Текст книги "Ангел бездны"

Он бросил свою недокуренную сигарету в угол комнаты.

– Еще раз, Майк, зачем вы мне это говорите? Хотите меня как-то использовать?

Американец сложил ладони, подняв руки до подбородка, и, казалось, погрузился в молитву. Старость все отчетливее проступала на его бледном, измученном лице.

– Я больше не верю ни в Бога, ни в дьявола, но ни с кем и никогда мне не доводилось разговаривать так откровенно. Даже с женой. Полагаю, это откровенность людей, которым уже нечего терять.

– Вам остается жизнь…

– Жизнь, отданная интригам, лжи, манипуляциям, – разве это настоящая жизнь?

– Вы никогда не верили в свои идеалы, в свою миссию?

Майк выпрямился, уперся локтями в ляжки, положил подбородок на скрещенные руки.

– Я не задавал себе вопросов до того дня, когда получил приказ убить. Женщину. Ее подозревали в том, что она сотрудничает с исламистской организацией, которую мы не контролировали.

– Вы контролируете исламистские организации?

– О, европейская наивность!

Майк поднял ладони и расставил пальцы веером.

– Мне пришлось задушить эту лапочку собственными руками. Потом были другие. Каждый член 2POG убивал по крайней мере дважды. Мы все повязаны кровью. Уже давно, очень давно мы перестали думать о своих идеалах. Да и какие это идеалы? Усилить гегемонию Соединенных Штатов Америки? Помешать любой ценой появлению соперничающих держав?

В комнату проскользнул призрак в черном мундире и обратился к американцу.

– Вас ждут, сэр.

Майк вздрогнул, словно очнувшись от сна, поднялся, нетвердой походкой двинулся к контрольному пункту у входа в подземелье. Прежде чем последовать за своим проводником, он обернулся и окинул собеседника сердечным и вместе с тем трагическим взглядом.

– Рад был поговорить с вами, старик. See you[11]11
  Увидимся (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть] в этом мире или в ином.

Он долго сидел один в зале ожидания, и мысли его неслись бурным потоком. Ему никак не удавалось вспомнить лицо жены, и, осознав это, он преисполнился ужаса. Жизнь, настоящая жизнь расцветала без него, вдали от этого зловещего бункера.

33

Любой взрослый, повторяю, это неудавшийся ребенок.

«Путешествие вглубь Себя» Стивен Джордан

Интересуйся деянием, никогда плодами его; не действуй ради плодов, бездействию не поддавайся.

Бхагават-Гита 11-47

– Удачи вам в Трансильвании.

Поул забрался в кабину своего грузовика, и машина тронулась с места. Он оставил Стеф с Пибом на вершине горы Карломан, откуда они могли видеть раскинувшуюся внизу Пиатру. Зажатый между округлыми холмами в туманной дымке город плыл, словно бело-красный корабль, по океану темно-зеленых застывших волн с желто-розовой бахромой на берегах рек Куэджи и Быстрита, местами топорщась острыми стрелами черепичных кровель. Чуть дальше простиралась местность, которую на первый взгляд трудно было отличить от окружающего холмистого пейзажа, но при более пристальном наблюдении на ней проступали ровные линии явно искусственного происхождения.

– Вершина бункера архангела Михаила, – сказала Стеф.

Множество дорог, проложенных на плато, сходились у монументального сооружения, некоторые из них ныряли под землю, обращаясь в туннели. Бесконечные блокпосты, чья плотность возрастала по мере того, как машины приближались к въезду в бункер, тормозили интенсивное движение, несоразмерно медленное для такого крупного города. Большей частью это были военные и гражданские грузовики или микроавтобусы с серебристой пикой, но встречались также такси, частные автомобили и – неожиданная деталь в этой моторизованной колонне – телега в упряжке тягловых лошадей.

