Текст книги "Оксфорд и Кембридж. Непреходящая история"

Студенческие клубы: «Жирные бастарды» и «Игроки в блошки»

Клубы. Теперь вступить в «Карлтон», а в начале второго курса – в «Грид». Если захочешь выдвинуть свою кандидатуру в «Союз»… составь себе сначала репутацию в «Чэтеме» или, скажем, в «Кеннинге», и начни с выступления по поводу газеты.[39]39
  Цитаты из романа «Возвращение в Брайдсхед» здесь и далее приводятся в переводе И. Бернштейн.


[Закрыть]

Ивлин Во. «Возвращение в Брайдсхед» (1945)

Тем, кто посетит Оксфорд в первых числах октября, когда академический год только начинается, и заглянет на Хай-стрит, вероятно, бросятся в глаза объявления особого рода о «ярмарке новичков» в экзаменационной школе. Здесь студенческие союзы и клубы знакомятся с первокурсниками и вербуют новых членов: Клуб короля Артура, «Безумные шляпники», Клуб доктора Кто, Союз звонарей, «Певцы Аркадии», Китайский дискуссионный клуб, сообщество геев, лесбиянок и бисексуалов и, конечно же, клуб Tiddlywinks, объединяющий игроков в блошки[40]40
  Игра в блошки – настольная игра, в которой игроки дисками большего диаметра надавливают на край дисков меньшего диаметра, чтобы те, подпрыгивая, как блошки, переворачивались и попадали в горшок, который стоит посередине стола.


[Закрыть]. Иногда названия интереснее того, что за ними стоит. Но, как правило, все наоборот: то, что скрывается за названием, еще любопытнее. К примеру, Оксфордская гильдия ассасинов – это вовсе не корпорация безжалостных убийц, а drinking club (питейный клуб) для избранных, названный в честь тайного объединения персидских ассасинов. Члены клуба «Пушишки»[41]41
  Игра в пушишки, или игра в пустяки, придуманная Винни-Пухом, состоит в том, что участники бросают с моста шишки (каждый свою) и, перебежав на другую сторону моста, проверяют, чья шишка выплыла быстрее. Шишки Винни-Пух вскоре заменил палочками (Pooh-sticks), потому что их лучше видно, и игра стала называться игрой в пустяки.


[Закрыть] регулярно собираются, чтобы провести комические дебаты под председательством Винни-Пуха, а затем все вместе направляются к мосту Магдален-бридж, чтобы бросать с него в Черуэлл палочки, и это захватывает сильнее, чем гребные гонки.

В Оксфорде существует более двухсот открытых для студентов объединений, не считая спортивных. В Кембридже их не меньше. Много союзов по интересам на любой вкус: политические, религиозные, литературные, музыкальные, этнические объединения, союзы любителей самых экзотических занятий и самых абстрактных тем. Если клуба приверженцев той или иной деятельности пока не существует, не сомневайтесь: он обязательно появится. Ни одно место в мире не сравнится с Оксбриджем по плотности всевозможных союзов на единицу площади. При этом нет никакой чрезмерности, столь характерной для Германии. Клубы – прекрасные подмостки для самовыражения молодежи, сообщества талантов, тренировочные площадки всякого рода эксцентриков, волшебные горы дружбы и необузданной общительности.

Возьмем, к примеру, альпинизм, большой спорт оксфордской элиты с xix века. Впрочем, их Клуб скалолазания собрал покорителей в первую очередь интеллектуальных вершин; одно из достижений – водружение ночного горшка на самый верх Камеры Редклиффа. Очень много спортивных объединений: в Клубе любителей опасного спорта собираются те, кто (впрочем, как большинство обитателей Оксфорда) ищет экстремальных ощущений. Прыжок с моста «Золотые Ворота» в Сан-Франциско члены клуба рассматривают как обязательное упражнение. Несколько безопаснее ритуал инициации в кембриджском Обеденном клубе Клавдия, который носит имя самого прожорливого из римских императоров: новичок должен представить оду пьянству собственного сочинения, причем на латыни.

