Текст книги "Как Пётр Первый усмирил Европу и Украину, или Швед под Полтавой"

Таким образом, к началу лета 1709 года положение шведской армии требовало немедленных действий командования по изменению ситуации в благоприятную сторону.

§ 1.5. Оперативные возможности шведского и русского командования под Полтавой

Анализ альтернативных вариантов дальнейших действий для шведской стороны показывает, что при условии неизменности стратегического способа ведения войны со стороны русских, в сложившейся обстановке оставались только три реальных оперативных решения (не рассматривая гипотетическую возможность наступления в глубь России).

Первое решение – продолжать осаду Полтавы до взятия города. Это означало новые жертвы среди солдат с целью овладения городом, в котором уже не было ни провианта, ни боеприпасов (когда 27 июня русская армия после победы деблокировала город, у гарнизона оставалось полторы бочки пороха, причем уже 7 мая имелось менее 1 тонны пушечного и мушкетного пороха, тогда как одна трехфунтовая пушка расходовала на выстрел 0,68 кг[223]223
  В кн.: Молтусов В. А. Указ. соч. С. 191–192; Тарле Е. В. Указ. соч. С. 507.


[Закрыть]).

За время с начала осады и до Полтавской битвы шведы потеряли на штурмах около 5–6 тыс. человек убитыми и ранеными[224]224
  Серчик В. А. Указ. соч. С. 115.


[Закрыть]. Это число следует из донесений коменданта Полтавы полковника Келена[225]225
  В кн.: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 407–474, 508.


[Закрыть], однако численность шведской пехоты согласно строевой записке от 3–4 марта 1709 года составляла 11 032 солдата (из них 8109 здоровых и 2923 больных), а 27 июня того же года в ходе Полтавской битвы в строю были 9270 пехотинцев[226]226
  В кн.: Беспалов А. В. Указ. соч. С. 125, 179.


[Закрыть]. Отсюда остается только предположить, что в штурмах Полтавы принимали участие в основном шведская кавалерия и казаки, либо в своих донесениях полковник Келен преувеличил вражеские потери в два-три раза. С другой стороны, потери среди личного состава в гарнизоне Полтавы по информации Е. Тарле составили 1634 убитыми и умершими от болезней и 1195 ранеными и больными[227]227
  В кн.: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 507.


[Закрыть], хотя тот же автор указывает, что к 16 мая потери русских в Полтаве убитыми и ранеными составили до 2000 человек, а во время штурма города 21 и 22 июня – 1319 человек[228]228
  В кн.: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 449, 464.


[Закрыть] (по другим данным, за время осады Полтавы потери русских достигли 1186 убитыми и 1720 ранеными[229]229
  В кн.: Керсновский А. А. Указ. соч. С. 37.


[Закрыть]).

Комендант Полтавы полковник Алексей Келен заблаговременно получил от царя приказ сжечь город в случае невозможности его дальнейшего удержания. К тому же русские, продолжая стягивать силы, были способны взять шведов уже в тактическое окружение, в свою очередь осадив королевскую армию в захваченной шведами Полтаве и ее ближайших окрестностях. Борясь за город, шведы рисковали попасть в положение 6-й полевой армии Вермахта в Сталинграде в 1942–1943 гг. В целом продолжение осады и взятие Полтавы вели для шведов лишь к ухудшению оперативной ситуации, притом, что возможность улучшить свое стратегическое положение была ими уже утрачена. После разгрома запорожцев, при невозможности получить помощь со стороны Польши и Крыма, занятие и удержание операционной линии вдоль Ворсклы стало бесперспективным.

Вторая возможность заключалась в том, чтобы, отступив к Днепру, попытаться переправиться на западный берег и через Правобережную Украину двигаться в Польшу. Поскольку переправочные средства вблизи от месторасположения шведской армии были уничтожены русскими во время их действий против опорных пунктов запорожских казаков, эта операция стала трудновыполнимой. При движении к подходящей переправе в районе Переяславля, подготовке переправочных средств и во время перевозки через Днепр шведы были бы, вероятнее всего, атакованы крупными русскими силами (так, получив сведения о возможном отходе шведов за Днепр, царь указывал Шереметеву: «… на переправе над задними неприятельскими войсками знатной промысел учинить»[230]230
  В кн.: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 385.


