

– Правильно ли я понял? Вы просите меня солгать?

– Это не ложь! Это милость!

Чтобы заговорить, губы пришлось разжать, но лоб – ему-то что?

– Не уверен, – холодно ответил Бинго. – Вчера я, помнится, просил вас о милости, а вы резко отказали.

– Какая тут резкость, мистер Литтл! Какая резкость?

– Такая.

– Может быть. Но я подумал и решил увеличить ваше жалованье на десять фунтов.

– На пятьдесят.

– На пятьдесят!

– Ну, на сорок.

– А не на тридцать?

– Нет.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Да.

Тут зазвонил телефон.

– А, – сказал Бинго, – опять жена. Я слушаю.

– Бинго!

– Здравствуй, кроличек. Что с тобой случилось? Какой-то писк, треск…

– Я пошла к миссис Перкис.

– А что с ней?

– Она страдает. Перкис где-то был всю ночь. Бинго мило засмеялся.

– Был. В твоем доме. Со мной.

– Что?

– То. Мы заговорились, и он у меня остался. Спал в кабинете.

Рози ответила не сразу.

– А как же этот снимок?

– Какой еще снимок? А, в газете! Да, немного похож. Вообще-то я слышал о двойниках, но никогда их не видел. В книгах – другое дело. Скажем, у Филиппса Оппенхейма один англичанин как две капли воды похож на одного немца. Получилась целая заварушка. А тут – я же был с Перкисом! Хочешь, я его позову? Перкис, это вас. – И он передал трубку.

© Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.

Изящные толстяки

– А, вот и вы! – сказал Перкис. – Где вы сегодня обедаете?

Бинго ответил…

Нет, раньше отступим вспять и, как сказали бы юристы, заложим необходимые основания.

Мистер Перкис, владелец детского журнала «Мой малыш», обычно отдыхал в июне. Поэтому Бинго, у него служивший, отдыхал в июле или августе. Вернувшись в этом году, как и в прошлом, за несколько дней до матча «Харроу» – «Итон», он шел по Пиккадилли, размышляя о том о сем, когда столкнулся с Кошкиным Кормом, популярным молодым актером, выступавшим под именем Клод Коттермол. После занимательной беседы, слишком долгой для пересказа, тот предложил ему два билета на спектакль, а Бинго, радуясь дармовому развлечению, охотно согласился.

Оставалось найти себе пару. Миссис Литтл, известная всем любителям чувствительного чтива как Рози М. Бэнкс, была в Дройтвиче с матерью и Алджерноном Обри, недавно явившимся на свет. Бинго подумал о мистере Перкисе, но отверг эту мысль и решил пригласить свою тетю, миссис Бинсток. Конечно, думал он, задняя ее часть выйдет за пределы кресла, ибо она – одна из самых толстых женщин, смотревших с тоскою на список диетических блюд, но ничего не попишешь, вдов надо развлекать. Словом, он отправился к ней. Встретил его Уилберфорс, ее дворецкий, с сожалением сообщивший, что хозяйка уехала в круиз по Средиземному морю. Бинго собрался было уйти, но дворецкий его спросил:

– Деньжат не хотите, мистер Ричард?

Бинго всегда хотел их, а потому ответил:

– Хочу.

– Ставьте завтра на Свистунью, – посоветовал эксперт и удалился, оставив собеседника в том состоянии, которое Флобер определил бы словом «опупел».

«Что же делать?» – подумал он (Бинго, не Флобер). С одной стороны, дворецкий знается с букмекерами, жокеями и конюшенными котами. С другой – миссис Литтл, как многие женщины, не понимает спортивного азарта, мало того – запретила играть на бегах.

Тут он понял, что проблема – чисто умозрительная, ибо до получки у него осталось 5 шиллингов. От этой мысли ему стало легче, домой он пришел веселый, налил себе джину с тоником и залег было с книгой – но услышал телефонный звонок.

– Заинька! – сказал хорошо знакомый голос.

– Да, кроличек?

– Когда ты пришел?

– Только что.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Правда, скучаю по тебе. А ты?

– Ничего.

– А Обри?

– Хорошо.

– А мама?

– Вот мама – хуже. Сегодня наглоталась морской воды. Обошлось, но она дышит со свистом.

Трубка задрожала в его руке. Книга выпала из другой. Если уж это не знамение, думал он, то их вообще не бывает.

– Со свистом? – проверил он.

– Да. Вроде газа из трубы.

– Значит, можно сказать, что она – свистунья?

– Если хочешь, можно…

Бинго опустился в кресло, страшно страдая. И как тут не страдать, если знаешь победительницу, а поставить на нее не можешь? Вот она, ирония судьбы! Такого не придумает сам Томас Харди.