Свойственная Оксбриджу любовь к странным ритуалам расцвела пышным цветом в клубной среде. Чтобы стать одним из «Жирных бастардов», претендент должен за вечер расправиться с пастушеским пирогом, сливочным тортом и яблочным штруделем, обильно политым ванильным соусом, общим весом в один стоун, то есть шесть килограммов триста пятьдесят граммов. Наплыв, таким образом, уменьшается, обеспечивая эксклюзивность. Но по-настоящему эксклюзивные клубы герметичнее масонских лож, и новых членов вербуют отнюдь не на «Ярмарке новичков». Впрочем, лишь немногие так же непритязательны, как кембриджский Метафизический клуб. По уставу, в этом клубе нет никаких должностей: в нем запрещена вообще какая бы то ни было деятельность. Однако столь чистая созерцательность в студенческих клубах – весьма редкое явление.

Лишь небольшое число dining & drinking societies издавна вносят лепту в формирование элитарного имиджа Оксбриджа. Ритуалы этих объединений, их идеалы, снобизм и классовые предрассудки не без ностальгии описал в своем первом романе «Упадок и разрушение» Ивлин Во: «На последнем обеде, три года назад, кто-то притащил лисицу в клетке: животное предали казни, закидав бутылками из-под шампанского. Замечательно повеселились три года назад!»[42]42
  Перевод С. Белова и В. Орла.


[Закрыть] Для самого писателя, учившегося в Хэртфорт-колледже в 1920-е годы, дружба и членство в «серьезных клубах» оказались гораздо важнее выпускного экзамена, сданного им на самую низкую оценку. Любимый клуб Ивлина Во – The Bullingdon, ныне называемый The Bollinger, – по-прежнему ассоциируется со снобизмом и социальным престижем. Как и основанный в 1884 году Gridiron Club, чаще именуемый The Crid, в котором состоят кронприн цы, известные политики и писатели, такие как Джон Ле Карре («Я изображал классного парня»). Актер Хью Грант в бытность студентом входил в клуб самых красивых юношей Оксфорда – «Пирс Гавестон». У этого клуба, названного в честь фаворита Эдуарда II, в Кембридже имеется близнец – Клуб Адонисов, куда принимают только мужчин. Женский вариант из Сент-Кэтринс-колледжа – Alley Catz[43]43
  Бездомные кошки (в переносном смысле – гулящие девки) (анг.).


[Закрыть]; среди ритуалов, через которые проходят кандидатки, – поедание батончика «Марс», торчащего из мужских трусов (неважно, с мужчиной внутри или без).

Клубы и объединения в современном понимании существуют в Оксбридже с середины xvii века. В те времена все желающие собирались в доме органистов Сент-Джонс-колледжа для совместного музицирования. Ректор Уодхэм-колледжа приглашал знаменитых ученых-естественников для участия в публичных дискуссиях, а в «Копченой селедке» с 1694 года сходились любители искусств и кельтской истории. К середине xviii века в Оксфорде насчитывалось более сорока клубов: «Вольные циники» и «Аркадцы», Jellybags[44]44
  Букв.: мешочки из марли для процеживания желе; устаревшее просторечное название мошонки (анг.).


[Закрыть] и «Любители абсурда». Эти «маленькие ночные сборища», как определил клубные вечеринки Джозеф Аддисон, где люди учились общаться и обменивались мнениями, сыграли важную роль в формировании общественного мнения в Англии. Ведь политические союзы возникли гораздо позднее: в 1861 году был основан Каннинг-клуб, а в 1869 году – Ассоциация оксфордских консерваторов (OUCS). Именно там в 1945 году началась карьера студентки химического факультета, тогда еще носившей имя Маргарет Робертс, но после свадьбы превратившейся в миссис Маргарет Тэтчер. Впрочем, испытательной ареной для будущей Железной леди стало другое студенческое сообщество – единственное в Оксфорде существующее со времен Регентства по сей день: самый большой и самый знаменитый дискуссионный клуб «Оксфорд-Юнион».

Оксфорд. История и культура

Переполох у Бычьего брода: краткая история Оксфорда

Эти мне гнусные англичане! Их так и пучит от денег и от запоров. Он, видите ли, из Оксфорда. А знаешь, Дедал, вот у тебя-то настоящий оксфордский стиль.[45]45
  Перевод С. Хоружего.


