Текст книги "Под стук колес"

Гоп-стоп

Целый день Мишка ничего не ел. Правда, утром, последний кусочек хлеба он запил кружкой воды и всё. Хорошо, что работа была не пыльная, но всё равно, молодой организм требовал еды. В кармане оставалось 73 копейки, а до зарплаты ещё четыре дня. Да и зарплатой это назвать было нельзя. До реформы это было 450 рублей, и как говорила тётя Сима, это были ещё деньги! А сейчас? И ещё, Мишка никак не мог понять, почему с него, восемнадцатилетнего пацана, взимают бездетный налог? А подоходный налог? Разве 45 рублей, это доход? Где-то глубоко внутри росло недовольство, но голод от этого не уменьшался, и Мишка начал пересчитывать мелочь. Так, 8 копеек на полбуханки хлеба, 25 копеек – это полкилограмма ливерной колбасы. От одного вспоминания о колбасе, засосало под ложечкой. Мишка был уверен, что лучшую в мире ливерную колбасу, делают только здесь, в Одессе. Толстая, жирная, она источала изумительный аромат свежесваренного мяса, многочисленных пряностей, а спецефический запах требушков, придавал ей неповторимый вкус. Мишка любил откусывать её большими кусками и чувствовать, как насыщается проголодавшийся организм и по всему телу расплывается сытая истома. Но денег, до зарплаты, явно не хватит, а занимать он не любил, и пришло время подумать, что делать?

Мишка работал слесарем в санатории, и как-то обрабатывая надфилем дубликат ключа, он подумал о ларьке, что стоял на набережной почти полностью скрытый деревьями и кустами. Таких ларьков, в курортной зоне, было много, и он решил основательно присмотреться к ним. Вскоре Мишка выяснил, что охраны как таковой нет, а единственный сторож, постоянно крутился с милиционерами, что в течение ночи, два раза, лениво обходили территорию. Ещё раз, перебирая в кармане мелочь, он решил, что пришла пора проверить свои способности к выживанию.

Почти час пришлось сидеть ему в кустах, наблюдая за происходящим вокруг ларька. Где-то около двадцати трёх ночи, набережная опустела. Потом прошёл пограничный наряд с собакой, а милицейский патруль, вместе со сторожем, заканчивал свой первый обход. Мишка, не выходя из кустов, осторожно приблизился к ларьку. Внушительных размеров контрольный замок, заставил его улыбнуться. Он аккуратно отодвинул отмычкой контрольку, и не спеша открыл бездарное изобретение. На удивление, внутреннего замка не было, и Мишка спокойно вошёл внутрь. Конечно, он уже знал, что и где находится в каждом ларьке, по этому, не торопливо взял с одного ящика две банки шпрот, с другого – банку скумбрии в масле. Шоколад, конфеты, коньяк, брать не стал, только сунул в карман пачку печенья. Он так же не спеша вышел, вставил на место контрольку и тихо закрыл дверь. По узкой тропинке, Мишка поднялся на плато князья Гагарина и пошёл к скамеечке, что стояла в укромном месте, спрятанная от посторонних глаз. Когда вышла полная луна, он и не заметил. Мишка сидел в глубоком раздумье и глядел на украденные банки и печенье. В нём боролись два человека: один кричал о совести, а другой взывал к справедливости. «Ну и что теперь? Был нормальный пацан, а теперь вор! Нет, ворюга!» Стыдил первый. «Это я вор? А ты секретаря обкома партии видел? А морду его сытую помнишь?» «Да плюнь ты на него! – не сдавался первый, – Ты о матери подумал? Что с ней будет, если тебя поймают? А сестрёнка? Она не выдержит такого позора!» «Ты сестрёнку не трожь, – второй сжал кулаки. – Я за неё на смерть пойду!» «А залез в ларёк!» – Съехидничал первый. «Ну, залез… и что? Назад нести?» «Ну,… назад нести… Вроде и никчему, – второй задумался… – Но больше не сметь!»