– Да, кроличек! – сказала жена. – Надеюсь, ты помнишь, что через неделю у Обри день рождения? Я купила ему подарки, но надо бы положить что-то на его счет. В общем, я послала тебе 10 фунтов. До свиданья, зайчик! Опаздываю к парикмахеру.

Бинго метался и дрожал весь вечер и всю ночь. Вопрос «Что же делать?» терзал и без того истерзанный разум. Нет, его мучила не мысль о том, можно ли занять денег у сына. Конечно, можно! Тот будет только польщен. Да и вообще, получив выигрыш, он, отец, вернет ему сторицей.

Он думал о Рози. Хорошо, Уилберфорс – крупный знаток, но все же, все же… Бернс выразил именно это словами «А вдруг все тщетно?», правда – в их шотландском варианте, английского он не знал. Действительно, а вдруг?.. Заснул он, гадая, рискнуть или не рисковать.

Однако утром он приободрился. Часам к двум он был у букмекера, потом отправился в клуб, где его и настигла печальная весть: Свистунью обогнали Факел, Горошек, Туман, Услада, Ариадна и Христофор Колумб. Видимо, Бернс разбирался в жизни лучше, чем Уилберфорс.

Сколько просидел он в кресле, закрыв лицо руками, Бинго сказать не мог бы. Выйдя из комы, он заметил, что вокруг царит оживление. У самой двери сидел Трутень с карандашом, к нему все подходили. Чтобы понять, что происходит, Бинго обратился к Кошкиному Корму:

– Что это они? – спросил он.

– Тотализатор «Жирный дядя», – отвечал Кошкин Корм.

– Прости, не понял.

Корм удивился:

– Разве ты не был тут в прошлом году?

– Наверное, нет.

– Как раз в тот же день, что матч «Итон» – «Харроу».

– Тогда точно не был. Я редко успеваю вернуться к матчу. Сейчас успел, а вообще – редко. Так что же это?

Оказалось, что один умный Трутень, у которого был толстый дядя, заметил, что такие дяди есть у многих и бесхозяйственно ими швыряться. Процедура соревнований проста. Фотографии дядей кладут в шляпу; Макферри, клубный буфетчик, определяющий на глаз, кто сколько весит, от пекинеса до девицы, называет победителя; тот (вернее, его племянник) получает 100 фунтов.

Бинго ахнул. Непредубежденный наблюдатель заметил бы, что глаза его странно сияют.

– Сто фунтов?

– Да.

Бинго вскочил с кресла и вскричал:

– Где Пуффи?

– Наверное, в баре, – ответил Корм. – На что он тебе нужен?

– Хочу поставить на тетю Миртл и занять денег под выигрыш.

– Нет.

– Что значит «нет»? Когда играем?

– Через три дня.

– Куча времени! Иду к Пуффи.

– Но…

– Опять эти возражения! Он деловой человек. Увидит фото…

– Тети не участвуют. Только дяди.

– Что?!

– Участвуют только лица мужского пола.

– Какой кошмар! Ты уверен?

– Конечно. Посмотри-ка правила.

Бинго вернулся в редакцию, больше напоминая раздавленную жабу, чем молодого журналиста. Он попытался сосредоточиться на письмах от читателей. Эдвин Уотерс (7 л.) рассказывал о своей сиамской кошке, но Бинго не все понял. Трудным оказалось и сообщение Александра Олбрайта (6 л.) о черепахе по имени Шелли; когда же Бинго принялся за повесть Аниты Элсворт (8 л.) о канарейке, именуемой Птичка, открылась дверь, и вошел хозяин.

– А, вот и вы! – сказал он. – Где вы сегодня обедаете?

Как вы помните, с этого мы начали наш рассказ.

Бинго глухо ответил: «Да нигде» – и, возможно, прибавил бы, что, если хозяин хочет его пригласить, ни в какой ресторан он не пойдет, но мистер Перкис спросил:

– А может, у вас сегодня гости?

– Жена уехала, – объяснил Бинго, – с мамашей в Дройтвич. У той ревматизм, принимает морские ванны.

– Замечательно! – вскричал босс. – Великолепно! Нет-нет, я радуюсь не тому, что ваша теща хворает, а тому, что вы свободны. Скажите, вам не попадался такой детский писатель, Керк Роквей, из Америки? Нет? Да, здесь его мало знают, но там буквально все дети зачитываются книгами о Пуделе Питере, Кошке Кэтти и Утке Урсуле. Я их полистал, мне понравилось. Точно то, что нам нужно. Сейчас он в Англии.

Бинго был предан своему делу. Да, личная жизнь – ни к собакам, но главное – интересы журнала.

– Надо его перехватить, пока не пронюхали эти гады из «Наших деток», – сказал он.

