Текст книги "Задачи семейного воспитания. Избранное"

О детском послушании

«Нужно, чтобы ребенок находился в зависимости, а не в повиновении».

Ж.Ж. Руссо. «Эмиль».

«Никто, даже сам отец, не имеет права приказывать ребенку того, что ему ни на что не нужно».

Ж.Ж. Руссо. «Эмиль».

«При частых приказаниях более имеются в виду интересы родителей, чем детей».

Ж.П. Рихтер. «Левана».

«Говорят, самая лучшая политика – не слишком много управлять; то же справедливо и в применении к воспитанию».

Ж.П. Рихтер. «Левана».

По оценке весьма многих, послушание есть одна из существенных, основных добродетелей человека: если бы человек владел этою добродетелью сполна, он легко приобрел бы все прочие и впридачу к ним счастье. Людям, всецело послушным, стоило бы только прочитать самые лучшие, самые высокие нравственные правила, проповедями и поучениями разъяснить их – и приказать осуществлять их в жизни. Дело было бы кончено, все пороки и слабости исчезли бы, и на земле водворилось бы царство небесное, настало бы райское состояние: ни вражды, ни обид, ни притеснений, ни лжи, ни страстей, вся жизнь текла бы тихо, представляла бы чистейший, прозрачный ручей.

На самом же деле оказывается, что люди к послушанию склонны весьма мало: взрослые постоянно жалуются на всякого рода стеснения, постоянно нарушают всякого рода правила и установления, бунтуют на разные лады. Дети тянутся туда же, не слушаются родителей, хотят жить и действовать по своей воле, а не по чужой и даже не по родительской указке. Обусловленный послушанием рай не осуществляется, и люди живут во грехе. Очевидно, у них есть на то очень серьезные причины.

Оставим в покое взрослых, не будем исследовать, почему добродетель послушания обретается у них не в авантаже; обратимся к детям, нашему специальному предмету, и посмотрим, почему они не слушаются родителей и какое вообще значение послушание или непослушание имеет в их развитии.

Если постараться собрать воедино все доводы, которые родители приводят в оправдание своего требования безусловного или вообще большого послушания детей, то эти доводы можно сформулировать так: дети должны слушаться своих родителей: 1) потому что родители суть родители, т. е. родили, произвели детей; 2) потому что заботятся о детях, кормят, поят, одевают, учат их, ласкают, любят; 3) потому что дети не разумны, не опытны, слабы волей, а потому не могут сами управлять собой и своими действиями и 4) потому что детство есть вообще период послушания; период же свободы, самодеятельности, независимости придет потом, со зрелостью; сначала нужно слушаться, а потом самому руководить собой и другими – таков основной порядок развития человеческих существ, его же не прейдеши.

Если присмотреться к этим доводам, то легко заметить, что между ними есть только одно серьезное основание – третье, остальные же соображения весьма слабы и недостаточны. Родители родили детей. На то была добрая воля родителей, и это действие родителей не есть основание для того, чтобы детям кого-либо слушаться. Родив детей, родители, естественно, должны и заботиться о них, одевать, кормить и пр., – в этом нет никакой заслуги родителей, они не приобретают таким путем никаких прав на детское послушание. Если родители любят детей, ласкают, то это дело природы, совершенно естественное. В ответ на родительскую любовь дети питают к родителям также любовь, на их холодность отвечают холодностью и т. п., здесь происходит естественный, невольный и даже необходимый обмен чувств между двумя поколениями, без какого-либо отношения к вопросу о послушании. Последнее соображение, что детство есть период послушания, время же самодеятельности и свободы придет позднее, очевидно, находится в зависимости от того, насколько за детьми в разные периоды детства можно признавать разум и волю, способные к руководству детскими поступками. Следовательно, весь вопрос, все дело в наличности и размерах у детей этих руководящих разума и воли.

