Текст книги "Алхимик"

– У тебя очень хорошая кровь, Дэниел, – сказал человек. – Она течет быстро и обладает сочным, богатым цветом. – Он снова улыбнулся. – Я заставил тебя понервничать? Не бойся. Бояться должны лишь те, рядом с которыми стоит Бог.

– Я не боюсь.

Мужчина повернулся, снял с полки «Мага», положил книгу на стойку и жестом предложил Дэниелу взглянуть на нее.

Затаив дыхание, Дэниел приблизился к толстому зеленому тому. Затем он благоговейно поднял обложку и перевернул ее. На внутренней стороне ее карандашом была написана цена: «3 фунта 10 шиллингов».

Целое состояние, подумал Дэниел. Карманных денег он получал шесть пенсов в неделю. Он быстро подсчитал. В фунте двадцать шиллингов, три фунта и десять шиллингов будет семьдесят шиллингов. Ему придется копить сто сорок недель – почти три года.

– Ты хотел бы купить такую книгу? Это оригинал – тысяча восемьсот первого года издания. Большая редкость; будь она в лучшем состоянии, я бы мог выручить за нее гораздо больше.

– Она мне очень нравится… но в данный момент я не могу ее себе позволить. Я смог скопить только семь шиллингов и четыре пенса. Отец оставил мне немного денег, но и те я смогу получить лишь через шесть лет, когда мне минет двадцать один год, – серьезно сказал он и снова уставился в оглавление, торопясь, пока у него не забрали книгу. «Селестиальное влияние». «Оккультные свойства металлов, растений и камней». «Алхимия, или Герметическая философия». «Магия талисманов». «Каббалистическая магия». «Заклинание душ». От радостного возбуждения у него лихорадочно билось сердце. Все здесь, все в этой книге, о которой он так много читал.

– Бери ее.

– Простите?

– Я вижу, как тебя тянет к ней. Как она нужна тебе. Бери ее. И постарайся извлечь из нее пользу. Перестань, это же подарок!

Дэниел смущенно смотрел на него.

– Но я… я должен вам что-то дать.

– Ты еще дашь, Дэниел, – с улыбкой сказал этот человек. – Еще дашь.

39

Лондон. Понедельник, 14 ноября 1994 года

Судя по внешнему виду, детективу-констеблю Брайну, который сидел за дальним концом стола Монти, было лет двенадцать. У него была длинная тощая шея, на которую была насажена выдвинутая вперед голова с рыжеватыми волосами, подстриженными в стиле мусорной швабры; он носил дешевый костюм, слишком большой для него, словно купленный на вырост. Манеры его были столь же агрессивны, сколь несуразна внешность. Он напоминал ей страуса, который однажды пытался клюнуть ее из-за решетки зоопарка Центрального парка.

Уже минуло половина первого. Явившись сразу же после девяти, она обнаружила кучу звонков и корреспонденции, которые накопились за время ее отсутствия. Не будь этого допроса, она сразу же принялась бы за дело.

Но Брайн продолжал:

– Как я понимаю, у мистера Силса была репутация человека, который… как бы это поточнее выразиться… все время раздражал людей своим неуместным поведением?

– Лично мне он всегда помогал, – фыркнула в ответ Монти.

– Согласитесь, что это выглядит весьма странно: рассвет еще не наступил, а вы одни в лаборатории; затем он становится жертвой несчастного случая и погибает.

Она с силой перевела дыхание: намек на обвинение и обидел, и разозлил ее.

– Я думаю, вы видели мое объяснение. И должны понимать, что несчастный случай произошел еще до моего появления. С моей точки зрения, вы слишком агрессивны и ограниченны. Я не менее вас заинтересована в том, чтобы открыть правду, но таким образом вы ничего не добьетесь.

Детектив-констебль Брайн посмотрел на нее с видом ребенка, который получил выговор, но продолжает стоять на своем:

– В данный момент я узнал все, что мне было нужно. Благодарю вас, мисс Баннерман.