В самом городе жизнь бурлила. На улицах, невзирая на их безупречную прямизну, постоянно возникали пробки, тротуары едва вмещали толпу людей, стремящихся попасть в исторический центр, над которым возвышался темно-голубой гриб башни Стефана. Многочисленные панно сообщали гостю, что он прибыл в Жемчужину Молдавии, прославленную мягкостью своего климата, шедеврами архитектуры и живописными пещерами. Они извещали также, на румынском и французском языках, что архангел Михаил, герой христианской Европы, избрал этот город своей главной резиденцией. Зато нигде не упоминался Восточный фронт, находившийся всего в нескольких километрах. С высоты горы Пиатра казалась мирным трудолюбивым оазисом посреди грохочущей яростной пустыни.

Стеф и Пиб влились в волну пешеходов. Много военных в черных мундирах, порой вооруженных до зубов, много иностранцев, выделявшихся одеждой, прической, бледностью, гораздо меньше румын, среди которых преобладали окрестные крестьянки, несущие на голове корзины с фруктами или овощами, безумная толкотня, вопли, гудки клаксона, споры, быстро переходящие в перебранку и драку.

Если не считать нескольких брошенных украдкой восхищенных взглядов, никто не обращал внимания на девушку в болгарской одежде и сопровождающего ее мальчика.

Но Пиб уже не был мальчиком. Стеф сделала его мужчиной в грузовике Поула. Приобщила к тайне любви с чувственностью, нежностью, мягкостью, которые превосходили – и намного – его жалкие ребяческие грезы. Они любили друг друга безмолвно, со спокойной сладостной неторопливостью, и у Пиба не возникло ощущения обмана, который он всегда чувствовал после мастурбации, когда ему хотелось тут же начать вновь, чтобы побыстрее вернуть мимолетное неуловимое наслаждение. Он отдался Стеф полностью, и это растворение не имело ничего общего с сальными историями школьных приятелей. Потом они заснули сном праведников, умиротворенные, слившись в объятиях.

Надо же было случиться, чтобы этот рослый черт Поул вломился в прицеп, чтобы разбудить их.

– Эге, вот до чего мы дошли…

Он смотрел на них, обнаженных, лежащих на одеяле, и во взгляде его не было никакой похоти, только печаль сожаления.

Они углубились в лабиринт темных улочек исторического центра Пиатры. Приближался вечер. Они расположились на террасе ресторана на маленькой площади недалеко от башни Стефана. За соседними столиками звучала речь на нескольких языках, среди прочих можно было различить англо-американский, немецкий и какой-то из славянских. Они заказали ужин у официанта, который кое-как изъяснялся по-французски, но так и не смог растолковать им меню, составленное на румынском.

Пару дней назад Пиб начал бы прикидывать, какой оборот примут события, стал бы тревожиться о ближайшем и отдаленном будущем. Сейчас он спокойно отдыхал, сидя на своем соломенном стуле и созерцая окружающий мир. Всех, кто толпился на маленькой площади Пиатры, соединяли невидимые узы, но они этого не сознавали, полагая, что заняты собственными мыслями, они гнались за любой химерой, надуваясь от смешной и жестокой важности, они находились во власти стольких слухов, страхов и эмоций, что полностью утеряли связь со своим истоком. А ведь это было так просто – достаточно уничтожить мысли, сжечь желания, впустить в себя голос вселенной, обнять мгновение. Пиб мог бы на несколько часов, быть может, дней погрузиться в колдовское созерцание мира, если бы Стеф не сказала вдруг:

– Чтобы остановить армии Великой Нации, нужен был христианин, столь же фанатичный, как исламистские интегристы.

Он не вполне понимал, к чему она ведет и зачем ей вообще понадобилось затрагивать эту тему, но постарался проявить интерес к разговору.

– Ты говоришь об архангеле Михаиле?

– Исток в традициях румынского фашизма. Движение легионеров, созданное Кодряну и возродившееся из пепла после включения Румынии в Европу. Националистическая реакция проявилась во всех странах Союза, но в Румынии она оказалась самой радикальной.

– А ты-то откуда все это знаешь?

