Текст книги "Остров душ"

Глава 25
Капитана, Куарту-Сант-Элена

Ева, Мара и Морено наслаждались солнцем, потягивая кофе в беседке с видом на оливковую рощу и розарий, за которыми Грация ухаживала с маниакальным рвением. Женщина из Ольястры мыла посуду в доме: когда две другие предложили ей помощь, она чуть не выгнала их, как будто их предложение ее оскорбило.

Ева собиралась заговорить, но Раис ее опередила:

– Морено, мы прочитали материалы дела. Оба. Я вчера передала их Кроче.

Баррали посмотрел на миланку. Та кивнула.

Ева впервые услышала, что Раис говорила абсолютно серьезно. Она встала и закрыла окно, словно хотела, чтобы то, о чем они говорили, оставалось внутри.

– Что думаете? – спросил Морено.

– Будем честными, – сказала Раис. – Мы не имеем ни малейшего представления, куда нам двигаться. Никто из нас никогда не видел ничего подобного.

– Тем лучше. У вас взгляд не замылился, а я слишком много времени провел внутри этого дела, десятки лет. Признаюсь, я уже стал слишком пристрастным.

– Думаю, Раис имела в виду, что нам совершенно не хватает специальных навыков. Понятно, что оба преступления следуют четкому ритуальному замыслу, но культовая семантика от меня совершенно ускользает.

– Вот поэтому я и здесь. Я изучаю и расследую эти смерти сорок лет, девочки. Я разговаривал с экспертами, профессорами университетов, антропологами и археологами. Я собрал столько материала, что… Не думаю, что это выше ваших возможностей, – наоборот. Я предоставлю вам все данные, которые собрал, и облегчу задачу во всех отношениях.

Женщины обменялись озадаченными взглядами.

– Послушай, Морено, почему бы тебе не рассказать, как все началось? – спросила Мара.

Полицейский встал и положил руку на одну из балок деревянной перголы[68]68
  Пергола – либо садовый галерейный навес, либо тип беседки, когда ее облик частично наследует формам подобного навеса.


[Закрыть], увитой плющом.

– Хорошо, – сказал он через несколько секунд, повернувшись к инспекторам. – Но сначала мне нужно выпить чего-нибудь покрепче. Прошло сорок лет, но у меня от этой истории до сих пор мурашки по коже.

Глава 26
Капитана, Куарту-Сант-Элена

– Впервые я столкнулся с этим делом ровно через день после того, как нашли первую девушку, – третьего ноября семьдесят пятого года. Мне было двадцать три. Молодой паренек еще, в общем-то. Я работал в управлении Нуоро. В то время местных полицейских было немного: политика министерства заключалась в том, чтобы отсылать агентов подальше с родных земель, особенно с юга, а я был одним из немногих счастливчиков, оставшихся дома.

Морено сделал паузу, чтобы сделать небольшой глоток бренди, предлагая бутылку женщинам. Обе отказались.

– Дело было официально открыто карабинерами. Их позвали местные пастухи. Жертва была найдена у священного источника Су Темпиесу в сельской местности Оруне, в районе Нуоро, в центральной части Сардинии. Место поклонения, построенное в эпоху нурагов.

Миланка открыла материалы дела и кивнула, глядя на карту острова.

– Немного дальше кладбища Оруне шла дорога, которая в то время еще не была полностью заасфальтирована, и примерно через пять километров она приводила к священному храму. Он был посвящен культу воды и датируется бронзовым веком, ему более трех тысяч лет… Карабинеры были с континента, от первого до последнего. Я ничего не имею против этой категории полицейских, но, клянусь, они не блистали следовательской проницательностью.

Женщины улыбнулись.

– Конечно, их отправили в Оруне, в Барбаджу, в качестве наказания или чтобы избавиться от них. Однако с первых же допросов они поняли, что им нужен какой-нибудь абориген в качестве переводчика, и лучше, если он будет в форме, иначе есть риск, что местные жители над ними посмеются. Они позвонили в управление, и мой начальник, который, кстати, обращался со мной скорее как с пастухом, чем как с полицейским, отправил меня в рабство к sos carabineris.