– Ладно, – обращаясь к кому-то невидимому, громко сказал Мишка. – Больше не буду. Он достал нож и не спеша, открыл банку со шпротами.

* * *

– Так ребята, – механик, Аркадий Григорьевич, хлопнул ладонью по столу. – И тебе Славик, и тебе Михаил, надо вступать в добровольную дружину. Ребята вы молодые, надёжные, кому как не вам следить за порядком. Да и милиция просит помощи. Они говорят, что в нашем районе уже вскрыли семь ларьков.

– Чего? – Мишка возмутился. – Врут они! Я только пять вскрыл!

– Ну, Михаил, – механик с укоризной посмотрел на парня. – Когда-нибудь ты вляпаешься со своим юмором. Ладно. Вот вам бумага, пишите заявление.

– Аркадий Григорьевич, – Славик внеришительности взял бумагу. – Так я и так дружинник – спасатель.

– И я спасатель! – Подхватил Мишка.

– А теперь будете ещё и охранниками, – механик устало махнул рукой. – Всё, идите. Да! Сегодня на дежурство. Встречаемся вечером, в опорном пункте, в 19–00.

В опорном пункте, что называли ещё и опергруппой, собрались шесть дружинников и три милиционера. Дружинникам торжественно вручили значки и удостоверения, раздали повязки и пожилой старшина провёл краткий инструктаж. Разошлись по территории не большими группами, два дружинника и милиционер. Мишка чувствовал себя, как говорят, не в своей тарелке. Получается, что он охраняет порядок от себя самого. Странное чувство охватило Михаила. Он вдруг представил себе, как его застают в открытом ларьке, арестовывают, ведут в опергруппу и пожилой старшина смотрит на него с укоризной и говорит: «Что ж ты Михаил, натворил, а мы верили тебе». Он так задумался, что вдруг громко сказал:

– Всё хватит!

– Ты это о чём? – Славик толкнул его в бок. Мишка очнулся, увидел удивлённые взгляды попутчиков и весело продолжил:

– Пойду работать в милицию.

– Не плохая идея, – улыбнулся молодой сержант. – Только сначала надо отслужить в Армии, получить хорошую характеристику, опять же, образование нужно.

– Всё это будет! Только я в Уголовный розыск хочу. Следователем.

– Эко ты замахнулся… – сержант внимательно посмотрел на Мишку. – Там голова нужна. Работа эта серьёзная.

– А я смогу!

Так разговаривая то об одном, то о другом, они обошли территорию и вернулись в опергруппу. С тех пор, на дежурство Мишка и Славик приходили по графику, два раза в месяц. А иногда просто приходили в опорный пункт, где уже считались своими, и совершали обход вместе со всеми. Почти каждый раз, они, перед закрытием, заходили в летний ресторан «Жемчужина» и Мишка с интересом разглядывал редких посетителей. Иногда наблюдал, как кто-то доставал набитый купюрами бумажник, и небрежно бросал деньги официанту. Глядя на такую картину, Мишка всё чаще думал, что такие деньги трудно заработать, если ты только не из Севера. И ещё, если их «одолжить» у владельца, то вряд ли он будет жаловаться.

Однажды в одном, припозднившемся посетителе, он узнал торговца из Привоза. Это был мужчина среднего роста, лет тридцати, довольно плотного телосложения, с характерными признаками выходца из Кавказа. Он сидел, вольготно раскинувшись на стуле и с явным высокомерием, что-то требовал у стоящего рядом, официанта. Увидев милиционера и дружинников, он резко сменил позу, быстро рассчитался и слегка пошатываясь, покинул зал.

– Ты видел, сколько у него сармака[2]2
  Сармак – деньги.


[Закрыть]? – С заговорщицким видом, тихо спросил Славик.

– Ну и что? Это его деньги, – так же тихо ответил Мишка.