[Закрыть]). На время переправы людей, лошадей, артиллерии и обоза требовалось создать и упорно оборонять предмостный плацдарм, что представляло проблему, учитывая дефицит боеприпасов. Переправившись, шведам предстояло отступать в условиях преследования со стороны русской регулярной кавалерии, постоянных налетов легкой конницы, а также противодействия войск, располагавшихся в Украине и в Польше. Там находились корпус фельдмаршала Гольца (5800 пехотинцев и 3600 драгун[231]231
  Беспалов А. В. Указ. соч. С. 126.


[Закрыть]) и войско гетмана Синявского (~15 000 человек[232]232
  Беспалов А. В. Указ. соч. С. 124.


[Закрыть]), соединившиеся в начале мая 1709 года на Волыни, а также отряды, расквартированные в районе Киева (около 35 тыс. солдат и офицеров в гарнизонах Киева, Нежина, Чернигова, Белой Церкви, Переяславля и др. городов[233]233
  Бескровный Л. Г. Хрестоматия по русской военной истории. С. 143.


[Закрыть]). Эти силы вполне могли преградить шведам путь к отступлению, заняв сильные позиции за естественными рубежами.

Третья возможность заключалась в отходе к Днепру и отступлении на юг вдоль его течения, прикрываясь рекой с правого фланга. Трудность движения в этом направлении заключалась в необходимости преодолевать многочисленные реки, впадающие в Днепр, опять-таки в условиях преследования со стороны противника. Этот путь лежал во владения крымского хана, поэтому дальнейшую судьбу шведской армии стало бы решать правительство Османской империи (в первую очередь путем регулирования ее снабжения).

В любом случае отступление должно было привести к упадку и без того низкого морального духа солдат, а характер местности, по которой предстояло двигаться в Правобережной Украине или вдоль восточного берега Днепра в Крым (маловодная степь со скудной растительностью[234]234
  Тарле Е. В. Указ. соч. С. 432; Энглунд П. Указ. соч. С. 218.


[Закрыть]), дальность перехода (около 400 км от Полтавы до Перекопа и примерно столько же до Очакова), а также необходимость быстроты движения – все это угрожало бескормицей и падежом конского состава. Как следствие, отход на юг с большой вероятностью должен был привести к утрате обоза и артиллерии (примером может служить ситуация с Великой Армией императора Наполеона (франц. «la Grande Armee») при отступлении из Москвы в Польшу осенью 1812 года).

Существовала еще возможность сразу бросить тяжелые фуры и пушки, пехоту пересадить на освободившихся лошадей, а часть военнослужащих и весь гражданский персонал вместе с семьями военных разместить на легких повозках. Нечто подобное сделали русские в ходе преследования ими корпуса генерала Левенгаупта в сентябре 1708 года[235]235
  Леонов О. Г., Ульянов И. Э. Регулярная пехота: 1698–1801 / История Российских войск. Художник О. К. Пархаев: прилож. Б. Ю. Степанов. – М.: ТКО «АСТ», 1995. – 296 с. – С. 30; Р. Эрнест Дюпюи и Тревор Н. Дюпюи. Указ. соч. С. 652.


[Закрыть], а затем и шведской армии, разбитой под Полтавой. Так же сделал и сам Левенгаупт после неудачной для шведов битвы при Лесной. Это повышало подвижность войск, однако делало армию ограниченно боеспособной, да и то в течение непродолжительного времени до расходования запасов, розданных солдатам и взятых из обоза во вьюках. Поскольку даже при увеличении подвижности дневной переход шведов по опыту мог составить не более 30–40 км, то марш должен был продлиться 10–13 суток, что требовало довольно больших запасов пищи и воды. К тому же русские имели ряд возможностей помешать переходу, например, опередив шведов путем параллельного преследования силами иррегулярной казачьей конницы, которая могла легко поджечь степь на пути продвижения отступающей шведской армии. Так, в 1687 году фаворит царевны Софьи Романовой – князь Василий Голицын – возглавил поход русский армии против Крымского ханства. Крымский хан Хаджи (Эльхадж) Селим Гирей поджег степь на пути противника к Перекопу, южнее реки Конские Воды, что, фактически, и остановило русских и сорвало поход Голицына. По мнению генерала царской армии Патрика Гордона (Patrick Gordon), это было сделано союзниками русских – украинскими казаками – по приказу гетмана Правобережной Украины Ивана Самойловича, которого после похода русские сместили с должности и отправили в ссылку, а его место занял Иван Мазепа (избран в гетманы в июле 1687 года). В общем, при решении отступить от Полтавы альтернатива для Карла XII заключалась лишь в том, удастся ли ему вывести из России сколько-то боеспособных солдат, либо армия полностью развалится и перестанет существовать как боеспособное оперативное объединение.

