Текст книги "Распятая истина. Правдивая история Украины"

С судьбой не поспоришь

«Если будете в ненависти жить,

в распрях и ссорах, то погибнете сами и

погубите землю отцов своих и дедов своих,

которые добыли её трудом своим великим…»

(Ярослав Владимирович – Великий князь

Киевский и князь Новгородский)

Недаром древние полагали, что рядом с правителем всегда невидимо присутствовал бог войны или присутствовала богиня войны. А помогала им всегда богиня раздора.

 
Сменил Ареса Марс, того – Беллона…
А суть деяний всех одна —
Гуляет смерть под крик и стоны…
(На мир нагрянула война)!
 
 
Красивы бог войны… богиня,
Но так уродлива сама
«война» – её пугающее имя,
Познала каждая страна.
 
 
Мир потерял немало стран,
Ну, словно их и не бывало…
Есть исторический обман,
Укрывший память одеялом!
 

Есть люди по природе удачливые, приобретающие земли, селения и личную значимость, в войнах не участвуя, но умело пользуясь своим умом и своими удачными женитьбами на знатных и богатых невестах. Таким оказался Станислав Жолкевский, каштелян Галицкий и воевода русский, трижды женившийся и получивший в качестве приданого от умерших жен десятки селений в различных воеводствах Речи Посполитой. Ради политических целей каштелян из православного стал католиком. Сын его, тоже Станислав, полностью утратил корни русские, стал ревностным католиком. В отличие от отца он добрым воином оказался. Отличившись уже во время войн Стефана Батория, он, благодаря покровительству Яна Замойского, возвысился до сана коронного гетмана Речи Посполитой. Усмирил казацкое восстание, вспыхнувшее на Украине под предводительством Наливайко и Лободы; участвовал в войне со шведами в Лифляндии, побывал в иных сражениях. В его войске служил сотником Михаил Хмельницкий, как и он сам, уроженец Галича. Сотник показал себя храбрым и исполнительным воином, за что получил в пожизненное владение от Станислава Жолкевского на землях Чигиринского староства над рекой Тясмин незаселённое урочище. В 1630-х годах стараниями семьи Хмельницких это уже был богатый хутор с панским домом, мельницей, прудом и большим садом. К этому хутору, Богдан лично выпросил у польского короля Владислава IV степные земли за рекой, которые были заселены крестьянами и которые платили Хмельницкому подати. На этих землях были пасеки, гумна и корчмы. Мне показалось, что хутор Суботов достоин того, чтобы описать его в стихах:

 
Большая хата под соломой.
И стены выбелены мелом —
Такие сотника хоромы.
Да вишни две в наряде белом.
 
 
Да за стеной тенистый сад,
Стоят фруктовые деревья,
С них груши, яблоки висят…
И соловья ночные трели.
 
 
Дверь небольшая, три окна.
Тын невысок, на нем макитры,
Отсюда часть гумна видна,
Да скарб хозяйственный, нехитрый.
 
 
Маеток весь, как на ладони.
А дальше хлеб стоит стеной,
Там, у реки пасутся кони.
А за рекой – простор степной.
 
 
Там у колодца журавель,
Ведро тяжелое из дуба
Здесь разрасталась повитель,
Там зеленели стенки сруба,
 
 
Там ветрячок взлететь готов,
Крылами воздух пряный режет.
Телега, парочка волов,
Мучная пыль, и камня скрежет.
 
 
И в хате есть, что показать:
Привез, когда ходил на хана,
О каждом можно рассказать
Копье, ружье и ятагане.
 