Наконец он ушел, и она невольно сравнила его с корректным детективом-суперинтендентом Левайном, который явился к ней на прошлой неделе. По крайней мере, он был вежлив. В чем смысл игр, которые ведет этот юный новобранец? Левайн многозначительно намекнул ей, что Силс был пьян. Почему этот Брайн намекает, что и она имела отношение к этой истории? Ведь никто же серьезно не считает, что она убила Силса, не так ли?

Затем она задалась вопросом: по какой причине офицер в столь высоком ранге, как Левайн, лично явился к ней? И неужели они собираются играть с ней в старую игру – плохой коп, хороший коп? Этот новобранец сознательно злил ее, стараясь, чтобы она вышла из себя и что-то брякнула? Зазвонил телефон, прервав ее размышления, и она подняла трубку.

– С вами связывался мистер Бест. Относительно симпозиума в Вашингтоне – в следующем месяце там должен быть ваш отец, а его телефон не отвечает.

Этот женский голос был знаком Монти – один из полудюжины далеких вежливых голосов, которые разговаривали с ней из приемной. Она никогда не встречала никого из них лично и почти не сомневалась, что никого и не встретит. Все это было частью философии «Бендикс Шер», предписывающей людям держаться в отдалении друг от друга. Разделяй и властвуй. Тот принцип, на котором, как Монти однажды читала, Гитлер строил нацистскую Германию.

Она ответила на звонок. Организатор симпозиума – «О нравственном аспекте патентования в генных исследованиях» – намеревался провести в Лондоне пару дней. Он интересовался, есть ли какая-то возможность встретиться с доктором Баннерманом, и, кроме того, ему спешно требовалось выяснить, сможет ли доктор посетить обед для делегатов во главе с президентом Клинтоном. Монти знала, что ее отец презрительно относился к Клинтону, как и к большинству политиков, и сказала доктору Бесту, что перезвонит ему после того, как узнает ответы на его вопросы.

Выйдя в коридор, она через окошко в дверях вгляделась в неописуемый беспорядок в кабинете отца, располагавшемся по соседству. Не повезло. Она заглянула в главную лабораторию, но среди работавших там белых халатов отца тоже не было.

Она уже прикидывала, не вернуться ли к себе в кабинет и связаться с ним по пейджеру, как увидела в коридоре микробиолога, молодую женщину, она и сказала Монти, что отец в шестой лаборатории.

Монти торопливо спустилась туда. Горло слегка перехватывал спазм. С того злополучного утра она оказалась здесь в первый раз и быстро осмотрелась в поисках хоть какого-то следа таблеток «Матернокс», которые, скорее всего, были при нем, – но безуспешно. Стоя перед дверью, она через глазок видела, как отец укладывает для промывки пробирки на стеллаж.

Все в лаборатории было воплощением спокойствия. Кроме того, что, войдя туда, она увидела на белых рабочих поверхностях и на серых с крапинкой изразцовых плитках пола под головкой душа, где лежал Джейк, темные пятна. В ней поднялась волна отвращения, и Монти с трудом подавила ее.

В лаборатории была подчеркнуто нормальная рабочая атмосфера, словно все более, чем обычно, погружены в свою работу, в стремлении заглушить воспоминания о том ужасе, который тут произошел. Она бесшумно прошла между столами к отцу и заглянула ему в лицо. Ребенком она любила сидеть рядом с ним, когда тот работал. Серьезность его выражения, когда он был занят делом, всегда давала ей ощущение полной безопасности: пока отец является частью науки, мир всегда будет в порядке.

Сегодня он выглядел не таким бодрым, как обычно, а осунувшимся и несколько подавленным, и она понимала, как тяжело отец должен был воспринять смерть Силса.

Отец всегда испытывал глубокое чувство ответственности за своих коллег, и, когда сегодня утром он вез ее в Лондон, Монти поняла по тому, о чем он умалчивал, что он не верит простому объяснению причины, по которой утром того фатального дня она оказалась в лаборатории.

Он включил установку, и стеллаж с пробирками начал вращаться. Затем он повернулся к ней.

– Я только что говорила с мистером Бестом, организатором вашингтонского симпозиума. Он в Лондоне и хотел бы на час встретиться с тобой, если у тебя будет время.

– Если он явится сюда, я бы мог посидеть с ним за ланчем. Но недолго.