С точки зрения В. Молтусова, Карл XII располагал возможностью вывести из Украины в Польшу костяк шведской армии, но такое решение обесценивало все потери, понесенные в ходе кампании против России, а также влекло значительный политический ущерб, прежде всего, утрату реальных и потенциальных союзников[236]236
  Молтусов В. А. Указ. соч. С. 277.


[Закрыть]. Кроме того, король Карл осознавал, что шведам не удастся отступить без существенных потерь, поэтому в ответ на предложения о мире, сделанные русской стороной в апреле 1709 года, предлагал трехмесячное перемирие, что гарантировало его войскам безопасный отход в Польшу.

Таким образом, при решении шведов отступить в Польшу или Крым, русская армия гарантированно захватывала инициативу, увеличивала свое численное и материальное преимущество, получала возможность перенести боевые действия в Польшу либо блокировать шведов на юге, отрезав их от основных театров военных действий в Польше и Прибалтике. Кроме того, у русских появлялась вполне реальная возможность, сведя риск поражения и собственный урон к минимуму, полностью разгромить противника за счет его затруднений при переправах через реки и движении по маловодной степной местности.

При решении осаждать Полтаву до взятия города, армию Карла XII ожидали голод, окружение, еще больший голод и либо капитуляция, либо попытка вырваться из окружения, а затем, в случае успеха, все те же варианты отступления за Днепр или на Юг, только в еще худших условиях.

Теперь уже и шведскому Главному командованию должно было стать очевидным, что, углубившись на территорию Московского царства, король мог одержать здесь много побед над русскими, но лишенный ресурсов и подкреплений, столкнувшись с намного превосходящими резервами противника, обречен был неминуемо и довольно быстро потерять свою армию, которая таяла в походе, как ледяная глыба под лучами солнца.

В отличие от шведской стороны, все это хорошо видело и понимало русское Главное командование. Уже в феврале 1709 года царь был полностью уверен в конечной гибели шведской армии и писал саксонскому курфюрсту Августу II, советуя тому перейти к активным действиям в Польше[237]237
  Тарле Е. В. Указ. соч. С. 371.


[Закрыть]. В связи с этим неясно, почему Петр решил рискнуть и оставить стратегию истощения, чтобы вступить в бой со все еще сильным противником, хотя сам был уверен в том, что следует придерживаться прежнего образа действий по всемерному изматыванию шведов и только позже разгромить уже серьезно ослабленную королевскую армию. Тем более, царь всегда выступал против «генеральной баталии», высказывая это в письмах к своим военачальникам и даже на военном совете, состоявшемся по его прибытии к русской армии под Полтавой[238]238
  Тарле Е. В. Указ. соч. С. 455.


[Закрыть] (и до этого Петр дважды, в феврале и во второй половине марта 1709 года, при встречах с Меншиковым подтверждал свои прежние указания всячески избегать сражения, категорически требуя не искать и не давать «главной баталии» до его прибытия к армии[239]239
  Молтусов В. А. Указ. соч. С. 189–190.


[Закрыть]).

По вполне обоснованному мнению В. Молтусова, отличительными признаками оперативно-стратегических планов и всей военной системы Петра I являлись осторожность, предпочтение оборонительного образа действий и нерасположение к генеральным сражениям, что отличало русскую военную политику еще со времени князей Суздальских[240]240
  Молтусов В. А. Указ. соч. С. 119, 190–191.