– Во Франции я познакомилась с одним беженцем-румыном. Он искал способ перебраться в Соединенные Штаты. Бывший лидер Движения легионеров. Старый друг человека, которому предстояло стать архангелом Михаилом. Он рассказал мне, что американские и европейские спецслужбы вступили в контакт с вождями легионеров за несколько месяцев до первых атак исламистов.

– Почему ты мне раньше об этом не говорила?

Стеф бесцеремонно взяла сигарету из пачки, лежавшей на соседнем столике, и прикурила от свечи, не обращая внимания на негодующие взгляды других посетителей ресторана.

– К чему было засорять тебе мозги?

– Почему ты говоришь об этом сейчас?

Пиб протянул руку за сигаретой. Жгучее желание попробовать вкус табака.

– Потому что мы, наверное, встретимся с архангелом Михаилом, и я считаю нормальным, чтобы ты знал, с кем имеешь дело.

Он затянулся сигаретой. Дым обжег ему нёбо и горло. Закашлявшись, он вернул окурок Стеф и отпил глоток нечистой воды. Он не старался подавить эйфорию, нарастающую в нем под воздействием проникшего в кровь никотина.

– Чем же занимались здесь американские спецслужбы?

– Легкая победа Великой Нации не входила в планы Соединенных Штатов и их союзников. Распалив ненависть мусульман, они тут же поддержали фанатичную христианскую оппозицию. Они создали католический Голем для борьбы с исламистским Големом. Таким образом они обезопасили себя, натравив своих соперников друг на друга. По словам моего конфидента, они вооружили легионы и помогли им сорвать наступление исламистов.

– Что же даст устранение архангела Михаила, если он был поставлен во главе Европы американскими спецслужбами?

Официант поставил на стол тарелки с закуской, разнообразные овощи в густом розовом соусе.

– Хороший вопрос, – ответила Стеф. – Быть может, произойдет демонтаж самого механизма. Нужно показать Европе, что ее гнев и страх покоятся на иллюзиях.

– Они поставят вместо него кого-нибудь другого.

– Противники архангела Михаила устремятся в брешь и не допустят этого.

– А союзники американцев, кто они?

– Некоторые европейцы, израильтяне, китайцы, индусы… Все, кто по тем или иным причинам не желает видеть сильной Европу или Великую Нацию. Или не хотят видеть сильными обеих.

Пиб окунул редиску в соус и раскусил ее. Острый вкус ошеломил его. Он сделал быстрый вдох, чтобы потушить пламя, обжигающее язык и щеки.

– К чему нам вмешиваться?

– Европа и Великая Нация Ислама стали пленниками кошмара, Пиб. Мне кажется… человечным помочь им вырваться из него. Помочь людям уснуть не столь мучительным сном. Увидеть красивые сны. Можно назвать это и состраданием.

– Ты ведь знала это с самого начала, верно?

Стеф съела кусочек цветной капусты и брокколи. Крики и смех пьяных немцев на мгновение заглушили все разговоры вокруг.

– С момента встречи с румынским беженцем. Он доверился только мне.

– Что с ним стало?

– Его нашли мертвым на одном из атлантических пляжей. Ему вырвали сердце. Печать легиона.

– Почему…

Пиб осекся. Ведь Стеф уже говорила ему, что бесконечные почему и как ведут каждого из людей в свой персональный ад. Она договорила за него.

– Почему я взяла с собой тебя? Ты шел моей дорогой, Пиб, мы были связаны. Когда я увидела, как ты с торчащей пипиской забираешься в грузовик Южного Креста, мне сразу стало понятно, что часть пути мы пройдем вместе.

– Но ведь я тогда…

– Еще не вышел из мира снов? Это не имело никакого значения: любой человек может в любой момент проснуться. И потом, путешествовать в твоем обществе было очень приятно.

– Значит, ты собираешься уйти, да? Бросить меня?

Не пытаясь бороться с печалью, он позволил ей вползти в душу.

– Какое это имеет значение? Отсутствие есть лишь другое воплощение существа.