[Закрыть]

Джеймс Джойс. «Улисс» (1922)

Особенный, сладко-горький вкус апельсинового джема я изведал гораздо раньше, чем впервые побывал в Оксфорде. Основанная в 1874 году фирма «Оксфордский мармелад Фрэнка Купера» постепенно расширилась далеко за пределы родного города и пробралась во все закоулки Британской империи, где только подают завтрак. Но именем нарицательным Оксфорд стал не только в мире джемов. По месту происхождения называют известное религиозное движение (Оксфордское движение), особую обувь (оксфордские туфли) и мешковатые фланелевые штаны (оксфордские мешки). На место создания указывают названия двух оттенков – оксфордский синий и оксфордский серый, как и особая разновидность викторианских рам для картин – оксфордская рама. По той же причине человек, нуждающийся в искусственном коленном суставе, получит оксфордское колено. И какой студент не слышал об эталонном оксфордском английском и его надменном отражении – оксфордском акценте?

Если вы приближаетесь к Оксфорду со стороны Элсфилда или спускаетесь с холма Литтлмор, перед вами откроется знаменитый вид, получивший благодаря Мэттью Арнольду название dreaming spires (грезящие шпили). Город расположился в низине, но каждый, кто захочет его посетить, с какой бы стороны он ни двигался, неизбежно goes up to Oxford (поднимается к Оксфорду). Маленький предлог (up) сигнализирует о превосходстве, расползающемся по округе, как апельсиновый джем Купера по стране. Даже название магазина спальных принадлежностей звучит как цитата из дневников Сэмюэля Пеписа: «А теперь в постель».

Покровительствует Оксфорду Св. Фридесвида, англосаксонская принцесса начала viii века. Легенда гласит, что, спасаясь от настойчивого поклонника, она бежала до самой Темзы, на спине быка перебралась на другую ее сторону, основала там монастырь и творила разные чудеса. Собор Крайст-Черч стоит на том самом месте, где некогда располагался монастырь Св. Фридесвиды, и город вырос вокруг него. Миф о девственной основательнице, столь любимый Средневековьем, и саму святую, чью легенду яркими красками расцветил Эдвард Бёрн-Джонс, теперь можно видеть на витражах собора.

Согласно буквальной этимологии, «Оксфорд» означает «Бычий брод». Но где именно он тогда располагался? У моста Магдален-бридж или возле паромной переправы Хинкси? Самые ранние археологические находки свидетельствуют в пользу нынешнего Фолли-бридж – средневекового большого моста в южной части города. Oxnaforda – под этим названием поселение, сложившееся вокруг места, где скот можно было перегнать на другой берег, на пересечении торговых путей с севера на юг и с запада на восток почти в самом центре Средней Англии, – впервые было упомянуто в «Англо-саксонских хрониках» в 912 году. Покрытые галькой берега Темзы и Черуэлла обеспечивали относительную сухость, сами реки – естественную защиту. Поначалу в местечке осели англосаксы; римляне избегали селиться в болотистых низинах.

Оксфорд, по-прежнему окруженный со всех сторон (кроме северной) пойменными лугами, – город очень зеленый, и луга его носят поэтические названия: Музыкальный, Ангельский. И поныне луга нередко затапливаются, что в прежние времена случалось еще чаще. В городе очень влажно, часто бывают туманы, что идеально подходит только для садовников и меланхоликов вроде Роберта Бёртона. Биографии выдающихся горожан насыщены катарами дыхательных путей, депрессиями и неврозами неясной этиологии. Американец Герман Мелвилл, путешествуя по Европе в 1857 году, указал на одно весьма тонкое различие: «Можно с равной вероятностью подцепить ревматизм как в оксфордских галереях, так и в римских. Но в Дориа-Памфили – опасность заражения, а в Оксфорде – исцеляющая красота». Однако подлинной оксфордской болезнью (не считая, конечно, хронического насморка) Колин Декстер, например, полагал «ту коварную болезнь, что погружает жертву в иллюзию собственной непогрешимости в познаниях и суждениях».