В период детства мы встречаемся с несомненным фактом возникновения и развития разума и воли. Сначала их нет, а потом они появляются и развиваются. Этот несомненный факт чрезвычайно затрудняет правильное отношение родителей к детям. Если бы во весь период детства ни ума, ни воли у детей совсем бы не было, или, наоборот, они были бы присущи детям с самого их рождения, то отношение родителей к детям было бы весьма просто: нужно было бы всецело руководить детьми с самого их рождения до окончания детства или предоставить им самим управлять собою с самого рождения. На деле же оказывается, что приходится употреблять особую смешанную систему, и руководить и не руководить, причем объем руководства и не руководства не может оставаться одним и тем же сколько-нибудь продолжительное время, его постоянно приходится изменять, сообразно с возрастом детей, и притом в одном направлении – постепенном расширении детской самодеятельности и самоуправления. Легко отстать в этом отношении от непрерывно совершающегося детского роста или, наоборот, обогнать его строго постепенный ход. И в том и в другом случае возникнут серьезные неудобства, выйдет путаница, что обыкновенно и бывает в отношениях родителей к детям.

Прежде всего родителям необходимо правильно понять сущность руководства ими детьми. За отсутствием или слабостью разума и воли детей, родительские разум и воля заменяют их. Очевидно, что такое замещение может быть производимо лишь в интересах детей, а не родителей. Родительские разум и воля должны быть не чем-либо чуждым дитяти, посторонним, а внутреннею сущностью самого же дитяти, они должны сливаться с ходом его душевной жизни и развития, составлять одно целое с ним, а не быть какой-либо препоной, каким-то сторонним телом, встречающимся на пути. Каждый нежный росточек собственной воли и собственного разума детей должен быть тщательно наблюдаем, оберегаем и лелеем родителями, их разум и воля должны сделаться заботливыми нянями, нежно ухаживающими за первыми проблесками сознательной самодеятельности дитяти. Как кормилица кормит младенца своею грудью, носит его на руках, убаюкивает песенками, развлекает разными впечатлениями на органы внешних чувств, так родительские разум и воля должны быть такою же духовной теплицею, в которой бережно и любовно растут и крепнут хрупкие стебельки детского разума и детской воли. Никакого противоречия, никакого разногласия между детским духовным миром и волей и разумом, родителей, заметающих эти отсутствующие свойства у детей, быть не должно; тем более не должно быть подавления личности дитяти личностью взрослого, не должно быть затруднений для правильного роста и развития детской самодеятельности. Ее нежные корешки, очевидно, нельзя ни топтать, ни вырывать.

Таково должно быть взаимное отношение между родительскими и детскими разумом и волей, но не таково оно бывает на самом деле в действительности.

Прежде всего следует отметить не подлежащий сомнению факт чрезмерной многочисленности приказаний, даваемых родителями детям и ставящих последних в весьма затруднительное положение. В разных семьях, с различным строем, придерживающихся своих взглядов на размеры детского повиновения, количество обязательных для дитяти правил и приказаний бывает различно. Редко можно найти семью, в которой не требовали бы от детей большого повиновения, чем какое необходимо и полезно ввиду интересов развития самих детей и правильно поставленных задач воспитания; в громадном большинстве семейств от детей требуют повиновения гораздо больше, чем сколько необходимо, а во многих семьях детей заваливают приказаниями, как игрушками к Рождеству. Пусть интересующийся этим вопросом наблюдатель обратит внимание на количество приказаний, имеющих целью подавить различные движения дитяти, в данном случае неудобные с точки зрения взрослого (не прыгай, не бегай, не размахивай руками, не вертись, не болтай ногами, не кричи, не крути головой, не лазай под столом, на стул и т. д.); пусть обратит внимание на приказания, ограничивающие умственную деятельность и пытливость дитяти, не уместные, по мнению его руководителей (не трогай это, не смей ту вещь брать в руки, не приставай с вопросами, не лезь к взрослым, не суйся, куда тебя не просят, этого ты не поймешь, теперь мне некогда объяснять и т. д.); пусть отметит количество требований, предъявляемых детям в отношениях к взрослым (поклонись, шаркни ножкой, не прерывай, не вмешивайся в разговор, уступи свое место, принеси то-то, обожди, слушай внимательно и пр.), и по разным другим случаям, например, вроде того, что на дитя надето новое платье. пусть на все это любознательный наблюдатель обратит свое внимание, и он убедится, что приказания на детей в большинстве семейств сыплются, как из рога изобилия, что от детей требуется повиновения слишком много, что их терпение подвергается весьма серьезному искушению. Есть семьи, в которых буквально почти каждый шаг дитяти определяется взрослыми, на все есть приказание и правило, а дитя является чисто исполнительным существом.

