Текст книги "Охота на медведя"

Глава 26

До аэропорта Олег добрался на такси. Взял билет до Москвы. Несколько раз попытался дозвониться до водителя по оставленному ему персональному сотовому – тщетно. Беспокойство шевельнулось и пропало. Какой смысл теперь тревожиться о чем‑то заранее? Никакого.

Ожидая посадки, Гринев съел несколько бутербродов и выпил три чашки кофе.

Глаза все равно слипались. Он забыл, когда высыпался в последний раз.

В зале ожидания внимание обратили на себя двое. Взбалмошная девчушка лет двадцати с небольшим. Она непрестанно болтала по сотовому. И – лысеющий обаятельный весельчак. По мобильному он говорил мало, отвечал кратко; в Барселоне он был, как и Олег, недавно и по делам: загар нездешний, подмосковный. Остальные – типичные отдыхающие.

Весельчак уже пропустил четыре рюмки бренди, вертелся на высоком стуле, как заводной, заигрывал с девушкой‑барменом, сорвался от стойки, смотался в «duty‑free», вернулся с бутылкой дорогого коньяку, уболтал девушку за стойкой на два пустых стаканчика, оставив ей какую‑то мелочь, огляделся, подсел за столик к Олегу:

– Надоело переводить деньги на их «drinks». He составите компанию? Меня зовут Алексей. Можно Леша. Я вижу, вы тоже здесь по делам? – Он кивнул на отдыхающих. – Эти так устали от отдыха, что с ними не выпить. А если и выпить, то не поговорить. Как здесь кофе?

Произнеся все это скороговоркой, он успел открутить пробку, разлить коньяк, придвинуть стаканчик, улыбнуться искренне и добродушно:

– За знакомство?

Фамильярностей Олег не любил. Но есть у некоторых людей такое качество: быть беззаботно‑ненавязчиво обаятельными. В другое время Олег с радостью поболтал бы с ним, но не теперь.

Он улыбнулся одними губами:

– Извините, я за рулем.

– В смысле?

– Доктор запретил.

– Что, совсем?!

– Почти.

Леша расцвел широкой улыбкой:

– А вы дайте ему штуку баксов, и он вам все разрешит. Ваше здоровье! – Он опрокинул стаканчик, перевел дух, блаженно прищурился, глянул на другой стаканчик:

– Отказываетесь?

– Решительно.

– Очень напрасно, – произнес он с чувством и тут же опрокинул без церемоний. – Если передумаете, подходите. Я в хвосте. Курю без меры, зато экономлю на билетах. Вы, случайно, не первым классом?

– Нет.

– Очень правильно. Как учит наша навязчивая реклама, если все летим одним бортом, – зачем платить больше?

– Имидж.

– Вот‑вот. Престиж. У меня свой бизнес, но не настолько раскрученный, чтобы я мог позволить себе роскошь тратить деньги на глупые понты. А вы возьмите аристократов? Я знавал некоторых: несчастные люди...

Объявили посадку. Олег изобразил губами вежливую полуулыбку, прервав азартную речь:

– Кажется, нам пора.

Олег откинулся в кресле, закрыл глаза. «Под крылом самолета о чем‑то поет...» Лайнер взлетел, оставляя внизу край лета и солнца.

Ему стало грустно. А что, если Чернов прав? И все его расчеты – иллюзия? А разве у него есть выбор? И был ли он когда‑нибудь? А сейчас он уже ввязался.

Известно, что самый быстрый способ закончить войну – проиграть ее. Вот только проигрывать нельзя. Никак нельзя.

Как сформулировала та незнакомка: если это твоя война – воюй, если не твоя – отдыхай. Но если ты мужчина, ты должен каждый день доказывать самому себе и миру, что это так. Поэтому выбора нет. Только вперед и вверх.

Лайнер набрал десять тысяч. Далеко внизу ухоженные, словно игрушечные, европейские городки. И жить здесь удобно. Но очень скучно.

Впрочем, им не скучно. Они просто живут. Как деревья в лесу. Может быть, они уже заслужили этот отдых столетиями войн? А Россия – еще нет? Она еще хочет что‑то доказать – себе и миру? И это стоит миллионов поломанных жизней и прерванных судеб? Бог знает.

