Текст книги "Охота на медведя"

Глава 34

Из сна его вырвал неистовый лай. Олег вскинулся, глянул на часы: четверть четвертого, для посетителей рановато. Но в офисе уже загорался люминесцентный свет и слышались уверенные шаги нескольких пар ног.

Первым появился здоровенный детина. Он шел прямо на Гринева. Олег встал с диванчика, сделал шаг навстречу, детина выбросил вперед ладонь, намереваясь толкнуть его обратно, Олег легко захватил кисть руки, крутанул, ушел в сторону, и более чем стокилограммовое тело, описав в пространстве немыслимый пируэт, с придыхом ухнуло на пол. Ко второму Олег подскочил в одно мгновение, ткнул в подбородок, и тот осел на пол, будто пустой мешок.

– Умерь обороты, Медведь! – услышал он повелительный голос.

Еще двое охранников стояли наставив на Гринева стволы «глоков». Никита Николаевич Борзов присел на стол, резко наклонился, подхватил заливающегося лаем щенка под живот, сделал ему «козу», а песик вдруг цепко тяпнул его острыми зубками за палец. Борзов выпустил щенка, залил укус из коньячной фляжки, спросил:

– Не бешеный?

– Здоровый. – Я не про собаку, я про тебя.

– Справка нужна?

– Справки тебе уже не пригодятся, Медведь.

– Кто знает.

– Я.

Приложившийся об пол охранник поднялся, посмотрел на Олега исподлобья.

Борзов усмехнулся:

– Ты, Сева, волком‑то на Медведя не гляди. Кидать он умеет. И ладно бы только тебя... Помоги Вовику.

Сева кивнул, подхватил под микитки продолжающего отдыхать после удара Вовика и выволок его из кабинета.

– Ну что, Олег Федорович? Поговорим... напоследок?

– Отчего же напоследок?

Лицо Борзова ожесточилось.

– Видишь ли, мальчик. Бывало, кидал я. Бывало, кидали меня. Но так, как это сделал ты...

– Никакого кидка не было. Идет работа.

– Работа?

– Да. – Гринев пододвинул Борзову листок. – Я вот тут набросал план мероприятий на неделю. И хочу вам сделать новое предложение.

– Мне бы от предыдущего прокашляться... – проворчал Борзов, бросил охранникам:

– Вы пистолетики‑то зачехлите покамест. – Вздохнул:

– Надо же поинтересоваться, какой разводняк товарищ Гринев нам на этот раз воткнуть хочет.

– Это не разводка. Это – реальность.

– Угу, – кивнул Борзов, ощерился:

– Или ты решил сделать мне предложение, которое я не смогу отклонить?

– Вы не захотите его отклонять, Никита Николаевич.

– Даже так?

– Двести пятьдесят процентов прибыли.

– Сколько?

– Двести пятьдесят. Чистой прибыли.

– Четверть миллиарда? И сотку ты возвращаешь? Я тебя правильно понял, Олег Федорович?

– Абсолютно.

Борзов прищурился, взял со стола бутылку:

– Я коньячку себе плесну. Умом я понимаю, что тебе твои обещания ничего не стоят, а мне – приятное делаешь... Вот только в глотке сразу пересохло. Знаешь, почему? Ты ведь серьезен.

– Совершенно.

– Вот это и пугает.

Никита Николаевич выпил коньяк. Посмаковал послевкусие, спросил:

– Соточку‑то не всю профукал?

– Нет. В дело пошли пока только пять миллионов. Из ваших.

– «Только». – Борзов раздумчиво поблуждал взглядом:

– Ты ведь потомственный финансист, Медведь?

– Можно так сказать.

– А я – из низов парень. Из самых что ни на есть. Это для тебя пять миллионов долларов – финансы. А для меня – деньги. Очень большие деньги. И ничего я с собой поделать не могу. Но признаюсь тебе честно: деньги меня не интересовали лет до девятнадцати: у меня их не было совсем и я просто не знал, что за них можно купить. С тех пор прошло тридцать пять лет. Я поумнел. Так что резолюция будет такая: девяносто пять миллионов ты возвращаешь на мои счета сейчас; ну а пять лимонов с процентами – отработаешь. Голова у тебя варит, посажу тебя где‑нибудь в конторе, придется покорпеть брокером, ну да дело для тебя привычное, твой кидок со временем забудется... Сколько тебе понадобится, чтобы отбить мне деньги, – год, пять лет, десять? Это как повезет. – Никита Николаевич передохнул, закончил:

– Я тут поговорил кое с кем...