Дерзкие глаза детей – девчонок и мальчишек – сверкали, как упавшие в ночи звезды. Они появились внезапно, выскочив из внутреннего дворика, и рассыпались по переулку. Другая группа возникла за спиной Стеф и Пиба, отрезав им путь к отступлению. Все были вооружены ножами или палками.

– Местные «подонки», – прошептала Стеф.

Она сжала рукоять кольта под блузой: Пиб также сунул руку за пазуху куртки. Дети безмолвно наблюдали за ними. Маленькие хладнокровные убийцы, не ведающие жалости и страха, ведь они орудовали в вотчине архангела Михаила, в самом охраняемом и самом опасном городе западной Европы. Непривычное спокойствие жертв насторожило их. От группы отделилась девочка лет тринадцати-четырнадцати в брезентовых брюках и куртке. Широкая белая лента вокруг головы, роскошная черная грива, шрам в форме креста на правой щеке, в рукаве кинжал с широким лезвием.

– English, Deutsch, Français?[12]12
  Англичане, немцы, французы?


[Закрыть]

– Французы, – негромко сказала Стеф.

– Давать нам деньги. Деньги, понятно? Понятно?

Эта нетерпеливая поспешность выдавала страх. Обреченная постоянно утверждать свое лидерство, она старалась выглядеть крутой, но вместе с тем угадывала, что эти двое не походили на привычную легкую добычу. Стеф выхватила кольт и направила его на юную румынку. Пиб в очередной раз восхитился, как быстро все было проделано. Девочка бесстрастно смотрела на возникший словно ниоткуда пистолет, другие дети застыли, дожидаясь ее приказа. От испуга глаза у них расширились.

– Вы ромы?

Девочка хлопнула ресницами в знак подтверждения.

– Вы пещеры, подземные ходы знаете?

Еще одно движение ресниц.

– Вы получите много денег, если покажете нам проход в бункер архангела Михаила.

Девочка оставалась бесстрастной. Несколько секунд назад она не смогла скрыть нервозность, но сейчас демонстрировала непоколебимое, почти презрительное спокойствие. Сколько страданий пришлось ей перенести или увидеть, чтобы научиться так владеть собой?

– Вы идти дорога, – произнесла она наконец тонким голоском.

– Слишком много блокпостов на дороге. Мы ищем проход… ну, скажем, незаметный. Шофер грузовика сказал нам, что вы, наверное, такой знаете.

Маленькая румынка вынула кинжал из рукава и положила его в карман брезентовых штанов.

– Сколько давать нам?

– У меня осталось около двух тысяч евро.

На лице девочки не отразилось никакого волнения, но было ясно, что сумма ошеломила ее.

– Мы враги архангела Михаила, – сказала она. – Он хотеть всех нас убить. Всех ромы убить. Мы жить в пещерах. Вечером ходить в Пиатра, чтобы есть, пить, брать деньги. Мы знать проход в бункер. Показать вам. Две тысячи евро идет. Когда?

– Сейчас.

Маленькая румынка прислушалась к затихающему рокоту моторов. С наступлением темноты город опустел с удивительной быстротой, фонари погасли, рестораны и кафе закрылись, фасады домов большей частью оставались темными. Хотя Пиатру с ее мощной противовоздушной обороной и целой батареей противоракетных установок не бомбили уже больше семи лет, город сохранил болезненное воспоминание о первых налетах исламистов – или же опасался маленьких хищников-ромов, которые рыскали ночью в поисках пищи.

– Идет. Но сначала давать деньги.

– Тысячу сразу. Вторую, когда покажете проход.

Девочка кивнула и обратилась к своей банде. Стеф тем временем достала пачку банкнот и отсчитала тысячу евро.

