Текст книги "Остров душ"

Глава 33
Проспект Виктора Эммануила II,Кальяри

Мара повела ее выпить в «Старую площадь», паб в идеальном ирландском стиле, который стал новым центром ночной жизни Кальяри с тех пор, как мэр сделал улицу пешеходной, как рассказала Раис. Место было заполнено молодежью, многие собирались посмотреть футбольный матч на телевизионных экранах. Воздух был густым от алкогольного выхлопа и дымного запаха жареного мяса, которым славилась «Старая площадь». На заднем плане играл блюз «Яркие огни» Гэри Кларка-младшего[82]82
  Гэри Ли Кларк-младший (р. 1984) – современный музыкант, совмещающий блюз-рок с хип-хопом.


[Закрыть].

– Здесь слишком многолюдно, давай спустимся вниз, – сказала Раис, повысив голос, чтобы ее было слышно.

Они прошли мимо пивной и проскользнули по каменным ступеням.

– Ого, мы как будто в церкви… – сказала Ева, любуясь крестовыми сводами. Тут атмосфера была намного спокойнее, почти приглушенной. Это было похоже на клуб внутри клуба.

– Стены тринадцатого века, – сказала Раис, ведя ее к столу в конце комнаты, окутанному исключительной аурой. – Это место было частью древнего монастыря Сан-Франческо-ди-Стампаче. Красиво, да?

– Да. Как путешествие во времени.

– Это чувство ты будешь часто испытывать здесь… Пива?

– Да будет пиво.

– Тебе нравится «Гиннесс»?

Ева подняла бровь.

– «Гиннесс»? Я наполовину ирландка, Раис. Конечно нравится, но тебе?.. Я думала, ты пьешь только «Ихнусу»[83]83
  «Ихнуса» – марка сардинского пива, варящегося близ Кальяри.


[Закрыть].

– Стереотипы, все это стереотипы… – сказала Мара, качая головой.

– Забудь. Просто я все еще в долгу перед тобой за шутку о цвете моего лица.

– Кстати, я заказала тебе на завтра солнечные ванны…

– Да пошла ты, – сказала Ева, улыбаясь.

Через несколько минут официант принес две пинты темного ирландского пива и картофель фри.

Расслабившись, полицейские чокнулись.

– Мы сегодня немало намотали, да? – сказала Кроче.

– И это еще ничего. Думаю, придется ноги стереть, учитывая, что нам еще работать над старыми материалами.

– Боже мой… Значит, мне придется мириться со всем этим нытьем на сардском, которое ты слушаешь?

– Я тебе обещаю: если ты еще раз назовешь это нытьем, арестую. Это же поэзия чистой воды.

– Ну, если ты настаиваешь…

– Настоящее нытье – эти ваши песнопения с арфой, волынкой, флейтой и скрипкой; от них всего за несколько секунд можно покончить жизнь самоубийством.

Ева потрогала свой пирсинг средним пальцем, и ее коллега улыбнулась в ответ.

Несколько секунд они пили молча, наблюдая за посетителями в зале, не чувствуя необходимости разговаривать друг с другом. Это было не смущенное молчание, а молчание двух людей, которые начинают понимать друг друга и выражать свои мысли даже взглядом. Навык, который им нужно было развивать и оттачивать, чтобы работать в паре.

– Ну и что ты думаешь? – в итоге спросила Раис.

– Ты говоришь о Морено?

– Нет, о Папе Римском, – кисло возразила Мара.

Ева сделала вид, что не услышала, и спросила ее:

– Знаешь, что такое когнитивное искажение?

– Болезнь?

– Нет-нет… Это своего рода предвзятость оценки, вызванная предубеждением.

– Что-то типа туннельного мышления?[84]84
  Туннельное мышление – негибкое, безальтернативное, узконаправленное мышление (по аналогии с туннельным зрением, при котором теряется возможность полноценного обзора).