[Закрыть]. Соответственно, даже прибыв под Полтаву, царь вначале замышлял не сражение со шведами, а ряд скоординированных ударов превосходящими силами по отдельным группировкам шведских войск в районах Решетиловки, Жуков, Новых и Старых Сенжар, Тахтаулово, Голтвы с использованием выгодного расположения русских соединений, практически окруживших противника с разных сторон, чтобы в итоге установить сообщение с Полтавой.

В связи с этим и В. Молтусов, и некоторые другие историки придерживаются того мнения, что царь желал спасти от захвата Полтаву[241]241
  Беспалов А. В. Указ. соч. С. 133; Керсновский А. А. Указ. соч. С. 37; Молтусов В. А. Указ. соч. С. 191; Тарле Е. В. Указ. соч. С. 464.


[Закрыть].

Город был расположен на возвышенностях на правом берегу Ворсклы, на расстоянии около одного километра от русла, при впадении в нее со стороны левого берега речки Коломак. Устье Коломака представляло болотистую дельту, затруднявшую сообщение между правым и левым берегами Ворсклы. Большую часть городского посада (территория размером около 1000 на 600 метров[242]242
  Энглунд П. Указ. соч. С. 51.


[Закрыть]) защищала деревоземляная крепость, окруженная оврагами, один из которых почти разделял ее на две части (см. на схеме).

Крепостные укрепления состояли изо рва и вала, который был выполнен в виде куртины с бастионами и обнесен деревянным бревенчатым палисадом (в некоторых местах защитники усилили его вынесенным вперед дощатым забором), причем шведские пушки не имели достаточной мощности для разрушения крепостной ограды[243]243
  Тарле Е. В. Указ. соч. С. 436, 437.


[Закрыть]. На это обстоятельство указывал королю генерал-квартирмейстер полковник Аксель Гилленкрок, которому Карл XII поручил вести осаду города (для поднятия духа в условиях отсутствия осадной артиллерии король назвал Гилленкрока «Маленьким Вобаном»)[244]244
  Тарле Е. В. Указ. соч. С. 436, 437.


[Закрыть].

Гарнизон крепости состоял из 4182 солдат и офицеров пехоты и драгун, 88 канониров, 2600 казаков и ополченцев, а на вооружении у русских было 28 орудий, в том числе три 3-фн и шесть 2-фн пушек (ненамного меньше, чем у всей шведской армии, хотя 13 орудий имели калибр менее двухфунтового, а 6 являлись безкалиберными, то есть представляли собой легкие пушки типа пищалей)[245]245
  В кн.: Беспалов А. В. Указ. соч. С. 129; Молтусов В. А. Указ. соч. С. 191–192.


[Закрыть]. К тому же в ночь с 14 на 15 мая 1709 года через Ворсклу и примыкавшие к городу болота в Полтаву прорвался переодетый в шведские мундиры отряд бригадира Алексея Головина (муж сестры Александра Меншикова) численностью 1200 пехотинцев в трех батальонах (батальоны из полка Фихтенгейма, Невского (Апраксина) и Пермского полков, при этом потери составили около 200 солдат и офицеров, а в ночь с 16 на 17 мая Головин командовал неудачной вылазкой из Полтавы, в ходе которой шведами были уничтожены 500–600 человек полтавского гарнизона и сам Головин взят в плен, но освобожден после Полтавской битвы; целью вылазки было соединиться с подразделениями Нарвского и Киевского полков, двигавшихся к Полтаве с помощью апрошей)[246]246
  В кн.: Беспалов А. В. Указ. соч. С. 131; Игина Ю. Ф. Указ. соч. С. 72; Крман Д. Указ. соч. С. 103; Молтусов В. А. Указ. соч. С. 193; Тарле Е. В. Указ. соч. С. 442.


[Закрыть].

Таким образом, через месяц после начала артиллерийского обстрела и «крепкой» осады города, общая численность его гарнизона (около 8 тыс. чел.) была практически доведена до числа пехоты в шведской армии (на 3–4 марта 1709 года – 8109 здоровых и 2923 больных военнослужащих[247]247
  Беспалов А. В. Указ. соч. С. 125.


[Закрыть]). Данное соотношение сил, учитывая еще и число пушек в городе, раскрывает секрет «поразительной защиты Полтавы» (Е. Тарле якобы поразило, что шведам так и не удалось взять город[248]248
  Тарле Е. В. Указ. соч. С. 443.