– С Савиным?

Лицо Борзова стало жестким.

– Почему тебя это волнует?

– Это меня не волнует. Просто... господин Савин не всегда искренен в своих консультациях. Я имею в виду профессиональную сторону вопроса.

Борзов развел губы в жестокой гримаске:

– Савин заболел.

– Надолго?

– Навсегда. Так что говорил я с другими людьми. Оставшимися у тебя деньгами рынок не сдвинуть. Других денег у тебя нет. И не будет. Так что...

Давай синичек запрем по клеткам, а журавлей царским сокольничим оставим, так оно правильнее будет. Да и для здоровья полезнее.

Гринев помрачнел, выговорил:

– У вас есть пять минут, Никита Николаевич?

– У меня и больше найдется, если что.

– Я хочу нарисовать схему.

– Зачем? Я все сказал. Когда ты, Олег Федорович, вот в этом вот кабинете предложил мне рискованную игру, я согласился. Но соглашаться на убийственную?

– Может быть, это ваш шанс?

– Шанс? В чем?

– Подняться на ту ступеньку деловой иерархии, которая пока для вас недоступна. – Гринев выдержал паузу и закончил:

– А двести пятьдесят миллионов долларов – это четверть миллиарда.

На лице Борзова застыло цинично‑брезгливое выражение, но Олег почувствовал, что пущенная почти наугад стрела достигла цели.

Глава 35

Борзов молчал долго. Потом произнес:

– У тебя есть пять минут. Слушаю.

– Ваш охранник Сева подготовленный человек?

– А он здесь при чем?

– Для примера.

– Ну если для примера... Да. Дилетантов я не держу.

– Он тяжелее меня, сильнее физически и постоянно занят той работой, что ему поручена. Тем не менее, он бросился на меня, полусонного, и оказался на полу. Почему?

– И – почему?

– Я использовал его собственную силу, его стремительность, его натиск – против него самого. Потому что знаю, как это делается. Второй охранник, кажется Владимир, тоже человек подготовленный?

– Разумеется. Ему ты двинул в челюсть.

– Нет. В подбородок. И он не успел отреагировать, потому что вошел из освещенной комнаты в темную. Он меня не видел. А я был быстр и точен.

– Браво, Олег Федорович. Ты, случаем, не еврей?

– Нет.

– Странно. Твое желание разложить по полочкам все мелочи и нюансы... Чисто еврейская черта.

– У евреев есть чему поучиться. Особенно в финансовых вопросах. А в них, как известно, мелочей не бывает.

– Не знаю, как в финансовых вопросах... Но с евреями я дело имел часто. И вот когда кто‑то из них начнет эдак умно и издалека рассуждать, то первая мысль моя такая: «Ба, какой он умный!» Потом приходит другая мысль: «Какой я дурак!»

А потом и третья: «Он хочет меня кинуть». И уж поверь, Олег Федорович, не ошибся я ни разу! Ни разу! – Борзов налил себе коньяку, со вкусом выпил. – Так что давай – к существу дела.

– Существо дела я уже изложил. Фондовый рынок рухнул под собственной тяжестью, я лишь помог ему в этом. Но силы он не потерял. И я хочу помочь ему подняться.

– Как?

– Вот на этой бумажке все расписано. – Олег упорно пододвинул Борзову листок с четкими пунктами плана.

Тот лишь бегло взглянул:

– Это я уже видел. Изящно, но... Гладко было на бумаге. Хорошо, ты встретишься со всеми этими людьми, создашь, так сказать, предпосылки рывка...

Хочешь, я тебя огорчу, Гринев? Фондовый рынок предприятий реального сектора экономики – это не только и не столько экономика, сколько политика. «Социалка».

И слишком много могущественных людей заинтересовано как раз в том, чтобы такие вот предприятия лежали и не чирикали.

– И могущественных кланов.

– Ты согласен?

– Отчасти.

