Текст книги "Охота на медведя"

Глава 30

– Борзов в конторе так никого и не оставил?

– Сначала сидело двое мальчиков, потом исчезли. Как испарились. Бочком.

– Что так?

– Прибыло двое смурных. Из ОБЭПа. Потом, наоборот, один весельчак. В чине подполковника. Из Федеральной безопасности.

– С какими полномочиями были дяденьки?

– Как все они "формулировали: «Пока у нас только беседа».

– Нервы мотали?

– А они по‑другому умеют?

– О чем беседовалось?

– Спрашивали. Где Чернов, где ты. Борзов о том же спрашивал.

– И что ты отвечал?

– Где Чернов, я не знал. Где ты... Что я мог ответить?

– Что меня как раз размазывают по стенке бандиты средней руки за две сотни штук. С твоей подачи. Так что денежки Борзова плакали. Очень горькими слезами.

– Олег, я же... Ты понимаешь, та проблема...

– Том, ты о чем думал, когда принимал у «коллектива» деньги?

– Я не знал, что...

– Том, когда нас ссужают на такой срок под такие проценты... Сколько откатил мальчонке?

– Руслану?

– Да.

– Десятку.

– А отслюнявил сам? Честно?

– Двадцатник с небольшим. Мы тогда хорошо отыграли на мироновских акциях.

– Том...

– Да?

– Мы отыграли. Мы.

– Тебе хорошо говорить, Олег.

Гринев покачал головой:

– Том... Том закрыл лицо руками:

– Что мне было делать? Когда вчера приехал этот Руслан...

– Ты понял, чьи деньги, когда принимал их?

– Извини, Олег. Когда вы с Черновым делаете игру, вы тоже происхождение денег до мизинца выверяете? – Лицо Тома сделалось печальным. – Как ты любишь повторять: ничего не нарушишь, ничего не достигнешь. Просто вы – хозяева, вам – можно, а я...

– Тебе шел оклад и процент от сделок. Знаешь, почему, Том? Ты дисциплинирован и умеешь работать. А здесь ты решил сыграть на себя.

– А разве ты сейчас сыграл не на себя, Медведь?

– Ты ответить по деньгам не смог. Я по ним ответил. Ты понял разницу?

– Олег...

– Когда пишешься под деньги, всегда отвечаешь сам. Ты это сделать не можешь. Ты взял деньги и подписался моей головой. У тебя после всего – разговор со мной, у Руслана – со своими, и разговор конкретный.

– Извини, Олег. Я виноват. Вчера, когда подъехали эти...

– Ты меня слил.

– С ними невозможно говорить или что‑то обещать. Они бы меня просто грохнули.

– Ты суть уяснил, Том? Жадность губит.

Том понуро кивнул. Поднял на Олега взгляд:

– Я уволен?

– Нет.

– Почему?

– Ты ошибся. Потом – испугался. И то и другое со всеми случается. Как следствие жадности и глупости. Жадность и глупость парой ходят. Бывает, что по отдельности, но реже. – Олег вынул сигарету, чиркнул колесиком зажигалки, затянулся, выпустил дым. – А теперь – думай ты, Том.

– О чем?

– Хочешь ли ты уйти. Или – остаться.

Том погрустнел:

– Я не герой, Олег.

– Я знаю.

– И что‑то смыслю в рынке.

– Безусловно.

– Сколько у нас?

– Девяносто пять миллионов.

– Этими деньгами невозможно сейчас двинуть рынок. Это очевидно.

– Я похож на дебила, Том?

– Нет.

– Тогда почему ты думаешь, что я пущусь в эту авантюру?

– Ты уже пустился.

– Я только начал игру.

– Именно. Игру. Ты игрок, Медведь.

Олег усмехнулся:

– Я это уже слышал. И не раз. Ты тоже так считаешь?

– Ты... ты хочешь, чтобы я работал, но не говоришь мне всей правды.

– Зачем тебе эта правда? Но я хочу, Том, чтобы на будущее ты уяснил одно: до трех я считать не буду. Мы не в кегли играем. А потому не будет тебе двадцать второго китайского предупреждения. А будет – что?