[Закрыть]), поскольку при таком инженерном обеспечении, артиллерийском вооружении и численности гарнизона для взятия Полтавы приступом шведы должны были использовать половину своей армии, неминуемо понеся при этом значительные потери (поэтому, в отличие от Е. Тарле, генерал Алларт по поводу возможности для шведов взять Полтаву приступом писал 5 июня князю Меншикову: «Невозможно удобно верить, чтоб он сие место самою силою брал, понеже он во всех воинских принадлежностях оскудение имеет…»[249]249
  В кн.: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 456.


[Закрыть]). Так как замысел шведского командования совершенно не предусматривал вновь понести урон ради овладения очередным опорным пунктом противника, то шведам оставалось только ждать, когда у гарнизона закончатся боеприпасы и продовольствие или ему на помощь подойдет царская армия.

С другой стороны, царю Петру было выгодно изматывать королевскую армию в боях за город, поэтому 19 июня он дал Келену указание продержаться еще две недели, а затем, при невозможности отстоять Полтаву, сжечь ее, уничтожить все запасы, пушки и уходить с гарнизоном и жителями через Ворсклу к главной армии; позднее, 26 июня, он потребовал от коменданта продержаться уже до половины июля[250]250
  В кн.: Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. IX (январь-декабрь 1709 года). С. 216–217, 225 (вып. 1).


[Закрыть]. Эти указания не оставляют сомнений, что Петр не торопился деблокировать осажденных, выжидая наступления благоприятных условий для нападения на королевскую армию, либо ее дальнейшего ослабления в результате потерь в живой силе и траты боеприпасов при штурмах (по мнению генерала Алларта, следовало: «… последовательно короля шведского и его войска к совершенному разорению привести»[251]251
  В кн.: Тарле Е. В. Указ. соч. С. 456, 457.


[Закрыть]).

Как видно, обе стороны вели своеобразную оперативную игру вокруг Полтавы, стремясь добиться каждая своих целей. Планируемое Петром передвижение отрядов Скоропадского и Долгорукова через Псел, а русской армии через Ворсклу к Петровке, а затем к Яковцам, свидетельствует, что царь, видимо, задумал постепенно окружить шведскую армию и заставить ее капитулировать от голода, одновременно нанося по шведам согласованные концентрические удары с разных сторон (пользуясь рассредоточенностью шведских частей в связи с необходимостью добывания фуража и продовольствия). Еще в начале июня он выдвигал план концентрического удара по шведам, о чем сообщал в письмах к Долгорукову и Скоропадскому[252]252
  Тарле Е. В. Указ. соч. С. 462–464.


[Закрыть], но затем оказался от него. Однако особо благоприятные условия – бездействие шведов, позволившее создать вблизи поля предстоящей битвы систему фортификационных сооружений, на которые русские по мысли Петра могли опереться в сражении, а также ожидаемое прибытие отряда иррегулярной конницы, – побудили царя фактически принять решение о «генеральной баталии», поскольку приближение к противнику сделало решающее столкновение неизбежным (около 3,3 тыс. калмыков хана Аюки, двигавшихся от Волги через притоки Дона на Харьков и Изюм, к которым царь 21 июня выслал трех казаков-проводников с письменным требованием поторопиться к Полтаве, существенно задержались в пути, поскольку Казанский губернатор Петр Апраксин использовал их для уничтожения остатков восставших донских казаков из отрядов атамана Булавина, о чем и доносил царю уже 28 июня[253]253
  В кн.: Молтусов В. А. Указ. соч. С. 203, 258–259; Широкорад А. Б. Указ. соч. С. 257.


[Закрыть]).

Существует версия[254]254
  В кн.: Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. IX (январь-декабрь 1709 года). С. 218 (вып. 1); С. 672–673 (вып. 2).


[Закрыть], что командование королевской армии, для видимости придерживавшееся рыцарских обычаев, все еще применявшихся в ходе западноевропейских войн, выслало к русским парламентеров, предложивших командующим с обеих сторон встретиться и договориться, где и когда состоится битва (следует заметить, что если шведы и решили прибегнуть к рыцарским правилам ведения войны, то только тогда, когда это стало им выгодно, хотя за все предшествовавшие восемь лет военных действий никакого рыцарства по отношению к русским они не проявляли да и договоренности о дне битвы тоже не стали придерживаться). В итоге фельдмаршалы Карл Реншельд и Борис Шереметев встретились и договорились, что битва состоится 29 июня 1709 года[255]255
  Тарле Е. В. Указ. соч. С. 482.