В чем заключается причина такого большого спроса от детей повиновения? Почему родителям так любо руководить каждым почти шагом дитяти, не полагая никаких пределов своей родительской власти и авторитету?

Главнейшая причина обилия приказаний детям есть удобство родителей. Давать приказания так легко и просто, подчинить всецело личность дитяти своей воле так приятно для взрослого. Представьте иное отношение к детям, тщательные заботы о нестеснении их, о предоставлении им возможно широкой свободы, – сколько хлопот, сколько размышлений, колебаний, ошибок! А по системе приказаний все просто, крайне удобно и спокойно: запретил, приказал, взыскал, и делу конец. Ни печали, ни воздыхания, держи лишь крепко свой семейный фельдмаршальский жезл! Эта основная причина обилия приказаний детям дополняется соображением о крайнем неразумии и слабоволии детей, вследствие чего дети признаются неспособными сами руководить собой.

Многочисленность приказаний и правил влечет вслед за собою существенные неудобства, служит прямым и сильным препятствием правильному развитию детей. Очевидно, слабые начала собственной воли детей подавляются, взрослый ими пренебрегает, даже не замечает их, они остаются без упражнения, широко замещаемые волею взрослого. Необходимо нужной для правильного развития дитяти гармонии между зачатками его воли и волей взрослого нет, последняя является чуждой, посторонней силой, вторгающейся в душу дитяти не как друг, а как враг, попирающий местные законы страны, придавливающий и угнетающий ее самобытность. Завоеватель преследует лишь свои интересы, очень мало заботясь об интересах покоренных. Такова же бывает и воля взрослого, руководящего дитятей в видах своих личных удобств.

Здесь лежит главная причина детского непослушания. Каждый организм, как бы он ни был зависим от других, всегда владеет стремлением к самостоятельности и независимости, увеличивающимся вместе с возрастом и накоплением сил. Чем сильнее существо, крепче, разумнее, тем тяжелее нести ему ярмо послушаний и стороннего управления. Оно возмущается против отрицания его собственной воли и бунтует. Дети рано оказываются непослушными и прежде всего потому, что взрослые не признают их собственной воли, хотя бы слабой и не могущей вполне руководить действиями дитяти. Чем больше возраст дитяти, тем сильнее у него запрос на самодеятельность, тем оно непослушливее и настойчивее в своем непослушании. Если родители не обращают достаточно внимания на эти недвусмысленные признаки, не хотят вдуматься в явление, находящееся у них постоянно перед глазами, то отношения между родителями и детьми совсем портятся, с детской стороны начинаются непрерывные бунты и возмущения, а со стороны родителей – усмирение бунтовщиков. Нравственная связь между поколениями порывается, и младшее ждет – не дождется, когда оно, наконец, может освободиться от старых и отсталых тиранов, которые, кроме насилия, ничего не могут выставить в свою защиту.

Указываемая причина детского непослушания есть коренная, самая существенная, но не единственная. Есть и еще причины детского неповиновения. Маленькие дети часто не слушаются потому, что они или совсем не понимают смысла приказания, или, если и понимают, то очень смутно, поэтому оно не производит впечатление на их сознание и легко забывается. Дети вообще забывают быстро. Если они и поняли смысл какого-либо запрещения, то могут его нарушить единственно потому, что, увлеченные другими впечатлениями, забыли о нем.

Особенно же часто дети нарушают приказания потому, что приказание направлено против какого-либо их удовольствия, а потому исполнение приказания равносильно лишению себя удовольствия. Пусть приказание весьма мудро и исполнение его должно оградить в будущем дитя от серьезных неприятностей: для дитяти будущие великие блага имеют мало значения по сравнению с маленьким настоящим. Оно живет настоящим временем, а не будущим, в будущее оно заглядывает редко и недалеко, поэтому оно за сладкий пирожок сейчас готово отдать царство небесное в отдаленном будущем. В силу такого свойства своей природы дитя склонно нарушать всякие приказания, имеющие в виду лишить его в настоящем его маленьких удовольствий ради великих благ в отдаленном будущем. Нужно, впрочем, заметить, что и взрослые очень часто бывают повинны в том же самом грехе, а потому строгие взыскания с детей за нарушения такого рода приказаний оказываются весьма несправедливыми.

