Текст книги "Алхимик"

23

Барнет, Северный Лондон. 1946 год

Дэниел изо всех сил старался в субботу вести себя как можно лучше. Очень старался. Это был день Сатурна, и он не мог себе позволить упустить такую возможность.

Он наизусть выучил все эти дни. Луна – понедельник. Марс – вторник. Меркурий – среда. Юпитер – четверг. Венера – пятница. Солнце – воскресенье.

День Сатурна. В книге говорилось, что все действия необходимо произвести сегодня вечером. Он не мог рисковать; если его руки окажутся привязанными к кровати, придется ждать еще неделю; да и, кроме того, он сомневался, что ему еще неделю удастся прятать предметы, особенно учитывая, что кролик уже прогрызает себе путь из двух коробок.

Дэниел взялся помогать матери на кухне, но та сказала, чтобы он убирался, потому что ему необходимо каяться и, только если он несколько месяцев не будет читать ничего, кроме Библии, и постоянно молиться, может быть, у него появится надежда на спасение.

Ночь была как нельзя лучше. Ясная, хотя в небе висел ущербный месяц; очень важно, чтобы луна была убывающей, говорилось в книге; Шаббат будет еще лучше, еще могущественнее, но следующий такой день выпадет лишь через несколько недель, а он не может так долго прятать кролика.

Он стоял в своей ночной пижаме и сквозь щель в портьере смотрел на луну, глядя, как она висит над крышами домов в конце сада, чувствуя ее, как дуновение ветра на своем лице, восхищаясь ее холодным свечением, и пытался ощутить ту энергию, которую, как заверяла книга, она даст ему. Затем он, прищурившись, посмотрел на большие круглые часы. Он едва успеет: на циферблате было 11:10. Подчиняясь инструкциям книги, он растворил горсть соли в ванне с водой и искупался в ней; теперь, совершив обряд очищения, он был совершенно чист.

Его родители вот уже час как легли в постель. Ему отчаянно хотелось помочиться, но он сдерживался. Он бесшумно открыл дверь и уставился на их спальню, которая была по другую сторону узкой лестничной площадки, в поисках красноречивой полоски света под дверью, но ее не было. Темнота. Они спят.

Дэниел прикрыл дверь. Его трясло от нервного напряжения. Он аккуратно скатал простыню в длинный узкий фитиль и плотно подоткнул ее под дверь, чтобы с другой стороны не было видно ни лучика света, и еще бросил на нее свою пижаму. Время начинать. Надо сделать шаг вперед. Он решился. Несмотря на ужас при мысли, что его могут поймать.

Начал он с того, что из-под аккуратной стопки своих рубашек в шкафу вытащил свечу. Она была комковатой и неровной, потому что он сам сделал ее, во время отсутствия матери растапливая остатки воска, что оставались в жестянке на плите, и смешивая их с сапожной ваксой. Свеча не была безукоризненно черной, а скорее в серых пятнах, но это было лучшее, что ему удалось.

Он чиркнул спичку и, когда она загорелась и по комнате заплясали тени, с тревогой посмотрел на дверь. Затем он зажег свечу. Дэниел подождал, пока пламя занялось, уронил на блюдечко несколько капель воска и надежно приклеил к ним свечу. От нее шел странный запах, острый, словно от горящей краски, – он предполагал, что это, должно быть, политура, – но он надеялся, что родители не проснутся.

Из-под матраса мальчик достал большое квадратное полотнище черной материи, вырезанное из маскировочной шторы, которая так и осталась лежать в сундуке на чердаке, гнутую медную кочергу, которую нашел в развалинах после бомбежки, почистил и отполировал ее. К этим предметам добавилась солонка и чашка воды, взятая из кухни. Он набросил полотнище на маленький столик у окна и поставил на него свечу. Рядом с ней он аккуратно положил свой перочинный нож с большим лезвием, отточенным до бритвенной остроты, и кочергу, которая должна была играть роль церемониального меча.

Затем он взял кусок мела, похищенный из школы, плотно обвязал вокруг него двухфутовый шнур и с помощью чертежной кнопки закрепил другой конец шнура в центре стола. Держа шнур туго натянутым, он описал круг четырех футов в диаметре. Ему надо было быть девяти футов, но комната была невелика. Внутри круга он коряво вывел пентаграмму.

Взяв солонку, он щепотку за щепоткой посыпал солью по всей окружности, не оставляя никаких проемов. Закончив, он бросил несколько щепоток соли в чашку с водой, закрыл глаза и благословил свое начинание, прочитав задом наперед «Отче наш», после чего разбрызгал воду по полу, стенам и портьерам, не оставив без внимания ни одного кусочка комнаты.