Михаил Хмельницкий продолжал верно служить своему

покровителю. Вместе с ним в составе войск польского короля Сигизмунда на Москву ходил. Сабля сотника хорошо поработала в войне с православными, проливая немало крови христианской. Но кровь та была хорошо оплачена – немалым количеством золота гаманець (кошелёк) Хмельницкого наполнился. Жолкевский же за поход на Москву получил в 1613 году сан великого гетмана коронного, а через несколько лет был назначен и великим канцлером коронным. Великий канцлер коронный Станислав Жолкевский и сотник Чигиринский Михаил Хмельницкий в 1620 году в битве с турками под Цецорой головы свои сложили. А вот сын Хмельницкого, по имени Богдан, тоже сражавшийся с турками в сотне отца, тогда уцелел, вот только в плен к туркам попал и находился в нём два года. Поговаривали, что эти два года на галерах трудился Богдан Хмельницкий, орудуя огромным веслом. Через два года то ли ему удалось самому сбежать, то ли его на кого-то обменяли, но оказался он на свободе. Но вернемся всё же к его юному возрасту, когда происходила закладка всего того, что потом, во взрослой жизни, таким важным для человека является.… Сказывают, что местом рождения будущего знаменитого гетмана был городок Жолква, что в двадцати пяти километров от Львова находится. Учился он во Львове у иезуитов и получил хорошее по тому времени образование. Кроме своего родного малорусского языка, он владел языками польским и латинским, а впоследствии научился еще языкам турецкому и французскому. Освободившись из турецкого плена, Хмельницкий начал устраивать морские походы запорожцев на турецкие города, побывав под самым Константинополем. Добыча богатой была!

Деньги есть, пора бы и на хутор свой направиться, уж слишком долгим пребывание Хмеля на Запорожье оказалось. Давно уже пора и семьёй бы обзавестись… Кусок черкасской земли, под Суботов отведенный, давно хозяйских рук дожидался. В звании чигиринского сотника посватался Богдан к Анне Сомко, сестре приятеля своего Якима Сомко, и получил согласие. О семейной жизни Богдана мало что известно. Семеро детей родила Анна, трёх сыновей и четыре дочери. В конце 1646 года Анна заболела. Болезнь оказалась и тяжелой и затяжной. Богдан стал искать сиделку для больной жены. И он вскоре её нашел. Откуда женщина, известная в истории по именам – Гелена, Елена, Мотря, появилась в черкасском краю неизвестно. Предполагают, что ее родителями могли быть выходцы из Польши. Поселившись в семье Хмельницких вначале на правах помощницы жены Богдана, корыстная девушка подумывала о выгодном браке Девушка была редкостной красоты. Из сиделки для больной престарелой женщины она через некоторое время стала любовницей Богдана. Пятидесятилетний Богдан прикипел к молодке, но жениться на ней не мог из-за ещё живой супруги.

 
Есть женщина коварная и злая,
Есть по судьбе и роковая.
Встречаясь с ней, никто не знает
Что ждёт его дороженька кривая.
 

Не тянулась к сабле рука сотника до поры, до времени. Не единожды поднимались черкассы (казаки) на борьбу против Польши между 1630 и 1638 годами, но имя Богдана Хмельницкого не звучало среди восставших. Но вот на престол польский вступил Владислав IV и началась война с Московским государством, Хмельницкий тут же оседлал коня и воевал против русских настолько усердно, что получил от короля золотую саблю за храбрость. Не так прост был чигиринский сотник, нос по ветру держа. По-видимому, политический ветерок всегда дул в нужном для Богдана направлении, поскольку польский король не забывал о Хмельницком. Когда в 1645 г. король задумал без согласия сейма начать войну с Турцией, он доверил свой план, между прочим, и Богдану Хмельницкому. Чигиринский сотник пребывал по личному поручению короля Владислава в это время во Франции, совещался с графом Брежи, назначенным на пост посланника в Польшу. Результатом этого совещания была посылка 2400 казаков во Францию, которые и участвовали в осаде Дюнкирхена принцем Конде. Но до войны с Турцией дело не дошло: вербовка войск вызвала страшное волнение на сейме, и король принужден был отказаться от своих планов. Он же отмежевался от Хмельницкого – необходимость в верном слуге отпала. Хмельницкий возвращался домой, не ведая о том, что судьба его круто изменилась. Причиной стали события, происходящие в Суботове во время его отсутствия.