Понятно, что многие приказания родителей детям кажутся последним несправедливыми, нарушающими весьма ценные требования и установленные правила. Да и на самом деле так нередко бывает, потому что приказания родителей часто имеют в виду, как было указано выше, удобства их, родителей, а не детей, а потому являются грубо эгоистичными. Нелады между старшим и младшим поколением начинаются рано, и с течением времени отношения между ними часто не проясняются, а лишь запутываются более и более.

Что есть упрямые дети, – это всем известно; а что есть упрямые родители, упрямые в отношении к детям, – это представляется как будто бы странным. Упрямство есть специально детский порок, против которого родители борются. Как же можно говорить об упрямстве родителей по отношению к детям? Конечно, взрослые могут быть упрямыми в отношениях друг к другу, но не в отношениях к детям.

Такое рассуждение совершенно ошибочно. Если упрямятся дети, то родители упрямятся не менее своих детей; рассмотрев же соответствующие факты ближе, мы можем даже прийти к заключению, что упрямством гораздо больше отличаются родители, чем дети.

Что такое упрямство? В чем его источник?

В воспитательной практике мы не находим точного разграничения между стойкостью характера и упрямством. В большей части случаев родители и воспитатели упрямством в детях называют настойчивое неисполнение ими какого-либо приказания, не рассуждая много о разумности своего приказания и выполнимости его со стороны детей. Поэтому понятие упрямства имеет у них очень широкий объем. Нередко ребенок решительно не понимает, почему ему запрещают то или другое действие, и, конечно, не слушается, нарушает приказание и получает титул упрямца. «Ты опять уже влез на стул!» – сердито говорит няня, гладящая в другом углу комнаты, ребенку, вскарабкавшемуся на стул, с которого пять минут назад он был снят ею же. «Опять» – повторяет ребенок знакомое ему слово. «Не смей трогать стакан на столе», – говорит няня, опасающаяся за участь стакана. «Такан», – повторяет ребенок и берет стакан. «Уронишь, экой непослушный мальчик, разобьешь», – обращается к нему снова няня, не желающая оставить глаженье и питающая надежду, что авось ребенок послушается и стакан уцелеет. Но ребенок не разделяет опасений и надежд своей няни: он преспокойно стучит стаканом по столу, приговаривая: «Тук, тук!» Но тут няня серьезно боится за участь стакана, бежит к ребенку, вырывает у него из рук, не слишком-то деликатно, стакан и снимает его со стула, приговаривая: «Ишь ты шалун какой, посмей еще раз влезть! Я тебя!» Если ребенок весел, – он смеется, повторяет «тебя» и оглядывается, куда бы ему пристроиться снова; если же он испытал в течение дня много подобных препятствий, то он раздражается, начинает плакать, причем няня не преминет сказать: «Поплачь, поплачь у меня только! Шалишь, да еще обижаешься!» Жесткий, суровый тон голоса сильно не нравится ребенку, его плач усиливается и переходит наконец в формальный рев. Но тут мягкое и любящее сердце няни берет перевес: она берет плачущего ребенка на руки, ласкает его, обещает ему разные разности или дает ему лакомства, лишь бы ребенок перестал плакать. Он утихает, прельщенный любимою вещью; мир восстановляется. Но он скоро нарушается ссорой, сменяющейся, в свою очередь, миром. Так текут дни за днями.

Нередко ребенку воспрещается то, что прежде дозволялось, и нарушение ребенком подобного приказания считается упрямством с его стороны, достойным кары. При слабом знании большинством родителей и воспитателей науки воспитания подобные случаи бывают часто. Ребенок просит, например, поиграть какую-нибудь дорогую, но хрупкую вещь. Мать или воспитательница сначала отказывают ребенку, говоря, что этой вещью нельзя играть, но потом, склоняясь на просьбы ребенка, дают ему эту вещь, сопровождая назиданием об осторожном обращении с нею. Но скоро они замечают, что ребенок не умеет осторожно обращаться с нею, и требуют вещь назад, убеждая его к возврату нередко в высшей степени наивными фразами, вроде следующей: «Поиграл, душенька, да и будет». Но душенька, конечно, решительно не понимает, почему же ему нужно перестать играть тою вещью, которая ему так нравится и которой ему несколько минут назад было разрешено играть, и потому отказывается возвратить полученную вещь. Тогда мамаша или воспитательница называет ребенка упрямцем, непослушным мальчиком, негодным мальчишкой и без церемонии выхватывает вещъ из рук ребенка, предоставляя ему на свободе рассудить о крайней непоследовательности родительских действий.