– Тебя сыграли втемную, Гринев. Кто‑то просчитал твои амбиции и запустил в фондовый рынок: не медведем – зайчиком. Ну? Что ты молчишь?

– Ищу повод для оптимизма.

– Да?

– В любой игре участвуют, как минимум, две стороны.

– И ты знаешь эту вторую?

– Предполагаю.

Гринев взял чистый лист бумаги и в несколько росчерков нарисовал график‑схему.

– Посмотрите. Это фондовый рынок сейчас. Вот здесь и здесь мы ударим теми финансами, что имеются в наличии. После упомянутой в плане‑конспекте «артподготовки» волей‑неволей подтянутся все значимые брокерские конторы. И начнут осторожно покупать.

– Капля в море.

– И наконец, олигархи, чьи предприятия связаны с упомянутыми заводами производственным циклом, не упустят возможность поправить их положение, и тем – свое.

– Складно пишешь. И сладко поешь. Вот эти господа, – Борзов назвал фамилии олигархов, – пойдут на финансовые потери, лишь бы выполнить данные им политические установки. Ты понял, о чем я? Так что все твои планы окажутся пшиком.

– Никита Николаевич, рынок, как минимум, выровняется. Посмотрите на это.

Гринев вынул из папки чарты кризисов прошлых лет. Показал жалом ручки восходящие тренды.

– Вам это ничего не напоминает?

– Нет. Но на размышления наводит.

– Меня тоже. И размышления эти привели к созданию математически просчитанной модели. Она – перед вами.

– Еще из школьного курса я помню такой термин: погрешность в вычислении.

– Она возможна. Но не фатальна. Тенденция останется неизменной. – Гринев помолчал, добавил:

– Ничто не запрещает одной или обеим сторонам, участвующим в большой игре, полагать, что они нас используют. Но и нам ничто не мешает использовать их. Я лишь придумал прием, как это сделать.

Борзов помолчал, вздохнул:

– Знаешь, Медведь, может, ты и гений. И если бы ты занимался теоретической математикой – куда ни шло. Я бы купил тебе пять кило бумаги, литр чернил и доску с мелками. Расчерчивай таблички, угадывай пустые клеточки, как Дмитрий Иванович Менделеев, и пусть уже потом будущие химики открывают элементы и вписывают туда всякие палладии, рутении и иридии. А мы имеем дело с деньгами.

Это для тебя они – финансы, для всех остальных – деньги!

– Нет.

– Нет?

– Мы имеем дело с людьми. А люди в большинстве своем мыслят штампами. Их пугает опасность и влечет нажива. Нажива... наживка... Похожие слова, нет?

– Тебе не надоело заниматься словопрениями, Олег Федорович?

– Я работаю.

– Над чем?

– Хочу, чтобы вы поверили в удачу. И в четверть миллиарда долларов прибыли.

Борзов внезапно замер, сосредоточенно уставился в ведомую ему точку на полу, поднял взгляд на Гринева:

– А сколько хочешь заработать ты, Медведь?

– Семьсот пятьдесят миллионов.

Борзов пододвинул к себе график с чартами, листок с планом действий.

Произнес тихо:

– Две стороны, говоришь?

– Две.

– А если ты ошибся?

– Я потеряю голову. Вы потеряете деньги.

Борзов встряхнулся, налил себе коньяку, выпил, чуть поперхнулся, закашлялся до слез:

– Знаешь, в чем дурость всего происходящего, Медведь? Ситуацию я не понимаю, но я ее чувствую. И не как игрок.

– Интуиция – это просто предвидение событий.

– Угу. И что самое противное, что мой инстинкт самосохранения молчит. И что еще противнее: если я соглашусь и потеряю на твоей игре сто миллионов, для меня не станет это крахом: просто придется продать что‑то из моих активов, чтобы компенсировать потерю. Но я всю жизнь буду недоумевать: зачем я это сделал? А если не соглашусь... Если не соглашусь, то покоя мне не будет вовсе.

Почему так, Медведь?

– Вы опытный человек, Никита Николаевич. И подсознательно понимаете, что это – ваш шанс. Тот самый шанс, который вы ждали всю свою жизнь. И вы – готовы к нему. И если мы сейчас расстанемся, ничто – ничто! – и никогда не компенсирует вам эту жизненную неудачу.