 
Судьбу свою в руках не понесешь,
От солнца и дождя под плащ её не спрячешь!
Посеяв ветер, ураган пожнешь
И на коне от рока не ускачешь!
 

Руина (смута) зрела

Возвращался из Варшавы Богдан Хмельницкий злым, понимая, что после отказа короля в защите, надежд на мирный исход конфликта с Чаплинским не осталось. Путь оставался один – взяться за оружие! Его подсказал Хмельницкому сам король при последней встрече, намекнув: «Неужели у казака нет оружия, чтобы защитить своё имущество?» Он понимал, что, выступив в одиночку, он потеряет голову…. «Нужно поднимать людей! А для этого нужны соратники – в одиночку их не поднимешь! Нужны деньги и – большие! Но, прежде всего – податься на Сечь» – думал обманутый властью чигиринский сотник, погоняя коня. Возвратившись в Чигирин, он послал надежных людей к низовой старшине, чтобы коллективно обсудить план действий. В ожидании их приезда он свободное время израсходовал на то, чтобы превратить спрятанное в тайнике золото в деньги…

Наступил вечер воскресного дня, когда по одному, по двое стали собираться приглашенные. Местом сбора, послужила одна из пустующих клунь хутора Субботова. Выбрана она была не случайно: стояла она в стороне от остальных строений, все подходы к ней хорошо просматривались. Внутри клуни было прохладно. Более года прошло с тех пор, когда здесь в последний раз производился обмолот зерна. Пусто было в клуне, но почему-то запах хлеба, правда, смешанный с мышиным, ещё ощущался.

Хмельницкий распорядился, чтобы приглашения на задуманную им раду были сделаны, по возможности, втайне. Этих приглашений было немного, поскольку Богдан еще не был уверен в успехе задуманного. Собралось на совет человек тридцать, но зато все это были казаки испытанные и в бою и потрепанные жизнью… Тут был Богун, знаменитый казацкий сотник, красивый, молодой, отважный, не теряющий хладнокровия в самом безвыходном положении; Самко – брат жены Богдана, отличающийся тем, что никогда не изменял данному им слову; Джеджалык, перекрещенный татарин, первый в битвах, неустрашимый силач, готовый на любое бесшабашное предприятие… Были тут ещё Никита Галаган, готовый пожертвовать для Родины и собой, и своим имуществом, Максим Кривонос, Остап Павлюк, Роман Пешта и много других не менее храбрых и уважаемых воинов, готовых мстить полякам за поругание Родины. Собравшиеся ограничивались кивком приветствия знакомым казакам и усаживались на землю, по-турецки скрестив ноги. Все ждали, что скажет Хмельницкий, понимая, что тот созвал их на серьёзное дело, а не для того, чтобы поплакаться на свои личные неудачи…

Окинув взглядом собравшихся, Хмельницкий заговорил:

– Малая, тощая была правда у польских панов, да и та, похоже, умерла… Ничего я на сейме не добился, дело мое должным образом не рассматривали, глядя в глаза, смеялись, а ваша просьба о правах совсем не прошла, несмотря на то, что король сам лично защищал ее. Он возмущен своеволием сейма, но бессилен перед его решениями, одно советовал нам: самим расправиться с нашими врагами, взявшись за сабли. И для этого, кажется, время пришло. Вы своими глазами видите, как приходится терпеть народу! Но всякое терпение имеет свои границы… Стоит только кликнуть клич – и все встанут с нами заодно, все возьмутся за оружие. Подумайте, не пора ли заступиться за веру православную?.. Дело дошло до того, что за посещение храма Господнего жиды деньги с верующих требуют… На велик праздник такую цену заламывают, что христианину остаётся только пустым овсяным киселём разговляться! Доколе, други и товарищи, мы такое терпеть будем? Скоро казаку и есть будет нечего. Число реестровых сейм решил уменьшить наполовину…. Думайте что делать будете, когда это коснётся каждого из вас?»