Иногда даже ребенку, как мы уже упоминали, воспрещаются такие действия, которые необходимо требуются его природой. Есть такие порядколюбивые мамаши и воспитательницы, которые требуют от ребенка, чтобы он не шумел, не скакал, не прыгал, не кричал, чтобы он ходил всегда солидно и чинно, во время прогулки не глядел бы по сторонам и не оборачивался, в комнате сидел бы тихо и смирно на своем стуле, сложив ручки и поджав ножки, и т. п. Само собой разумеется, что ребенок постоянно нарушает, особенно если он сангвиник или холерик, такие приказания, хотя их ему и повторяют тысячу раз в день, за что и признается своей порядколюбивой чопорной мамашей и воспитательницей величайшим упрямцем в мире.

В таком обширном смысле понимается слово упрямство многими родителями и воспитателями. И горе тому ребенку, воспитатели которого, понимая таким образом упрямство и владея твердой, энергичной волей, начнут искоренять в своем питомце упрямство. Они искалечат, изуродуют его нравственно, они разобьют в куски его собственную волю и самостоятельность, они сделают из него трусливого раба, беспрекословного автоматического выполнителя своих приказаний. К подобным детям, «подчиненным нестерпимому игу и осужденным на каторжный труд», можно применить слова Руссо: «Лета веселья проходят в слезах, наказаниях, в страхе и рабстве. Несчастного мучат для его пользы и не видят смерти, которую призывают и которая поразит его в этой грустной обстановке. Кто знает, сколько, детей погибает жертвою сумасбродной мудрости отца или наставника? Единственное благо, извлекаемое ими из вынесенных страданий, – смерть без сожалений о жизни, в которой они знали одну только муку». Как не назвать подобное воспитание «варварским воспитанием, когда оно настоящее приносит в жертву неверному будущему, налагает на ребенка всевозможные оковы и начинает с того, что делает его несчастным, с целью приготовить вдали какое-то воображаемое счастье, которым он, вероятно, никогда не воспользуется?».

Очевидно, что смысл, соединяемый со словом упрямство в воспитательной практике, слишком широк и слишком неопределен. Такое понимание упрямства несовместимо со свободой развития питомца, с развитием в нем стойкости, самостоятельности, ибо в таком случае неисполнение каждого приказания, даже самого нелепого и несправедливого, будет упрямством. Разве можно назвать упрямством нарушение ребенком таких приказаний, нарушать которые ему необходимо по требованиям его природы, каковы, например, требования от детей постоянного, в смысле старших, благочиния и сдержанности? Упрямство есть противление таким требованиям, которые выполнить ребенку вполне возможно, но которые он не желает выполнять по каким-либо мотивам. Невыполнение же требований, противных природе ребенка, есть просто невозможность, а не упрямство, и настаивание на выполнении таких требований свидетельствует лишь о неразумии и упрямстве взрослых. Точно так же разве можно назвать упрямством невыполнение таких требований, смысла и значения которых ребенок не понимает? Упрямство непременно предполагает элемент сознательности, сознательное отрицание приказания, отказ исполнить его по каким бы то ни было мотивам. Те требования и правила, которых я не понимаю, я могу не исполнять, но упорствовать против них я не могу. Наконец, что касается третьего случая, когда дети совершают действия хотя в настоящее время им и запрещенные, но дозволявшиеся прежде, то и здесь нельзя признать существования упрямства со стороны детей. Дети рассуждают в этом случае логично: если им дозволено было совершать известное действие раз, два, то почему же не совершить его три, четыре раза? Если бы этого действия нельзя было совершить вовсе, то оно не было бы дозволено им ранее. В этом последнем случае упорство можно скорее видеть в действиях воспитателей, чем детей, именно в том, что воспитатели упорно отказываются от своего прежнего образа действий, упорно воспрещают детям то, что дозволяли сами прежде. Вообще упорством нельзя назвать неисполнение правил и требований изменчивых, которые сегодня таковы, а завтра будут другие, которые сегодня то предписывают, что завтра запрещают. Под упорством следует разуметь сознательное отрицание, сознательное невыполнение таких требований, которые неизменны, всеобщи, которые не меняются по расположению, которые суть действительные законы.