Не ему, Гриневу, решать. Он просто должен сделать свое дело. Завершить начатое. И – победить. Потому как все, что кроме победы, – поражение. И пусть всякая победа пиррова, и пусть ради достижения цели многие перечеркивают отмеренные им жизни... И пусть победитель не получает ничего, кроме первенства.

Это и есть жизнь. Быть или не быть? Только быть. И если быть, то быть первым.

Глава 27

– Можно я пересяду к вам? – обратилась к Олегу вышедшая из салона первого класса девушка. Сколько ей лет – на взгляд он определить не смог. Больше восемнадцати, но меньше тридцати. И была она не похожа на девиц, летающих бизнес‑классом. Те бывали «привлекательными девушками обыкновенной наружности».

Или, как писали в старых сыскных документах, «внешность обыкновенная». Веснушки тщательно затираются, бровки тщательно выщипываются, волосам придается модный колер. Барышня старается обрести индивидуальность и становится похожей на всех‑всех‑всех. Откуда это? Из детской классики: «Винни‑Пух и все‑все‑все».

Мысли эти пронеслись стремительно, ответить Олег не успел, девушка уже присела рядом:

– Я ужасно боюсь летать. Ужасно. А в первом классе летят надутые индюки и индюшки. Мне и сидеть с ними рядом тошно.

– За деньги, уплаченные за билет, можно и потерпеть.

– Может быть. Только вы не подумайте... Я просто попутчица. И немного боюсь летать. Вот и все. Олег молча пожал плечами.

– Знаете, чем самолет отличается от жизни? – спросила незнакомка.

– Ощущением полета.

Девушка улыбнулась:

– Вы это сказали просто так, но ведь вы так не думаете.

– Не думаю.

– Поддерживаете разговор?

– Стараюсь быть вежливым.

– Спасибо. Так вот: в жизни людям только кажется, что они что‑то выбирают, а по большому счету все движутся в одну сторону... Вы понимаете, о чем я?

– Отчасти.

– Но в жизни как в поезде: у всех разные пункты назначения и... выходят все в разное время. А здесь... Кем бы ты ни был – миллиардером или стюардом – все закончится для всех одинаково хорошо или одинаково плохо.

– Очень оптимистичное замечание.

– Кажется, вы не относитесь ко мне серьезно, – погрустнела девушка. – Мне уже двадцать два, а я не нашла себе лучшего занятия, чем думать о том, что.же такое на самом деле наш мир: поезд или самолет?

– Может быть, потому, что вам нет необходимости заботиться о хлебе насущном?

– Может быть. Мои родители развелись, у папы свой бизнес, у мамы – свой, и каждый из них хочет перещеголять другого во внимании ко мне. У меня несколько кредиток. И много свободного времени.

– Бедное дитя.

– Иронизируете?

– Чуть‑чуть.

– Хотя меня нужно пожалеть.

– Да?

– У моих родителей своя жизнь, я их почти не вижу, вот они и компенсируют свое невнимание ко мне деньгами.

– Деньги порой бывают самым действенным способом заботы. Они избавляют от тягостных проблем.

– Тягостные проблемы – это болезни?

– Не только. Есть еще и бедность, и даже нищета. И часто, чтобы вырваться из нее, люди тратят всю жизнь. Тратят глупо, скучно, безэмоционально. Без остатка.

– Скучные и необходимые вещи...

– Забота о пропитании.

– Вы говорите, как кальвинистский пастор.

– На десяти тысячах метров мы ближе к Богу.

– А вот это глупость.

– Нужно чем‑то время занять. Лучше глупостью, чем пошлостью.

– Одно другого стоит. Хотя... Вы занятный. И не выглядите бомжем.

Олег рассмеялся искренне:

– Самое смешное, что я бомж и есть.

– Давно?

– Почти сутки. Девушка пожала плечами:

– Тогда, судя по вашему развеселому и вполне респектабельному виду, это для вас просто хобби. Нет, вы точно занятный.

– Почему?