– Невезуха, – прокомментировала Мара.

– Сначала я так не думал, поверьте мне. Это было мое первое убийство и первый женский труп, который я видел в своей жизни, и, судя по методам расследования, я думаю, что это было первое убийство и для моих хозяев, хотя они гордились тем, что являлись элитой. Я сразу понял, что это за люди, когда они назвали источник водопоем для лошадей.

Ева Кроче улыбнулась. Она читала, что Су Темпиесу был уникальным памятником в своем роде, единственным; более того, это был один из самых значительных и неповрежденных объектов наследия нурагической цивилизации. Священный источник граничил со стеной из сланца, с помощью которой нурагические архитекторы канализировали родниковую воду. На протяжении веков колодезный храм высотой около семи метров оставался скрытым из-за оползня. «Удивительно, как в те времена и в таком уединенном месте удалось создать такое», – подумала Ева, рассматривая фотографии археологических раскопок.

– Маршал Кантарутти умер около десяти лет назад. В то время он был только что назначен командиром, – продолжал Баррали. – С самого начала он отмахивался от всего этого, считая дело спором пастухов из-за женщины или из-за земельного надела. Девушку нашли в храме; ее тело было покрыто нестриженой овечьей шерстью, на спине были разрезы, изображающие пинтадеру, и маска, очень похожая на sa carazza ‘e boe карнавала Оттаны. Больше на ней ничего не было, ее руки были связаны проволокой за спиной. Она лежала ничком, как будто молилась. Сразу за храмом мы обнаружили следы пожара или каких-то пожаров. Земля почернела и все еще пахла пеплом.

– Что такое пинтадера? – спросила Ева.

– Археологи и антропологи считают, что это круглый терракотовый штамп, с помощью которого украшали еще сырой хлеб; короче говоря, своего рода клеймо. Им отпечатывался орнамент, преимущественно радиальный или спиральный. Пинтадеры тоже относятся к эпохе бронзы.

Баррали взял ручку и что-то нарисовал на салфетке, потом показал это женщинам.

– Вот, пожалуйста. Тот, что был на жертве, немного отличался от самых распространенных. Размер больше, форма радиальная. Спустя годы это навело меня на мысль, что оно представляло собой sa Arroda de Tempu, Колесо времени, что-то вроде нурагического лунного календаря, возможно, вдохновленного культом богини-матери. По мнению некоторых ученых, это своего рода магический лунный аналог кельтского календаря.

Ева, кивнув, спросила:

– Что об этом сказали карабинеры?

Баррали улыбнулся:

– Что убийца или убийцы, предположительно пастухи, заклеймили жертву. Такая же пинтадера, как и на спине девушки, была и в центре маски: там, где участники карнавала помещают солярную розетку, у жертвы был именно этот солярный или лунный знак. Зооморфная, а именно бычья маска из грушевого дерева была выполнена искусным мастером.

– Ты пытался переубедить их? – спросила Мара.

– Нет, не пытался. Они никогда раньше не видели эту маску и ничего не знали о традициях и культуре этих мест. Просто торопились поскорее закрыть дело, найдя первого попавшегося подозреваемого. И потом, вы должны понимать, что меня не очень-то принимали во внимание. Меня послали туда только как языкового посредника, и со мной обращались как с рабом. – Он остановился и рассмеялся про себя. – Извините, но мне пришла в голову фраза, которую я прочитал в книге о Бустьяну Сатте, великом поэте и юристе из Нуоро. Он говорил, что Сардиния – колония Рима. Здесь, в те дни, я чувствовал себя рабом sos carabineris, к которым обращался на «вы».

– Свидетели? – спросила Ева.

– Абсолютно ничего, – ответил Баррали. – Никто ничего не видел и не слышал в sa die de sos mortos.

– А судьи? – спросила Раис.