– Двойные вилы с вензелями.

– Ого. Откуда такой вокабуляр?

– Кино насмотрелся.

– Мы не в кино. У нас или по‑хорошему, или по закону: злоупотребление доверием, мошенничество... Ты веришь, что я разыщу человечка, который возьмется это доказать?

– С тебя станется.

– И позабочусь, чтобы приговор условным не был. – Олег помолчал, добавил:

– Я хочу, чтобы между нами была полная ясность.

– Я понял, Олег.

– По этому вопросу все.

– Олег...

– Да?

– Тебе проще меня уволить.

– Это ты решай теперь сам. Где ты найдешь работу по специальности после всего?

– Нигде, – вздохнул Том. – Но я не пойму... Ты же не филантроп, Олег.

– Нет.

– Тогда... зачем я тебе нужен?

– Боишься подставы?

– Боюсь.

– Твоя голова никому мою не заменит. – Олег усмехнулся невесело. – Да и будку не наказывают за то, что оттуда лает собака. Только без обид. Ты клерк, Том. С тебя и спроса никакого.

– Тем более – не понимаю.

– Время. Нужно работать. А где я быстро найду умного, чувствующего рынок брокера? Нигде.

– Мы будем работать?

– А ты думал, я грохнул рынок из «любви к искусству»?

– Нет, но...

– Что «но»?

– Поговаривают...

– Ну?

– Это мог быть заказ.

– Заказ?

– Да. Дескать, ты грохнул рынок, получил гонорар и – убыл с концами.

– Красиво рисуешь. Том, рынок упал до грунта. Люди потеряли миллиардов семь. «Заказ», «убыл с концами»... Под такой «заказ» концов не оставляют. Их рубят. У тебя еще есть вопросы?

– Нет.

– Работаем?

Том помрачнел, сказал тихо:

– Нет. Я ухожу.

– Ну что ж... Каждому свое.

– Просто еще пожить охота. Никита Николаевич Борзов... В случае неудачи он учинит спрос и с правых, и с виноватых, и с непричастных. Когда ты проиграешь...

– Даже «когда», а не «если»?

– Я не игрок, Медведь. Но и не клерк. Я брокер. И хорошо чувствую рынок.

– Пока, Том. Когда‑нибудь станешь старшим брокером.

Том скривил губы в невеселой усмешке:

– Я и не герой, Олег. Но древние были правы: лучше быть живым псом, чем мертвым львом.

– Нет. Лучше быть живым львом.

Глава 31

Рабочий день закончился. Телефоны, время от времени раздраженно пиликающие, заткнулись.

Олег остался один. Наверное, когда остаешься один, и наступает полная ясность. Кто ты есть на этом свете? Зачем ты? И есть ли в происходящем хоть какой‑то смысл? И даже если кажется, что смысла нет, нужно его отыскать.

Люди – существа лукавые. Одни решают, что смысла в жизни не может быть по определению, и – тешат свою лень и безволие пьянством, наркотиками, безудержным блудом. Другие – этот смысл выдумывают. Третьи – счастливчики, они так заняты, что нет у них ни желания, ни досуга размышлять о подобной ерунде. Самое удивительное, что на поверку и по истечении времени оказывается так, что именно жизнь вот этих, последних, и была полной, насыщенной, и дела их остаются и подтверждают всю, иногда и неосознанную, осмысленность их жизни.

Олег тряхнул головой. День был трудный, оттого и голова тяжелая. А вопросы перед ним все те же, что стояли перед людьми неуравновешенными век назад: «Что делать?» и «С чего начать?».

Гринев вывел на монитор картинку: курсы акций на момент закрытия биржи.

Как выражался один милый мультяшный персонаж: «Жуткое зрелище, душераздирающее зрелище, кошмар!» Чего он, собственно, и добивался.

Олег откинулся в кресле. Набрал номер телефона.

– Алло? Вас слушают!

Как назло, Олег напрочь забыл, как зовут жену его водителя Алехина.

– Здравствуйте, это Гринев. Александра Ивановича можно попросить к телефону?