[Закрыть]

Кроче кивнула, все более и более убеждаясь, что Раис гораздо умнее, чем казалась; этот ворчливый вид, диалект и шутки были словно позой, маской, чтобы скрыть дьявольскую ясность ума и заставить собеседника ослабить бдительность, дав себе стратегическое преимущество.

– Именно. Это убеждение – чаще всего не абсолютное, – выработанное на основе не слишком объективной интерпретации имеющихся у тебя свидетельств, которое поэтому вызывает своего рода искажение реальности, изначально неправильное суждение, потому что оно выработано на основе туннельного мышления. Понимаешь, к чему я?

– Конечно. Морено начал рассматривать механику убийства априори как ритуал, и это обусловило все последующие рассуждения… У меня тоже было такое, а это очень часто случается с детективами. Но то, что он говорит, имеет смысл.

– Это правда. Но даже тезисы о том, что Джим Моррисон все еще жив и инсценировал свою смерть или что американцы никогда не были на Луне, если к ним присмотреться, через некоторое время кажутся правдоподобными.

– Ну, не перегибай…

– Хорошо, но ты же не будешь утверждать, что он не одержим этим делом, – сказала миланка.

– В этом нет никаких сомнений, я тоже в этом убеждена… А что ты скажешь по поводу того, что случилось в машине?

На обратном пути, когда его везли домой, Мара спросила Баррали, почему он двумя днями ранее сказал ей, что уверен, что следующей жертвой станет Долорес. Полицейский повел себя, как будто не помнил этих слов; он начал запинаться и дрожать, словно охваченный приступом тревоги, и Ева вмешалась, пытаясь успокоить его, сказав, что Мара почти наверняка ошибается.

– Ты уверена, что он тебе это говорил? – спросила Кроче.

– Клянусь головой моей дочери. Я решила дать ему шанс именно потому, что он был убежден, что есть риск, что девушка станет следующей жертвой.

– Он мог солгать специально, чтобы убедить тебя, – предположила Ева.

– Мог… Но если да, то его номинируют на «Оскар», потому что, когда он со мной разговаривал, это звучало чертовски серьезно.

Мара сделала большой глоток «Гиннесса», как будто алкоголь должен был придать ей сил.

– Я думаю, что болезнь начала затуманивать его разум.

Кроче кивнула: у нее было такое же чувство.

– Не пойми меня неправильно: он хороший человек, и я люблю его. Но если бы меня попросили пожертвовать своей карьерой из-за его теории… Представь, как мы идем к судье и рассказываем, что Богиня-Мать когда-то была быком, что маска быка представляет собой погружение в изначальный хаос и возвращение к природе и что в день мертвых души возвращаются на землю во главе с Дионисом и Маймоне?

Ева не ответила.

– Вот… Нас обоих заперли бы в психушке, – продолжила Раис.

– Сегодня я его спокойно выслушала, потому что мне было его жалко, но внутри спросила себя: неужели он верит в эту чушь?

– Факт остается фактом: эти две девушки мертвы, и никто никогда не приходил забрать их тела, – отметила миланка.

– Мистика, конечно, и мне их ужасно жаль. Только, Кроче, речь идет об убийствах сорокалетней и тридцатилетней давности соответственно. Даже если мы полностью посвятим себя одному этому делу, идя против всего и всех, то, наверное, ничего не добьемся, а убийца уже, наверное, смеется над нами в гробу, поскольку если следовать простым математическим расчетам, он или уже мертв, или вот-вот сдохнет.

– Значит, ты даже не дашь ему шанса? – спросила Ева.

Мара Раис допила «Гиннесс» и нервно почесала шею.

– Есть один квестор, который запихнул меня в отдел нераскрытых преступлений из мести. Он ждет любой моей ошибки, чтобы навсегда вышвырнуть меня из мобильного подразделения… Если мы снова откроем это дело, считай, моя голова у него на блюдечке с голубой каемочкой, Кроче.

– Значит, твой ответ – «нет»?