Ее звали Дориана, и она совсем недавно стала вожаком группы маленьких ромов, чьи родители попали в облаву и были отправлены легионерами в лагеря уничтожения. Она бросила вызов прежнему лидеру банды, шестнадцатилетнему подростку, который был в два раза сильнее и выше, полному кретину, по ее словам, и победила его ударом ножа в горло. Так требовал их обычай: она не имела бы права отказаться от боя, если бы кто-то из девчонок или мальчишек бросил ей вызов – пришлось бы убить или быть убитой. Французский она немного выучила в Бельгии, где провела три месяца в надежде переправиться в Соединенные Штаты, потом вернулась в Румынию на грузовике, потому что в западной Европе у таких, как она, не было будущего. Денег у нее совсем не осталось, и она расплатилась своим телом с шофером, которого потом, перед самой Пиатрой, зарезала, пока тот спал. Смерть его не смыла пережитого ею бесчестья, но, по крайней мере, этот подонок больше ни с одной девочкой не поступит так, как с ней.

Ребятишки-ромы пробирались в город через сеть подземных ходов, один из которых вел в подвал здания в историческом центре Пиатры. У них были фонарики, батарейки они добывали на складах. Стеф и Пиб последовали за ними в первые галереи, возраст которых превышал несколько веков. Дети ориентировались здесь безошибочно. Кое-где встречались завалы, их приходилось обходить через узкие водостоки, выложенные камнями. Лучи фонариков выхватывали из темноты груды костей, лежащих в нишах скалы.

– Катакомбы, – сказала Стеф.

Увидев вопросительный взгляд Пиба, она добавила:

– Древнее кладбище.

– Пещеры дальше, – уточнила Дориана.

Безмолвие подземелья вбирало в себя звук шагов. Дети почти не разговаривали, не кричали и не делали резких движений, словно опасаясь разбудить мертвецов.

Затем началась череда гротов с множеством сталактитов и сталагмитов, которые казались ожившими призраками в мерцающих лучах. В лабиринте слышалось теперь журчание подземных ручьев и какое-то глухое ворчание. Кое-где можно было различить остатки стен, построенных для укрепления свода. Люди вгрызлись в чрево своей матери-кормилицы столетия, тысячелетия тому назад. По черной дрожащей поверхности воды метались отблески фонарей.

Дети привели Стеф и Пиба в свое убежище, подлинную пещеру чудес, где были сложены штабеля дров, груды бутылок, ящики с консервами, мешки с мукой, рисом и сахаром, бочонки с маслом, пакеты с сушеными фруктами, одежда, одеяла. И не только: здесь образовался внушительный склад телевизоров, компьютеров, фотоаппаратов, радиоприемников, музыкальных центров, тостеров и таких необычных предметов, как стоматологические инструменты. Деревянные лежаки с матрасами были расставлены веером вокруг главного очага, обложенного со всех сторон большими камнями.

– Зачем вам понадобились все эти штуки? – спросил Пиб, показывая на аккуратно поставленные друг на друга ящики с электроприборами.

В этих пещерах электричество, естественно, отсутствовало, однако и на территории всей остальной Европы пользоваться этими приборами было почти невозможно из-за бомбардировок, приводивших к постоянным обрывам сети.

– Ждать конец войны, чтобы перепродать, – объяснила Дориана.

Подозвав к себе своих, она выбрала двух мальчишек лет десяти, потом обернулась к Стеф и Пибу.

– Виорель и Роман отвести вас к проход в бункер. Другие остаться здесь со мной. Давать теперь тысячу евро.

Ее тон и манеры не допускали никаких возражений. Стеф вынула из кармана и отдала деньги, которые она тщательно пересчитала.

– Почему ты не проводишь нас сама? – спросил Пиб.

Держа в руках пачку банкнот, Дориана широким жестом обвела свою банду.

– Я за них отвечать. Никогда их не бросать. Виорель и Роман знать проход. Удачи вам.

Голос ее вдруг задрожал и стоном раненой птицы отозвался под сводами пещеры. Стеф с улыбкой склонила голову.

– Спасибо. И вам тоже удачи.

По знаку Дорианы два мальчика подошли к округлому входу в галерею, четко выделявшемуся в стене пещеры. Подрагивающие лучи их фонариков разрезали темноту.