– А могут быть, наши.

– И не думай, это же «гоп-стоп», статья серьёзная.

– Да шучу я, шучу! – Славик улыбнулся. – Пойдём, видишь, участковый зовёт.

Уже год как Мишка не трогал ларьки, и хотя денег, как всегда, не хватало, воровать консервы его не тянуло. А вот слова друга, «могут быть наши», прочно засели в голове.

* * *

В темноте, они спустились с обрыва по еле заметной и днём, тропинке и стоя в кустах, наблюдали за посетителями ресторана. Михаил сразу заметил того кавказца. Он сидел в позе «хозяина жизни» и свысока смотрел на окружающих. Всем своим поведением он как бы говорил о своей значимости. Это раздражало и злило Мишку.

– Видишь, за тем столиком, слева от колоны?

– Ну, – Славик внимательно посмотрел в ту сторону. – Вижу.

– Это наш клиент.

До закрытия ресторана оставалось совсем немного. Музыканты перестали играть и начали собирать свои инструменты. Оживились, уставшие за день, официанты, собирая «дань» с посетителей. Вскоре подошли дружинники с милиционером. Кавказец расплатился и вышел с ресторана. Ребята пошли за ним. На их удивление, мужчина выбирал слабоосвещённые и безлюдные аллеи.

– Идём наверх, – скомандовал Мишка. – Перехватим его на выходе. Они быстро поднялись на плато и, пройдя по тропинке, что тянулась вдоль обрыва, оказались впереди жертвы.

– А если он здесь не пройдёт? – Славик внимательно смотрел вниз.

– Пройдёт, – уверенно сказал Мишка. – Он, похоже, сам боится людных мест.

Мужчина шёл не спеша, слегка покачиваясь и изредка оглядываясь по сторонам. Ни впереди, ни сзади у него никого не было. Только на дальней аллее, спешили на последний троллейбус, одинокие прохожие.

– Пошли.

Они словно тени, бесшумно спустились вниз по крутой тропинке и в мгновении ока оказались позади «клиента».

– Стоять, – тихо сказал Мишка. – Деньги.

Мужчина на какое-то мгновение замер и вдруг, взмахнув рукой, начал разворачиваться к ним лицом. В тусклом свете дальних фонарей, в его руке блеснул нож.

Мишка и не рассчитывал, что кто-то, просто так, отдаст ему деньги и был готов к худшему. Он, хорошо отработанным движением, легко выбил нож и справа нанёс точный удар в висок. «Клиент» как покошенный, рухнул на траву. Михаил, не спеша, достал из его кармана бумажник, раскрыл, вытащил пять рублей и положил в нагрудный карман жертвы.

– Ты зачем ему деньги всунул? – Возмутился Славик.

– Не шуми. Быстро уходим. – Они снова поднялись на обрыв и оглянулись. Всё было тихо. Всё также спешили на последний троллейбус, одинокие прохожие, и, не переставая, трещали цикады.

– Ты его случайно не убил?

– Нет, конечно, – Мишка был спокоен. – Да сам смотри, он уже встаёт.

Ограбленный ими мужчина, поднялся, какое-то время постоял, оглядываясь по сторонам и снова, не спеша, слегка покачиваясь, продолжил свой путь.

– В следующий раз…, – начал Славик.

– Следующего раза не будет! – Резко оборвал его Мишка. – И про этот «раз» забудь.

– Да ты что, Миша, – начал горячиться Славик. – Такая удача!

– Вот именно – удача, и вообще, – Мишка замолчал. – Я повестку от военкома получил. Через неделю заберут.

– Ну, ты даёшь! И молчал!

– А что, кричать надо?

– Кричать не надо, – Славика переполняли эмоции. – А вот отметить, самое время.