– Здравствуйте, Олег Федорович. Саша не смог вас встретить, извините. Он в больнице.

– Что случилось?

– Авария. Перелом обеих ног. Все еще хорошо обошлось. – Голос женщины был странным и темп речи замедленным.

– Когда это произошло?

– Вчера. Саша ведь всегда очень осторожно водит, а тут какой‑то то ли пьяный, то ли просто лихач... С разворота въехал Саше в бок. Просто припечатал.

Хорошо, «Москвич» старенький, советский, никакого пластика, каркас крепкий. Но ноги ему зажало. И в машине он сидел, как килька в банке, пока спасатели не откупорили.

– Переломы серьезные?

– Голени. Так уж неловко получилось. – Женщина всхлипнула. – Вы уж извините его.

– За что?

– Да, Саша просил вам передать, что телефон его раскололся. Вот он и не смог перезвонить. А звонить с другого почему‑то не захотел.

– Где он?

– В ЦИТО. У меня там сестра двоюродная работает, помогла определить. – Женщина снова вхлипнула, и Олег вдруг понял, почему у нее такой странный голос: она просто‑напросто много выпила. – Вы знаете, Олег Федорович, я так испугалась. Саша ведь больше двадцати лет за рулем, и я никогда не беспокоилась, что с ним что‑то может произойти на дороге. А тут вдруг стало так страшно... Так бывает: живет человек, и не болеет ничем, а потом в один день раз – и все. – Женщина принужденно рассмеялась. – Вот я сижу, как дура, одна на кухне... А еще машину разбили. Машина чужая.

– Не беспокойтесь, Татьяна Игоревна. – Олег вспомнил вдруг ее имя. – Все вопросы я решу. У вас есть телефон отделения?

– Лучше я телефон сестры двоюродной скажу.

– Давайте.

Олег позвонил в больницу, договорился об отдельной палате для Иваныча с телефоном, телевизором и прочими удобствами. Сумел даже поговорить с водителем.

– Что, Иваныч, завис?

– Да терпимо, Федорович. Меня уже упаковали. Лежу на подвесах. Отдыхаю.

Считай – поскользнулся. Ты уж извини, телефончик тот раздолбало, а с больничного я звонить не стал.

– Правильно. Слушай, Иваныч, а нет впечатления, что скользанку эту специально для тебя раскатали?

– Вряд ли. Водила, что из джипа вывалился, обкуренный был, как моська.

– Он не справился с управлением?

– Куда там! Шел на таран, что тот Талалихин над Москвой. Может, за «мессершмит» меня принял?

– Все может быть.

– Так что – выбыл я.

– Лечись. Докторам я подкину. И за машину хозяевам – тоже.

– Спасибо, Федорович. Извини, что так получилось. Ты с делами разобрался?.

– Разбираюсь.

– Удачи.

Олег задумался. Случайности... В жизни они бывают куда чаще, чем полагают скептики. Но бизнес – особая сфера. А когда речь заходит об игре с суммами, где нулей больше восьми... Здесь случайности почти исключены. Потому что начинаются интересы.

Глава 32

Олег вынул из портмоне визитку, полученную от попутчицы Жени, снова снял трубку, набрал номер:

– Леонида Витальевна?

– Она самая.

– Это Олег Гринев. Мы встречались...

– Я вас помню, мой дорогой. В мои годы трудно забыть столь блистательного молодого человека.

– Я подозреваю, Леонида Витальевна, что в ваши годы и начинается настоящая жизнь.

– О да. Как видите, уже восемь вечера, а я все еще сижу в редакции.

Впрочем, дома меня ждет хорошо изданный роман.

– Из новых?

– Ну что вы, Олег. Новые романы столь стремительны, что я за ними не поспеваю. Не успеешь познакомиться с героем, а он уже палит из всех видов оружия и занимается примитивным сексом с примитивными партнершами. Мне милы Бальзак и Мопассан. Им было о чем писать.

– Сейчас разве не о чем?