Никита Николаевич устало улыбнулся:

– И вроде выпил я не много... Медведь, а ты, часом, не шаман?

– Нет. Я финансист.

– И какая разница в нашем случае? Выйди куда‑нибудь. Покури. Ладно? А песик у тебя здесь откуда?

– Приблудился.

Гринев вышел. Охранники, что сидели в соседней комнате, встрепенулись, один заглянул было в кабинет и тут же отпрянул. Сообщил товарищам шепотом:

– Думает.

Но вряд ли то, что происходило с Борзовым, можно было, назвать «процессом мышления». Перед его взором пробегали и взрывались алые, желтые, сине‑зеленые всполохи, и все они рассыпались на квадратики и кружились гармонической гаммой... Он ждал. Ждал прихода какого‑то тревожного, грязного цвета, но его не было. Мерцающие квадратики соединились в синем небесном сиянии.

Глава 36

Щенок, которого Борзов посадил на колени, затих и меланхолично жевал рукав дорогого пиджака. Борзов тряхнул головой, позвал:

– Гринев!

Олег вошел и сел за стол.

– Тебя не задевает, что я приглашаю тебя в твой собственный кабинет?

– Сейчас это не имеет никакого значения.

– А что имеет значение?

– Дело.

– Лады. Ты меня не обманываешь. И не разводишь. Ты искренен. Твои расчеты умозрительны, но что‑то подсказывает мне, что основаны они на здравом смысле.

Не на твоем, Медведь, у тебя его нет. На здравом смысле очень больших людей.

Это первое. Второе. Ты рискуешь всего лишь головой. И голова твоя на рынке соответствующих услуг больше десятки никак не стоит. А если подумать, то тебе ее и бесплатно снести могут запросто. Так?

– Допустим.

– Вот. А я кладу на алтарь, так сказать, умозрительного успеха серьезные деньги. Согласен?

– Да.

– А потому перепишем‑ка мы с тобой договорчик. По завершении дела твои – десять... нет, пятнадцать процентов.

– Вас не устраивает четверть миллиарда?

– Сынок, миллиард без малого меня устраивает куда больше. А в твои годы поиметь полторы сотни – тоже неплохо. К тому же, если следовать твоему плану, я несу накладные расходы, так?

– Так.

– Значит, договорились.

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Ты не желаешь менять существующий договор?

– Его придется изменить, так как изменились обстоятельства.

– Я рад, что ты это понимаешь, Медведь. И как писали классики, торг здесь неуместен.

– Я и не собираюсь торговаться. Просто хочу равного партнерства. Я хочу пятьдесят процентов.

– О, мои шансы растут. Только что ты предлагал двадцать пять. Или – это была «домашняя заготовка»?

– Вы правы.

– А «полтинник» – другая заготовка? И ты согласишься на десять?

– Нет. Это – принцип. Хочу работать на равных.

– У тебя есть принципы, кидала? Или появились бесхозные полсотни миллионов? Чтобы «работать на равных». Или – сто?

Олег улыбнулся мягко:

– Мой вклад в проект – «know how». Я знаю, как превратить сто миллионов в миллиард.

– Риски несопоставимы.

– Это с чьей стороны посмотреть, Никита Николаевич. Мне моя голова дороже ваших миллионов.

Борзов застыл на стуле. Произнес медленно:

– Значит, не договорились. – Помолчал, резюмировал:

– Ты сейчас переводишь оставшиеся деньги на мои счета и – отъезжаешь вместе с моими ребятами. Сейчас я занят, а через пару недель определю тебя на место. Где ты и будешь отбивать должок.

– Нет.

– Что – нет?

– Деньги я не верну. Согласно существующему договору, они могут находиться в полном распоряжении моей конторы еще четыре месяца. Пусть все будет по закону.

Борзов расхохотался искренне:

– Гринев! Мы не в Швейцарии живем! А помнишь пункт о форсмажоре? Борис Михайлович Чернов, судя по всему, слился с концами – он всегда был шустрик и умница! Ну а твою безвременную кончину мы сейчас организуем. Сева! – позвал Борзов.

Охранник немедленно появился в кабинете.

– Сева, обида на этого типа осталась?

– Нет.