– У него уже назначена встреча за ланчем.

Баннерман покачал головой:

– В таком случае – никак.

– Я скажу ему, что это невозможно. А теперь послушай вот что… у него есть и приглашение для тебя из Белого дома – во время симпозиума посетить обед во главе с президентом Клинтоном.

Ученый внимательно уставился на содержание вращающихся пробирок:

– Мне как-то не хочется встречаться с этим стряпчим по темным делам.

– А я думаю, папа, тебе стоит пойти.

– Ради какого черта?

– Потому что, если тебя там не будет, люди станут думать, что тебя не пригласили.

Он улыбнулся ей:

– Я предполагаю, что ты уже за меня приняла приглашение?

– Нет… но собираюсь.

Он снова улыбнулся:

– То есть возражать я уже не могу… как обычно, да?

– Ни в коем случае!

– А ты тоже приглашена?

– Я еще не уверена, пойду ли я с тобой… хочу разобраться в куче работы, которую мне тут навалили.

– Передай им, что я хочу видеть тебя на обеде.

– Попробую.

Он посмотрел на настенные часы:

– У тебя есть сегодня какие-то планы на ланч?

– Нет.

– Хочешь примерно к часу составить мне компанию в кафе?

– С удовольствием, – сказала она.

Внезапно он нахмурился:

– Дорогая… не можешь ли ты поаккуратнее брать папки у меня со стеллажей с досье. Я потратил едва ли не полчаса, пытаясь найти кое-какие свои заметки о генах псориаза, – ты вернула их не на то место.

Монти покачала головой:

– К твоим досье по псориазу я даже не притрагивалась.

– Я не имею в виду сегодня – может, на прошлой неделе, перед несчастным случаем?

– Заявляю: невиновна. Они, наверно, затерялись в неразберихе во время переезда.

Отец задумался.

– Да, – сказал он. – Да, допускаю, что, должно быть, так оно и было. Или, может быть, я сам их куда-то сунул. – Нагнувшись, он снова присмотрелся к пробиркам. – С каждым днем старею и все путаю, – пробормотал он. – Пообещай, что выдернешь штепсель, когда я окончательно впаду в слабоумие.

Она улыбнулась, обрадованная его неукротимой силой духа:

– Да для меня ты всю жизнь был слабоумным. Как я пойму, что тебе стало еще хуже?

– О, уж ты-то поймешь – это произойдет, когда я начну слушать советы.

Дверь кабинета Коннора Моллоя приоткрылась, и над кипами документов, которые лежали на столе и шаткими грудами высились на полу, он увидел голову Чарли Роули и его галстук цвета желтых нарциссов.

– Доброе утро, Капитан Америка![17]17
  Капитан Америка – один из самых популярных героев комиксов США, был убит в результате интриг Железного человека.


[Закрыть] Хорошо провел уик-энд? – Чарли притащил очередную пачку бумаг и искал свободное место на полу, куда можно было бы сгрузить их.

– В общем, ничего. Большую часть времени я работал. – Коннор отодвинул в сторону несколько досье. – А как ты?

– Исполнял обряд поклонения предкам. Надо было поехать повидаться с престарелыми РД.

– РД?

– Родителями. Тридцать вторая годовщина свадьбы. Бедные старики. – Он ухмыльнулся. – Мне как раз тридцать два – я всегда был непростой личностью.

Коннор тоже улыбнулся.

– Эй, ты же не можешь проводить все время за работой – от этого тупеют. Когда ты перебираешься к себе на квартиру?

– В среду.

– Отлично. Если понадобятся рабочие руки, дашь мне знать?

– Спасибо, я учту… но думаю, что отдел личного состава обеспечит меня грузчиками.

У Роули было веселое настроение.

– Следующий уик-энд я собираюсь провести в своем коттедже в Суссексе – почему бы тебе не поехать со мной? Отдохнешь от Лондона и полюбуешься сельскими пейзажами.

– Благодарю, эсквайр.

– У моего кузена Майка Кихена лучший в Британии рынок старинной мебели. Знаменитое место, именуемое «Древности Майкла Норманна». Приобретешь какую-нибудь мебель для своего убежища – или ты предпочитаешь модерн?