Наконец Дэниел снял пижаму, голым вошел в центр круга, закрыл глаза и начал ритмично покачиваться, держа руки над головой и не обращая внимания на гусиную кожу, пупырышки которой выступили на теле. Он начал тихо повторять свое имя, считая в уме каждый раз.

Дэниел Джадд Дэниел Джадд Дэниел Джадд Дэниел Джадд Дэниел Джадд…

Как учила книга, он остановился на девяносто девятом повторении и открыл глаза. Пламя свечи слегка колыхалось сквознячком, тянувшим от окна. У него кружилась голова, и он плохо понимал, где находится, но чувствовал, как в нем растет сила. Он подошел к кровати и вытащил из-под нее черную книгу; для уверенности он еще раз прочел ее название, напечатанное странным шрифтом: «Великий Гримуар магических обрядов и церемоний».

Дэниел открыл книгу на заранее отмеченном месте и громким шепотом стал читать вслух:

 
Я проклинаю тебя единожды,
Я проклинаю тебя дважды,
И три раза, и четыре, и пять, и шесть;
Я проклинаю тебя семь раз
И затем опять семижды по семь раз.
Будь проклята! Будь проклята!
Моя сила проклинает тебя,
Моя сила зачаровывает тебя,
Ты вся во власти моего заклятия.
Будь проклята! Будь проклята!
 

Встав на стул, он снял со шкафа коробку и опустил ее на пол. Из нее он извлек чулок своей матери и ее фотографию. И то и другое он положил на черную ткань перед свечой. Обратившись к другому разделу книги, где он оставил бумажную закладку, Дэниел поднял свечу и, снова бормоча слова проклятия, дорожкой расплавленного воска со всем старанием воспроизвел символ перевернутого креста, изображенный на странице, – сначала на чулке, а затем на лбу фотографии матери.

Теперь, как того требовала книга, предстояло трижды позвонить в колокольчик. Но ему пришлось проигнорировать это указание: он лелеял надежду, что обряд сработает и без него. Вернувшись на стул, он опустил коробку из-под пирожных с дырочками, которые он провертел в крышке.

Дэниел осторожно, на пару дюймов, приподнял крышку и заглянул в коробку.

– Привет, мой маленький друг, – прошептал он. – Как ты? В порядке? Ну, ты молодец!

Два испуганных глаза блеснули ему в ответ. Его уже однажды укусили, но он не испытывал злобы к своему обидчику.

– Успокойся и ничего не бойся, я просто собираюсь тебя вытащить. Я люблю тебя, честное слово! – Он натянул на руку толстый шерстяной носок, снова приоткрыл крышку, сунул туда руку и крепко ухватил кролика.

Тот стал отчаянно дергаться и извиваться, и Дэниел едва не уронил его.

– Расслабься, приятель, мы же будем хорошими друзьями, ты и я, мы точно будем!

Не стоит убивать это создание! Оно должно оставаться в живых, подумал он, поглаживая по головке, чтобы успокоить его. Он поднес кролика к окну и теперь держал над чулком своей матери, разложенным на черном полотне. Дэниел снова шептал эти самые важные слова и, глядя на фотографию матери, собрался изо всех сил.

 
Будь проклята! Будь проклята!
Моя сила проклинает тебя,
Моя сила зачаровывает тебя,
Ты вся во власти моего заклятия.
Будь проклята! Будь проклята!
 

Затем, свободной рукой взяв свой член, он выдавил несколько капель мочи – сначала на чулок, а потом брызнув на фотографию. Кролик снова стал отчаянно биться. Дэниел взял его покрепче, держа в футе над фотографией, и прошептал:

– Все хорошо, ты молодец, все хорошо, успокойся, я крепко люблю тебя!

Затем он взял свой нож, приложил лезвие к горлу кролика и с силой провел им, стараясь не всаживать слишком глубоко и не порезать себе руку. Он решительно повернул лезвие и резко провел его вниз к сердцу животного.

Капли ярко-красной крови брызнули на чулок матери. Кролик дернулся, перестал сопротивляться, и капли крови превратились в тонкую ровную струйку, которой сопутствовали черные капли содержимого желудка.

Этой струйкой крови он описал круг на чулке матери, затем перевернутый крест на ее лбу и громким шепотом с нескрываемой ненавистью произнес проклятие. После чего вернулся в центр круга, закрыл глаза и сконцентрировался. Теперь он видел перед собой только изображение лица матери. Ее головы.