34

Он слушал инспекторов рассеянно. Совещание проходило, как всегда, в понедельник на рассвете, в одном из кабинетов четвертого подземного уровня, мрачной и плохо освещенной комнате, единственным украшением которой был официальный портрет архангела Михаила, выцветшая фотография под треснувшим и запыленным стеклом, воплощение божественной мудрости с белоснежной бородой и седыми волосами, с блестящими голубыми глазами, взгляд которых, казалось, проникал в душу.

Вот уже семь лет он входил в самый тесный круг приближенных вождя или пастыря Европы, состоявший из восемнадцати человек – шести серафимов, шести херувимов и шести престолов.

В пятьдесят три года он был самым молодым членом правительства легионеров Европы, единственным, кто сохранял пока иссиня-черный цвет бороды и волос. Своим возвышением – которое считали стремительным и даже молниеносным – он был обязан спецслужбам, внедрившимся в бункер. Все его соперники были тем или иным способом устранены. Здесь и речи не могло быть об одном из тех чудес, которыми питалась легенда об архангеле Михаиле. Это была программа, тщательно составленный план. По причине, пока еще ему неведомой, теневые руководители избрали его в качестве преемника самого могущественного и самого загадочного человека Европы. Знатоки Каббалы, к числу коих он некогда причислял и себя, утверждали, что замена статуса престола на статус архангела означает регресс, переход из высшего клира в низший, падение; теневые руководители возражали на это, что коллективное бессознательное отдает предпочтение эмблематической фигуре архангела в разных его ипостасях: архангела Михаила, побеждающего дракона, архангела Гавриила, возвещающего благую весть Марии (его роль в откровении Магомету о Коране умалчивалась), архангела Рафаила, уводящего юного Товия в страну мидян; Каббала обращалась к избранным, теневые руководители манипулировали толпой простых смертных.

Шестнадцать инспекторов приглушенными голосами сообщали о привычных ужасах. Моральный дух войск хуже некуда, постоянный рост числа самоубийств, безумие офицеров, обглоданные крысами трупы, затопленные траншеи, дизентерия, повальные эпидемии, солдаты, умирающие на соломе, нехватка продовольствия, медикаментов, боеприпасов, обмундирования, обуви, плохо отапливаемые нездоровые бараки, мятежи, дезертирство, возрастающие трудности с формированием расстрельных команд, удручающая и закономерная картина фронта, обессиленного годами бездействия, от северного фланга у Гданьского залива до южного, в дельте Дуная, между Украиной и Румынией. Ответить им было нечего. Время от времени он со значительным видом качал головой, но мысли его были заняты другим. Все эти рапорты пойдут в архив, и никому не придет в голову заглядывать в них. Душевное состояние солдат на Восточном фронте совершенно не волновало шестерых престолов, входивших в круг приближенных архангела Михаила и составлявших генеральный штаб европейских армий. Согласно рекомендациям своих военных советников, они создали непреодолимый барьер для исламистов, избрав вариант войны на истощение, из которой – с Божьей помощью – непременно выйдут победителями. Они никогда не откажутся от стратегии, одобренной архангелом Михаилом лично, даже если такая война будет ежегодно уносить сотни тысяч жизней, вытягивая из Европы ее самую молодую, самую сильную кровь.