– Вы не стараетесь понравиться.

– Одни люди стараются нравиться, другие – нет. Что в этом особенного?

– Все дети всегда хотят нравиться. А когда вырастают, начинают бояться.

– Чего?

– Не понравиться: это задевает их самолюбие. Вот и надевают на себя маски.

Как это скучно!

– И что вам напоминает моя маска?

– Вы хотите услышать что‑то приятное? Напрасно.

– Я готов ко всему.

– Ваша маска... А впрочем, все мы носим маски. Чтобы защитить то нежное и трепетное, что еще осталось в нас от детства. – Девушка помолчала, добавила:

– Вы не похожи на человека, озабоченного сиюминутной текучкой. Но и на живущего «без проблем» – вы тоже не похожи.

Олег улыбнулся:

– Мои проблемы складываются из тех, что я создаю другим. Сущие пустяки.

– На самом деле вы так не думаете.

– Пожалуй, нет.

– Значит, вы кокетничаете.

– Да?

– Все‑таки – желаете нравиться?

– Как все. Когда мне было семнадцать – я всем нравился. Это вызывало зависть у остальных.

– И потому вы решили стать букой, чтобы угодить этим «остальным»?

– Нет. Я начал учиться. Потом делать дело. Чтобы сделать дело, нужно для очень‑очень многих стать «плохим».

– Вы говорите, как мой папа. – Она вздохнула. – Тягостные проблемы...

Скучные и необходимые вещи... – Взгляд девушки застыл, словно она видела сон. – Это их жизнь. Я здесь при чем? – Она тряхнула головой, словно стараясь сосредоточиться:

– Я сказала, у меня много свободного времени. Это неверно.

Время мое – пустое.

Олег заметил у нее на носике очаровательные веснушки. И сам носик, чуть вздернутый, аккуратный, придавал ей сходство с задорной девочкой‑подростком. И глаза. Такие ясные глаза бывают и от выплаканных слез.

– И еще – я боюсь. – Летать?

– И летать тоже. Но больше я боюсь потеряться. Родители дали мне время и право выбора. Я хочу стать художником. Много путешествую, многое вижу. И чем больше я путешествую и вижу, тем мне страшнее: я песчинка в этом мире, я ничего не стою и ничего не значу, но страшно мне оттого, что кажется – рукой подать до обретения чего‑то важного или до его понимания... А я не могу дотянуться. И тревожусь: если раньше хоть что‑то знала о рисунке, чистоте линий, о том, как хочу раскрасить море, небо и весь наш мир, то теперь... Я побывала во многих странах... Веласкес, Гойя, Ван‑Дейк, Рубенс, Пуссен, Рембрандт, Дюрер, Леонардо... А еще – Моне, Руссо, Гоген, Ван‑Гог, Сикейрос... Я запуталась, заблудилась... Мне кажется, все уже сказано. Абсолютно. И добавить совершенно нечего. Мир был совершенен до меня, будет совершенен и после... И если я пропаду, это ничего не прибавит в нем и ничего не убавит. Зачем я?

– Действие рассеивает беспокойство по поводу жизни. Попробуйте что‑то делать, милая барышня, и все придет. И красота, и строгость, и терпение, и понимание, и смысл.

– В вашей жизни есть смысл?

– Надеюсь, да.

– И вы счастливы?

– По меньшей мере, я хочу им быть.

Глава 28

– Я тоже хочу. И очень боюсь разбиться раньше, чем успею что‑то понять и что‑то сделать. Может быть, я больна?

– Нет. Это нормально.

– Меня зовут Женя.

– Олег.

– Я поняла, почему пришла вот так вот и села рядом. Я еще в аэропорту заметила... Я увидела в вас то, чего мне так не хватает: веру и целеустремленность. Вы знаете, чего вы хотите.

– Пока да.

– Пока? А – после?

– До «после» еще нужно дожить. Как говорил один древний философ: стремясь к малому – достигнешь великого, стремясь к великому – впадешь в заблуждение.

Идти нужно шаг за шагом. И – видеть над собою Небо.

– Это касается искусства?

– Это касается всего.