– Аппарат судей Нуоро в то время был парализован, потому что многие судьи с континента взяли отпуск по болезни, опасаясь за свою жизнь. Все потому, что какие-то бандиты напали на них с угрозами. Атмосфера была напряженная… Многим прокурорам – и прокурор Нуоро не был исключением – приходилось заниматься обработкой тысяч дел. В следственных отделах иногда даже нам, полицейским, было трудно найти кого-нибудь, с кем можно было бы решить что-то по следствию…

– Ну, не то чтобы что-то сильно изменилось с тех пор, – прокомментировала Раис. – И я говорю не только о Нуоро.

– Ага. Это были тяжелые времена, в том числе из-за терроризма – много людей похищали. Судья, который первоначально заведовал расследованием, считал, что девушку похитили, а семья не хотела или не могла платить выкуп, поэтому похитители убили ее таким варварским способом, чтобы послать сообщение.

– Почему ты сказал «первоначально»? – спросила Ева.

– Потому что через неделю доктор Джуттари добился перевода в Милан, в свой город. Через три месяца «Красные бригады»[69]69
  «Красные бригады» – леворадикальная вооруженная группировка, придерживавшаяся тактики городской партизанской войны.


[Закрыть] убили его…

– Черт подери… Его заменили?

– Не сразу. Пару недель на его место никого не присылали. Карабинеры продолжали действовать самостоятельно. Расследование велось cuda manera…

– Это что значит? – спросила Ева.

– Наспех, – перевела Раис. – Продолжай, Морено.

– Я провел большую часть допросов. Но местные жители не хотели со мной говорить. Все они были хорошими людьми, но ты должна понять, Кроче, что любой, кто носил форму, сардинскую или нет, в Барбадже не пользовался уважением. Омерта[70]70
  Омерта – кодекс молчания, круговая порука.


[Закрыть]. И со мной никто даже не хотел разговаривать. Тем более учитывая мой возраст – у меня не было никакого влияния.

– Но настоящая загадка заключалась в другом, верно? – сказала Кроче. Мужчина серьезно кивнул.

– Да. Личность потерпевшей. Не было никакой возможности узнать, кто она. Никто не приходил ее искать, никто не заявлял о ее пропаже, и никто в деревне или в соседних деревнях не узнал ее.

– Как такое возможно? – спросила Ева. – Сколько жителей было в Оруне?

– Меньше пяти тысяч.

– И никто из них никогда не видел девушку? Как это?

– Не знаю. Я задавал себе этот вопрос сорок один год и до сих пор не нашел правдоподобного ответа. Могу заверить вас, что мы обошли всех жителей, показывая фото девушки. Ничего. Журналист из Нуоро написал материал и по нашей просьбе составил обращение с фотографиями девушки. Никто не откликнулся.

– Bellu casinu[71]71
  Ну и дела (сард.).


[Закрыть]… – прокомментировала Раис.

– Это точно. Прежде всего на чиновничьем и административном уровне… Статья не возымела должного эффекта – наоборот, плохо отразилась на Кантарутти, ему начал дышать в затылок начальник провинции Нуоро. На него надавили, чтобы он закрыл дело и не выглядел дураком, над которым насмехается кучка пастухов.

– Мне почти жаль этого бедолагу, – сказала Мара.

– Не стоит. Маршал был unu fizz’e bagae[72]72
  Сукиным сыном (сард.).


[Закрыть]: он устроил облаву на пастухов и фермеров и представил десяток подозреваемых без малейших доказательств. Выбирал самые уродливые лица, по которым якобы тюрьма плачет: такова была его следственная тактика.

– Но это превышение полномочий…

– Обычная история для этих мест, Кроче, – сказала Раис. – Верно?

– К сожалению, да, – признал Баррали. – Прогресс, экономический бум и революции шестидесятых остановились на склонах Дженнардженту. При всем уважении к нашему краю, время в этих местах как будто не двигалось, а остановилось навсегда.

– И?..

– Десять человек в тюрьме, жертва, имя которой никому не известно, никаких свидетелей, непонятная ритуальная схема и стратегия Кантарутти, заключающаяся в том, чтобы дождаться, когда один из этих десяти устанет мариноваться и настучит на кого-нибудь, чтобы он смог закрыть дело с чистосердечным признанием.