– Мне очень жаль Морено, но у меня есть дочь, о которой нужно думать… Да, мой ответ – «нет», «нет» размером с многоэтажный дом, – непреклонно сказала Раис. – Для меня расследование остается закрытым.

Глава 34
Капитана, Куарту-Сант-Элена

Грация Лой закончила поливать свои любимые розы и посмотрела на узорчатое небо с лиловыми облаками. Пурпурный свет заката становился холоднее, тускнея с каждой минутой. Женщина прикрыла глаза и, стоя посреди сада, вдохнула аромат цветов, кустарников и растений, убаюканных легким ветром. Это был ее сумеречный ритуал, ее уголок покоя: предаваться вечерним запахам, насыщаться и опьяняться ароматами земли. Несколько минут только для нее одной в этом параллельном измерении, вдали от боли, обитавшей в ее сердце из-за болезни, которая с каждым днем все дальше уносила ее мужа.

Она вернулась домой, убежденная, что Морено еще в постели: поездка в Карбонию утомила его, и он вернулся, охваченный странным смятением. Он не хотел говорить ей почему, но Грация была уверена, что это как-то связано с делом. Она была удивлена, увидев его за кухонным столом, рассматривающим фотографию.

– Эй, все в порядке? – спросила Грация, поглаживая его плечо. Морено смотрел на старые черно-белые изображения.

– Не знаю. Сегодня вроде бы все шло чудесно, но тут… память начала шутить надо мной. Я выглядел идиотом, – почти запинаясь, пробормотал он.

– Перед кем? Перед коллегами?

Морено кивнул. Он казался хрупким и испуганным, как ребенок, попавший в чужую реальность, где все ему незнакомо.

– Может быть, ты просто устал, милый…

– Нет, к сожалению, нет. Как будто вещи выцветают. Иногда мне кажется, что я все вспоминаю урывками… Мне страшно, Грация. Я боюсь потерять контроль… даже забыть самого себя…

Женщина обняла его и попыталась успокоить.

– Морено, после стольких лет, может быть, пришло время оставить эту историю? Это она тебя убивает… Предоставь Маре и Еве разобраться с этим. Мне кажется, они хорошие люди. Ты им доверяешь?

– Да… Но, боюсь, они мне не доверяют. Думаю, они поняли, что дело не только в опухоли.

– Я верю, что ты наконец нашел нужных людей. Ты должен рассказать всю правду, а затем оставить все на их усмотрение. Ты должен думать о том, чтобы позаботиться о себе сейчас; ты больше не можешь позволить себе так болеть.

– Я знаю… мне жаль, дорогая. Прости, что заставил тебя жить с этим.

– Я терпела, потому что люблю тебя, Морено, – сказала Грация, гладя его изможденное лицо. – Но теперь достаточно. Я боюсь за тебя. Если ты продолжишь так себя ругать, это не принесет пользы ни тебе, ни тем более мне. Мы одни, ты же знаешь.

Он кивнул, вытер заплаканные глаза и встал. Оказавшись в постели, женщина почти сразу уснула, а Морено не мог. В его голове роились мысли.

«Мне предсказывали утрату ясности мысли и концентрации внимания, но я не думал, что это случится так быстро, – подумал он. – Если я потеряю всю имеющуюся у меня информацию по делу, как же они его раскроют?»

Стараясь не разбудить жену, Морено выскользнул из-под одеяла и, словно во сне, направился в свой кабинет. Он взял новый блокнот и, напуганный мыслью, что болезнь сотрет его воспоминания, стал просеивать разорванную память и записывать все, что помнил о ритуальных преступлениях.

Глава 35
Внутренняя Сардиния

Когда сознание Долорес вернулось из коматозного состояния, она поняла, что больше не ощущает своего тела. Как будто кто-то притупил ее чувства. Она ощущала угрозу, но не могла пошевелить ни мускулом, и не из-за сковывающих ее веревок: тело перестало сопротивляться, и она позволила утащить себя вниз, отдавшись плену темноты.