– Но если мне хочется написать море, и людей на пляже, и их совершенство – охровые тела на желтом песке, и выцветшее от солнца небо, и темное, полное влажной синевы море, и – снова людей, и их скуку, и снобизм, и похоть, и их глупость, и то, что все они теперь почти счастливы, и то, что все они когда‑нибудь умрут... Разве это можно «шаг за шагом»?

– Да. Отгрунтуйте холст. Возьмите кисть. Пишите.

– Я боюсь.

– Вам есть что терять?

– Да. Веру в себя. Я боюсь, что не получится то, чего я хочу. И тогда я буду чувствовать себя совершенно лишней в этой жизни.

– Время от времени это случается с каждым. Женя помолчала, вздохнула:

– Что мне до них? Мне бы себя понять. И мир, что вокруг.

– Разве можно понять мир без людей? – Порой люди только все портят.

– Бывает и так.

– А я хочу узнать, чего стою я. И боюсь узнать, что ничего не стою.

– Я мало понимаю в искусстве. Но один поэт...

... Он часто сочинял для собственной забавы В старинном стиле ряд вещей, В которых очень бы хотел всем показать, К чему лежит его душа.

И часто забывал задуматься над тем, Удачно вышло или нет.

Вот с этим настроением в душе Он прожил до конца всю жизнь.

– Это его стихи?

– Да.

– Я не хочу писать только для забавы.

– Беда людей в том, что часто они относятся к себе слишком серьезно.

– А тот поэт... Он был серьезен?

– Разве нет?

– «Для собственной забавы...» Он уже умер?

– О да. Полторы тысячи лет назад. В Китае.

– Как он попал в Китай?

– Он был китаец.

Девушка задумалась, произнесла тихо:

– Мы летим над Европой, прошло полтора тысячелетия, и вы цитируете мне его стихи. «Он часто сочинял для собственной забавы...» Вы литературовед?

– Нет. Я биржевик.

– Делец?

– Можно и так сказать.

– Вы странный делец.

– Мой партнер счел меня ненормальным.

– А знаете что... Могу я вас попросить... посмотреть некоторые мои работы?

– Прямо сейчас?

– Нет, конечно. – Женя достала визитку, подала Олегу. – Когда вам будет угодно.

Гринев прочел телефон, адрес.

– Рублевское шоссе?

– Папа подарил мне шале. Мама оплатила архитектора: я переделала весь второй этаж под студию.

Олег достал из портмоне свою визитку и подал девушке.

– «Икар консалтинг». А что означает первое слово?

– Разве это важно?

– А все‑таки?

– Что‑то из греческой мифологии.

Женя улыбнулась:

– Вспомнила! Вы хотите научить людей летать?

– Не совсем так.

– Помнится, Дедал сделал Икару крылья, чтобы тот смог выбраться из неволи... А когда он взмыл на этих крыльях, то возгордился – и полетел все выше, выше... И солнце растопило воск, и он разбился. Вы не боитесь разбиться, Олег?

– Нет. Это ведь только миф.

– Люди обожают мифы. У моего дедушки фонотека песен шестидесятых. Там есть и такая, про космонавтов: «...Долетайте до самого Солнца и домой возвращайтесь скорей!»

– Строка поэта‑песенника дерзновенна, но глупа.

– Для поэта немного глупости даже необходимо. А вот для дельца – поэзия?..

На бирже теперь творятся мифы? Я раньше думала, что деньги.

– И деньги тоже. Мы помогаем людям не думать о том, как быть с лишними деньгами.

– У кого‑то в наше время есть лишние?

– О да. Есть люди, у которых их столько, что они не знают, что с ними делать. Но хотят получать прибыль. Чем больше, тем лучше. И тогда обращаются к нам.

– Мне всегда казалось, что биржа – это вроде... игры. Покер или что‑то подобное.

– Возможно. Только играть приходится одновременно на десяти столах тридцатью колодами.

– На чужие деньги.

– Тебе доверят деньги, только если ты в выигрыше.

– Всегда?

– Всегда. Или почти всегда. Иначе к тебе не обратятся.