При разумной воспитательной системе воспитателю едва ли придется бороться с упрямством своего питомца, так как тогда упрямство едва ли возникнет. С чего ребенок станет упрямиться, когда ему предоставлена достаточная свобода, когда во всех своих законных правах и нуждах он нисколько не стеснен, когда правила, которым требуют от него подчинения, составлены вполне разумно? Если же ребенку, вследствие какого-либо временного органического расстройства или случайного душевного расположения и настроения, придет желание не подчиниться правилу, ослушаться, поупрямиться, то это особенные случаи, требующие особо внимательного рассмотрения. Вообще же настойчивое требование воспитателя выполнения правила, соединенное с полным вниманием к положению дитяти, с любовью к нему и снисхождением, напоминание о необходимости всегда подчиняться закону, скоро возвратят ребенка к обычному послушанию. Несколько таких случаев настойчиво последовательного применения воспитательной системы, в которых воспитатель обнаружит, что он серьезно смотрит на свои правила, что они в глазах его действительно суть неизбежные необходимые законы, без которых обойтись невозможно, убедят ребенка в невозможности не подчиняться закону, упрямиться, и гарантируют воспитателю послушание его питомца на все время воспитания? Нужно только составить действительно разумные правила и, при мягкости и внимательности к дитяти, настойчиво и последовательно применять их. Обыкновенно упрямство детей бывает результатом недостатков самой воспитательной системы и тех промахов, которые делают родители и воспитатели, применяя систему.

Недостатки воспитания, которые вызывают упорство со стороны детей, с одной стороны, могут заключаться в неудовлетворительности тех правил, подчинения которым требуют от ребенка, а с другой – в непоследовательном, в несистематическом применении этих правил, в позволении воспитаннику уклоняться по временам от их выполнения. К недостаткам первого рода следует прежде всего отнести тот, когда круг законов, требующих подчинения от ребенка, очень велик, а круг свободных действий очень мал. Когда воспитатель создает сложный кодекс правил, когда он каждый шаг ребенка, каждое его движение хочет размерить и подчинить правилу, когда он опутывает ребенка этими правилами, как сетью, не дозволяя ему ни одного свободного движения, тогда в результате может получиться или полнейшая забитость, запуганность ребенка, отсутствие в нем всякой самостоятельности, всякой стойкости, или величайшее упрямство, противление воспитателю на каждом шагу. Если ребенок робок, слаб, не энергичен от природы, или если воспитатель слишком энергичен, слишком настойчив, слишком последователен в своих действиях, то в результате получится бесхарактерный ребенок, нечто нетвердое, неустойчивое, что легко может подчинить себе каждый, – стоит только напереть немножко. Если же ребенок не отличается ни слабостью, ни трусостью, если он живой сангвиник или энергичный настойчивый холерик и если при этом сам воспитатель на беду не владеет решительным характером, выдержкой, то горе ему. Пусть он готовится на ежеминутную борьбу, на отчаянное сопротивление. Когда ребенок живой, впечатлительный и довольно настойчивый опутывается воспитательными правилами, как сетью, с ног до головы, когда его природной самобытной энергии нет свободного выхода, когда он должен делать все по команде, тогда он естественно, необходимо приходит в столкновение с правилами воспитания, нарушает их, из области дозволенного постоянно переходит в область недозволенного. Он ищет деятельности, он ищет свободы, его подвижная натура легко увлекается всем, беззаветно отдается разным впечатлениям. Весь мир к такой натуре простирает как бы свои объятия, манит, прельщает его. А воспитатель ему постоянно твердит, что этого нельзя, другого нельзя, что того подожди, другое завтра, что нельзя отдаваться так сильно впечатлениям, что везде нужно соблюдать правило, осторожность, умеренность, что все в меру. И вот начинается борьба, питомец проявляет упорство, отказывается слушаться воспитателя. Он не может переломить себя, отказаться от своей природы, он не может замерить или переделать влечения своей природы по наставлениям своего учителя. Природа говорит ему одно, а учитель другое, природа влечет его к непрерывному движению, к быстрой перемене впечатлений и занятий, а учитель постоянно его сдерживает и осаживает, упрекает за легкомыслие и непослушание. Чья возьмет? Бог знает. Это будет зависеть от многих обстоятельств. Но во всяком случае учителю, самому настойчивому и энергичному, трудно будет подчинить себе ученика. Природа такая вещь, что ты гони ее в дверь, а она влетит в окно, сдавил ты натуральное стремление в одном месте, а оно сейчас уже вышло в другом. Трудно бороться с природными влечениями. А влечение к свободной деятельности, не стесняемой искусственными педагогическими путами, есть одно из натуральных влечений. Но как бы там ни было, чья бы ни взяла верх, учителя или ученика, то несомненно, что для обоих жизнь при таких обстоятельствах будет сущей каторгой.