– Мама… – молилась Долорес, цепляясь за эти последние мгновения сознания.

Больше всего ее мучила мысль о матери. Внезапно она поняла, что не выживет, что никогда не покинет живой это место, где ее держали в заточении, а это значит, что она никогда больше не увидит маму. Ее разрывало на части от мысли, что они расстались на плохой ноте. Долорес бросала в нее ядовитые слова, о которых начала сожалеть уже через несколько секунд. Из-за стыда и невозможности забрать эти слова обратно, извиниться перед матерью, она ушла из дома, так и не сообщив больше о себе.

«Возвращайся домой, глупышка», – услышала она голос матери.

– Я не могу… – еле слышно сказала девушка. – Прости меня, мама.

Мысли и сознание снова распутались, угасая, как пламя свечи, пока не пропали в мимолетном клубе дыма.

Перед ней снова предстала слепая ночь, и когда Долорес почувствовала ее ледяное объятие, она сдалась без сопротивления.

Глава 36
Стампаче Альта, Кальяри

Когда Сара оставалась спать с отцом в их старом доме, у них был свой особый способ желать друг другу спокойной ночи – ведь отец был против, чтобы девочка пользовалась мобильным телефоном. Обе, вооружившись электрическими фонариками, светили из своих окон: Сара – из дома на вершине скалы, Мара – снизу, из домика, находившегося за пределами городских стен. Одна вспышка значила: «Ты в порядке?» Две вспышки, чтобы ответить «да». Три, чтобы пожелать спокойной ночи. Четыре вспышки: «И тебе, мама».

Стоя на веранде в ожидании, пока дочь наденет пижаму и почистит зубы, чтобы попрощаться, Мара Раис играла с фонариком и думала о своей напарнице. За те два дня, что они провели в тесном контакте, она не сделала всего, что могла, чтобы успокоить ее и дать ей почувствовать себя la beni benida, желанной гостьей: потому что не доверяла ей и прежде всего потому, что не любила навязываться. Она привыкла работать самостоятельно, ни к кому не обращаясь. А ей дали напарницу с континента, и это было невозможно переварить, особенно после ее последнего неприятного опыта. Ее предала коллега, которая была свидетелем, как домогались Мары. Вместо того чтобы встать на ее сторону, коллега выступила в защиту квестора, добившись повышения в звании. С того дня единственной женщиной, которой Раис доверяла, стала ее мать. Не могла она доверять и дочери, так как та постоянно врала ей о своих домашних заданиях.

Ева оказалась не сварливой и не надменной, как опасалась Мара, а, наоборот, всегда шутила, стремясь поскорее разорвать ту оболочку чопорности и официальности, которую накладывала на них работа. К счастью, им не пришлось меряться членами, как это, вероятно, произошло бы между мужчинами. Они были всего лишь двумя женщинами, отодвинутыми системой на обочину, и им нужно было быстро научиться рассчитывать друг на друга, если они хотели спокойно ужиться в этой сложной ситуации. Мара пыталась понять Еву, узнать больше о ее жизни, но это было все равно что ловить угря голыми руками: Кроче ускользала при каждой попытке. По крайней мере пять или шесть раз Мара видела, как сотовый телефон миланки вибрировал при входящем звонке, но Ева всегда сбрасывала звонок, не перезванивая. Мара никогда это не комментировала, но внутри себя отметила это, а также вспышку боли, смешанной с гневом, которая застилала взгляд ее напарницы каждый раз, когда их прерывал звонок мобильного телефона.

«У тебя есть знакомые и старые коллеги в полиции Милана. Все, что тебе нужно сделать, это отправить сообщение или позвонить, чтобы узнать о ней больше, – подумала Мара. – В конце концов, если вам приходится работать вместе, ты должна уметь доверять. А чтобы можно было доверять, нужно знать, кто такая эта металлистка[85]85
  Намек на манеру Евы одеваться, которая, на консервативный взгляд, может свидетельствовать об увлечении хард-рок-, панк– или метал-музыкой.