– Мне казалось... Если это похоже на покер, то за одним из столов может оказаться шулер. С крапленой колодой.

– Шулера сидят за каждым столом. И играют у нас только краплеными.

– И все равно нужно выигрывать?

– Иначе нельзя.

– И вы всегда выигрываете, Олег?

– Стараюсь.

– Надо же... У вас такая увлекательная жизнь.

– Иронизируете?

– Нет. – Женя помолчала, спросила:

– А если вы когда‑нибудь проиграетесь в пух и прах?

– Об этом лучше не думать.

– Потому что проиграете чужие деньги?

– В том числе.

Женя покачала головой:

– Тогда вы не делец. Вы – игрок.

– Скорее – финансист.

– Звучит красивее, но разве это меняет суть дела?

– Да. Игрок надеется на удачу, случай или везение...

– ...А финансист сдает загодя крапленные карты?

– Да. Но те, о которых вы говорите... Это очень крупные финансисты. Я таких не встречал.

– Может быть, я встречала?

– Вряд ли.

– Почему?

– Они не летают даже первым классом. У них собственные самолеты.

– Тогда в чем заключается ваша игра, финансист?

– Угадать, когда и с какой колодой они вступят в игру.

– Все‑таки – угадать? «Удача, случай или везение...»

– Женя, когда вы видите часть картины, вы можете назвать имя художника?

– Как правило, да.

– А если видите ее четверть, можете представить все остальное?

– Если я узнала руку мастера или его школу – конечно. Но без мелких деталей.

– Я делаю то же самое. Стараюсь по фрагменту угадать всю картину. Только имею дело с цифрами. Которые обозначают финансовые потоки.

– Поток... Река... Водопад... Это творчество. Но не искусство.

– Вот видите. Почему вы решили показать мне работы? Я мало смыслю в живописи.

– Вы странный. Читаете стихи китайского поэта, умершего пятнадцать веков назад, и выигрываете деньги на бирже. Для других.

– Мне тоже перепадает.

– А я рисую картины, которые... – Девушка улыбнулась. – В которых очень бы хотела всем показать, «к чему лежит моя душа». У меня все получится. Просто нужно перестать мучить себя неудовлетворенным тщеславием, а писать как бы «для собственной забавы». Как бы. – Девушка улыбнулась:

– Я буду ждать вашего звонка, Олег. Сегодня вы подарили мне надежду. Может быть, вы подарите мне чуть больше?

– Что больше надежды?

– Вера. И – любовь.

Глава 29

Москва встретила низкой облачностью. И дождем. Но пока проходили таможню, паспортный контроль, выглянуло солнышко и окрасило раннее предвечерне теплыми тонами;

Женя с этюдником прошла через VIP‑зал. Ее встречали. Еще в самолете она предложила подвезти Олега – он отказался. Почему, он и сам бы не смог объяснить.

Телефон водителя не отвечал. Ни мобильный, ни домашний. Контора тоже молчала. Длинные гудки. Хотя еще два часа до конца рабочего дня.

Олег взял такси.

– Далеко едем? – спросил шофер. Счетчик он не включал. До Москвы из аэропорта была постоянная такса, а там – по обстоятельствам. И оплата, соответственно, по договоренности.

– До Москвы.

Таксист только пожал плечами. Дескать, до кольцевой я довезу, а дальше можешь хоть паровозом, хоть ползком.

Олег задумался, время от времени заинтересованно поглядывая в зеркальце заднего вида. Вопрос таксиста заставил его вспомнить «о бренном».

Итак, что в плюсе? Девяносто пять миллионов долларов, оставшихся от выданных господином Борзовым ста под его, Гринева, красивые глаза и учтивую речь. И все? И – все.