Загудели собравшиеся, у каждого немало накипело в душе обид на Варшаву. Потому и просили Богдана передать сейму петицию от казаков. Понимали, что не попав в реестр, казак теряет не только права, но и жалованье. Низового казак всяк поляк обидеть может… если писарю войсковому, сотнику чигиринскому, награждённому золотым оружием, вхожему к королю, не удалось защитить свои права, найти управу на бесчинства польского шляхтича, то, что делать другим, менее значимым? Общий гул голосов да выкрики отдельные свидетельствовали о том, что предложение Хмельницкого не осталось без ответа. Когда шум голосов сник, Самко Яким слово свое вставил:

– Ты прав, Хмель, говоря о том, что вольности наши уничтожены, земли наши отняты, свободных людей, вольных казаков обращают в хлопов, заставляют их и за лошадьми ходить, и за собаками смотреть.… Однако заметить должен, что взяться за сабли нетрудно, только одними саблями много не сделаешь. Ляхи выставят пушки – с нашими саблями да ружьями против них не попрёшь…

– А, что, если нам татар пригласить? —предложил Дженджалык.

– Не пойдут с нами татары, мы за последние два года не раз гостями незваными к ним приходили!.. Не пойдут они под руку нашу! – заметил кто-то из казаков.

– Пойдут, коли поживу носом почувствуют, мне ли не знать татар?.. – вновь заметил Дженджалык.

Советы сыпались со всех сторон…

Хмельницкий слушал и молчал. Наконец он дал знак, и все замолчали.

– Все вы правы в том, – вновь заговорил Богдан Михайлович, – что без чужой помощи тут не обойтись! Кого мы можем позвать? Выбор невелик: либо русских, либо татар…

Русские ближе к нам и по языку, и по вере, вот только вряд ли они против ляхов пойдут?.. В мире они пока с ними живут. Хорошо, хоть припасами Сечь снабжают, а через неё и нам кое-что перепадает. Остаются – татары! С ними в союз вступать нам придётся, хоть и нелегко это будет сделать. Нужно послов к ним послать?..

– А почему бы тебе, Богдан, в Крым самому не наведаться?.. Ты в плену у хана два года был и язык, и обычаи татарские хорошо знаешь…. К тому же и мозолить глаза здесь Конецпольскому и Чаплинскому лишний раз не придётся! – сказал Самко

– Спасибо за доверие, – стрельнул глазами в сторону Самка Хмельницкий, – придётся постараться, ни чего иного делать не остаётся! Решено – поутру еду! А вы тут поднимайте казаков, собирайте народ. Возложим наше упование на Бога! Да поможет Господь нам!

Хмельницкий взял со старшин клятву, что пока они все будут хранить в тайне, но по первому его зову каждый приведет столько народу, сколько он успеет собрать.

Вот только выехать ни поутру, ни к вечеру Хмельницкому не удалось. На зорьке он был арестован польскими жолнерами. Откуда он мог предполагать, что вечером на совете, на который приглашались только преданные люди, оказался предатель? Как и все, он клятву верности давал! «Кто же это мог быть?» – мучительно думал сотник, но не находил ответа на этот вопрос. Ведь с каждым из присутствующих «Хмель» прежде на коротком поводке был, из одного котла кулеш гречаный, салом заправленный, ложкой хлебал.…

 
Предательство! Предательство опять,
Хоть неизвестны повод и основа?
Быть может, совесть повернула вспять,
И в медный грош цениться станет слово?..
 
 
Клянется жизнью матери, отца,
Клянется жизнью будущей и вечной,
Клянётся верой в Господа-творца —
Предатели встречаются извечно!
 