Согласно переписной «Книге Судного дня» за 1086 год, Оксфорд с его тысячью восемнадцатью домами был тогда шестым по величине городом Англии после Лондона, Йорка, Норвича, Линкольна и Винчестера. Городские стены отгораживали прямоугольник площадью примерно в пятьдесят гектаров. Торговый центр «Вестгейт» и гостиница «Истгейт» – ныне всего лишь названия, напоминающие о давно разрушенных городских воротах. Впрочем, от бывшей королевской резиденции, дворца Бомон, осталось немногим больше – только название улицы Бомон-стрит. В западной ее оконечности прежде располагался дворец Генриха I, где родился его внук Ричард Львиное Сердце. Сегодня примерно на том же месте стоит автовокзал. В те времена Оксфорд был растущим торговым городом, центром шерстяной и суконной промышленности Котсуолда. Ткачи и кожевенники собирались в гильдии, их магазинчики процветали на Корнмаркет-стрит. Хартия 1155 года, передавшая Оксфорд Генриху II во временное пользование, даровала торговой гильдии привилегии, а горожанам – возможность гордиться тем, что они живут в городе, намного более древнем, чем даже их университет. Вот только теперь никто понятия не имеет, когда и как у Бычьего брода появились первые академики.

Они пришли из Парижа – английские магистры и школяры – то ли просто отправились в странствие, то ли король Генрих II призвал их обратно на родину, когда после его ссоры с Филиппом II Августом Парижский университет был закрыт для англичан. Вот таким загадочным образом около 1167 года было положено начало университету, образовавшемуся в отличие от большинства других европейских университетов без королевского и папского благословений. С тех пор его представители всегда проявляли фантазию в поисках достойных отцов-основателей: были потревожены даже король Альфред и римлянин Брут, в свите которого имелись греческие философы, обосновавшиеся вблизи Oxina.

И все-таки – почему именно в Оксфорде? Почему в провинции, а не в столице? Этого никто окончательно не прояснил.

Еще до первой хартии Universitas Oxoniensis (1214) проводились неофициальные лекции, шел своего рода учебный процесс, опиравшийся прежде всего на местные монастырские школы. Августинцы, бенедиктинцы, доминиканцы, францисканцы, цистерианцы, кармелиты – все значимые ордена Средневековья были представлены своими конвентами в Оксфорде. Первым канцлером университета (около 1224 года) стал францисканец Роберт Гроссетест, епископ Линкольнский. Будучи теологом-схоластом, он разработал научную методику, основанную не только на метафизике, – некий сплав католической ортодоксии и аристотелевой логики, включавший элементы оптики, физики и астрономии. Гроссетест стал первым из целой плеяды оксфордских ученых-францисканцев: Роджер Бэкон, Джон Дунс Скот, Уильям Оккам. Именно им (да еще группе математически ориентированных философов из Мертон-колледжа) университет был обязан славой одного из ведущих учебных заведений Европы уже в первые годы существования. «Учитесь так, словно будете жить вечно; живите так, словно завтра умрете» – такой совет давал студентам Св. Эдмунд Абингдонский. Сам он вел аскетический образ жизни, в 1247 году был причислен к лику святых архиепископом Кентерберийским и сделался оксфордской иконой.

Поначалу студенты жили в так называемых Halls (холлах), предшественниках колледжей. Эти hospitia (бурсы[46]46
  Помещения для бедных студентов при средневековых духовных семинариях.


[Закрыть]) представляли собой частные квартиры, снимаемые в городе некоторыми преподавателями для размещения учеников и их обучения. Но лишь колледжи, основанные епископами или членами королевской фамилии, получили статус самостоятельных объединений с собственными уставами. В отличие от бурсы они имели определенный имущественный фонд и связывали себя обязательством постоянно молиться за души основателей. Сложившийся симбиоз науки и почитания мертвых обеспечил коллегиальным учебным заведениям независимость, самоуправление и растущую роль в университетской политике. Halls, которых когда-то было более ста двадцати, постепенно вливались в колледжи и поглощались ими. Лишь Сент-Эдмунд-холл дожил до наших дней, так и не обзаведясь основателями.