Другая главная причина развития в детях упрямства заключается в неудовлетворительном практическом применении правил воспитания. Теоретически правила воспитания могут быть хороши, в них не будет заключаться тех недостатков, которые вызывали бы и способствовали бы развитию в детях упрямства; но тем не менее упрямство может развиваться в детях. Этот случай может быть именно тогда, когда правила, сами по себе очень хорошие, неудовлетворительно применяются к делу. Неудовлетворительность же обыкновенно заключается в непоследовательности, в несистематичности применения правил воспитания. Обыкновенно родители и воспитатели очень неровно выдерживают воспитательную систему. Сегодня они строго блюдут за выполнением воспитательных правил, а завтра сделают послабления, сегодня воспитанник подвергся строгому взысканию за нарушение правил, завтра за тот же проступок он получит только не особенно суровое замечание, а послезавтра и совсем ничего. Родители в большинстве случаев редко сговариваются между собою относительно воспитательной системы и потому действуют не согласно, не дружно; а как кому Бог на душу положит. Родитель держится такой системы, мать иной, а какая-нибудь проживающая в доме тетушка или бабушка, так та по отношению к ребенку держится уже совершенно своеобразных приемов и не хочет знать ни системы отца, ни системы матери. У семи нянек дитя, говорят, бывает кривое; из ребенка, воспитываемого разом по трем различным системам, также ничего путного не выйдет. Странно было бы, если бы при такой постановке воспитания у ребенка не развилось упрямство. Чтобы ребенок уважал правила, подчинялся им без всяких попыток на бунт, для этого нужно, чтобы он видел в них действительные законы, общие и неизменные, исполнение или неисполнение которых не зависит от произвола родителя или воспитателя. Правила должны быть святы и неизменны для ребенка, должны исполняться им всегда, когда это нужно. А то, что же это за правила, которые отец поставляет, мать отменяет и поверх которых бабушка ставит свои собственные, совершенно различные? Что это за правила, когда ребенку стоит только подойти к матери, состроить кислую, печальную рожицу, немножко похныкать или поплакать, а в крайнем случае поднять формальный рев, чтобы сейчас же это правило на этот случай было отменено? Как скоро ребенку хотя один раз удалось упросить отменить на время какое-либо правило, лишить его силы, как скоро ему хотя один раз удалось настоять на своем вопреки закону, тогда пропало навсегда его подчинение правилам воспитания без предварительных возражений и упрямства. Тогда он будет постоянно делать попытки обойти правила, уклониться от исполнения их, постоянно будет приставать к отцу и матери с просьбами об отмене. Он знает, что правило не неизменно, что если хорошенько попросить, то правило отменят, по крайней мере на время. А как приятно ребенку поступать по своему желанию и даже командовать отчасти своими родителями, вместо того чтобы подчиняться их скучным правилам! И вот ребенок, вкусивший от запрещенного плода своеволия и упрямства, хнычет, плачет, пристает ко всем с просьбами об отмене правила. Пусть упрямство не всегда приводит его успешно к цели, пусть он потерпит фиаско раз, два, три, он будет снова повторять свои опыты в четвертый, в пятый, в шестой раз. Первый удачный успех просьб и упрямства будет ободрять его на дальнейшие подвиги. Не удалось пять, шесть раз, удастся в седьмой или восьмой.