Они шли по разбитой дороге, что вела вверх, на плато, в старый, почти заброшенный парк, где одиноко стоял замок князья Гагарина. В непроглядной темноте южной ночи беспрерывно звенели цикады, что-то говорил Славик, но Михаил думал об ограбленном мужчине. Интересно, будет ли он, и теперь сидеть в позе хозяина жизни, и небрежно швырять деньги официанту…

Беркут

– Ребята, выручайте! Возьмите беркута! – Сашка Строев держал в своих объятиях огромную птицу и явно не знал, что с ней делать. Молодой орёл злобно смотрел на новых хозяев и окружающий мир. Уже две недели, его передавали из рук в руки и, похоже, ему это очень не нравилось. Молодые крылья ещё не набрали достаточно силы, но он уже рвался на свободу, пытаясь расправить их и вырваться из крепко держащих рук.

Владимир Устюгов не поверил в такую удачу.

– Ты что, серьёзно?

– Куда уж серьёзнее! – По грустному виду Александра, было понятно, он не шутит.

– Тогда давай-ка его сюда, в сарай.

Настоящий беркут был мечтой каждого дембеля и Владимир не был исключением. Он уже представлял себе, как приедет домой, в Луховицы, с огромным орлом, как будет выезжать с ним на охоту, а друзья будут радоваться и по-хорошему, завидовать ему.

В небольшом сарайчике, где хранился шанцевый инструмент, царил полумрак. Небольшое окошко с грязным стеклом, пропускало мало света, но там была широкая полка, куда и поместили птицу.

– Саша, а чем его кормить? – Спросил Михаил. Строев как-то замялся с ответом.

– Вообще-то он мясо любит, – и быстро добавил – но он не голодный, я его сегодня кормил, дня на два хватит.

– Да ты чё Мишка! Неужто мы его не прокормим? Вон в степи сусликов сколько! Наловим и на завтрак, и на ужин! – Владимир был в ударе. Он всё время норовил заглянуть в окошко, чтоб полюбоваться свалившимся, так неожиданно на него, счастьем.

В отличие от Устюгова, который был городским жителем, Михаил хорошо знал, какого труда стоит поймать суслика. В детстве он ставил на них капканы, выливал водой из норок, стрелял из самопала. Но это было весной и на Украине. А сейчас конец августа и Казахстан. Зверьки уже запаслись кормом на зимовку и редко выходят наружу. Неизвестно в какой норке он есть, а где и отсутствует.

На 17 почтовом ящике, где парни несли свою службу, было тихо и спокойно. Александр, убедившись, что беркут в надёжных руках, ушёл в расположение части, а Владимир, решил срочно отмыть окошко, да сделать хороший насест для своего питомца.

На другой день, взяв по два полных ведра воды, Владимир и Михаил пошли в степь искать сусликов.

– А ты зачем кирпич в ведро положил? – Удивлённо спросил Владимир.

– Потом увидишь.

Первую норку, в виду отсутствия следов зверька, Мишка забраковал. Так же поступил и со второй и с третьей. На шестой остановился.

– Здесь! – Авторитетно сказал он.

Вылили одно ведро… второе… третье… После четвёртого ведра, Михаил накрыл норку кирпичом.

– Чтоб не вылез без нас, – пояснил он, – а заодно, и как ориентир.

До воды было метров двести. Туда и назад, уже четыреста. После третьего захода, выливая одиннадцатое ведро, появился суслик. С радостным воплём Устюгов кинулся за ним, но зверёк проскочил мимо его рук и успел юркнуть в следующую норку. Ещё две ходки по четыреста метров и на седьмом ведре, суслик был пойман. Энтузиазма у «охотников» весьма поубавилось, и перспектива такой добычи особо не радовала, а когда отдали её орлу, то совсем приуныли. Голодный беркут слетел с насеста, одним ударом, разорвал зверька пополам и за два захода, быстро проглотил свой завтрак. Потом, всего одним взмахом, огромных крыльев, взлетел на полку и уже оттуда, уставился грозным взглядом на своих «интендантов», всем видом показывая, что очень не доволен организованной поставкой продовольствия.