К концу xii столетия учебные и жилые сообщества объединились в университет, по смыслу представлявший собой не что иное, как universitas magistrorum et scholarium – объединение обучающих и обучающихся, организованных в академическую гильдию, которая, как и другие гильдии, обеспечивала членам правовую защиту и привилегии, в том числе снижение платы за проживание. Наряду с университетами Парижа и Болоньи Оксфордский университет входил в тройку первых высших учебных заведений Европы; высшая школа в Праге присоединилась к ним лишь в 1348 году, а старейший германский университет (Гейдельбергский) – в 1386 году.

Тем временем в Оксфорде сформировалась система, отличная от континентальных. Университет удовлетворил стремление своих академиков самостоятельно выбирать канцлера и тем самым обеспечил относительную независимость от Церкви и Короны, ограниченную лишь автономией собственных колледжей. Федералистское коллегиальное устройство наряду с антицентралистской структурой формирует дух Оксфордского и Кембриджского университетов по сей день. Например, право матрикуляции целиком передано университетом на усмотрение колледжей.

Очень скоро слава Оксфорда стала притягивать ученых и студентов со всей Европы. Они селились в основном в северной и восточной частях города, вокруг университетской церкви Св. Девы Марии. Там возник «латинский квартал», где говорили по-латыни и носили академические мантии. Это был gown[47]47
  Здесь: университет как сообщество людей, облаченных в мантию.


[Закрыть]. Сам town[48]48
  Здесь: часть города, не имеющая отношения к университету.


[Закрыть] с его торговыми лавками сосредоточился в западной части города, между нынешними Корнмаркетстрит и Бург-стрит – разделение, которое чувствуется и поныне.

И вот они здесь – переселенцы, сначала на правах субаренды, перелетные птицы, которых постепенно становилось все больше, – они гнездились и размножались, обрастая собственными строениями и обычаями. Город настороженно наблюдал за их бурной жизнью, как за кукушкой, забравшейся в чужое гнездо. Впрочем, нелюбимые чужаки приносили ощутимую прибыль – хозяевам постоялых дворов и торговцам, булочникам, сапожникам, кузнецам, каменщикам – всем представителям сферы обслуживания, развивавшейся вместе с колледжами. Но симбиоз между town и gown порой омрачался ростом напряженности. С обеих сторон имели место со перничество, враждебность, злоупотребления. А в 1355 году в день Св. Схоластики дело дошло до мятежа.

В тот вторник, 10 февраля, несколько студентов разбранили скверное вино в таверне «Свиндлсток». Полетели кубки. Обычная драка вскоре переросла в уличные бои. Вообще-то в этом тоже не было ничего необычного. Но в течение двух последующих дней толпа горожан громила студенческие квартиры и убивала студентов. В результате в лужах крови остались лежать шестьдесят три убитых. Король приговорил город к штрафу, который отныне тот должен был выплачиваться по частям на протяжении пятисот лет.

С тех пор каждый год в день Св. Схоластики бургомистр Оксфорда в сопровождении шестидесяти двух горожан совершал свой «путь в Каноссу». После поминальной мессы в церкви Св. Девы Марии представители города передавали вице-канцлеру университета надлежащую часть выплаты – по одному серебряному пенни за каждого убитого студента. Лишь в 1825 году символический покаянный долг был наконец зачтен. Демонстративное примирение состоялось 10 февраля 1955 года: бургомистр стал почетным доктором университета, а вице-канцлер последнего – почетным гражданином города.

Нет сомнений, что горожане с самого начала невзлюбили «мантии» за их привилегии. Хартия 1214 года гарантировала университетским права, которых не было у горожан. Преподаватели – в те времена исключительно из духовенства – подлежали не гражданскому суду, а церковному. Его осуществлял сам канцлер, cancellarius scolarium Oxonie, высший университетский авторитет, причем не только в вопросах студенческой дисциплины. Благодаря Суду канцлера в Средние века университет приобрел юридическую власть, которая могла стоить кое-кому головы. Так, в xviii веке служащего одного из колледжей приговорили к смерти только за то, что он украл вино из Брасенос-колледжа. Контроль качества товаров, право лицензировать театральные постановки на тридцать километров вокруг – долгое время оставались университетскими привилегиями.