 
Служить клянётся Речи Посполитой,
Как клялся перед тем в Бахчисарае хану,
И русскому царю, турецкому султану…
Святою кровью за людей пролитой!
 
 
Что клятва для него, так – звук пустой,
Мгновенье лжи – не больше,
А плата – ручеёчек золотой,
Пусть только будет шире и потолще!
 

Что клятва, если произошло самое обычное явление: в душе кого-то червоточина знак предательством о себе подала. Узнает позднее Хмельницкий как всё произошло…

До полночи часа два ещё оставалось, когда рада закончилась, и казаки быстро стали расходиться и разъезжаться. Все по домам, а один – в сторону свернул. А ещё минут через пятнадцать в двери старосты Чигирина ясновельможного пана Конецпольского постучали. Стук был услышан, ибо в доме не спали. Хозяин дома вел беседу с приятными ему людьми за бокалом венгерского. Ими были: черкасский полковник Иван Дмитриевич Барабаш и реестровый полковник Михаил Станиславович Кречовский.

Конецпольский велел слуге узнать, кого нечистая принесла в такое позднее время?

Слуга вернулся и сказал: – Какой-то казак… говорит, что у него к ясновельможному пану срочное сообщение…

– Зови! – приказал староста слуге.

В проеме двери показался среднего возраста коренастый казак, снимавший л с головы шапку. Увидев, что хозяин не один, нерешительно замялся у самой двери.

– Имя? – спросил Конецпольский

– Есаул Роман Пешта.

– Помни, Роман, о том, что достанется тебе на орехи, если сообщение твоё окажется пустячным – сказал Конецпольский сурово, – я слушаю….

– Есть у меня секретное дело до ясновельможного пана, – сказал Пешта недоверчиво покосив взглядом в сторону Барабаша и Кречовского.

– Ничего, говори! Это такие же верные слуги короля, как и я! – ободрил его пан. – В чем состоит твое дело?

Пешта глухо, словно кто=то еще услышит его, кроме присутствующих проговорил:– Богдан Хмельницкий, бывший войсковой писарь, на этих днях раду собирал.

– Раду? – переспросил Конецпольский. – И о чём на той раде говорили?

– На той раде говорили о подготовке к восстанию против Польши. На раде присутствовали многие старшины Все самые знатные казаки, старшины да атаманы.

– А откуда у тебя сведения о раде? – спросил Барабаш недоверчиво

– Я, пан полковник, на той раде был, – отвечал Пешта, низко опустив голову.

– Я бы таким, как этот гусь не слишком бы доверял, пан староста? – заметил полковник Кречовский недоверчиво – Говорит, на раде был… Значит доверяли ему, а он на товарищей доносит… Не по-казацки это, не по-казацки… Не верю я и тому, чтобы сотник Хмельницкий на такое решился? Золотое оружие из рук короля получил… И уже, прямо обращаясь к есаулу, спросил:

– Что же Богдан Хмельницкий затевает?

– Поднять людей против панов хочет!.. Просить помощи и у татарского хана хочет!

– А где сейчас можно будет найти Хмеля? – глядя в упор. спросил казака Конецпольский.

– В Субботове! Поутру на Сечь собирался, – ответил Пешта.

– Пошлём казаков арестовать там Хмеля! – сказал решительно староста.

– Я не доверил бы такое деликатное дело казакам. Они сами с ним на Сечь уйдут! – —заметил Барабаш.. – Нужно посылать Потоцкого с жолнерами.

– А что с есаулом делать? – спросил хозяина Кречовский.

– Пусть домой идёт! Позовем, когда понадобиться!

И, повернувшись к Роману Пеште сказал:

– Благодарю тебя за вести!.. Услугу твою не забуду… Если что нужно будет тебе, приходи!

Роман, натянув на голову шапку, быстро скрылся за дверью. Похоже, только сейчас ему стало доходить, что едва ли он получит деньги, на которые рассчитывал, направляясь к Конецпольскому.