[Закрыть]. По-видимому, русское командование выбрало эту дату, рассчитывая дополнительно использовать иррегулярную конницу калмыков, которые действительно прибыли 4 июля, то есть все-таки опоздали участвовать в битве.

С другой стороны, по мнению В. Молтусова, царь Петр отслеживал передвижение калмыков во главе с Чакдур-Чжабом (Чапдержап), сыном хана Аюки, который выступил в поход только в конце мая 1709 года и лишь к 8 июня завершил переправу своего отряда через Волгу. Поэтому царь точно знал, что 29 июня калмыки не успеют прибыть под Полтаву, а все сообщения о договоренности по поводу дня битвы, фигурирующие в русских источниках, являются позднейшей дезинформацией русского военно-политического руководства, имеющей пропагандистскую цель показать коварство и вероломство шведов, нарушивших рыцарское соглашение[256]256
  В кн.: Молтусов В. А. Указ. соч. С. 211, 258–259, 262–264.


[Закрыть] (этим царь Петр стремился доказать, что не только он вероломно нарушил договор о мире со Швецией, напав на Нарву, но и шведский король также нарушает достигнутые соглашения. – П. Б.). Кроме того, поскольку 24 июня 1709 года царь требовал от воронежского коменданта Степана Колычева присылки трех тысяч лопат и тысячи кирок для производства земляных работ при строительстве полевых укреплений, что невозможно было выполнить к 29 июня, то русское командование в действительности не планировало вступать в битву 29 июня, и вообще не имело намерения первым атаковать противника, но выжидало его наступления. Письмо царя Петра к коменданту Полтавы полковнику Келену, направленное 26 июня, где царь требует от коменданта продержаться до половины июля, показывает, что русское командование намеревалось, по крайней мере, еще две недели не предпринимать никаких активных действий, уступив инициативу противнику, чтобы использовать какую-нибудь особо благоприятную возможность в связи с ошибками шведов.

Вместе с тем, по воспоминаниям Даниела Крмана, еще 22 июня король Карл, вызванный царским величеством, вышел со всем своим войском в поле[257]257
  Крман Д. Указ. соч. С. 104.


[Закрыть], хотя по другим свидетельствам шведам стало известно о готовящемся нападении от перебежчиков. Согласно русским источникам (так называемый «Дневник военных действий Полтавской битвы», автор которого не установлен, но, вероятно, им является исследователь, обрабатывавший архив князя Меншикова, относящийся к Полтавской битве, либо офицер из окружения Меншикова, являвшийся участником событий под Полтавой), царь Петр выбрал 29 июня днем битвы по предложению представителей шведского командования, которое было передано 22 июня, то есть именно в день несостоявшегося нападения русских на шведов[258]258
  В кн.: Молтусов В. А. Указ. соч. С. 262.


[Закрыть]. В «Дневнике» за дату 22 июня указано: «Фельдмаршал Шереметев по указу его царского величества с фельдмаршалом Реиншильдом 29-го числа июня, т. е. на день верховных апостол Петра и Павла, согласно назначили быть Генеральной баталии, и утвердили за паролем военным, чтоб до оного сроку никаких поисков через партию и объезды и незапными набегами от обоих армий не быть»[259]259
  В кн.: Буганов В. И., Буганов А. В. Указ. соч. С. 79.


[Закрыть].

По утверждению М. Рыженкова, сегодня у историков нет сомнения в том, что автором «Дневника» был петербургский писатель, собиратель старинных летописей и рукописей Петр Никифорович Крекшин, и такие выдумки были нужны автору для пущего обвинения «о вероломстве и о несодержании пароля короля шведского».