Несколько мгновений спустя он услышал звук, который сначала принял за завывание сирены воздушной тревоги, запомнившееся еще со времени войны: низкий глубокий стон, постепенно поднимавшийся до визгливого вопля. Он длился с минуту, может, больше, и у него пошли мурашки по всему телу. Затем раздался еще стон. И еще один. И сдавленный крик боли.

– Моя голова! Голова! Голова! – Голос его матери. – Оу-у-у! Оу-у-у! Оу-у-у! О господи, сделайте что-нибудь! О, пожалуйста, помогите мне, кто-нибудь, помогите мне, пожа-а-а-луйста! Помогите! Помогите! На помощь!

Крики усиливались. Они становились все надрывнее.

– О, пожалуйста, помогите мне… о господи! – И очередной вопль, полный такого ужаса, словно вырвался из самой глубокой ночной тьмы.

Потрясенный Дэниел стоял как вкопанный, широко открыв рот, не в силах поверить…

24

Лондон. Вторник, 8 ноября 1994 года

По контрасту с голосом, который вчера прозвучал в трубке, у Зандры Уоллертон было нежное и веселое лицо. Губерт Уэнтуорт был прав в своем предположении, подумала Монти, – Зандра станет успешной журналисткой. Сила характера, решительность и профессионализм сказывались в том, как она держала себя, когда они уселись лицом друг к другу за маленьким белым столиком, в ее стенографическом блокноте, толстой папке и мобильном телефоне, который она аккуратно положила рядом со своей чайной чашкой.

Коротко подстриженные вьющиеся черные волосы. Аккуратный темно-синий костюмчик, достаточно модный, чтобы его можно было надеть на прием, и очки; курносая физиономия в веснушках. Когда она улыбается, на щеках появляются ямочки. Единственной приметой, говорившей о ее юности, были ярко-зеленые ногти. Монти прикинула, что ей не могло быть больше двадцати одного года, и поймала себя на том, что завидует этому раскованному созданию; глядя, как легко та тонкой струйкой наливает молоко в свой чай, Монти почувствовала себя женщиной средних лет, несмотря на то что и сама предпочитала молодежную моду – мужская джинсовая рубашка поверх белой футболки, узкие черные брюки и обувь из Челси.

Зандра открыла свою папку, вынула сколотую воедино пачку страниц и через стол протянула их Монти.

– История болезни Сары Джонсон, – сказала она. Как и раньше, голос у нее был строгий и деловитый.

Первая страница, на которую Монти бросила взгляд, была фотокопией ряда строчек мелкого корявого почерка. Записи врача о состоянии больного, поняла она, расшифровав несколько строк.

Она подняла глаза, испытывая смущение оттого, что залезла в чью-то личную историю, и опасливо обвела взглядом почти пустое кафе – а вдруг кто-то смотрит на них. Усталая официантка у кассы проверяла счета, а другая подравнивала стулья. Двое арабских бизнесменов, расположившись за третьим от них столиком, оживленно дискутировали о чем-то, а женщина в кашемировом свитере была поглощена разговором по мобильному телефону. Освещения в кафе явно не хватало, и тут стояла какая-то мрачная, унылая атмосфера, стены были с детской старательностью расписаны сценами из ткацкой промышленности, а из музыкального ящика еле слышно доносился «Остров на солнце»[14]14
  «Island in the Sun» – популярная музыкальная композиция, автор текста и музыки группа «Weezer».


[Закрыть].

Монти снова уставилась на документы.

– Как вы их раздобыли? – спросила она у репортера.

– На такие вопросы я никогда не отвечаю, – сказала Зандра Уоллертон с таким видом, что Монти поняла, как глупо с ее стороны было спрашивать.

– Ведь медицинские данные не разглашаются.

– Она мертва.

– Это что-то меняет? – вспылила Монти.

Репортер на мгновение вроде смутилась, а потом пожала плечами:

– Мне приходится делать много того, что трудно назвать достойным делом, мисс Баннерман. Это зависит от того, что мне надо. Я ищу истину, а она часто не отличается красотой.

Слушая ее, Монти внезапно подумала, что такие слова могла бы сказать женщина гораздо старше ее.