– Как ты думаешь, одного суслика ему хватит? – Владимиру явно не хотелось снова идти в степь.

– Конечно, хватит! – Михаил сказал это таким тоном, как будь-то только тем и занимался, что всю жизнь кормил беркутов.

На следующий день, объяснив старшине создавшуюся ситуацию, они снова вышли на промысел. На этот раз им хватило восьми вёдер воды, и желанная добыча была снова отдана на съедение пернатому хищнику.

– Володя, а давай-ка его, на улицу, вынесем. Что он у нас в темноте сидит. Да и летать ему, пора учиться. – Михаил говорил с таким озабоченным видом, что даже знаменитый Шерлок Холмс не заподозрил бы его в неискренности.

Устюгов с опаской подошёл к беркуту, снял его с насеста и вынес наружу. Орёл, словно почуял свободу, заклекотал, встрепенулся, пытаясь вырваться, но тут же успокоился, только жёлтые глаза глядели злобно по сторонам. Какое-то время парни любовались пернатым красавцем, а потом Михаил сказал:

– А ты подкинь его, интересно, полетит или нет.

Кажется, Владимир и сам хотел этого. Он тут же, не раздумывая, резко бросил птицу вверх. Беркут от неожиданности захлопал крыльями и начал падать, но у самой земли выровнялся, и полетел сначала низко, почти касаясь крыльями высохшей травы, а потом стал плавно набирать высоту. До ближайшего барака, где жили командировочные специалисты, было метров сто, и он, пролетев это расстояние, сел на крышу. Михаил не успел заметить, когда, рядом с ними, появился мужчина в гражданском. Он тоже с восторгом наблюдал за полётом огромной птицы и, не поворачиваясь к ним, спросил:

– Это чей орёл?

– Если достанешь, то твой будет. – Спокойно сказал Владимир.

– Это я мигом! – И мужчина куда-то быстро ушёл. Вскоре он уже спешил к этому, длинному, не очень высокому зданию, с лестницей в руках. Но стоило ему только прислонить её к крыше, как беркут, расправил крылья и взлетел.

Сначала он пролетел над двумя бараками и повернул влево, «прошёл» над складами «почтового ящика», и начал широкими кругами набирать высоту, поднимаясь с каждым разом всё выше и выше, как бы ввинчиваясь в бездонную синеву казахского неба.

Долго стояли друзья очарованные свободным полётом красивой птицы. И только когда сверху донёсся чуть слышный, орлиный клекот, и беркут, раскинув широкие крылья, направился в бескрайние, степные просторы, они опустили головы.

– Что-то от солнца, глаза заслезились, – неожиданно осипшим голосом, сказал Владимир.

Михаил промолчал. За годы своей срочной службы, они узнали настоящую цену свободы и оба были рады своему поступку.

Батя

Дело было в Армии ещё в советские времена. Наш командир полка, подполковник Сидоченко, был крутого нрава мужик. За малейшую провинность объявлял пятнадцать суток ареста и не сутки меньше. Ещё он был настоящим футбольным фанатом. Все лучшие футболисты дивизии были у него. Стоило ему только сказать, что в каком-нибудь ВСО призван игрок из Торпедо или Динамо, (не важно!), он садился в машину, и ехал хоть за триста километров, и в наглую забирал спортсмена к себе. Когда наша команда проигрывала, что было очень редко, они, построившись по ранжиру, молча, шли на «губу». А выиграв, толпой окружив «батю», весело шли в штаб за увольнительными. Ребята гульванили до утра и никакой патруль даже тронуть их, не имел права. А самая высокая похвала из командирских уст, звучала его знаменитая фраза: – Ну и кадра! Однажды мы, комсомольские активисты, стояли в коридоре рядом с кабинетом комполка ожидая вызова к замполиту, кабинет которого был напротив. Смотрю, в штаб заходит грустный Василий Яблочкин и идёт прямо к нам.