Роя яму Хмельницкому, есаул не знал, какая участь ждала его самого впереди…

 
Смирился с совестью предатель,
Иль день и ночь она его грызёт?
Какое наказание Создатель
По смерти изменившему даёт?
 
 
Истошный на всю площадь вой
Исторгло тело казака Романа,
Ему сдирали кожу пред толпой
Подобно шкуре мертвого барана!
 

Не ожидал ареста Хмельницкий. Историки прошлого предлагают два варианта его. Вариант первый: Конецпольский, узнав от Романа Пешты о замыслах Хмеля, послал 20 человек людей своих взять Богдана силою, но Хмельницкий вступил в битву с этими посланными, убил 5 человек, а 15 убежало. После этого Хмельницкий тотчас же побежал на Запорожье. Вариант второй: произвести арест было поручено Кречовскому. При аресте Богдан не оказывал сопротивления. Вместо строгого надзора и сурового обращения Кречовский стал обходиться со своим пленником по-дружески, и чрез несколько дней Хмельницкий был свободен навсегда. Правда, поговаривали, что Кречовский напился пьян, и Хмельницкий воспользовался этим для побега. Конецпольский преследовать сбежавшего не мог, поскольку неожиданно для всех отправился в мир иной. Это пришлось делать новому коронному гетману Потоцкому. Временем Богдан Хмельницкий дорожил, понимая, что его при поимке ждёт смертная казнь, а случай с Романом Пештой показал, что доверяться даже близким людями следует осторожно.

 
Объяви за поимку награду,
И не делай больше ничего.
Спрячь в лесу, за каменной оградой,
Выкрадут и выдадут его.
 
 
Что поделать, так уж тут ведётся,
Сложного тут нет, чтоб понимать,
Тот средь казаков всегда найдётся,
Кто за грош продаст отца и мать!
 

Путь на Запорожскую Сечь был нелегким… Первая половина декабря не самое лучшее время для конного путешествия. Но спешить нужно было.

 
Казаку – одиночке и бес по пути —
Веселее скакать по дороге.
Ну, а если пешком да далече идти,
И от беса тут прока немного!
 

Поздней ночью 7 декабря 1647 года от Чигирина в сторону Запорожья группа конных реестровых казаков неслась стремительным аллюром в глубь Дикого Поля. Опасаясь погони, всадники прерывали свой бег на короткое время, только для того, чтобы накормить усталых лошадей и дать им краткий отдых, затем снова седлали коней и продолжали скачку. И только удалившись от Чигирина на несколько десятков верст, всадники позволили себе первую продолжительную остановку, чтобы дать более длительный отдых и себе, и измученным животным. Всадников было десятка два, не более Среди них выделялся человек крупного телосложения. Спутники обращались к нему не иначе как «батько». Любой житель Чигирина в светлое время дня опознал бы в нем казацкого сотника Зиновия Богдана Хмельницкого. Рядом с ним, не удаляясь более двух десятков шагов, маячил широкоплечий казак Иван Ганжа, старинный приятель Хмельницкого, деливший с ним тяготы военной службы и веселые застолья. Дорогу на Запорожье Богдан хорошо знал, бывал здесь не раз и в молодости, и в более зрелые годы. Знал он и то, что Сечь не имела постоянного местопребывания, и как военный стан переходила с одного днепровского острова на другой. В первый раз, когда он прибыл на Сечь, она находилась на острове Базавлук на Чертомлыкском Днеприще. Сейчас же она должна была находиться на Микитином Рогу, но фактически запорожцев там не было. Они в количестве 300—400 человек ютились на соседнем острове Бучки, а на самой Сечи расквартировался польский гарнизон, захватив весь запорожский арсенал, в том числе и около 30 пушек. От Крылева на Днепре до Микитиного Рога вела прямая дорога на юг с выходом на Черный шлях. Двигаясь по этому шляху, не отклоняясь от него в сторону, до Перекопа добирались. Сечь всегда служила пристанищем для тех, кому судьба не позволяла ужиться на землях, контролируемых Польшей. В извилинах днепровских протоков, на островах, покрытых густым лесом, чересчур сложно было изловить беглеца. Иное дело поймать его под Сечью, когда он к ней приближался с северной стороны. Казаком мог стать любой, кто жил не в ладах с моралью….