– Три женщины умерли при родах от неизвестного вируса, который похож на что-то среднее между возбудителями опоясывающего лишая, краснухи и псориаза, – и каждая произвела на свет ребенка с синдромом циклопа. – Репортер сделала паузу, чтобы выпить глоток чаю. – Все они лечились от бесплодия при помощи лекарства, созданного «Бендикс Шер», и называлось оно «Матернокс». – Зандра склонила голову набок и, выразительно вскинув брови, посмотрела на Монти.

– Они больше ничего не принимали?

– Вообще никаких лекарств, – по крайней мере, семейные врачи им ничего больше не прописывали и акушеры ничего не давали. Я проверила.

Монти задумалась.

– Недавно в газетах прошли публикации о частых случаях рождения детей с уродствами. Причиной называлась загрязненная морская вода. Я предполагаю, что, возможно, все они были на одном и том же морском курорте. Не могли ли они что-то там подхватить?

Журналистка отрицательно покачала головой:

– Ни одна из этих женщин не покидала свой дом во время беременности. Я и это проверила.

– Вы потрясающе дотошны, – восхищенно сказала Монти.

Собеседница не обратила внимания на комплимент:

– Есть кое-что еще… может, это важно, а может, и нет. Все три женщины получали «Матернокс» в магазинах «Прайс сейв драгсмарт».

– Ну и что? – спросила Монти.

– Они принадлежат «Бендикс Шер».

– Вы шутите? Я понятия об этом не имела!

– Мало кто знает – они предпочитают тщательно скрывать, как компания сбывает свою продукцию; выглядит это так, словно магазины сами ее закупают из-за высокого качества. Хитрый маркетинговый ход.

Монти задумалась.

– Пока я не вижу, почему так важно, что капсулы «Матернокса» были куплены именно в «Драгсмарте», а не где-то еще.

Зандра Уоллертон пожала плечами:

– Может, и не важно… но это еще одна зацепка.

Монти помешала чай.

– Вы говорили с кем-нибудь из врачей умерших женщин?

– Пыталась, но без толку… чему не стоит удивляться. Клятва Гиппократа и все такое…

Монти уставилась на нее, удивляясь, как журналистке удалось раздобыть истории болезни. Неужто она взламывала кабинеты врачей? Или этот застенчивый с виду журналист Губерт Уэнтуорт подкупил кого-то для этой цели?

– Предполагается, что врачи вносят в историю болезни данные о всех побочных эффектах лекарств, которые они прописывают. Не так ли?

– Конечно, это предполагается, но многие из них не утруждаются такими хлопотами. Они должны заполнять безумное количество документов, которые идут в Министерство здравоохранения и в разные комитеты надзора за медициной. Но все это означает кучу бумажной работы. Имеется также официальное правительственное учреждение, которое конфиденциально выясняет причины смерти рожениц – их пытаются отслеживать региональные консультанты, – но его, в свою очередь, контролирует главный офис Министерства здравоохранения, и, пока информация доходит до места назначения, проходит от двух до трех лет.

– Вы не шутите?

– Я продолжаю работать над этим.

– А что скажете об отделе медицинской информации в «Бендикс Шер» – их это, конечно, заинтересовало бы?

Репортер издала циничный смешок:

– В первый раз, когда я сделала попытку поговорить, встретила этакую обаятельную Слоан из отдела медицинской информации и связи с общественностью, которая меня мигом выставила, так что я направилась прямиком к главе отдела, к холодной стерве Линде Фармер. Она сказала, что компания не получала никаких критических замечаний ни от одного врача, и выдала мне официальную информацию по поводу «Матернокса» – всю эту ахинею о сорока миллионах женщин по всему миру, которые принимали этот препарат, – и не было никаких сообщений о побочных эффектах.

– Как вам удалось установить связь… ну, то есть найти эти три случая?

– Через тысячи телефонных звонков по больницам и моргам.

– Но каков был первый импульс заняться этим делом?

– Короткий разговор с Губертом. Он попросил меня выяснить, сколько случаев за год считается нормой.

Перед Монти забрезжило какое-то объяснение.

– Вы не думаете, что он одержим навязчивой идеей относительно «Бендикс Шер»?

– Да, конечно, он испытывает к компании определенные чувства… но думаю, что называть их одержимостью – это чересчур. Я считаю, что если бы вы потеряли дочь, то были бы готовы перевернуть вверх дном и небо и землю, чтобы выяснить, почему она погибла.

– Значит, дело только в этом? Обезумевший от горя мужчина пытается понять, в чем смысл гибели его дочери?

Репортер покачала головой:

– Не только.

– Что вы имеете в виду?