[Закрыть] на самом деле и зачем ее сюда прислали. Внешность обманчива. Тебя уже однажды обманула коллега… Хочешь снова рискнуть?»

Первая вспышка фонарика отвлекла ее от этих мыслей. Мара улыбнулась и ответила девочке, спросив ее на их языке, все ли в порядке. Сара ответила «да», и они пожелали друг другу спокойной ночи.

Мара просмотрела последний выпуск региональных новостей в поисках информации об исчезновении Долорес, но журналистка даже не упомянула об этом; поэтому она просмотрела несколько местных интернет-ресурсов, но и там ничего не нашла. Она уже собиралась выключить все и пойти спать, когда мобильный телефон завибрировал: новое сообщение. Это ее подруга ответила на вопрос, свободна ли мансарда, которую та сдавала весной и летом. «Конечно! Если хочешь, я могу показать тебе ее утром», – было написано в сообщении.

Мара переслала сообщение своей напарнице и спросила ее, не хочет ли она к ней зайти. Через несколько секунд пришел ответ Евы: «Да», сопровождаемый смайликом.

Мара покачала головой и назначила встречу на следующий день. «Два дня – это пустяк… Дай ей еще немного времени», – подумала она, готовясь ко сну и закрывая на данный момент вопрос о запросе информации о своей коллеге.

Массируя лицо и нанося ночной крем, Мара Раис была пронизана страхом перед тем, что не сможет уснуть ни на секунду: как бы она ни старалась стереть образы, которые Баррали показывал им, они всегда возвращались на поверхность с их таинственным грузом, повергающим в тревогу.

Мара мысленно прокляла его, затем проглотила три капсулы мелатонина[86]86
  Мелатонин – «гормон сна», препараты которого применяют для регулировки ритмов биологических процессов организма, в т. ч. для облегчения засыпания.


[Закрыть].

«А если ничего не получится, клянусь богом, я позвоню тебе и пропою весь гимн бригады Сассари[87]87
  Механизированная пехотная бригада Сассари – подразделение итальянской армии со штабом на Сардинии, в городе, который фигурирует в ее названии и является столицей одноименной провинции области Сардиния.


[Закрыть] снова и снова, пока не захочу спать, сукин сын», – подумала она, засыпая с улыбкой на губах и представляя себе эту сцену.

Глава 37
Срединная автострада, Кальяри

Человеческий разум устроен дьявольским способом: мы часто прощаем тех, кто причинил нам боль, но не можем простить тех, кто дал нам себя обидеть. Ева Кроче размышляла над этим, наблюдая, как вибрирует и мигает сотовый телефон на пассажирском сиденье. Она сосредоточилась на дороге и увеличила громкость радио. Попрощавшись с Марой, Ева решила исследовать Кальяри на машине. Езда ночью под хорошую музыку на фоне расслабляла ее и помогала думать.

«Ты можешь сколько угодно игнорировать его, но рано или поздно тебе придется ему ответить, – подумала она, запихивая телефон обратно в сумку. – Он ни в чем не виноват, и ты это прекрасно знаешь».

Единственным его грехом было, собственно, то, что он дал нанести удар себе прямо в сердце, даже не подняв головы, не пролив ни капли ненависти, сделав нападение Евы еще более мелким и подлым. Ее реакцией в этот момент было бегство, полное отчуждение. Видеть отражение собственной вины в его глазах было бы невыносимо.

«Как давно ты ничего о нем не слышала? – спросила себя Ева. – Совсем немного времени… – прошептала она, когда машину заполнили звуки „Iron Sky“[88]88
  «Iron Sky» – песня шотландского автора-исполнителя итальянского происхождения Паоло Нутини.


[Закрыть]. – Слишком мало времени».

Затем включила пятую передачу и нажала на педаль газа, пытаясь рассеять чувство вины.