– Что случилось-спрашиваю – чего такой грустный?

– Да вот-говорит – посылку получал, а на почте её вскрыли. А там бутылка водки, мать всунула. Вот теперь иду к бате, а потом на губу.

– Ты же не пьёшь – говорю – чего это она?

– Так день рождения скоро! Ладно, пойду.

Войдя в кабинет командира, (дверь осталась приоткрытой!) он громко доложил:

– Товарищ подполковник, рядовой Яблочкин по Вашему приказанию прибыл!

– Ну что, Яблочкин – грозным голосом начал «батя» – мама прислала бутылку водки, выпей за моё здоровье сыночек! Так что ли?

– Так день рождения скоро, а мать-то не знает, что не положено…

– А как ты Яблочкин пить будешь, сам или с товарищами?

Как потом Василий нам рассказывал нам:

– Ну, думаю, скажу с товарищами – пятнадцать суток, скажу – сам, тоже пятнадцать. Эх!

Была – не – была! Сам, товарищ подполковник.

– Сам? Бутылку водки? А ну на!

Я стоял у двери и слышал, как наступила мёртвая тишина. Василий как во сне, открыл бутылку, зачем-то раскрутил её и… послышалось сочное бульканье, а через мгновение раздался мощный, негодующий рык:

– Сволочь! Мерзавец! Негодяй! У командира части, в кабинете, бутылку водки, из горлышка выжрал! – И тут рык резко переходит в добродушно – гордое рокотание, – ну и кадра!

Послышались шаги. Мы все встали по стойке «смирно», дверь распахнулась и батя, не обращая на нас никакого внимания, крикнул вглубь коридора:

– Начальник штаба! Майор Варварин! – из кабинета выскочил начштаба – зайди ко мне.

– Вот! Полюбуйся Сергей Петрович, эта сволочь, – в голосе бати явно звучала нотка гордости за такого солдата, – у меня, в командира части, в кабинете, бутылку водки с горлышка выжрал! Ну и кадра! Отведите его в роту, сдайте старшине, пусть уложит спать.

Я шёл – рассказывал Василий – абсолютно трезвый и не верил до последнего, что меня ведут в роту. И только когда старшина подводил меня к постели. Дальше ничего не помню.

Часовой

Николай был простым, доброжелательным парнем, с открытой душой и добрым сердцем. Обладая хорошей физической силой и спортивной подготовкой, никогда этим не хвастался, хотя и особенно не скромничал. Он с уважением относился к товарищам по службе, к их взглядам на жизнь, но всегда имел своё мнение и умел доказать, (если это было нужно), свою правоту. Ещё он сильно не любил хвастунов и выскочек. Эту публику, он иногда осаживал, двумя, тремя словами так, что они уже при нём, никогда не выпендривались.

В комендатуру Николай попал случайно. Однажды, дня за два до принятия присяги, к ним, в карантин, пришли два крепких бойца, сержант и старшина. В глаза сразу бросалось: широкие плечи, выпуклая грудь, узкая талия, крепкие ноги. Всё говорило о спортивной подготовке и недюжинной силе этих воинов. Сразу же в казарме начали шептаться, что они будут проводить набор желающих попасть в спорт-роту. Возле канцелярии выстроилась очередь, и он тоже стал туда. У Николая были разряды по двум видам спорта, и он решил попробовать своё счастье. Его встретили как старого, доброго, знакомого.

– Ну, докладывай, что там у тебя? – Спросил старшина.

– Второй разряд по боксу, и второй по железу.

– Ну что ж, хорошо. Давай, хотя бы проверим какой у тебя пресс. – Сказал старшина. – Если выдержишь мой удар – берём, а нет, и суда нет.

– Хорошо, согласен. – Николай подобрался, напрягся, как тигр перед прыжком за добычей. – Я готов.