– О, я имею в виду любовь. Все эти женские раскаяния, все эти мужские уловки и неуверенность. В те времена женщина, изменившая мужу, всерьез считала себя падшей, а потому и соблазнители были роковыми. Наверное, как во времена моей молодости. Разве теперь можно себе представить что‑то подобное?

– Представить можно все, что угодно.

– Я сразу заметила, молодой человек, что вы обладаете буйным воображением.

Разве это не мешает вам заниматься деньгами?

– Я не занимаюсь деньгами.

– Разве?

– Я занимаюсь финансами.

– Как жаль, я никогда не могла понять разницу.

– Вы просто никогда не стремились к этому.

– Может быть. Жизнь так коротка, что тратить время на какие‑то подсчеты... Бр‑р‑р.

– Леонида Витальевна...

– О, я понимаю, что вы позвонили не ради светской болтовни. Вы заинтересовались искусством, Олег? Хотите что‑то приобрести?

– Может быть. Вы, случайно, не знаете такую художницу... – Олег посмотрел на визитку. – Евгению Александровну Ланскую?

– Женечка Ланская? Ну как же! Финансисты редко интересуются молодыми дарованиями, но мужчин всегда интересуют хорошенькие девушки. Я права?

– Отчасти.

– Женечка Ланская выставлялась на Кузнецком. Хотя и не персонально, но все‑таки... Ее трудно было не заметить. Ее саму. А вот ее работы провалились с треском. Вы знаете, чья она дочь?

– Полагаю, своих родителей.

– Она гордячка. Поменяла фамилию папы на фамилию бабушки. Ее матушка – тоже известна в определенных кругах.

– Леонида Витальевна...

– Понимаю, ближе к теме. Если бы эта девушка захотела, и папа, и мама устроили бы ей такую раскрутку, что она вмиг сделалась бы самой модной художницей столицы. Но она отвергает моду. Художническая богема ее терпеть не может.

– Отчего?

– Зависть: Женечка – дочь своих родителей, и ни о хлебе насущном, ни о крыше над головой ей думать совершенно незачем. Но та же богема охотно угощается за ее счет. Впрочем, их можно понять. Им нужны слава и деньги. Всего лишь. А Жене... Ей нужно признание. В самом высоком смысле. И это мне нравится.

В нынешних молодых слишком мало амбиций. Вернее... амбиции есть, но нет никакого желания ничего достигать. Вы понимаете разницу, Олег?

– Думаю, да.

– Так вот: о Жене Ланской этого не скажешь. Она ищет свой путь. Она вам приглянулась?

– Я еще не видел ее работ...

– Ах, какой уклончивый молодой человек! Но сама девушка хороша?

– Особенно веснушки.

– О да! Веснушки, льняные волосы, безукоризненные губы, зеленовато‑карие глаза... И поверьте, она общается только с теми, кто ее заинтересовал. Мне приятно, что наши мнения о вас совпали.

– Они совпали?

– Думаю, да. И где вы с ней познакомились?

– В самолете.

– Не прерывайте этого знакомства, Олег, вот вам мой совет. И ваш роман будет искрометен.

– Мы не настолько...

– Ах, Олег! – перебила его Леонида Витальевна. – Это в мои годы следует читать романы, чтобы как‑то скрасить жизнь и вспомнить о пережитом... И еще больше – о непережитом. В ваши – романами нужно жить, дышать, встречаться с девушками, принимать их кокетство и распутство, любить и не думать о том, что будет завтра. Иначе... когда вам будет столько лет, сколько мне, вам будет совсем неинтересно жить... Потому что не о чем будет грустить. А впрочем...

Жизнь коротка, искусство вечно. Я встретила на своем веку сотни безумцев, мечтавших о вечности и отвергавших все вокруг. Где они теперь?

– Боюсь, я тоже живу не правильно.

– Бог с вами. Вы – мужчина. Когда‑то я была знакома с таким, как вы. Он был одержим. И не замечал никого вокруг. Даже меня. Зато – его замечали все.

Его нельзя было не заметить. Я жила с ним. И тогда жизнь эта казалась мне горькой. И только потом я поняла, что это и были годы моего самого большого счастья.