– Что так?

– В работе всякое бывает.

– Ты – молодец. А вот он... хитромудрый сильно. Бабки затер, да такую сумму, что и молвить страшно. И договариваться по‑хорошему не желает.

– Полечить его?

– А ну – снова сплохуешь?

– Нет.

Борзов чуть заметно дернул ресницами, Сева молниеносно выбросил вперед руку, и Гринев кулем оплыл в кресле.

– Ну что, Медвежонок? Сговорчивее не стал?

– Нет.

– Может, его по полной программе, а, Никита Николаевич?

– Не надо. – Борзов повернулся к Олегу:

– Тебе на размышление ровно минута. Одна. Шестьдесят секунд. Или мы договариваемся, или – нет. Деньги свои я верну: непреодолимые обстоятельства. Чуть‑чуть помурыжимся, конечно, но ты же сам знаешь: финансовые институты непроницаемы только для лохов, а я – не лох. Я тот, кто их лечит.

Борзов вынул секундомер, повернулся к Севе:

– У него минута. Если не скажет «да» – выстрелишь в висок. С близкого расстояния, чтоб гарь на коже осталась. А потом ему, тепленькому, пистолетик в ладошку вложишь. – Борзов наклонился к Олегу:

– Все будет очень достоверно, Олежек: глупый мальчик растратил чужие деньги и счел за благо застрелиться.

Очень логично.

Он включил секундомер, положил на стол перед Гриневым, отошел в угол комнаты:

– Время пошло.

Сева неторопливо вынул полимерный «глок», передернул затвор.

Олег смотрел на бегущую стрелку и не ощущал ничего: ни горечи, ни даже равнодушия. Ни тем более страха. Чувства словно застыли в нем. Внезапно остро захотелось курить, но и это прошло. Пятнадцать секунд, десять, пять...

«Господи, помилуй мя грешного...» – само собою пронеслось, и – время словно замерло. Пять секунд, четыре, три, две... одна... И – стрелка замерла. Олег смотрел на нее, но она действительно пробежала роковой круг и остановилась за одно деление до двенадцати. Олег почувствовал, как струйки сбегают по спине, поднял взгляд на Борзова: тот всматривался в лицо Олега с азартным нетерпением.

Гринев усилием воли заставил себя расслабить мышцы лица, произнес чуть хрипловато:

– Первая попытка не засчитана. – Взял пачку, выбил сигарету, прикурил, затянулся, поставил секундомер на ноль, произнес, выпуская дым:

– Любопытствуете, Никита Николаевич?

– Еще бы. Это ты ставишь на кон свою никчемную жизнь. А я – пожженные тобою пять миллионов долларов. Тут и корова засуетится.

– Ваш хронометр неисправен, Борзов. Так что новое время: тридцать секунд.

Сева глянул на Борзова. Тот чуть раздвинул уголки губ в оскале и кивнул.

Олег запустил секундомер и положил его на стол. Теперь он был безмятежно спокоен. Жалеть о том, что он так и не сделал?.. На это нужен досуг.

Глава 37

Щелчок пистолета был сух и звонок.

– Что теперь? Пулька выкатилась? – спросил Олег, притаптывая окурок в пепельнице.

– Хорош, а, Сева?

Тот лишь равнодушно пожал плечами. Борзов подошел к подручному, щелкнул затвором, и пустая гильза упала на палас.

– Исчезни, – велел он Севе, вернув пистолет. Подошел к столу, развернул стул спинкой вперед, сел верхом напротив Гринева:

– А ведь ты не разгадал этот трюк? Не разгадал, это я видел по твоему лицу. А ты – по моему. На мгновение я сам было испугался, а вдруг Сева – все они малость недоумки – чего‑то не так понял? И знаешь? Я ждал выстрела, как и ты! И – получил очень сильные ощущения! Потому что плакали бы не только мои пять лимонов, но и мой будущий миллиард. Ну что? Ты согласен? Второй раз шутить не стану. Я слишком устал для этого.

– Согласен, – выдохнул Гринев. – Пятьдесят на пятьдесят.