Помедлив, она наклонилась вперед, так пристально вглядываясь в чай, словно искала какой-то предмет, упавший в чашку:

– Это воняет.

– Вы в самом деле так думаете?

– Ага. Мои инстинкты подсказывают… может, я не права, но не удивилась бы, узнав, что в моей квартире копался кто-то из «Бендикса». У меня слишком мало доказательств, чтобы выступать в прессе. Я жду, когда еще одна беременная женщина умрет при родах от вируса, явив на свет ребенка с синдромом циклопа, после чего собираюсь сесть на хвост ее семейному врачу и неделю не давать ему покоя, пока он, черт возьми, не согласится поговорить со мной.

– Мистер Уэнтуорт сказал, что из вашей квартиры ничего не было похищено. Это верно?

Зандра Уоллертон кивнула и, слегка смутившись, посмотрела на Монти:

– Ну… была одна вещь. Может, этот долбаный взломщик – тайный извращенец. Пропала пара трусиков, я думала, что кинула их в стиральную машину… но их там нет и нигде нет.

– Трусиков? – удивилась Монти.

– Ага. С цветочками.

– Очень странно, – сказала Монти.

– В мире вообще очень много странных людей, – ответила ей молодая журналистка.

25

– Так что ты думаешь?

– Просто супер. – Чарли Роули одобрительно окинул взглядом гостиную, подошел к широкому фасадному окну и посмотрел вниз на тихую тенистую улицу, которая тянулась этажом ниже. Открыв шпингалет, он на несколько дюймов приподнял тяжелую оконную раму и прислушался к негромкому гулу движения по Фулем-роуд, которая располагалась в двухстах ярдах отсюда, шума почти не было слышно.

В дальнем конце комнаты Коннор через маленькое оконце смотрел на прогулочный дворик и ухоженный сад, которые принадлежали квартире на первом этаже.

– Тебе не кажется, что и арендная плата вполне приемлемая? – осведомился он.

– Немного переплачиваешь за район, но это терпимо – учитывая, что живешь практически в Челси. Оплата аренды и обслуживание – вот на что уходят средства! – сказал Роули, раскуривая сигарету. – Тебе надо будет что-то сделать с этими окнами – чертовски тянет холодом.

Роули перечитал письмо от агента по недвижимости, которое приобщил к прочим документам. В квартире стоял такой же режущий холод, как и снаружи, и они оба были в пальто: Коннор в своем длинном синем «кромби», а Чарли Роули – в потертом зеленом «берберри», который давно потерял товарный вид.

– Справимся.

– Юридический отдел «Бендикс Шер» сделает для тебя договор – только убедись, что они сообщили, сколько тебе надо переплачивать за дополнительные услуги.

– Конечно, – не слушая, сказал Коннор. Он хотел получить эту квартиру. Он влюбился в нее с первого взгляда, когда в субботу увидел ее, залитую солнечным светом из окон. По правде говоря, она вызывала самые лучшие чувства, с ее высокими потолками с лепниной, с огромным мраморным камином. Коннор почувствовал себя словно в родном доме. Несколько старых ковров, древности, картины по стенам – и вот вам классическая английская гравюра.

Здесь была только одна спальня, но приличного размера; она тоже выходила на юг, как и гостиная, так что света в ней хватало. Ванная комната тоже была просторной, с большой старомодной ванной, стоящей на литых львиных лапах, с огромным краном и настоящей медной пробкой.

Кухня была немного тесновата, но в ней был такой уютный обеденный альков в нише под аркой, что она более чем устраивала. Здесь Коннор легко мог представить себе ужин при свечах, может, в обществе Монтаны Баннерман. Завтра утром ему с ней встречаться, и он уже ждал этого свидания. За прошедший уик-энд он не раз вспоминал о ней, и каждый раз его охватывало тепло.

Роули посмотрел на часы:

– В семь у меня встреча с друзьями у «Герцога в сапогах» – присоединишься?

Коннор кивнул; никаких планов у него не было.

– Спасибо.

– Чувствую, что волью в себя не одну кружку. Надо предупредить Лулу, чтобы утром она меня подняла на работу.

Лулу была подружкой Роули, но, судя по разговорам Роули, он почти не замечал ее присутствия. Когда у него к обеду собиралась компания, она готовила и вообще следила за его бытом, и, как Коннор успел убедиться, пусть она и не жила с Роули, но была неизменной принадлежностью его жилища.

Они вышли на площадку, и Коннор, прикрыв дверь, запер ее ключом с ярлычком.