– Нет, я люблю старые вещи… когда могу их себе позволить.

– Майк что-нибудь подберет для тебя. Квартирка у тебя будет – пальчики оближешь. – Роули приподнял на несколько дюймов объемистую пачку документов. – Куда это?

– Что там такое?

– Опубликованные данные о гражданских исках Баннермана.

Коннор с отчаянием уставился на них:

– Еще публикации?

– Боюсь, что да.

Коннор покачал головой и обвел взглядом комнату:

– Черт побери, ты когда-нибудь в жизни видел столько публикаций?

– Не могу не восхищаться человеком с принципами.

– Можно и так оценивать все это. – Он показал на одно из оставшихся свободных мест на полу. – Не хочешь ли свалить вон туда?

Роули опустил на пол пачку документов и вышел. Коннор переключил свое внимание на экран. Он получил около сорока посланий по электронной почте и успел ответить на те тридцать, что не терпели отлагательств. Покончив с ними, он разобрался с кучей почтового мусора на своем столе и просмотрел «Новости генома человека» и «Сертификат». Затем, пустив в ход пару паролей, он вывел на экран компьютерного терминала и распечатал файл, содержащий заметки по спецификации, которые он начал набрасывать для первого в США заявления для получения патента на работы Дика Баннермана.

Он напечатал заголовок «Рекомбинантный протеин», откинулся на спинку стула и перечел то место в заметках, где перечислялся список тем, которые ему нужно получить от Монтаны Баннерман. Прикинув, что, может быть, сегодня она уже пришла на работу, Коннор набрал ее внутренний номер.

Ответила секретарша, сообщившая ему, что мисс Баннерман пошла на ланч, предполагается, что вернется к двум. Коннор посмотрел на часы на экране компьютера. На них было пять минут второго. Утро уже отцвело. Он отключил компьютер, решил, что и ему не помешает краткий перерыв, и пробежал взглядом бумаги на своем столе. Их не разрешалось оставлять без присмотра даже на время ланча, но с ними надо было настолько серьезно разбираться, что он рискнул и, оставив их, направился к лифту, который доставил его в кафе на тридцатом этаже.

Официально это заведение называлось кафе, хотя по стилю смахивало на паб, а размерами напоминало зал ожидания аэропорта, обставленный мебелью в стиле хай-тек. Пол был затянут обычным покрытием изумрудного цвета.

Свободных мест почти не было, но все же Коннор заметил один или два пустых столика. Когда он присоединился к небольшой очереди перед стойкой самообслуживания, увидел прямо перед собой белокурую копну волос Монтаны Баннерман. На ней был темно-синий пиджачок, короткая юбка такого же цвета, и он не смог удержаться от похотливого желания оценить ее стройные ноги.

Она разговаривала с мужчиной, которому было хорошо за пятьдесят, с лысой макушкой и длинными седыми волосами, падавшими на воротник. Даже со спины Коннор узнал человека, которого ему доводилось видеть на фотографиях, – доктор Баннерман.

Он дождался паузы в их разговоре, после чего тихо сказал:

– Приятно видеть, что вы вернулись, мисс Баннерман. Вам лучше?

Повернувшись, она одарила его теплой улыбкой:

– Мистер Моллой! Здравствуйте! Спасибо, мне гораздо лучше. Вы знакомы… мм… с моим отцом?

– Нет, я не имел этого удовольствия. Как поживаете, сэр?

– Папа, мистер Моллой – юрист-патентовед. Он работает над патентами США для твоих исследований.

Настороженно глядя на Коннора, Дик Баннерман пожал ему руку:

– И как вы к этому относитесь?

– Ну, я не уверен, многого ли нам удастся достичь, – вы же, в чем я не сомневаюсь, опубликовали массу документов.

– Насколько я себе представляю ситуацию, чем меньше вы достигнете, тем лучше, – мрачно заявил Дик Баннерман.

– Папа! – бросила Монти.

– И гроша ломаного не дам за эти гребаные патенты, – отчеканил ученый, в упор глядя на Коннора Моллоя.