Инспекторы даже не пытались скрыть своих симпатий к фронтовикам. Скоро ему – или его преемнику – придется отправить их под трибунал за измену и заменить людьми, чье сердце еще не размягчилось от ежедневного созерцания бедствий и мук. А ведь это были высшие офицеры, в принципе не способные к состраданию. На мгновение он оторвался от своих размышлений, чтобы приглядеться к ним. На их лицах, едва различимых в тусклом свете ламп, отражалась громадная усталость, старившая их лет на сорок. Никому из них, видимо, не было еще и тридцати, а походили они на тяжелобольных, хуже, на живых мертвецов. Некоторые надеялись обрести славу на полях сражений, но на долю им выпала монотонная рутина поездок на фронт и обратно в бункер, скука ожидания в коридорах и офисах, ощущение бесполезности, усиленного равнодушием, и – это следовало признать – некомпетентность руководства. Они полагали, что войны ведутся из благородных побуждений, но обнаружили, что герои никому не нужны, что доминирует безличная масса, пушечное мясо, которым никто не дорожит, – семь миллионов погибших согласно официальным сводкам, более двадцати миллионов по реальной статистике генерального штаба. Зачем быть искусным стратегом, если можно черпать из резервуара в полмиллиарда человек? Слава Богу, европейские женщины, некогда уклонившиеся с правильного пути в счастье бесплодия, теперь рожали по пять-шесть ребятишек. Великая Нация, несомненно, исходила из тех же соображений – и располагала резервуаром в миллиард двести миллионов правоверных, – но в бункере Пиатры считали, что мусульмане, отличаясь природным непостоянством, устанут от войны быстрее, чем их христианские противники.

Ему не терпелось избавиться от инспекторов, от тошнотворной гнили, которую извергали их глотки. После собрания ему предстояла чрезвычайно важная встреча. Глава теневых руководителей, его тайный партнер, дал понять, что настал час приступить к осуществлению последнего этапа задуманного ими плана. Он сможет наконец пожать плоды десятилетнего терпения, притворства и бдительности, без которых в окружении архангела Михаила было не выжить. Все эти годы он передавал своим покровителям сведения о еженедельных собраниях восемнадцати членов кружка и принятых там решениях, которые в принципе считались секретными, содержание частных бесед, язвительные выпады и тайные помыслы своих коллег – все, вплоть до самых банальных мелочей. Сотрудничайте с нами со всей искренностью, сказал ему глава теневых руководителей, и мы обязуемся сделать из вас нового архангела Европы, имя выбирайте сами. Он спросил, почему Пентагон не попросит у архангела Михаила разрешения прямо присутствовать на совещаниях кружка. Собеседник ответил с самой широченной из своих англо-американских улыбок, английский папа, американская мама, что этот «румынский дьявол» уже раз сто отклонял подобные просьбы и сделал все, чтобы в зал заседаний нельзя было поставить даже крохотный жучок, словом, становилось ясно, что создание вышло из-под контроля создателей, которые решили в более или менее отдаленной перспективе заменить его созданием чуть более… склонным к сотрудничеству.

Он склонен к сотрудничеству. Что не означает слепого послушания. И он отнюдь не «румынский дьявол», а франко-серб, усыновленный в Венгрии. С пятнадцати до двадцати восьми лет торговал оружием, в тридцать один вступил в румынский легион, после первых атак исламистов, после контрнаступления архангела Михаила был наконец допущен в круг высших офицеров. Оппортунист и приспособленец, он сумел пробить себе дорогу в густых и опасных джунглях ангельской иерархии, опираясь сначала на малочисленную и влиятельную группу знатоков Каббалы, затем став секретарем одного из приближенных архангела Михаила. Подобно всем своим собратьям, он взял псевдоним, когда был возведен в престолы. Просто ткнул пальцем в карту Европы и попал на город Ла Валетта, столицу острова Мальта. С тех пор он жил в атмосфере подозрительности, граничившей с паранойей. Его быстрое восхождение – в реальности нисхождение, ибо в бункере не поднимались по ступеням иерархической лестницы, а опускались с одного подземного уровня на другой, уходили в глубину – породило множество завистников. В легионе не гнушались ничем, чтобы проникнуть в святая святых, в круг приближенных. Яд, кинжал, увечье, похищение, донос, предательство – в альковах и кулуарах этого безжалостного улья кипели сражения, столь же грязные и опасные, как бои в грязи в тумане на Восточном фронте. Он избежал бесчисленных ловушек благодаря чрезвычайно развитому инстинкту самосохранения, а также благодаря эффективной помощи тайных покровителей.