Мистер Перкис победоносно усмехнулся:

– Перехватил. Я его встретил на приеме и пригласил пообедать сегодня в «Баррибо».

– Прекрасно.

– Это еще не все. Кто-то упомянул вашу супругу и оказалось, что он – ее пылкий почитатель. Понимаете, к чему я клоню?

– Он хочет, чтобы она подписала книжку?

– Да, конечно, но не в этом суть. Пойдете с ним вы. Сейчас я ему позвоню, договорюсь.

Хозяин вернулся в свой кабинет и вскоре оттуда вышел.

– Ну, все улажено, – сказал он. – Пришлось немного покривить душой. Я сообщил, что у меня приступ бронхиальной астмы, но наш редактор, муж Рози М. Бэнкс, меня заменит. Он – в восторге. Пожалуйста, вот десять фунтов, хватит с избытком. Роквей не пьет. Сдачу завтра принесете.

Мы не позволим себе сказать, что мысль о встрече с человеком, который пишет про уток и не пьет вина, обрадовала Бинго. Ирония судьбы, сующей в карман десятку, которую нельзя использовать, тоже не радовала. Одну безумную минуту он думал, не обойтись ли без этого обеда, но сдержал себя. Специалист по кошкам и уткам непременно спросит, в чем дело, и Перкис уволит своего редактора. Если он его уволит, спросит уже Рози… Дальше думать он не хотел бы и незадолго до восьми вошел в вестибюль отеля, а вскоре туда прибыл и гость.

Мы сказали «прибыл», но Флобер выбрал бы другое слово. Он написал бы «ввалился» или «вкатился», поскольку автор детских книг был неимоверно толст. Бинго сразу пожалел, что пропадает такой товар. Если бы Керк Роквей был его дядей, Пуффи немедленно заплатил бы 20 фунтов.

– Мистер Литтл? – сказал гиппопотам в человеческом образе. – Я счастлив! Я горд! Книги вашей жены услаждали меня много лет. Я постоянно их читаю и не стыжусь своих слез. Как она?

– Спасибо, хорошо.

– Я рад. Мистер Литтл, и не думайте платить! Я этого не допущу.

– Что?!

– Не допущу. Как я посмотрю ей в лицо, если разрешу вам тратить деньги?

Вестибюль в «Баррибо» построен прочно, но Бинго показалось, что он не то шатается, не то танцует. Две колонны отскочили назад, а там – и вбок. Сперва наш герой онемел от счастья, потом пробормотал что-то невразумительное.

– Ах, ерунда! – сказал Керк Роквей. – Пойдемте в зал.

Пока они ели семгу, говорил только гость. Когда подали суп, Бинго еще молчал. Вечер был теплый, зал – большой, американец устал, пробираясь к столику, и после пятой ложки полез за платком, чтобы отереть лоб. Заодно из кармана, прямо Бинго в тарелку, упала фотография. Тот выудил ее, стал промокать салфеткой, заметил в ней что-то знакомое – и с удивлением понял, что это миссис Бинсток.

– Вы знаете мою тетушку? – спросил он.

– Кого-кого?

– Тетушку.

– Эта божественная женщина приходится вам тетей?

– Да.

– Удивительно!

– Я тоже удивляюсь. А почему вы ее носите на сердце?

Американец ответил не сразу. Вероятно, он покраснел, но точно мы сказать не можем, у него вообще было багровое лицо.

– Знаете что? – осведомился он.

– Нет, – ответил Бинго, – не знаю.

– Я приехал, чтобы на ней жениться.

– Как?! Вы с ней помолвлены?

– Нет.

– Нет?

– Нет. Понимаете, год назад она была в Сан-Франциско.

– Помню. Она любит путешествовать.

– Мы встретились на званом обеде. Это был День благодарения, подали индейку, сладкий картофель, пирожки с изюмом – ну, все, что полагается. Она сидела напротив и ела. Не клевала, как другие, а наслаждалась едой, вникала в нее, вкушала. В общем, я был потрясен. Когда она взяла пирожок, я понял, что судьба моя решена. Предложения я еще не делал.

– Почему?

– Мне страшно.

– Ну что вы!

– Страшно.

– Чего же вы боитесь?

– Не знаю. Боюсь, и все.

– А выпить не пробовали?

– Как же, пил ячменный отвар. Не помогло.

– Еще бы! При чем тут отвар? Да я бы в жизни не женился, если бы не пиво с шампанским. Шампанское и пиво, вот ваш путь.

Керк Роквей смутился:

– Это же крепкие напитки! Я обещал покойной матушке их не пить.