– А местные жители? – недоверчиво спросила Ева.

– Они вели себя как ни в чем не бывало, – сказал Морено. – Барбаджа – это остров на острове, Ева. Царство в себе со своими законами и правилами жизни, отличными от любого другого региона Сардинии. Люди, которые не любят вмешиваться в дела, которые их лично не касаются.

– Тогда… ты должен был отпустить их, верно? – спросила Ева, листая материалы дела.

– Да. И это еще одна загадка той неприятной истории… Через три недели после обнаружения тела казармы карабинеров, проводивших расследование, подверглись поджогу.

– Однако, – сказала Мара.

– На это претендовали некоторые формирования местных террористов, которые в то время проводили акции против нарастающей милитаризации Сардинии. Основными целями были казармы армии и карабинеров.

– И как отреагировал этот Кантарутти? – спросила миланка.

– Выпустил жителей Оруно из своих лап, ушел на больничный и сидел дома, пока его через несколько месяцев не перевели в его любимый Фриули. Он был убежден, что местные бандиты заставят его заплатить за аресты пастухов.

– Достойно похвалы, не так ли? – сказала Раис.

– Возможно. Проблема в том, что казарменный архив и склад вещественных доказательств сгорели. От артефактов, найденных на месте преступления в Су Темпесу, осталась лишь горстка пепла.

– Дерьмо… Значит, ты думаешь, что между убийством и взрывом могла быть связь? – спросила Раис.

– Не знаю… Это не было установлено. Но уничтожение вещественных доказательств и неопознанное тело способствовали тому, что дело отправили в архив. После пожара жители Оруно больше не открывали нам двери, опасаясь, что даже простая болтовня с копами может создать им проблемы с бандитами или с теми, кто поджег казармы.

– А ты что думаешь по этому поводу? Думаешь, они знали, кто эта девушка? – спросила Раис.

– Возможно, я ошибаюсь, но инстинкт всегда говорил мне: нет.

– Значит, она могла быть не из их общины?

– Не знаю, Кроче. Повторяю: я не уверен, но что-то мне подсказывает, что так оно и было. Девушка не местная.

– Тогда зачем ее так убивать?

– Это вопрос на миллион долларов, Раис, – сказал Баррали. – Я был двадцатитрехлетним юношей без опыта, а Кантарутти и другие не только вели себя так, как будто их все это не волнует, но, наоборот, еще больше все усложняли, нажив себе врагов в общине, в которой и так правил закон омерты. Кроме того, ни судебные органы, ни кто-либо еще не занимался всерьез делом этой девушки. Всех волновало другое.

– Отпечатки пальцев? – спросила Ева.

– Карабинеры и те, кто нашел тело, сходили с ума, чтобы найти хоть что-то. Те немногие улики, которые нам удалось связать с нашим делом, ни к чему не привели. Мы, конечно, взяли и отпечатки девушки, но это была пустая трата времени.

– Что показало вскрытие? – спросила Ева.

– Девушке было от восемнадцати до девятнадцати лет. Причина смерти: обескровливание от глубокого разреза яремной вены. Лезвие не менее десяти сантиметров в длину. Чистый, профессиональный разрез.

– И, я полагаю, это подтверждало тезис, что убийца был пастухом, – сказала Раис. – Кто-то, кто привык забивать коз и свиней.

– Точно.

– Преддверие храма было основным или второстепенным местом преступления?

– Основным. Судя по крови на камне, судебно-медицинский эксперт сделал вывод, что девушка была убита там около полуночи.

– Значит, ее не переносили… Как ты думаешь, это дело рук одного человека или нескольких? – спросила Ева.

– Я всегда думал, что это один человек. Место было довольно уединенным, поэтому он смог спокойно инсценировать ритуал и обставить место преступления, как говорят сегодня криминалисты, затратив столько времени, сколько ему было нужно.

– Разрезы на спине? – продолжила Раис.

– После смерти, – сказал Баррали.

– Значит, жертву не пытали, – заключила Кроче.