 
Не можешь правды доказать
Так лги, хотя б умело….
Не можешь с гневом совладать,
Сражайся в драке смело!
 
 
Забыл про совесть, честь,
(Бывает и такое…)
Есть намеренье к власти лезть,
Забудь про мир покоя.
 
 
Вредна избыточная лесть,
Лихая брань вреднее,
Что будешь в мир с собою несть —
Тебе, сказать, виднее…
 
 
Коль есть душа, души её!…
С душою иль бездушный —
Со смертью, только и всего,
Играешь, ей послушный…
 
 
Убить тебе, что плюнуть в снег
(Следа почти не видно).
Судьбы не остановишь бег
За разум твой обидно
 
 
Ограбил, прогулял, пропил,
Шагая не в те двери,
На кол посажен властью был,
Прикован был к галере.
 

Утихомирить массу бесшабашных было слишком сложно. Для присмотра над территорией Запорожской Сечи гетманом Конецпольским была построена над порогами крепость Кодак, с польским гарнизоном. В самой Сечи в описываемое время содержался гарнизон, состоявший из реестровых казаков и польских жолнеров, находившихся под начальством своих офицеров.

Прибытие ночью в Сечь могло наделать немало переполоху, поднять на ноги польский гарнизон, поэтому Хмель со спутниками заночевали, не доезжая Запорожья. Ночь прошла спокойно. Под утро холод напомнил о себе. Люди просыпались, и прежде чем заняться собой, шли к своим коням. Начало сереть, звезды угасали, близился рассвет. Отдохнувшие за ночь кони хрустели ячменем в торбах. Пора было продолжать путь. Несмотря на начало зимы, декабрь в том году выдался сравнительно теплым. Солнце всё выше поднималось по небосклону. Снега было мало. Под солнечными лучами он быстро таял. Казаки ехали, придерживаясь правого берега Днепра, извилистая стальная лента которого прерывалась немногочисленными холмами, расположенными у самого берега. Этот путь был хотя и длиннее, чем напрямую по Черному шляху, но зато безопаснее. Кодак собирались обойти стороной. Сечь встретила путников спокойною Сторожа донесли о прибывших кошевому. Кошевым оказался старый приятель Хмеля казак Лутай. Встретились друзья сердечно, рассматривая и похлопывая друг друга по плечам. Позднее, уединившись в доме кошевого, Богдан рассказал о причине своего появления на Запорожье. После непродолжительного молчания, Лутай, затянувшись табачным дымом, спросил:

– Ну и что теперь будем делать? Зима только начинается, а люди заполняют Сечь по весне. Низовых казаков едва ли три десятка насчитается… К реестровым так просто не сунешься, а без них ни о каком выступлении против ляхов и речи быть не может, только высунемся из Сечи, нас Потоцкий порубит, как капусту! Тебе тут долго засиживаться не следует Тут у нас под боком ляхи засели. Твое прибытие на Сечь недолго сохранится в тайне. Коронный гетман, небось, уже давно послал гонцов с приказом схватить тебя живым или мертвым. С ляхами надо что-то решать, иначе быть беде.

– Я засиживаться в польском окружении не намерен. Полагаю, что приказ Потоцкого придёт сюда не ранее, чем через пару дней, Кони наши к этому времени сил наберутся… провизией, надеюсь, снабдишь нас…

– А куда намерен? – перебил кошевой.

– На Бахчисарай!

– В пасть к крымскому хану, съест он тебя!

– Не съест, подавится!