– Ну, вызовите ее через медиума, объясните, она поймет. Но это долго, сразу их не выманишь. Бог с ним, пейте, а потом отправимся к тете. Наверное, она уже вернулась. Эй, любезный! Бутылочку Боллингера и все пиво, какое есть.

Примерно через полчаса Керк Роквей смотрел через стол красными, сияющими глазами.

– Старик, – выговорил он, – мне нравитесь тввое ли-цо.

– Вот как?

– Ддъ. А пчму?

– Не знаю.

– Птмшт не пхжж на Мор-ти-ме-ра Фриз-з-зби.

– А кто это?

– Кри-тик.

– Да?

– Ддъ. Нпсыл: «Мссср Рыквввй (эт я) думмт, чтъ у де-тей во-дян-ка моз-га».

– Какой ужас!

– Ужжжс.

– Он с ума сошел!

– А то! Дамм в ры-ло. Счас и дамм.

– Где он?

– В Сынфрцссск.

– Это далеко. Пойдемте лучше к тете.

– Теттть? А, чъррт!

– Да-да. Пойдем.

– Ладддн. Знаешшшь, что я сделлл?

– Подчините ее своей воле?

– Имъннн. Мы пъженьсссь. Ты где жънилсссь?

– В регистратуре.

– Быстрр?

– Да.

– Годитсссь. Пикнет – в ры-ло. Иди плати.

– Платить?

– Д-дъ.

– Так вы угощаете!

– С ччь ты взъл?

– Я – муж Рози Бэнкс.

– Нньзна, – сказал Керк Роквей. – Сам пзвал, сам плти. А то дъм в ры-ло.

Выбора не было. Застонав, Бинго нащупал в кармане купюру и дрожащей рукой протянул ее официанту.

Тетя жила в Кенсингтоне. Они взяли такси. Керк вносил оживление в поездку, испуская вопли, запомнившиеся со школьных времен. Последний он завершил, звоня в дверь.

Открыл им Уилберфорс, дворецкий. Керк похлопал его по манишке.

– Веди к вождю! – сказал он.

– Сэр?

– Ну, к этой, к хозяйке. Есть разговор.

– Миссис Бинсток в отъезде. Не могли бы вы удалиться, сэр?

– Еще чего! – взревел Керк, стуча по манишке, словно дятел. – Сговорились! Затаились! Ничего, я найду на вас управу!

Тут он замолчал, не потому, что завершил мысль, а потому, что упал с крыльца. Глядя из прихожей, Бинго подметил, что он дважды перевернулся, но ручаться не мог бы, от волнения.

– Тети нет? – спросил он, когда дворецкий закрыл парадную дверь.

– Нет, сэр. Вернется завтра.

– Что ж вы ему не сказали?

– Он выпил, мистер Ричард. Если нетрудно, взгляните на него.

Намекал он на то, что Керк Роквей мерно бьет молотком в дверь, одновременно выкликая, что любимую женщину похитила шайка Мортимера Фризби. Внезапно звуки оборвались, и, выглянув в окошко, Бинго увидел, что нежный певец из Сан-Франциско беседует с полисменом. Слов он не уловил, но они были горьки, ибо Керк достаточно скоро ответил на них ударом в нос. Тогда длань закона схватила его и увлекла во тьму.

Наутро судья отнесся к делу серьезно. Волна беззаконий захлестнула Лондон, сказал он, и те, кто подливает масла в огонь, избивая полисменов, получат по заслугам.

– Две недели, – добавил он, переходя к самой сути; и Бинго в полном отчаянии вышел на улицу.

Через две недели, думал он, конкурс кончится. Будущее темно. Когда-то он слышал стишок: «Окутал душу мрак темнее адских недр», и теперь поражался его точности. Поистине, лучше не скажешь.

Один луч слабо мерцал во мраке – сегодня приедет тетя, а иногда, если к ней хорошо подойти, она что-то дает. Шанс невелик, Чарли Пиклет определил бы его «100 к 8», но все-таки, все-таки… Бинго побежал к ее дому.

– Доброе утро, Уилберфорс.

– Доброе утро, мистер Ричард.

– Однако удружили вы мне!

– Не будем об этом говорить.

– Ладно, не будем. Тетя дома?

– Нет, сэр. Они пошли что-то купить.

– Они? – удивился Бинго, полагавший, что при всей ее толщине тетя все же не тянет на pluralis[25]25
  Множественное число (фр.).


[Закрыть].

– Madame и сэр Геркулес, мистер Ричард.

– Какой еще Геркулес?

– Супруг madame, сэр. Сэр Геркулес Фолиот-Фолджем.

– У-о!

– Да, сэр. Насколько я понял, они плыли на одном пароходе. Свадьба состоялась в Неаполе.

– Вот это да! Чего только не бывает…

– Совершенно верно, сэр.