– Судя по заключению судебно-медицинского эксперта, похоже, что нет. Преступление, несомненно, было жестоким, но садистская составляющая почти полностью отсутствовала.

– Признаки сексуального насилия?

– Никаких. Девушка была девственницей… Единственными признаками физического насилия были растертые раны на запястьях – скорее всего, сначала пеньковая веревка, а потом проволока. Вскрытие больше ничего не выявило.

– Токсикологические анализы? – спросила Раис.

– Они были предоставлены более чем через месяц из-за множества бюрократических неурядиц и задержек в лаборатории. Честно говоря, я всегда боялся, что они вообще не наши. Но образцы крови были чистыми: она не была отравлена или под наркотиками.

Ева и Раис переглянулись, полные беспокойства: работа в отделе нераскрытых преступлений в большинстве случаев означала работу с делами, которые было трудно раскрыть из-за того, что прошло много времени, исчезли свидетели и следователи, многие за эти годы успели умереть… и из-за разложения вещественных доказательств. Это убийство было омрачено тайнами, которые за десятилетия стали еще более недоступными. Поэтому было немыслимо полагаться на криминалистику, чтобы расследовать дело.

– Когда дело закрыли, что ты сделал? – спросила Ева.

– Я пытался оказать давление и потребовать дополнительных расследований.

– Тебе разрешили?

Морено Баррали язвительно улыбнулся и покачал головой:

– Нет, они перевели меня в Кальяри в наказание за то, что я осмелился диктовать моему начальнику, как работать.

Повисла зловещая тишина.

– Итак, давайте разбираться: расследование закрыто, тебя отправили в Кальяри, все умывают руки, а убийца-психопат остается на свободе? – недоверчиво сказала Раис.

– Убийца не является или не был психопатом, – сказала Ева.

– Прошу прощения?

– Подумай сама: каков классический клинический профиль психопата? – Ева спросила напарницу, прежде чем ответить самой себе: – Субъект-манипулятор, жаждущий внимания, самовлюбленный, патологический лжец, тщеславный, без совести, без сочувствия, тот, кому быстро становится скучно, обаятельный, интуитивный, который оказывается предателем, когда ему мешают, который страдает импульсивностью и имеет хищнические инстинкты…

– Эй, ты прям моего бывшего описываешь, – сказала Раис, чтобы снизить градус напряжения.

– Дурочка… Из картины, описанной Морено, и из элементов, присутствовавших на месте преступления, я не вывожу ничего, что заставляет меня думать о таком человеке, – сказала Кроче. – Здесь мы, безусловно, имеем дело с организованным убийцей, холодным и расчетливым, но личность его почти полностью оторвана от убийства. Он следует четкому ритуалу, маниакально придерживается его. К тому же, если здесь не имеется других смыслов, тот факт, что он накрыл жертву овчиной, кажется чуть ли не признаком сочувствия, заботы. Знак человечности, совершенно не связанный с психопатическим типом, не так ли?

– Я согласен с Евой, – сказал Баррали. – Он, безусловно, bestia de sàmbene frittu[73]73
  Хладнокровное чудовище (сард.).


[Закрыть], но я не думаю, что он действует под влиянием хищнического инстинкта или сексуального импульса.

– Мы знаем, как он убил, но не знаем почему, и причину можно установить, только расшифровав тотемный аспект ритуала, который он совершил, – продолжила Ева.

– А простыми словами? – сказала Раис, раздраженная профессорским тоном коллеги.

– Чтобы поймать такого убийцу, нужно не понимать, как он думает, а узнать, во что верит… Ты долго изучал дело, Морено.

– О да.

– Что означают эти маска, пинтадера, священный элемент в виде нурагического источника?

Морено ощутил головокружительное чувство неотвратимости. Он знал, что его коллеги стоят на краю пропасти; как только они сделают еще один шаг, расследование поглотит их, как это случилось с ним. В эту секунду они еще могли спастись, и это налагало на него огромную ответственность.

– Вы действительно хотите продолжать? – спросил он их. Обе кивнули, переполненные любопытством.