Инспекторов он отпустил, бросив на прощание несколько самых банальных слов. Они выходили один за другим, передавая ему письменные рапорты и кланяясь с удручающим равнодушием, лишенным всякой преданности. Разумеется, их поведение изменится, когда он займет высший пост, ведь на архангела Михаила они всегда взирали с почтительным страхом. Последний из них, проводивший инспекцию молдавских окопов, на какой-то миг задержался и не сразу вручил ему свой рапорт.

– Что-нибудь еще, инспектор?

В темных глазах офицера сверкнула ярость.

– Зачем нужны эти проклятые рапорты, Ваша Милость?

Он не сразу привык к этому обращению, установленному для руководителей высшего ранга. Пришлось освоить также Вашу Светлость и Ваше Сиятельство, предназначенные для верховного лидера Европы. Будучи знатоком Каббалы, он постарается приспособить ангельскую иерархию к коллективному бессознательному европейцев.

– Эти проклятые рапорты, как вы изволили выразиться, нужны для того, чтобы информировать нас о состоянии наших войск, – ответил он спокойно.

– Я больше трех лет вхожу в состав инспекторов, и все эти три года я сообщаю о бедственном положении солдат на фронте, но ничего не изменилось. Ничего не изменилось.

Несчастный безумец, неужели ты забыл, что говоришь с престолом из круга восемнадцати, неужели ты не понимаешь, что подписываешь себе смертный приговор?

– Не вам судить о решениях старших чинов иерархии, инспектор.

– Каких решениях?

Он встал и твердо выдержал горящий взгляд собеседника.

– У меня нет ни времени, ни желания обсуждать их с вами. Как мне говорили, вы женаты и у вас есть ребенок?

– При чем тут это?

Он оборвал инспектора, хлопнув ладонью по деревянному столу.

– При чем? Вы что, не хотите их увидеть?

Офицер побледнел, сжал челюсти и кулаки, словно готовясь броситься на своего руководителя, но сдержал себя, и только обильный пот выдавал, каких усилий ему это стоило.

– Быть может, вы умрете раньше меня, Ваша Милость, – ответил он дрожащим от ненависти голосом.

– Вы смеете угрожать мне?

– Я – нет, но всегда следует опасаться своих друзей, Ваша Милость.

Офицер бросил рапорт на стол, повернулся на каблуках и яростно устремился к выходу.

Он посмотрел на часы: до назначенной встречи оставалось десять минут. Он снова сел за стол и машинально положил последний рапорт на пачку других. Он сожалел, что не успел задержать офицера. Что тот имел в виду, говоря о недоверии к друзьям? Он отогнал эту мысль, нервно передернув плечами. Ни один инспектор не может знать, что происходит на самых нижних уровнях бункера. А вот за дерзость ему предстоит военный трибунал, где его приговорят к смерти. Нынешняя обстановка не благоприятствует тем, кто не смог совладать с нервами и тем или иным манером вышел из строя.

Англо-американец с двумя сотрудниками ожидал его в крохотном природном гроте, куда можно было добраться по старым вентиляционным трубам, в теории зацементированным. Они проделали небольшое отверстие в бронированной стене, чтобы встречаться в надежном и скрытом от всех месте, не покидая при этом гигантскую сферу бункера. Кроме них, никто не имел права проникать сюда. Комнаты и коридоры различных подземных уровней были напичканы подслушивающими устройствами и камерами наблюдения, и это было, наверное, единственное место, где можно было поговорить, не рискуя быть услышанным. Правда, приходилось мириться с грязью, влажностью и неописуемым запахом сточной ямы.

Англо-американец, пятидесятилетний человек с пепельными волосами, белыми ресницами и невыносимо светлыми глазами, встретил его с горькой складкой на губах, которую считал улыбкой. Двое других приветствовали его кивком: молодой человек с военной выправкой и бритым черепом, темноволосая женщина с жесткими чертами лица, затянутая в безупречный костюм. Лучи фонариков, казалось, вырезали их головы из скалы.

– Наше правительство попросило нас перейти к последнему этапу нашего плана, Ваша Милость, – без предисловий бросился в атаку англо-американец.