Мощный кулак проверяющего, пролетел в сантиметре от его живота. Николай, уходя от удара, развернулся вправо, сделал пол – шага влево и вперёд, и нанёс сильный боковой удар левой в челюсть противника. Кулак остановился в миллиметре от лица старшины. На какое-то мгновение они замерли, но тут раздался возглас сержанта:

Ух, ты! Вот это да! Я его себе забираю!

– Да уж, спорить не буду, красиво он меня поймал. Как говоришь, тебя зовут? – И старшина занёс его в свой список.

А на второй день, после принятия присяги, приехал капитан, и начал вызывать всех желающих попасть в спорт-роту. Ребята выходили из канцелярии грустные и подавленные. Оказалось, что таким способом, пополнялся состав комендантской роты. Почти все отказывались от такой службы, и когда Николай вошёл, то расстроенный капитан сразу пошёл в наступление.

– Что, тоже трус? К мамочке потянуло? А? Штанишки, поди, уже мокрые?

Николай хотел отказаться от такого предложения, но эти слова ударили по его самолюбию, и он спокойно сказал:

– Никак нет, товарищ капитан.

– И что, пойдёшь служить в комендатуру?

– Куда Родина прикажет, туда и пойду. Надо так надо.

– Ладно, – устало произнёс капитан, – иди, собирайся.

Так он, и ещё четверо молодых бойцов, попали в патрульный взвод. Потянулись дни непростой, солдатской службы. Три года, срок не малый, и Николай, приглядывался к новому коллективу, а коллектив к нему. В те времена, дедовщины не было, а любые конфликты, решались честно, по мужски, один на один. В годы Советской власти был повсеместно развит спорт, и дети крестьян, рабочих и интелегенции, не уступали друг другу в силе и ловкости, и желающих верховодить, быстро приводили в нормальное состояние. Здесь зарождалась настоящая дружба, чувство товарищества и взаимопомощи. «Старики» помогали «салагам» и словом и личным примером.

Пришло время, и Николай стал участвовать и в патрулировании улиц военного городка, и в охране складов, и ходил в наряд на кухню. Служба как служба. Как-то пришёл и его черёд стоять часовым на контрольно – пропускном пункте в Управлении военного строительства. Задача простая. Открыл пропуск, нашёл в нём нужный шрифт, пропустил. Если его нет – значит, нет. После инструктажа к нему подошёл Володя Лебедев.

– Слышь, Николай, я там стоял уже несколько раз, вот что скажу. Народ в управлении послушный, порядок знает, а начальник, тот вообще, как отец родной. Всё делает на бегу и настолько быстро, что трудно успеть за ним. Он и пропуск протягивает в открытом виде, и честь отдаёт первым, здоровается за руку, обязательно спросит как дела и бежит дальше. А вот с главным инженером, подполковником Гусевым, лучше не связывайся. Это такая сволочь! Ходит только в цивильном, пропуск никогда не показывает, на всех смотрит свысока, и с презрением. Я знаю, ты таких людей не любишь, но мой тебе совет, не трогай его.

– А как я его узнаю?

– Узнаешь! Он один такой.

В 5 утра Николай принял пост. Закрыл двери за разводящим, сел возле тумбочки, а СКС прислонил к стене. Для себя, он уже твёрдо решил, что этот «гусь», просто так не пройдёт. В дальнем конце коридора была спецчасть, и там, за железной решёткой, укладывался подремать ещё один часовой, отличный парень, Александр Шабарин. Его любимое изречение, «солдат спит, а служба идёт», выполнялась им беспрекословно, при первой же возможности и до последней минуты. Николаю спать не хотелось. Он уже представлял себе этого человека и основательно готовился к «бою». Время тянулось медленно. Зимний день лениво поднимался над далёким горизонтом, бескрайней, казахской степи. Всё ярче разгорался край небосклона, озаряя окрестности сначала красным, а потом золотистым светом. Лёгкий морозец разукрасил окна сказочными узорами, и в первых лучах солнца они переливались чудными самоцветами. Пора! Николай встал, открыл дверь, и, вернувшись назад, замер у тумбочки, как и положено по Уставу гарнизонной и караульной службы.