– Хорошо, – сказал полицейский. – Но я не хочу обсуждать это здесь. Грация запретила мне приносить эту неприятную историю домой… Давайте сядем в машину и проедем несколько километров. У меня есть место, где мы можем поговорить о деле более спокойно.

Две женщины обменялись растерянными взглядами, но все же решили ехать с ним.

Глава 27
Ис Морториус, Куарту-Сант-Элена

Из района Капитана через несколько минут трое добрались до места под названием Ис Морториус. Они ехали по дороге 17 на машине Мары в направлении Вилласимиус.

– Ис Морториус… и число cемнадцать[74]74
  Число 17 (и особенно пятница, 17-е) считается в Италии несчастливым; согласно самой популярной версии, это так, потому что из латинского варианта написания «XVII» можно составить слово «VIXI», что на латыни значит «я прожил», т. е. умер.


[Закрыть]. Ты не мог выбрать более подходящего места, а, Морено? – сказала Раис, припарковав «Альфу» возле домов, стоящих на скалистом холме, в окружении опунций и сухих кустарников, в нескольких шагах от берега; дома, выветренные солью и сыростью, казались предоставленными самим себе. Это место было призрачным даже средь бела дня.

– Почему такое мрачное имя, Морториус? – спросила Ева. – Что это значит? «Похороны»[75]75
  Mortorio (ит.).


[Закрыть]?

– Или «мертвые», «погребение», – добавила Мара.

– Некоторые говорят, что место так названо, поскольку дорога проходила близко к обрыву и была очень опасной, особенно ночью, так как не было освещения, – пояснил мужчина. – Многие теряли управление и падали прямо в море. Отсюда и название.

– Заберите меня отсюда, – тихо прокомментировала Раис за спиной мужчины, заставив улыбнуться напарницу.

Оказавшись внутри небольшого дома, женщины-полицейские словно замерли. Стены были увешаны репродукциями масок, фотографиями трупов, в том числе увеличенными, картами Сардинии, изображениями священных колодцев, нурагов и других археологических памятников, рисунками жертв, преклонивших колени перед священными колодцами и пещерами; в одном углу стоял большой металлический шкаф с папками и стопкой старых газет. В глубине комнаты возвышалась реплика мамутоне в натуральную величину: манекен достигал около двух метров в высоту и, казалось, мог ожить в любой момент. Количество материала, скопившегося повсюду, сделало эту среду еще более тесной.

Когда Морено закрыл за собой дверь, женщины подпрыгнули.

– Тут только эта комната, кухонька и ванная. Это был своего рода гараж или небольшой сарай. Его наверняка использовали для хранения лодок и рыболовных снастей, учитывая близость к побережью. Я купил его около тридцати лет назад за гроши. Вам нравится? – иронично спросил он.

Кроче и Раис ничего не ответили, сбитые с толку, увидев ужасающие материалы, висящие на стенах, и стол в центре комнаты, заваленный книгами по некромантии, черной магии, археологии, университетскими учебниками по антропологии и криминологии. Также на столе стоял компьютер, принтер и ксерокопии старых файлов дела. Это место отражало степень одержимости, которая поддерживала в Баррали жизнь.

– Извините за беспорядок, – продолжил полицейский. – Вы первые, кого я сюда привел.

– Вот так комплимент, Морено, – сказала Ева, рассмешив Мару. Но это был нервный смех человека, который не может противостоять первобытному ужасу.

«Как он все эти годы жил внутри такого кошмара? – подумала Ева, уверенная, что ее напарница задает себе тот же вопрос. – Я бы сошла с ума».

– Морено, я догадывалась, что ты не совсем здоров, но это… – сказала Раис, указывая на черепа козлов, по-видимому, настоящие, висящие на стенах, рядом с рогами муфлонов и других животных и короной из сухих листьев. – Серьезно, это тянет на сумасшедший дом.

Баррали даже не слушал ее. Он включил кофемашину и приготовил три кофе, пока женщины-полицейские оглядывались, разрываясь между отвращением и жутким любопытством.