А собственная судебная власть, Суд вице-канцлера официально прекратила существование лишь в 1977 году.

Оксфордский университет, как и Кембриджский, был насквозь пропитан монастырским духом. Средневековая ученость выросла на этой почве, но церковные и монашеские корни колледжей сохранились лишь во внешних проявлениях, таких как черные мантии, латинские титулы и ритуалы и названия колледжей: Jesus (колледж Иисуса), Trinity (колледж Троицы), All Souls (колледж Всех Святых) и Corpus Christi (колледж Тела Христова). Краеугольный камень Магдален-колледжа был заложен в алтарь его часовни – незыблемый символ далекого прошлого.

В те дни, когда в старейших университетах Италии процветали медицина и юриспруденция, в Оксфорде ведущую роль играла doctrina sacra (священная доктрина) – Школа богословия, теологический факультет. Не зря Джон Уиклиф назвал Оксфорд виноградником Господним. Джон Уиклиф, теолог и критик Церкви, поначалу сам преподавал в Оксфорде, пока в 1381 году ему это не было запрещено. Благодаря его переводу Библии на английский язык Слово Божие стало доступно каждому, что в те времена казалось ересью. Только среди епископов Кентерберийских xiv века было шесть выпускников Мертон-колледжа. Нынешний глава Англиканской церкви Роуэн Уильямс также защищал диссертацию и преподавал в Оксфорде. Число оксфордских колледжей, основанных епископами, гораздо больше, чем в Кембридже; как и количество епископов и деканов, окончивших именно этот университет. Впрочем, из теологических семинаров выходили и влиятельные политики. Королевская власть нередко выбирала себе министров и канцлеров из верхушки духовенства. Оксфорд, питомник блестящих церковных и государственных деятелей, постепенно превратился в национальный институт, чья история, словно зеркало, отражала историю страны.

К началу xvi века в Оксфорде было около трех тысяч жителей. В эпоху Ренессанса небольшой по-прежнему город превратился в центр интеллектуальной жизни, став вровень с университетами Парижа, Падуи, Саламанки. Новый дух ощутил гуманист Эразм Роттердамский, посетивший Оксфорд в 1499 году. Он прожил в городе три месяца, наслаждаясь диспутами и праздниками; ученого раздражали лишь «недоброжелательство в столь многих людях» и академическая надменность – старейшие оксфордские пороки. Позднее Эразм осел в Кембридже, хотя, как полагают в Оксфорде, всегда отдавал предпочтение последнему.

Гуманистические идеалы воспитания человека высвободили колледжи из-под влияния Церкви, начиная с библиотек и заканчивая курсами изучаемых наук. На смену средневековым богословским дисциплинам – divinities – пришли гуманитарные – humanities; вместо схоластического канона предпочтение отдавалось лингвистическому, литературному образованию, основанному на изучении античной литературы. Возник факультет Litterae Humaniores[49]49
  Такое название получил курс классической филологии в Оксфорде и некоторых других университетах. То же самое, что the Greats. Ныне изучение этого курса позволяет получить степень бакалавра искусств.


[Закрыть], и набор классических дисциплин, вынесенных им на экзамены, получил в Оксфорде название the Greats (Великие). Классические филология и история стали прерогативой университета, греческий и латынь для нескольких поколений студентов оставались идеальными языками, позволявшими добиваться успеха в Африке, в Индии и в остальном мире. Те, кто разобрался в устройстве Римской империи, считались способными управлять Британской империей.

Реформацию Оксфорд воспринял в штыки. Приорат Св. Фридесвиды, аббатства Осни, Годстоу, Рьюли со времен Средневековья окружили город венком монастырей, чьи лучшие жемчужины ныне обращены в прах. Когда протестантские реформаторы распустили колледжи и собрались громить их имущество, Генрих VIII отказал им в поддержке: «Уверяю вас, господа, ни одна из английских земель не разме щена лучше той, что отдана нашим университетам, ибо их нынешнее содержание будет разумно управлять нашим государством, когда мы сами умрем и будем гнить в могилах». Так что, хотя ордена и лишились своих колледжей, сами колледжи не прекратили существование: Глостер-холл вошел в Вустер-колледж, Дарем – в Тринити-колледж.