– Ты одержим. Безумен. – Борзов растянул губы в улыбке:

– Слушай, раз ты такой упорный, пока нищий, каким же станешь, когда разбогатеешь? Молчишь? Я и сам знаю: опасным. Вот тогда и повторим трюк с пистолетом, а? Только с боевым патроном. Почти как у классика: «Посмотрим, так ли спокойно он примет смерть накануне венчания, как ждал ее за черешнями!»

– До победы нужно дожить. Доживают Не все.

– Ты мне угрожаешь, Медведь? – поднял брови Борзов в искреннем удивлении.

– Нет. Просто констатирую факт. Он очевиден.

Борзов покачал головой:

– М‑да. Знаешь, чего я не пойму, Олег Федорович? Вот ты крутой, да?

– Нет. Я просто знаю, чего хочу. И чего не хочу.

– Погоди. Ты ведь в Москве который год крутишься, репутацию мою знаешь.

Ведь так?

– Отчасти.

– И знаешь также, что несколько моих... э‑э‑э... недобросовестных компаньонов «покончили с собой». Так?

– Ходили слухи.

– Это были не слухи, Медведь. Это были факты.

– Пусть так. Что с того?

– Всего два вопроса. Первый. Раз ты такой упертый на дело... Ты же не мог не понимать, что трюк с пистолетом мог быть и не трюком и все для тебя завершится фатально. Тогда то, что ты задумал, так никогда и не свершится. Не состоится то, чего ты жаждешь. Дело. Но ты сидел под стволом так, будто прожил девяносто девять лет среди утомившей тебя роскоши, создал теорию относительности и теперь тебя не заботит ничто: ни земная слава, ни земная печаль. Почему? Ты ведь еще не сделал свое дело.

– Есть вещи дороже дела.

– Что же?

– Жизнь.

– И ты ею дорожишь?

– Еще как.

– Тогда почему?

– Я хочу жить так, как я хочу. Достойно. По‑другому – не хочу. Я ответил?

Борзов подумал, кивнул:

– На первый вопрос. Теперь второй: что заставляло тебя сидеть под Черновым? Он здравомыслящий человек, это хорошо для налаженного бизнеса где‑нибудь в Австралии, но не у нас. И не для тебя – с твоими амбициями.

– Я учился.

– Чему? – Общаться с разными людьми.

– И научился?

– Мы же общаемся с вами, Никита Николаевич. И оба пока живы.

Борзов откинулся назад, расхохотался, сузил глаза:

– А все‑таки снова – «пока»?

– Да. В этом бренном мире все временно. – Олег подумал, добавил:

– Кроме того, что постоянно.

– И что же постоянно?

– Бог знает.

– Новый договор привезут к десяти. Ты его подпишешь и начнешь работать.

– Работать я начну раньше. Я имею в виду подготовительный этап. Все, что обозначено в плане.

– Сколько это займет?

– Неделю. При благоприятном раскладе.

– А при неблагоприятном?

– Две.

– Медведь... Время – категория невосполнимая. Кто не успел – тот опоздал.

И опоздал навсегда. Знаешь, как пели во времена моей молодости? «А чуть‑чуть не считается...»

– Начать раньше так же плохо, как и опоздать. Это – как охота.

– Охота?

– Да. Какая разница, когда выстрелить: когда зверь еще не вышел или когда затаился... В обоих случаях – промах.

– И кто у нас – зверь?

– Пока не знаю.

– М‑да. Очень много «пока». Хорошо. Делай. – Борзов сузил глаза, наклонился к Олегу:

– Вот только об одном прошу тебя, Медведь. Давай больше без сюрпризов, ладно?

– Буду стараться.

– Ты очень старайся. Разочарование всегда горько. Да, своих парней я оставлю в конторе у входа. И – в машине у подъезда.

– Я не сбегу.

– В этом я уверен.

– Тогда – смысл? – Ты меня убедил в том, что твоя голова теперь стоит миллиард. Как только в этом удостоверятся другие, наверняка найдутся желающие снести ее, чтобы сохранить эти деньги.

– Если кого‑то решают убить, его убивают.

– Но зачем кому‑то облегчать задачу? Да и ситуация в мире денег меняется быстро. И не всегда фатально.

– Это бодрит, – кивнул Олег. – Очень бодрит.

Он улыбнулся одними губами, и эта улыбка была похожа на оскал готового к броску хищника.