Вместе с тем, учитывая свидетельство Крмана, по-видимому, какая-то процедура вызова на битву и встреча по этому поводу представителей обоих противников все-таки имела место, хотя ни дату, ни состав и статус участников этих переговоров определить не представляется возможным. Остается только предположить, что, если встреча Реншельда и Шереметева действительно состоялась, то она имела место в период с 22 июня – наиболее вероятная дата до перевода главных сил русской армии в район Яковцов, то есть, до 25 июня включительно. Причем для обеих сторон соглашение преследовало цели дезориентировать противника и либо побудить его к активным действиям (русское командование, вероятно, рассчитывало, что шведы отступят от Полтавы или попытаются напасть до назначенной даты, и тогда гарантированно удастся с наибольшей выгодой использовать оборонительную тактику с применением полевых укреплений и артиллерии), либо склонить к выжидательной позиции (это было важно для шведов, чтобы использовать фактор внезапности и с самого начала завладеть инициативой).

Вместе с тем, независимо от наличия или отсутствия соглашения относительно даты сражения, боевое столкновение главными силами даже в самых лучших условиях содержит элементы риска и возможность проиграть битву, что повлечет значительные неблагоприятные последствия (таких примеров много, один из достаточно известных в российской истории – битва при Аустерлице в 1805 году, а среди малоизвестных, о которых российские историки стараются не упоминать – это полное уничтожение двух русских армий более чем тридцатитысячного состава, капитулировавших перед польскими войсками под Смоленском в 1634 году и Чудновом в 1660 году – в обоих случаях русское командование вполне обоснованно планировало операции по овладению Смоленском и Львовом, причем с большой вероятностью успеха, а на деле понесло невосполнимые потери, что кардинально изменило стратегическую обстановку на театре военных действий; характерно, что под Смоленском польско-литовской армией управлял король Владислав IV из шведской династии Ваза, швед по происхождению и современник другого великого военачальника из этой династии, шведского короля Густава II Адольфа, предка Карла XII).

Сам царь Петр неоднократно подчеркивал, что он является противником «генералной баталии», но, приближаясь к шведской армии, он фактически отступил от прежнего плана изматывания неприятеля и поставил русскую армию перед необходимостью принять бой со шведами в любом случае, если вражеское командование этого пожелает (вероятность против своей воли быть втянутыми в «главную баталию»[260]260
  Молтусов В. А. Указ. соч. С. 103.


[Закрыть]).

Как верно замечает В. Артамонов, даже беспрепятственное соединение со шведской армией корпуса генерала Левенгаупта и его дополнительные 13 тысяч солдат и офицеров с 16 пушками не развалили бы масштабную оборонительную стратегию Петра I[261]261
  Артамонов В. А. Указ. соч. С. 162.


[Закрыть]. Поэтому, учитывая рассмотренные выше альтернативы Карла XII, отвергнув прежнюю стратегию обороны, царь фактически предоставил королю шанс на спасение войска и успешное продолжение войны. По мнению В. Молтусова, в сложившейся под Полтавой оперативно-стратегической ситуации наступление являлось единственно оправданным решением для шведского командования[262]262
  Молтусов В. А. Указ. соч. С. 278.


[Закрыть]. Шведам крайне необходимо было разгромить русскую армию в полевом сражении. Это влекло следующие ближайшие последствия: 1) выступление крымского хана самостоятельно либо после заключения шведами договора с Османской империей (предложение такого договора было послано к шведам Бендерским сераскиром Юсуф-пашой, но король Карл получил его уже после Полтавской битвы[263]263
  Возгрин В. Е. Указ. соч. С. 225–227.


[Закрыть]); 2) сдачу Полтавы, где заканчивались боеприпасы и продовольствие; 3) овладение шведами линией Ворсклы в качестве операционного базиса, обеспечивающего взаимодействие с крымскими татарами; 4) улучшение общего положения шведской армии за счет изменения настроений в среде колеблющегося украинского казачества; 5) получение свободы оперативного маневра на территории Левобережной Украины, а также возможности беспрепятственного отступления за Днепр или получения подкреплений из-за Днепра. В целом победа обеспечивала Карлу XII стратегическую и оперативную инициативу и предоставляла определенные перспективы продолжения войны на территории Украины. Поэтому многие историки и военные специалисты всю осаду Полтавы связывают со стремлением короля Карла вовлечь русскую армию в сражение с решительными целями и разгромить ее, так как иного выхода из тяжелого оперативно-стратегического положения, сложившегося для шведов к весне 1709 года, уже не оставалось.