– После того, как меня отправили в Кальяри, я продолжал расследование дела самостоятельно, на свои средства, без привлечения начальства. Урока в Нуоро мне было достаточно, – продолжал Морено так, словно и не прерывал свой рассказ. Он передал кофе двум женщинам и сел, а за ним последовали его коллеги. – В отличие от карабинеров, мне было ясно, что это убийство имело религиозное, сакральное значение. Но, помимо маски и места поклонения, которое представлял собой священный источник, я ничего не понимал в антураже, поэтому начал изучать этот вопрос. – Он взял из папки несколько фотографий и передал их инспекторам: на них были изображены маски и персонажи островного карнавала. – Что первым пришло тебе на ум, когда ты взялась за это дело, Ева? – спросил он.

– Ну, я совершенно незнакома с сардинским этнорелигиозным контекстом, но при первом обзоре двух убийств мне кажется, что мы имеем дело с мессианскими обрядами, но явно языческого происхождения… Кажется, жертва метафорически воплощает возврат к созидательной и разрушительной энергии природы. Архаичное, почти анимистическое верование.

Баррали кивнул, пораженный.

– А ты что думаешь, Раис?

– Ну, ясно, что овчина, маска, радиальное клеймо – это выражения сельскохозяйственной символики, и они во многом напоминают мне обряды карнавала в Барбадже, – сказала Мара. – Кровь… она как бы оплодотворяет землю, правильно?

– Точно. Я тоже быстро понял, что убийство в храме Су Темпиесу связано с ритуалами древних цивилизаций Средиземноморья. Эта земля до сих пор пропитана святостью и веками считалась одним из важнейших духовных центров древности. На протяжении веков на острове смешивались этнические группы, божества, обряды, обычаи и ритуалы, но чувство священного все еще глубоко коренится в крестьянских общинах, особенно в более сельских и отдаленных районах. Хотя я тоже вырос в тех краях, это все мне как-то чуждо.

– А представь, каково мне, – сказала Ева.

Баррали улыбнулся и продолжил рассказ:

– По словам антрополога, с которым я связался, убийство представляло собой человеческое жертвоприношение, подобное тем, которые совершались в древние времена в честь Диониса, бога растительности, который возрождается каждый год весной, пробуждая землю, и которого нужно задобрить для получения обильных дождей и урожая.

– Но разве Дионис не был греческим божеством? Какое это имеет отношение к Сардинии? – спросила Мара.

– Его культ проник на остров с греческими миграциями. Но, пожалуй, лучше сделать шаг назад… Ева, что ты знаешь о нурагической цивилизации?

– Мало, если не считать того, что она одна из старейших в Средиземноморском бассейне.

– Если коротко, то она развивалась на Сардинии между вторым и первым тысячелетием до нашей эры, в эпоху бронзы. На самом деле донурагический период – тот, который интересует нас больше всего, – включает в себя огромные временные рамки. В тот период донурагические сардинцы, которых археологи связывают с культурой Оциери, исповедовали особую анимистическую религию, пришедшую, вероятно, с Кикладских островов. Они поклонялись солнцу и быку, символам мужской силы, а также луне и Средиземноморской Матери, олицетворявшей женское плодородие.

– Богине-Матери? – спросила Раис.

– Точно. Даже на Сардинии, как во всей в Европе того периода или на Ближнем Востоке, теперь подтверждено существование культа Богини-Матери, уходящего своими корнями в палеолит и распространявшегося на протяжении всего неолита. Первоначально эта Мать представляла исконную божественность, единственную, кто хранил тайну жизни. Духовную сущность, способную, с одной стороны, смягчить травмирующее событие смерти, а с другой – обеспечить жизнь после смерти. Считалось, что она родилась путем партеногенеза[76]76
  Партеногенез – в биологии: размножение, при котором не происходит оплодотворение яйцеклетки.


[Закрыть], а значит, без посредничества мужского элемента, который…

– Эй, остановись на секунду, я уже потерялась, – растерянно призналась Раис. – Это повторное рассмотрение дела об убийстве или университетский экзамен по антропологии? Успокойся, Морено, и говори на нормальном языке.