Первым, как и говорил Владимир, ворвался, (иначе не скажешь), начальник строительства. В левой руке он держал уже раскрытый пропуск, отдал честь, и сразу же протянул руку для пожатия.

– Здравствуй сынок, ну как дела?

– Здравия желаю товарищ полковник! Всё хорошо! – Бодро доложил Николай. Но офицер был уже далеко и вряд ли услышал ответ. По одиночке начали подходить сотрудники Управления. Кто-то, показывая пропуск, здоровался, кто-то проходил молча. Ближе к восьми поток усилился. Николай, проверяя пропуска, не мог не заметить, что почти у всех уставший вид. Люди шли с не выспавшимися, отрешёнными лицами, погружённые в свои заботы, и казалось, даже не понимают, куда и зачем они идут. И тут он увидел его! Да, ошибиться здесь не возможно! Это был человек, довольно высокого роста, с надменным выражением лица и твёрдой, уверенной походкой. Народ уступал ему дорогу, и он беспрепядствено подошел к часовому, и уже хотел переступить через порог, но Николай, резким движением правой руки, отклонил в сторону СКС, преграждая ему путь.

– Ваш пропуск, товарищ.

На лице главного инженера сначала проскочило удивление, но уже через мгновение, от гнева, оно стало чёрным.

– Да как ты смеешь! – Прошипел он и хотел сделать ещё шаг, но Николай снова, перекрыл карабином, ему дорогу.

– Ваш пропуск, гражданин. – Голос у часового даже не дрогнул.

– Да кто ты такой? Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь? – Шипение превратилось в грозный рык. Гусев снова попытался пройти, но Николай взял карабин на изготовку и передёрнул затвор. Сзади, в толпе, вскрикнула женщина, Какой-то мужчина, высунувшись из-за спины подполковника, громким шёпотом сообщил:

– Это главный инженер, товарищ Гусев!

Николай ждал, что «гусь» толкнёт его, и тогда, он, с огромным удовольствием ударит прикладом по этой наглой, холеной роже. Согласно Уставу, часовой лицо неприкосновенное, и даже любой, незначительный толчок, считается нападением. Но инженер видать понял, чем всё может закончиться и резким движением, достал с нагрудного кармана пропуск и тут же сунул его, обратно пытаясь снова пройти.

– Пропуск. – Часовой был спокоен и неумолим.

Человек, который считал себя выше всех, всё происходящее, принимал как личное, прилюдное, унижение. Отдавая часовому свой «вездеход», он в бешенстве прошептал:

– Згною, скотина!

Николай развернул пропуск, внимательно его прочитал, сверил фотографию с личностью, и, возвращая владельцу, чётким голосом сказал:

– Проходите, товарищ.

Ждущие своей очереди работники Управления, проходя мимо часового, смотрели на него кто с удивлением, кто с жалостью. Пожилой майор, показывая пропуск, тихо сказал:

– Молодец солдат.

– Спасибо, товарищ майор. – Так же тихо ответил Николай.

Ещё неделю он дотошно проверял пропуск у главного инженера, (чем приводил его в бешенство), независимо от того, входил он в Управление или выходил из него. Всё по Уставу, хотя проверять было нечего. Пропуск, красного цвета с единственным шрифтом, называли «вездеход», и запретных зон у него не было. Но главное, (и это неоспоримо!), Гусев стал добрее к окружающим. Исчезла маска высокомерия и вседозволенности. А в конце недели, он уже с уважением смотрел на часового.

– Ну и что ты этим хотел доказать? – Владимир с интересом смотрел на Николая.

– Что я тоже человек и заслуживаю уважения.

– И что, доказал?

– Да. И когда ты потребуешь у него пропуск, убедишься в этом сам.