Так, прусский генерал-фельдмаршал Джеймс Кейт (James Francis Edward Keith), который в период с 1727 по 1747 гг. находился на русской службе и осматривал Полтаву, пришел к заключению, что вся осада была «мнимой», начатой шведами с целью выиграть время для прибытия подкреплений из Польши и привлечения к войне крымских татар, в расчете сковать инициативу противника и вынудить его сосредоточить в районе города свои главные силы. Полковник Гилленкрок свидетельствует, что он просил Карла XII обдумать, сколь малую пользу принесет взятие Полтавы и какой великий вред может произойти в случае неудачи, на что король отвечал: «Я атакую и возьму город», но сам мешал осаде, отказываясь начинать штурм города, требуя строительства новых траншей, ограничив количество пушечных выстрелов по городу пятью бомбами в день, а также поставив на земляные работы запорожских казаков, которые их вести не умели[264]264
  Гилленкрок А. Указ. соч. С. 83, 86, 90–95, 102.


[Закрыть].

По мнению В. Молтусова, осаждая Полтаву, шведское командование преследовало двоякую цель: с одной стороны, вовлечь русскую армию в генеральную битву, а с другой, – добиться более или менее крупного успеха в ходе войны в Украине, чтобы привлечь к себе казачество и обеспечить в оперативном и информационно-пропагандистском плане возможность отступить для продолжения кампании в Правобережную Украину, переправившись через Днепр у Переяславля[265]265
  Молтусов В. А. Указ. соч. С. 183–186.


[Закрыть]. В связи с замедленным реагированием на события вокруг города со стороны русского командования, осада намеренно затягивалась королем с помощью методичного ведения инженерных работ, хотя не меньшее значение при откладывании решительного штурма имели опасения понести большие потери, связанные с упорным характером обороны города (к тому же защищаемого многочисленным гарнизоном с хорошей артиллерией. – П. Б.). Вместе с тем при настойчивом и активном ведении осады такие посредственные крепости, как Полтава, по опыту не могли продержаться более 20 дней.

Если это действительно верная точка зрения, то решение царя Петра перейти от стратегии «истощения» (нем. «Ermattungstrategie») к стратегии «сокрушения» (нем. «Niederwerfungstrategie»), вплотную приблизив свои главные силы к армии противника под Полтавой, является серьезной стратегической ошибкой, продиктованной замыслом шведского командования. Критическое истощение военных средств и отступление шведских войск от Полтавы оставались только вопросом времени даже в случае взятия крепости, так что предоставленная шведам возможность навязать русским сражение означала риск поражения и уничтожения армии, что противоречило всей уже оправдавшей себя до этого стратегии ведения войны.

Здесь вполне уместна аналогия с Отечественной войной 1812 года на этапе битвы под Бородино, которая состоялась по воле императора Александра I Павловича из личных и политических соображений, вопреки общему стратегическому плану, разработанному Михаилом Барклаем-де-Толли (Михаэль Андреас Барклай-де-Толли, нем. Michael Andreas Barclay de Tolly). Полный разгром русской армии под Бородино мог бы кардинально изменить оперативно-стратегическую ситуацию на театре военных действий в пользу французских войск, тогда как поражение французской армии под Бородино точно так же привело бы французов к отступлению из России, как и последующее развитие кампании с взятием Москвы и боевыми столкновениями под Тарутиным и Малоярославцем. Собственно потери французов в Бородинской битве, которыми оправдывают ее необходимость и целесообразность русские, советские и российские историки, в действительности почти ни на что не влияли, так как отступление из России было продиктовано французскому командованию не ослаблением армии, но отсутствием предметов снабжения. Соответственно, Великая Армия, не понесшая потери под Бородино, быстрее израсходовала бы ограниченные запасы продовольствия и фуража и, следовательно, должна была бы еще раньше уйти из Москвы.

Однако и в том и в другом случае объективные военные расчеты отступили перед субъективными желаниями царствующих особ. Нам представляется, что рискованное стремление всегда осторожного царя Петра к решительному столкновению с королем Карлом на поле битвы было обусловлено индивидуально-психологическими свойствами личности Петра Алексеевича Романова.