– Что же, я тоже считаю, что сегодня патентование генов – глупое и вздорное занятие, – добродушно ответил Коннор.

К тому времени они подошли к стойке, и Дик Баннерман, взяв два подноса, один протянул Монти. Коннор обзавелся своим. Пока Монти выбирала себе еду, он не отводил взгляда от ее лица в обрамлении светлых волос и был приятно удивлен, убедившись, что, несмотря на свою стройную фигуру, она обладает хорошим аппетитом. Его весьма привлекали женщины, которым нравилась вкусная еда.

– Вы собираетесь есть в одиночестве? – спросила его Монти.

– Ага.

– Хотите присоединиться к нам?

Коннор заметил выражение на лице ее отца:

– Спасибо, не беспокойтесь… не хочу мешать, если вы собираетесь обсуждать вопросы бизнеса или нечто иное.

– Мы не собираемся, – с улыбкой, настойчиво повторила она.

– Ну что ж, спасибо.

Они нашли столик у дальней стены, перед огромным, от пола до потолка, видеоэкраном с картиной Фрагонара, изображавшей идиллический сельский пейзаж. Они разгрузили свои подносы и уселись.

– Не могу понять, почему бы этим пижонам не врезать тут окна. Было бы чертовски здорово с тридцатого этажа обозревать панораму Лондона, а вместо этого мы должны любоваться видеоизображением картин.

– Согласен с вами, сэр, – подхватил Коннор.

Баннерман посмотрел на него с явным неодобрением, словно надеялся услышать возражения, и щедро посолил салат, даже не попробовав его.

Монти бросила в сторону Коннора смущенный взгляд, а он улыбнулся ей в ответ. Через пару минут, которые Коннор провел в их обществе, ему стало ясно, что с таким отцом ей приходится нелегко.

Он обратился непосредственно к Монти:

– Я вам искренне сочувствую… за все, что вам пришлось пережить на прошлой неделе. Наверно, это было ужасно.

– Было, – согласилась она. – Беда в том, что никто не знает долговременного эффекта воздействия этого состава. Остается только надеяться, что мне не доведется однажды проснуться и увидеть, что у меня растворились руки.

Коннор вздрогнул:

– Кто-нибудь пытался разобраться, как вообще произошел этот несчастный случай? – Он смотрел, как Монти в ответ помотала головой.

– Вы думаете, что это морально правильно – патентовать гены? – неожиданно рявкнул Дик Баннерман.

Коннор плеснул коку в свой стакан.

– Я считаю, что все поле генетических исследований ставит больше вопросов, чем дает на них ответов. – Он осторожно посмотрел на столики по обе стороны от них, но их соседи были заняты своими разговорами. Тем не менее он понизил голос. – «Бендикс Шер» называет себя самой заботливой компанией в мире. Но может ли любая компания, которая занимается генной инженерией и патентует кролика-мутанта, получающего через пять дней после рождения прививку смертельного рака, считать себя подлинно заботливой?

– Считаете ли вы, что всепоглощающий контроль над жизнью должен быть прерогативой исключительно Господа Бога?

– Нет, не считаю, сэр.

– Вы религиозны?

Коннор замялся. Он поймал внезапный взгляд Монти и заметил серебряную цепочку у нее на шее, уходившую в вырез ее белой блузки.

– Я не придерживаюсь обрядов, но предполагаю, что у меня есть религиозные убеждения.

– Так скажите мне, – откровенно враждебным тоном бросил ученый. – Если вы не считаете, что контроль над жизнью целиком и полностью осуществляет Господь Бог, то почему вы против генной инженерии?

Этот выпад на мгновение поразил Коннора.

– Я вовсе не против нее. Дело вот в чем… тут такой широкий простор для упреков и обвинений, что, как я считаю, компании должны понимать свою меру ответственности.

– Считается ли создание кролика, у которого автоматически разовьется рак, многим хуже, чем взять здорового кролика и ввести ему канцерогены?

– Папа, – вмешалась Монти, – разве тебе порой не приходило в голову, что кролик тоже имеет право на жизнь?

– Никто и ничто на этой планете не обладает божественным правом – ни на что. Мы несем моральные обязательства гуманно относиться к животным, и я думаю, что мы их соблюдаем.