Самый большой из всех, к тому времени еще не достроенный колледж кардинала Уолси, после падения кардинала был заново основан королем, расширен и превращен в Крайст-Черч-колледж, с 1546 года ставший центром нового Оксфордского епископата. Основав также Тринити-колледж в Кембридже, Генрих VIII продемонстрировал, сколь важна для него коллегиальная система обоих университетов. Помимо всего прочего, «свои» теологи призваны были помочь королю возвести Англиканскую церковь в ранг государственной. Впоследствии, когда на трон взошла старшая дочь Генриха Мария и пожелала вернуть в страну католицизм, оксфордские теологи сыграли в этом ведущую, хотя и не самую похвальную роль.

В 1555 году двух сторонников Реформации перевезли из Тауэра в Оксфорд. Именно здесь, а не в Лондоне, епископы Хью Латимер и Николас Ридли предстали перед ортодоксальным университетским церковным судом. Диспут проходил в Школе богословия и представлял собой классический показательный процесс со смертной казнью через сожжение на костре напротив Баллиол-колледжа. Последние слова Латимера вошли в сокровищницу героических цитат Реформации: «Возрадуйся, магистер Ридли, и будь мужчиной. Сегодня мы возожжем свечу, которую никогда уже не погасят». Латимер умер быстро. Порох, прикрученный к его шее, скоро взорвался, в то время как костер Ридли никак не хотел разгораться («Я несгораемый!). Примерно через полгода Мария, все такая же ревностная католичка, как и прежде, отправила в Оксфорд на костер и архиепископа Кентерберийского Томаса Кранмера.

Не менее решительно, хотя и более умеренно, чем ее сводная сестра, университетскую политику проводила Елизавета I. Отныне и на долгое время Оксфорд и Кембридж получили монополию на англиканское образование. Но их сила обернулась слабостью: католикам, иудеям, квакерам, баптистам, атеистам и нонконформистам всех мастей вплоть до xix века было запрещено учиться в этих университетах. Каждый студент вынужден был приносить клятву на «Тридцати девяти статьях», собрании догматов Англиканской церкви от 1571 года: в Оксфорде – уже в самый момент приема, а в Кембридже – перед выпускным экзаменом. Лишь в 1854 году эта весьма сомнительная «проверка совести» была отменена. Однако вплоть до 1871 года инакомыслящие снимались с профессорских должностей и исключались практически из всех академических учреждений.

Старый конфликт между town и gown достиг причудливой кульминации во время гражданской войны. Университет поддерживал короля, город – парламент. На протяжении четырех лет Оксфорд оставался столицей английских роялистов. Осенью 1642 года изгнанный из Лондона Карл I вместе со свитой и армией отправился в свою академическую резиденцию. Король реквизировал несколько колледжей и переплавил их серебро на военные нужды. Нью-колледж превратился в пороховой склад, в университетских парках расположилась артиллерия. Раз в неделю студенты и преподаватели выходили рыть окопы. Карл обосновался в Крайст-Черч-колледже, королева Генриетта-Мария – в Мертон-колледже. Между ними находилась территория Корпус-Кристи. Чтобы облегчить внутренние передвижения королевских особ, в Садовой стене пробили проход. Деревянная дверь, названная Воротами короля Карла, с тех пор более никогда не открывалась, как заверил меня садовник Корпус-Кристи-колледжа Дэвид Лик, отнюдь не разделявший роялистских убеждений.

24 июня 1646 года Оксфорд был взят парламентскими войсками. Король, переодетый слугой, наклеив бороду, покинул город еще в апреле. А через два года после казни Карла I канцлером университета был избран Оливер Кромвель. Оксфорд вновь оказался home of lost causes[50]50
  В переносном смысле: у разбитого корыта. Букв.: дом безнадежных дел (игра прямого и пересносного смыслов этого выражения неоднократно используется автором в дальнейшем).