Леонида Витальевна помолчала, произнесла:

– Только не подумайте, молодой человек, что теперь я несчастна. О нет.

Каждый возраст хорош своей неповторимостью. И дай вам бог дожить до моих лет, чтобы понять это.

– Я буду стараться.

– Старайтесь, Олег. А еще больше я желаю вам дожить до ста. В добром здравии.

– Так далеко я не загадывал.

– Жизнь глупо загадывать. Просто я подозреваю, что мужчина только в этом возрасте и может разглядеть мир, в котором прожил всю жизнь. Вы, мои дорогие, похожи на близоруких щенков. И весь век желаете чего‑то достигать, и весь век боитесь оказаться несостоятельными – в профессии, в карьере, в постели... И мир рассматриваете словно под увеличительным стеклом, и видите его фрагментами, но столь отчетливо, что можете передать свое впечатление так, будто этот кусочек сущего – и есть Вселенная. Именно поэтому среди мужчин столько гениальных творцов. А мы, женщины, может быть, и не видим этот мир вовсе, но мы его чувствуем – весь, целиком. И это чувство столь захватывающе, что рассказать о нем на полотне, в строфах стихотворения или на страницах книги мы часто не в состоянии.

– Может быть, это и есть любовь?

– Может быть. Бог знает.

Глава 33

Пуганая ворона куста боится. А кто тогда он? Пуганый медведь? Ведь понадобилось зачем‑то проверять юную художницу. Леонида Витальевна точно описала ее портрет. Так что – прочь сомнения. Женя Ланская – настоящая. И нечего искать тени там, где их нет. Но в том‑то все и дело, что они – должны быть. Должны. На этом и строилась его «медвежья охота».

Олег усмехнулся про себя. Положение его более чем странно. Он сам теперь – словно тень. И нищ, как дворовый кот. А девяносто пять миллионов долларов – мало того что чужие... Они еще и виртуальны. Впрочем, как и весь рынок ценных бумаг. Как говорят? «Они делают деньги из воздуха». Финансовая система мира оперирует мнимыми ценностями, но эти мерцающие на экранах мониторов строчки и символы управляют жизнью миллиардов людей. Хотя... Кажется, в математике есть термин: «мнимые числа». На самом деле их нет, но они нужны – для удобства сложных исчислений. А исчисления тоже, в свою очередь, всего лишь математическая модель чего‑то там. Самое удивительное, что потом, когда вся эта заумь превращается в металл или пластик, возникают исключительные по сложности и совершенные по простоте вещи: здания, машины, механизмы, системы связи, сверхточное оружие.

Гринев снова усмехнулся. Кто и когда такое придумал: «сверхточное оружие»?

Оружие может быть или точным, или – нет. В случае, если оружие неточно, противник выигрывает. На любой войне это означает твою гибель. А что является его оружием? Жалкие девяносто пять «зеленых лимонов»? Это хорошая сумма для безбедной жизни. И для просчитанной игры, той, какую он предложил Чернову. Но – ничто для фондового рынка. Эти деньги сработают запалом только тогда, когда он правильно выберет время. И – сложит свой костерок.

Решение он принял. И не вчера, и не месяц назад, и даже не год... Здесь даже срок не важен. Все решения мы принимаем один раз. И – навсегда. И даже если остается иллюзия, что где‑то и что‑то можно подправить, подсознание уже просчитало твой будущий выбор, твой путь и расставило и сигнальные флажки, и волчьи капканы.

Олег подошел к окну. Ночь окутала Москву. Олег закрыл глаза и только теперь почувствовал, что устал. Прилег на кожаный диван в углу кабинета и крепко уснул.

Ему снилось, как он брел по темному ночному лесу, но вот что было странно: ему было спокойно, он ощущал тысячи запахов и слышал тысячи мельчайших звуков, он знал этот лес и чувствовал себя в нем хозяином. Ветви проскальзывали над ним, не задевая, травяной и хвойный покров мягко пружинил под его шагами... Он вышел на опушку, впереди было поле, и что‑то влекло его туда. И тут – пришел страх.