– Я порой думаю, что наука развивается слишком быстро. У нас нет времени подумать, к чему это приведет, – сказал Коннор, чтобы проверить его реакцию.

– Я же считаю, что прогрессирует она не так уж быстро, – ответил Баннерман. – Вам нравится ходить к дантисту, мистер Малрони?

– Моллой, – поправил он. – Нет, сэр, не очень.

– У вас есть дырки в зубах?

– Да, есть.

– Можете ли представить, каким был визит к дантисту пятьдесят лет назад, когда он не мог впрыснуть вам обезболивающее, а сверло вращалось, когда он ногой нажимал педаль? Хотите ли вы, чтобы вырезали аппендикс как сто лет назад, когда больного привязывали к деревянной лавке и вливали в него дешевое бренди? Фармацевтика и технология значительно улучшили мир. И знаете почему? Потому что они избавили его от боли. Мало кто из обитателей западного мира теперь должен страдать от боли. Может быть, в следующие четверть века мы окончательно избавимся от нее. И если за это придется расплатиться несколькими кроликами-мутантами, с такой ценой я готов согласиться. Это я смогу пережить.

Коннор упал духом. Выяснилось, что он и не представлял, каких общепринятых взглядов придерживается Баннерман; его потенциальная ценность быстро сходила на нет. В этот момент ученый наклонился вперед:

– Меня всегда неправильно понимали, мистер Моллой. Я не против прогресса науки. Я против таких компаний, как «Бендикс Шер», которая говорит: «Для всеобщего блага мы опознали гены, которые вызывают псориаз, сердечно-сосудистые заболевания, почечную недостаточность, депрессию, рак двенадцатиперстной кишки, рак груди… и так далее. А теперь мы собираемся взять патент на работу с этими генами, и следующие двадцать лет мир будет у нас в заложниках. Плати нашу цену или умирай!» – Во время этой тирады в глазах Дика Баннермана горел огонь страсти. Эти чувства шли не столько из сердца, сколько из глубины его души. – Вы понимаете, какую власть дает патентование генов? Она выражается в словах «жизнь или смерть». Вопрос не в том, чтобы говорить: «Наше лекарство лучше, чем у кого-то еще, – принимайте пилюли „Бендикса“, они лучше, чем у „Пфицера“, чем у „Уэлкама“ или „Бичема“». Вопрос вот в чем: «Слушай, мы знаем, что именно убивает тебя или доставляет дьявольские страдания. У нас единственных есть и замок, и ключ к нему. У вас, мадам, – ген рака груди: мы можем или изъять его из вашего организма, или оставить вас умирать. А это – наша цена». – Баннерман поднял брови. – Так сколько стоит отдельная человеческая жизнь?

Глядя на него, Коннор чувствовал, что к нему возвращается бодрость духа. Реакция этого человека дала ему надежду. Если он будет вести себя осторожно, то обзаведется здесь союзником – и очень могущественным.

– За это вы не можете назначать цену.

– Верно, – сказал Баннерман. – Нет предела, сколько может уплатить человек за то, чтобы остаться в живых или избавиться от боли. Вы, я, моя дочь – все мы выложим последний цент. И за того, кого мы любим. Без вопросов.

– Но неужели вы считаете, доктор Баннерман, что такая компания, как «Бендикс Шер», может дойти до того, что все общество будет у нее в заложниках?

– Разрешите мне кое-что рассказать вам. Вы знаете основателя компании – покойного Джошуа Бендикса?

– Конечно – его изображение на обложке «Библии „Бендикса“».

– Вы знаете, что он говорил каждому новому коммивояжеру, который приходил на работу в фирму? Он приглашал его к себе в кабинет и сообщал: «Меня не интересует медицина. Меня интересует одна-единственная вещь: прибыль. А если к тому же удается и помочь кое-кому – что ж, это не моя проблема». – Баннерман вызывающе посмотрел на Монти, а потом на Коннора. – Такова компания, в которой нам приходится работать, и не будьте идиотами, думая, будто что-то изменилось.

Коннору пришлось сделать над собой усилие, чтобы спрятать улыбку триумфа.