[Закрыть], поставил не на ту лошадь, ибо монархия вернулась. Как и его отец, Карл II, приезжая в Оксфорд, располагался в Крайст-Черч-колледже, прогуливал в университетском парке своих спаниелей, а в Мертон-колледже разместил любовницу леди Каслмейн. То, что в 1665 году она родила в упомянутом колледже сына, можно отнести к обстоятельствам скорее непредвиденным, однако заведомо менее прискорбным, чем тогдашняя чума, только в Лондоне унесшая жизни семидесяти тысяч человек. В Оксфорде, запасной резиденции короля, дважды заседал английский парламент, в том числе и в 1681 году – в последний раз за пределами Вестминстера.

Из всех королевских династий именно Стюарты в наибольшей степени ощущали свою связь с Оксфордом. Во время их правления, в 1687 году, состоялся «показательный поединок» между короной и университетом. В нарушение документально подтвержденной автономии колледжей король Яков II назначил ректором Магдален-колледжа католика с намерением подчинить Оксфорд влиянию Рима и вернуть Англию на путь истинной веры. Однако он так и не сумел ни запугать членов колледжа, ни убедить их разделить его убеждения. Даже после роспуска они игнорировали навязанного кандидата. Напрасно король приезжал в Оксфорд. За два месяца до собственного падения он сдался. В Магдален-колледже устроили праздничные торжества и зазвонили в колокола. С тех пор каждый год 25 октября члены конгрегации колледжа совместным обедом в ресторане отмечают победу своих предшественников в этом противостоянии.

С самого начала университет искал защиты у короны. Ориел-колледж стал первым формально возглавляемым коро левской особой – Эдуардом II. Той же цели служили и Regius Professorschips[51]51
  Профессора (в англ. университетах все профессора заведуют кафедрами или занимают высшие административные должности), чьи кафедры учреждены одним из англ. королей.


[Закрыть] – кафедры, основанные монархами, – неизменно отстаиваемые Оксфордом. Но даже и в обмен на близость к власти университет не собирался отдавать автономию. Елизавета I посещала свой «дорогой Оксфорд» дважды, Яков I именовал его «священным храмом Мнемозины», матери всех муз, и только королева Виктория не любила эту «старую монастырскую глушь». Тем не менее старшего сына, принца Эдуарда, она отправила учиться в Крайст-Черч-колледж. Эдуард счел Оксфорд скучным и предпочел Кембридж. А принц Уильям, старший сын нынешнего принца Чарлза, не остановил выбор ни на одном из этих университетов: он учился в колледже Сент-Эндрюс в Шотландии.

С давних пор у монархов считалось хорошим тоном – и не только внутри английской королевской фамилии – подпитывать своих отпрысков духом оксбриджской учености. Король Норвегии Олаф V послал дочь в Леди-Маргарет-холл, а сына в Баллиол-колледж, который когда-то оканчивал сам. Первым членом японского императорского дома, воспитывавшимся за пределами своей страны, стал наследный принц Нарухито. В 1988 году он получил в Мертон-колледже степень магистра истории, защитив работу о роли Темзы как транспортной артерии в английской истории XVIII века. Там же учились его жена Масако и его брат Акисино. Теперь свидетельство об окончании Оксфорда для японской элиты имеет не меньшую притягательность, чем платье Вивьен Вествуд (в стиле панк) в мире моды.

Сегодня, как и два века назад, одна из самых распространенных претензий к Оксфорду от его жителей и гостей: «Какое движение! Что за шум!» «Центр Оксфорда – настоящий ад. По сравнению с Нью-Йорком в нем раз в пять больше народу, а грохот от транспорта сильнее в шесть раз» (У. Х. Оден). До рога до Лондона занимала два дня, пока скоростные кареты типа «Летающая машина Бью» к 1669 году не научились проходить девяносто километров за день. По причине чересчур оживленного движения экипажей в конце xviii века были срыты последние городские ворота. Сотня почтовых экипажей в день – ну и суматоха!

Более тонкие формы прогресса происходили опять-таки из колледжей. Как-то раз в 1637 году по Баллиол-колледжу распространился совершенно новый, какой-то чужой удивительный запах: аромат кофе! Студент из Греции Натаниэль Конопиос «был первым, кого мне довелось видеть пьющим кофе», – записал в дневнике его однокашник Джон Ивлин.