– Сегодня вечером надо кинуть его в почтовый ящик агента по недвижимости – это как раз за углом.

– Никаких проблем. – Роули еще раз глянул на часы, они спустились по лестнице и вышли на улицу.

Коннор подошел к своему «БМВ», и индикаторы подмигнули ему. Роули остановился и восхищенно уставился на девушку на другой стороне улицы.

– Человече, да она настоящая красавица, – сказал он. – Она мне серьезно нравится. Как ты думаешь, если я очень вежливо обращусь к ней, она согласится стать матерью моих детей?

– Может, тебе стоит начать с чего-то попроще, – предложил Коннор, устраиваясь на месте водителя. – Для начала предложи ей чашечку кофе или что-то в этом роде и постепенно, в течение ближайших двух лет, подведи разговор к детям. Только не торопись, а то все испортишь!

Роули огорченно проводил девушку взглядом, пока она не исчезла за дверью.

– Слишком поздно. Все шансы потеряны. Типичная история моей жизни.

– Одна дверь закрывается, другая открывается, – сказал Коннор.

Роули, устраиваясь на пассажирском сиденье, что-то буркнул и перекинул через грудь ремень безопасности.

Когда Коннор включил зажигание, Роули, наклонившись вперед, включил радио.

– Хочу поймать новости… посмотреть, что сегодня делается на бирже.

– Ты играешь на ней?

– Так… немножко. Вот Роулингс, который был на обеде… это тот еще брокер! Если кто-то понадобится, я дам тебе его номер.

Коннору не пришлось напрягаться, чтобы подсчитать: после того как он выложит арендную плату и все расходы по квартире плюс еще стоимость обстановки, для игры на бирже от его доходов почти ничего не останется.

– Спасибо, – сказал он. – Буду держать в уме.

Роули нашел в эфире новости.

«…Фармацевтический гигант „Бендикс Шер“ объявил, что обговорены условия приобретения американской фирмы „Морган – Фелц“. После завершения всех формальностей базирующаяся в Британии компания „Бендикс Шер“ станет четвертой крупнейшей фармацевтической компанией в мире. В своем интервью, которое он дал сегодня в первой половине дня, председатель совета директоров сэр Нейл Рорке сообщил, что значительная часть производства „Морган – Фелц“ будет переведена в строящийся новый завод в Глазго – это даст примерно три тысячи рабочих мест. А теперь – спортивные сообщения и…»

Роули тихо присвистнул, вытряхнул из пачки сигарету и предложил Коннору:

– Угощайся. Хочешь?

– Нет, спасибо. Ты что-нибудь знал об этой операции?

– Ни слова. Эти шишки из «Бендикса» держали карты вплотную к орденам.

– Ты знаешь кого-нибудь из основного состава совета директоров?

– Вроде, – сказал Роули. – Встречался с Рорке, он один из хороших парней. Но на самом деле он не рулит, он занят только часть времени – приходит на пару дней в неделю. Я думаю, им крутят туда-сюда… что-то вроде приятного лица капиталистической фармацевтики. А вот Кроу не вызывает у меня никаких приятных эмоций.

– Почему же?

Роули пожал плечами:

– Просто интуиция. Он манипулятор… и в то же время ученый, что более чем странно для исполнительного директора.

– А я и не знал, что он ученый.

– Занимался молекулярной биологией – начинал с клинических исследований. Ты не можешь добраться от лаборанта до кресла исполнительного директора только потому, что ты хороший ученый, – для этого надо быть и хитрым, и безжалостным. А он обрел репутацию полного ДЕРЬМА.

– Как и большинство тех, кто добился успеха, – сказал Коннор. – Я думаю, что Рорке – исключение. – Он повернул на Фулем-роуд. Прекрасное место, подумал Коннор: дюжины магазинов и ресторанов, жизнь так и бьет ключом. Всплыли воспоминания о Джорджтауне.

– Слышь, Коннор, вот те фокусы, что ты откалывал за обедом… Ты гипнотизировал?

– Чего?

– Ты когда-нибудь пробовал использовать гипноз для чего-то еще?

– Например?

– Чтобы бросить курить. Или получить работу?

Коннор ухмыльнулся.

– А почему бы и нет? Если ты в самом деле можешь делать то, что сотворил с Коринтией, то в твоем распоряжении невероятная сила. Но скорее всего, все это были фокусы, да? Вот это битье стекол, тушение сигареты?

Коннор молча вел машину и затем подрулил к обочине у агентства недвижимости.

– Ага, – наконец сказал он. – Это были просто фокусы.