Глава 38
Археологический музей Са Дому Носта, Сенорби, Трексента

В то утро Бастьяну Ладу появился у постели сына элегантно одетый, надушенный и barbivattu[89]89
  Выбритый (сард.).


[Закрыть], и парень задумался, не идет ли отец на свидание.

– Микели, давай-ка. Нам нужно кое-куда сходить, – сказала он, бросая ему новую одежду: джинсы, рубашку и свитер. – Поторопись, я не хочу опоздать.

Парень привык подчиняться. Через полчаса они уже ехали на черном «Чероки» Бастьяну.

– Куда мы едем? – спросил Микели, увидев, что «Джип» уезжает с их земель в сторону равнины Кампидано.

– В Трексенту.

Парень больше не задавал вопросов, и остаток пути они оба провели в полной тишине.

Оказавшись в Сенорби, они остановились в одном из городских баров. Пока сын ел две кремовые бомбочки[90]90
  Кремовые бомбочки – кондитерское изделие, напоминающее пончик без дырки с начинкой, о которой говорит название.


[Закрыть], Бастьяну воспользовался возможностью, чтобы пробежать взглядом газету «Унионе сарда»: он пропустил национальные новости и, наткнувшись на статью об исчезновении Долорес Мурджа с фотографиями девушки, остановился и внимательно прочитал ее.

– Вы не из этих мест, не так ли? – спросил бармен, отвлекая его от чтения. Казалось, он хотел завязать разговор.

– К счастью, нет, – ответил Бастьяну, пресекая диалог в зародыше и заставляя Микели улыбаться. Затем заплатил и жестом пригласил сына следовать за ним.

Они подошли к усадьбе девятнадцатого века с колодцем и конюшнями. Микели увидел афиши, на которых было написано, что в деревенском музее выставлена древняя Богиня-Мать из Турриги, которая обычно находится в Национальном археологическом музее Кальяри.

– Мы здесь поэтому? – спросил Микели в замешательстве у своего отца. Тот угрюмо кивнул. Микели заметил, что Бастьяну был в угрюмом настроении и, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке, как будто собирался встретиться с важным лицом и не был к этому готов.

Оказавшись в музее, они увидели сидящего за столом администратора лет шестидесяти. Тот оторвался от журнала и уставился на них.

– Доброе утро… Вы пришли посмотреть Богиню-Мать? – спросил он с неопределенным любопытством. Оба Ладу, должно быть, не принадлежали к обычному типу посетителей.

– Да. Два билета, пожалуйста, – сказал Бастьяну, пытаясь смягчить резкий акцент Барбаджи. Он протянул мужчине деньги и стал ждать сдачи.

– Вам нужен гид?

Бастьяну покачал головой.

– Тогда, пожалуйста, сюда.

Мужчина и его сын оказались в комнате, в центре которой была выставлена, защищенная большим стеклянным шкафом, единственная скульптура, представляющая собой древний образец средиземноморской Богини-Матери.

В комнате висела жуткая тишина.

Бастьяну был словно охвачен ощущением религиозного экстаза и начал медленно ходить вокруг витрины; его глаза были прикованы к сорокачетырехсантиметровой статуэтке из блестящего белого мрамора, которая и спустя более пяти тысяч лет продолжала сиять, как будто от нее исходил свет. В течение веков она стала самой сардинской Богиней-Матерью, изображаемая во всевозможных драгоценностях.

– Папа? – сказал Микели через несколько минут. – Зачем мы сюда пришли? Чтобы украсть ее?

Лицо мужчины расплылось в веселой улыбке.

– Нет, – ответил он.

– Так зачем?

Бастьяну хранил молчание, восхищаясь девственной красотой и святостью женской фигуры Богини, которая служила мостом между временем предков и настоящим. Как будто статуя излучала легкую вибрацию, которая заставляла его душу резонировать с ней.

– Папа? – сказал Микели, тряся его.

– Поймешь, когда мы вернемся домой, – только и сказал Бастьяну Ладу.