– Извини… Скажем так: эта фигура представляла собой женское божество – покровительницу умерших, а значит, потустороннего мира, и воплощала религиозный идеал, восходящий к богиням-матерям Киклад и Крита, с которыми были связаны три очень важных понятия: жизнь, смерть и возрождение. Так лучше?

– Пока да… И вернемся к делу: при чем здесь, черт возьми, Дионис? – нетерпеливо рявкнула Мара.

– Со временем Богиня-Мать была заменена мужскими фигурами, которые лучше представляли мужскую функцию в изменившихся социальных структурах этих народов… Вы знаете, что такое тавропротомы?

– Бычьи рога, – ответила Ева.

– Именно. Бык является наиболее распространенным животным в сардинском неолитическом искусстве и религии, прежде всего благодаря протомам, найденным в домус-де-янас[77]77
  Домус-де-янас – вид сардинских скальных гробниц донурагических культур.


[Закрыть], на некоторых менгирах, в пещерах и подземных гробницах и так далее. А речь идет о четырех тысячах лет до нашей эры, то есть о времени задолго до прихода на остров культа Диониса.

– Все это, конечно, очень интересно, но…

– Я постараюсь быть кратким, Мара. Эта Богиня-Мать, представленная в основном луной, с течением времени все чаще считалась сосуществующей с другой энергией, очень важной для земледельческих общин: с солнцем, которое отождествлялось с быком, животным, настолько священным для протосардинцев, что оно почти представляло собой в их глазах союз между человеческой и божественной природой.

– В смысле? – нетерпеливо спросила Раис.

– Характеристики сардинского карнавала прямо ведут к культу Быка, практикуемому с эпохи неолита во всех обществах древнего Средиземноморья. Бык был символом жизненной силы и плодородия. Однако это не помешало ему стать жертвой в честь Богини. Обряд имел апотропическую[78]78
  Апотропическая магия – комплекс обрядов по отгону злых сил.


[Закрыть] функцию. Он практиковался для защиты от злых духов и ради плодородия… Дионис был богом растительности и плодородия, как мы уже говорили, и он умирал и возрождался каждый год, как и природа. Как вы думаете, каким животным он был представлен?

– Перестань строить из себя всезнайку и закругляйся, – настаивала Раис.

– Не обращай на нее внимания, Ева. Она соображает быстрее тебя и меня, поверь мне… Итак, я говорил, что во время празднеств в его честь в Элевсине, в Древней Греции, жертву заживо разрывали на куски, чтобы напомнить о гибели бога – согласно греческой мифологии, Диониса заживо пожирали титаны – в обряде, инсценировавшем его воскрешение. Он был жестоким и кровожадным богом, превратившимся с годами в бога опьянения и экстаза. Его последователи верили в жизнь после смерти и жаждали выйти из своего тела и стать одержимыми им. Они делали это с помощью танца, музыки, секса, вина и…

– Кровавых жертв, – опередила его Кроче.

– Именно так. Подобно дионисийским обрядам, сардинские карнавалы, праздники с сильным племенным колоритом, прославляют жертву. Само название карнавала на Сардинии, carrasegare или carresecare, напоминает о жертвоприношении, потому что carre ‘e segare означает «живая плоть, которую нужно разделить».

Ева Кроче бросила пытливый взгляд на коллегу; та незаметно кивнула, подтверждая слова Морено.

– Философ Гераклит утверждал, что Дионис и Аид, царь подземного царства, – одно и то же божество, удвоенное и разделенное. Практически то же самое Геродот говорил о Дионисе и Осирисе. Но всем его немая и дикая сила представлялась быком. На Сардинии его стали называть по имени Маймоне, отождествляя с богом дождя.

– Но зачем ему человеческая жертва? – спросила Раис.

– Обряд предполагает принесение жертвы божеству, чтобы вступить с ним в контакт. Кровь жертвы – это то, что устанавливает контакт. Если нет крови, нет контакта со священным, с божественным.

– Значит, здесь, на острове, в древности приносили людей в жертву? – удивленно спросила Ева.