Остальное – минус. Пять борзовских миллионов и два с копейками клиентских вложены в акции, которые не стоят ничего. Одни клиенты уже подходили с претензиями, и Олег оказался без отчего крова и без колес. Для оставшихся два миллиона – тоже деньги непустячные. А когда идет обвал – никто в обещания не верит и просто хочет получить вложенное. Одно хорошо: обвал сейчас – его стараниями, – по всем конторам. Процентов восемьдесят консалтинговые фирмы держали в «голубых фишках», остальные тусовали по рынку «второго эшелона» – под информацию. «Голубые фишки» движутся вверх‑вниз на пункты, на них крупный банк сорвать невозможно; акции второго эшелона при удаче – на десятки пунктов. А он своей игрой многих смутил. Медведи стали подыгрывать, вломились кучно... И – грохнули рынок. Что еще? Иваныч не отвечает ни по одному из телефонов. Контора молчит. Рынок, его стараниями опущенный в нули, лежит и не чирикает. Чернов прав: славные витязи из компетентных органов могут закатать его до выяснения...

Кто еще? Борзов. И – слухи. Которые упрямее фактов. О том, что Чернов пропал. О том, что Гринева нигде нет. О том, что ребята из «Икар консалтинг» просто кинули всех. Дурные слухи рождают дурную репутацию. А дурная репутация – хуже сварливой жены. И – неотступнее. Суд здесь не поможет. Только дело.

«Далеко едем?» – «Да куда глаза глядят». Когда автомобиль подъезжал к кольцевой, Олег назвал адрес конторы. Ибо с подводной лодки в боевых условиях выход только через торпедный аппарат.

Вошел, поднялся на этаж. Коридоры были пусты. Как и комнаты сотрудников. В некоторых из них обреченно‑обиженно пиликали телефоны.

Открыт был лишь его собственный кабинет. Том сидел в его кресле, сложив ноги на столе «а‑ля шериф». Тут же стояла полупустая бутылка «Хеннесси», бокал, а сам Том лениво очищал яблоко десертным ножом. Увидев Гринева, он смутился, но и смущение его было вялым... Однако ноги со стола убрал.

– Олег?

– Привет, Том. Не чаял меня увидеть?

– Ну почему...

– Что празднуем?

– Ничего. Время убиваем.

– Удается?

Том пожал плечами.

– И как наши дела?

– Дела?..

– Именно. Я тебе не сильно мешаю?

Губы Тома дернулись, но он не улыбнулся:

– Кто и кому здесь теперь может помешать?

– Тогда проснись, Том! Босс приехал!

– Чернов?

– Твой босс – я.

Теперь губы Тома искривила ухмылка.

– Том, если ты настолько пьян...

– Я не пьян, Олег. Я несколько... деморализован.

– Красивое словечко. – Точное.

– Может быть. Хорошо. Будем по порядку, но не по значению. Вопрос первый: где все?

– Кто где. Пятеро на больничном, еще двое взяли отгулы, еще трое – тоже типа того... Все по уважительным причинам.

– Понятно. Повальный ящур. А ты почему остался?

– Я?

– Да.

– Ну должен же был кто‑то остаться.

– Резонно.

– Олег...

– Да? – Ты совсем вернулся?

– А что, я куда‑то уезжал?

– Ты не уезжал?

– Я отсутствовал, Том. Решал дела.

– Успешно?

– Да.

Том замолчал.

– Что было вчера? – спросил Гринев.

– Не «что», а «кто». Борзов.

– Бенефис на весь день?

– Нет. Он пробыл часа три. Но... Ты же его знаешь, он из людей, способных внушить... – Том замялся.

– Уважение на грани паники, – подсказал Олег.

– Можно и так.

– Собранный, жесткий, а внутри – словно запал тлеет, – продолжил Олег.

– Все наши по стенкам жались. И ребята у него: не какие‑то там амбалы‑вредители и бугаи‑махинаторы. Четверо один к одному: сухощавые, циничные, все шуточки какие‑то полуармейские, а в глазах – спокойно и пусто.

– Том, тебе бы романы писать.

– Все так и было. Он промотался по конторе часа три. Потом уехал, но не один. С Надей.

– Секретаршей Чернова?

– Именно. И отбыли они полюбовно.

– Почему нет? Борзов – обаятельный мужчина, особенно когда хочет быть таким. И – властный. Женщин это привлекает.

– Еще бы, – скривился Том. – Все бабы тайно тоскуют по власти.

– Нет, Том. Они тоскуют по силе. И – по нежности.