Ошибался Богдан, отводя на отдых себе и друзьям два дня. Пришлось бежать утром следующего дня. Приказ Потоцкого пришёл ночью. Богдану нельзя было оставаться в Сечи. Он бежал в низовье к Лиману; погоня устремилась за ним. По известию современника, в этой погоне участвовало пятьсот человек казаков и триста поляков. Богдан послал к участникам погони реестровых казаков из своего окружения в надежде на то, что они найдут среди тех, кто участвовал в погоне друзей и просто знакомых, и проведут среди них «разъяснительную работу»… И он не ошибся!

«Для чего вы на своих идёте? – говорили посланные – У нас идёт дело не о себе, а о благочестивой вере христианской. Знайте это. Богдан, которого вы собираетесь схватить, и мы не станем поднимать сабли на единоверных и единокровных товарищей. Когда вы идёте заодно с ляхами на благочестивую веру, так вы за это отдадите богу ответ».

И возмутились казаки, преследующие Хмеля, от речей тех «прелестных» и набросились яростно на ляхов!.. Куда уж тут тем до погони?.. Ляхи, преследуемые казаками, бежали в сторону Кодака. Их догоняли и рубили саблями… Вот так-то повернулись неожиданно дела!..

Теперь у Хмеля на пути к Крыму преград не было, Только степь бескрайняя темно-коричневого цвета… ни единого жилого строения… ни единой живой души.

Казаки без происшествий добрались до Бахчисарая. Царствовал в Крыму в то время Ислам-Гирей. Хан делегацию казаков принял милостиво, выслушал предложение, но не спешил с принятием решения. Пришлось Хмельницкому предъявить бумаги, подписанные польским королем Владиславом. В них шла речь о постройке сотни казацких челнов, называемых чайками, на что отпускалось из польской казны 170000 злотых, отпускались деньги и на содержание 12000 казаков для ведения войны против Турции.

Откуда у тебя королевский указ? – спросил хан, ознакомившись с содержанием бумаг.

Пришлось Богдану Михайловичу рассказать о том, что зимой прошлого года он находился в составе казацкой делегации, направленной к королю с челобитной от всего Войска Запорожского. Возглавлял ту делегацию полковник Иван Барабаш, а он, Хмельницкий, был писарем при нём. Замыслил король Владислав войну вести с турецким султаном и для осуществления своего плана выдал эти бумаги полковнику Барабашу. Тот хранил их у себя дома. Понимая важность этих бумаг и зная место, где они хранятся, он, Богдан, обманом завладел ими. Об обмане узнал полковник… Пришлось бежать.

А какую цель определил ты для себя лично? – поинтересовался хан.

Пришлось Хмельницкому подробно рассказать о личных обидах и притеснениях, нанесённых ему.

Ислам Гирей убедился в том, что Польша действительно замышляла войну против Крыма и Турции, но опасаясь провокации со стороны поляков, прямую помощь запорожцам предпочел не оказывать,. Свои сомнения он таить от Хмельницкого не стал, прямо заявив, что, возможно, поляки все это подстроили для того, чтобы, когда татары выйдут за Перекоп, уничтожить их войско. Поэтому он потребовал оставить в Крыму в залог сына Богдана – Тимофея, который в случае предательства ответит за него головой. С этими условиями Хмельницкий вынужден был согласиться. Он дал присягу на ханской сабле в том, что не помышляет о предательстве, и оставил Тимофея в заложниках, но хан все же не решился выступить всей силой на стороне казаков, выжидая, чем закончится их первое столкновение с поляками.

Перекопскому мурзе Тугай-бею ханом приказано было идти с Хмельницким, не объявляя формально войны Польше. Тугай0бей в свою очередь обещал Хмельницкому прибыть к устью реки Тясмина, где они соединят войска. когда на полях появится трава для коней. Тугай-бей обещал привести с собой около 4000 татар. Пока же он выделил Хмельницкому лишь около 300 всадников.

Оставалось ждать условленного времени.