Он втягивал в себя воздух, но не мог надышаться, а из ночи на него надвигалось что‑то неведомое, жуткое... И тут – треснуло сухо, полыхнуло двумя всполохами, и горячий, каленый удар в плечо опрокинул его... И он побежал обратно, в глубь леса, стараясь скрыться в его непроницаемой тьме и там – затаиться... Но лес словно разошелся, Медведь оказался на шоссе, белые неоновые огни неслись прямо на него, и он слышал рев мотора и чувствовал, что не может сдвинуться с места...

...Олег открыл глаза и несколько секунд таращился в темноту, освещенную неоновыми вспышками рекламы в здании напротив. Ощущение тревоги не проходило.

Кто‑то был в комнате. Он услышал поскуливание, рванулся и ухватил маленький скулящий комочек.

Это был щенок. Маленький, с несуразно большими лапами. Наверное, охранники на первом этаже подобрали где‑то, но как он очутился на восьмом? Забрался в лифт и проехался с кем‑то из посетителей еще днем? Или сердобольные девчонки из контор – а контор на каждом этаже десятка полтора квартирует – подобрали кутенка покормить, да так и забыли в офисе и пошел он странствовать по темным и пустым коридорам?

– Ты чей, бобик?

Песик тихонечко авкнул. Олег опустил его на пол:

– Извини. Маленький, а лаешь, как большой. Завтра позвоню в программу «Большие родители», и тебе там обрадуются, факт. Есть хочешь?

Щенок снова авкнул тоненько и, когда Олег побрел прочь из кабинета, смешно, вразвалку, потрусил за ним.

Олег прошел в маленькую кладовку, где стояли в ящиках бутылки с боржоми, колой, коньяком. Был даже небольшой мешочек с кофе. И кофемолка. Борис Михайлович Чернов был странным человеком. На себя он денег не жалел. Но притом усердно экономил: все, что хранилось в кладовке, предназначалось для угощения клиентов, было отличного качества, но закупалось всегда оптом: так дешевле.

Олег открыл холодильник. Вынул палку сырокопченой и почувствовал голод.

Быстро нарезал колбасу специальным ножом, наполнил с верхом большую тарелку, распечатал пачку предназначенного для тостов хлеба. Подумал, прихватил бутылку «Хеннесси», вернулся.

Песик крутился рядом и повизгивал.

– Ну что, малыш, будем считать это поздним ужином? Или – ранним завтраком?

Олег взял с дюжину нарезанных кусочков, положил на принесенное с собою блюдечко и поставил перед щенком. Тот принюхался, ухватил кусочек острыми зубками и стал есть неспешно, щурясь от удовольствия.

Олег налил себе рюмку, выпил, и – аппетит сразу пропал. Но спиртное его, как ни странно, взбодрило. Посмотрел на часы. Уже понедельник. Значит, рабочий день.

Гринев включил компьютер, ввел ключи и пароли и перевел часть средств на свои счета в российских банках.

Потом положил перед собой чистый лист бумаги, на секунду задумался и один за другим четким почерком вписал несколько пунктов плана. Оставил лист на чистом столе, открыл окно, вышел на малюсенький балкончик, закурил.

Песик выбежал следом, покрутился, отошел в сторонку и, пряча глаза, сделал лужу. Потом подошел к Олегу и закрутил хвостом. Гринев потрепал щенка по холке, тот тявкнул, присел и сладко зевнул.

Олег вернулся в комнату, вынул из одного из столов ящик, взял рабочий халат технички, уложил туда, подхватил песика на руки, посадил в коробку, сказал:

– Место. Спать.

Щенок снова сладко зевнул, принюхался, лег на спину, повалялся, встал, снова понюхал место, посмотрел на Олега. Тот погладил его, щенок улегся, вытянув лапы, закрыл глаза, свернулся клубочком, тихонечко поскулил о своем щенячьем младенчестве, но вскоре умаялся и уснул.

Олег вернулся на диванчик, прилег. До утра еще часа четыре. Так или иначе, нужно выспаться. Хорошо выспаться. Тем более, он знал, кто придет первым.