Текст книги "Абсолютное доказательство"

Питер Джеймс
Абсолютное доказательство

Покойному Гарри Никсону

Глава 1

Январь 2005 года

Бар в центре Лос-Анджелеса был сущей дырой – под стать настроению Майка Дилейни. Возле стойки нашелся лишь один свободный табурет. Дилейни втиснулся туда – между самозабвенно целующейся парочкой средних лет и здоровенным мужиком в клетчатой рубахе, джинсах и рабочих ботинках, с полупустым стаканом бурбона.

Опустившись на потрескавшееся кожаное сиденье, Дилейни поймал взгляд бармена и заказал себе пиво. Над стойкой орал телевизор – футбольный матч; на футбол никто не обращал внимания. Выпивоха в клетчатой рубахе поднял голову и уставил на Дилейни налитые кровью глаза.

– Эй, а я тебя знаю, – протянул он нетвердым голосом. – Ты же тот парень из телика! Точно-точно! Давненько тебя не видел…

Бармен поставил перед Дилейни пиво.

– Сразу заплатите или откроете счет?

– Счет, пожалуйста.

– Наличными или кредитной картой?

Смотри-ка, и эта забегаловка идет в ногу со временем!.. Дилейни молча достал из потрепанного бумажника кредитку, выложил на стол.

– Ты ведь тот фокусник, верно? – продолжал пьянчуга. – «Волшебник Микки»?

– Помнишь мое телешоу?

– Конечно, помню. Еще бы. Дрянь редкостная!

– Ну, спасибо, друг.

– Нет, правда! Это когда было-то? Лет десять назад?

– Около того.

– Ну да, ну да… – Выпивоха одним глотком прикончил свой бурбон. – Чушь собачья, смотреть невозможно! Неудивительно, что его прикрыли.

Дилейни, не отвечая, сделал большой глоток пива.

«Да уж, ничего удивительного», – мысленно ответил он. Неудивительно, что шоу прикрыли; неудивительно, что агент час назад послал его ко всем чертям.

– Знаешь, что я тебе скажу, приятель? – так начал Эл Сигел. Говорил он по телефону из своего щеголеватого кабинета в Уилшире. – Пора признать: лучше не будет. Ты – динозавр, Микки. Ты безнадежно устарел. В твоем деле сорок лет – конец карьеры, а тебе под шестьдесят. Хватит уже. Видит бог, я честно за тебя бился, но… сам видишь, что вышло. Отправляйся на пенсию, уезжай в Палм-Спрингс, в гольф там играть или еще что-нибудь… Все, извини, у меня другой звонок, надо ответить. Слушай, мне жаль, правда, но так устроен мир. Мы с тобой друг друга поняли, да?

«Так устроен мир». Да, черт возьми, Майк Дилейни прекрасно его понял. Еще бы не понять! Все верно: в Голливуде сорок лет – уже старость. В «Замке Чудес», былом его приюте, сейчас нет ни одного фокусника старше тридцати. И последнее выступление, которое организовал ему агент – на вечеринке у кинозвезды в Бель-Эйр, – Дилейни безнадежно провалил. Забыл сценарий, сбился, а потом пригрозил врезать какому-то идиоту, который над ним заржал.

– Знаешь, что я тебе скажу? – не отставал пьянчуга. – Только не обижайся, лады? Фокусы твои – полное дерьмо! – И вновь подняв на него взгляд, добавил: – Да и выглядишь ты как полное дерьмо.

«И чувствую себя так же», – мысленно добавил Дилейни.

Пьянчуга щелкнул пальцами, подзывая бармена.

– Еще «Джим Бим», двойной, со льдом! – Он опять повернулся к Дилейни. – Да еще и пиво хлещешь… Пиво – это же для слабаков!

– И что с того?

Бармен поставил перед пьянчугой новый высокий стакан, до краев наполненный виски с кубиками льда.

– Бросай ты эту ослиную мочу и переходи на крепкое. Твое здоровье, фокусник!

Пьянчуга поднял стакан, отхлебнул – и почти сразу выплюнул.

– Твою мать! – заорал он на бармена. – Ты что мне принес? Я же сказал «Джим Бим»! А это никакой не виски – это гребаное пиво!

Престарелый бармен, похожий на долговязого грустного журавля, покачал головой.

– Прошу прощения, мистер, – невозмутимо отвечал он, – но вы ошибаетесь. Может быть, вам уже достаточно?

– Да говорю тебе, это чертово пиво! Ты что, отравить меня решил?

Бармен достал полупустую бутылку виски и показал ему.

– Я наливал вот отсюда.

– Да? Ну-ка налей еще!

Нахмурившись, бармен достал чистый стакан, начал наливать туда «Джим Бим»… и разинул рот, увидев, как стакан заполняется до краев и переливается через край густая снежная шапка несомненного пива.

Майк Дилейни усмехнулся и промолчал.

Глава 2

Апрель 2005 года

Пятничное утро для Росса Хантера началось с похмелья – и с торжественной клятвы больше не пить по четвергам. Такую же клятву давал он себе на прошлой неделе. И две недели назад. Да, собственно, каждую пятницу с тех пор, как полтора года назад устроился младшим репортером в «Аргус».

О том, насколько сегодняшняя пятница будет отличаться от всех предыдущих, он пока что не ведал.

Росс Хантер, недавно отметивший двадцатитрехлетие, был высоким, спортивным, с коротко стриженными темными волосами и очень серьезным лицом. Складывалось впечатление, что он постоянно что-то обдумывает. Обычно. Не сейчас. Не так-то легко думать, когда башка раскалывается, словно в нее воткнули топор!

Росс со стоном сполз с кровати и пошлепал в ванную в поисках парацетамола. «Опять!» – бичевал он себя. Опять! Ну что ж такое! Каждый четверг он говорит себе: только одну рюмочку, чтобы не обижать коллег, – и каждый четверг на бровях приползает домой из паба «Коуч-хаус» в центре Брайтона.

Одна из причин этому – Имоджен Картер из криминального отдела. Пить Имоджен умеет здорово, в пабе засиживается допоздна и вроде бы мало-помалу поддается на его ухаживания… или так только кажется…

«В общем, спасибо за еще одно чудесное похмелье, Имо, – мрачно думал Росс. – И за то, что дала посмотреть, как в четвертом часу утра садишься в такси рука об руку с чертовым Кевином Флетчером из отдела спорта».

Из Школы журналистики в Голдсмите Росс вышел, полный надежд. С блестящей карьерой пока не задалось, но все же работал он в солидной, респектабельной местной газете. Пусть и младшим репортером, которого посылают освещать все что угодно: пожары, автокатастрофы, внезапные детские смерти, судебные слушания, благотворительные ярмарки и даже, за неимением лучшего, дни открытых дверей в местных школах. Так что работой своей Росс был в целом доволен. Даже по пятницам. Ничего, сейчас разомнется как следует в спортзале, а потом прокатится на работу на велосипеде, вверх по холму – это прочистит голову… Облачаясь в спортивный костюм и зашнуровывая кроссовки, Росс слушал местное «Радио Сассекса» и от души надеялся, что сейчас услышит какую-нибудь потрясающую новость, такую, репортаж о которой сделает его знаменитостью и поможет попасть на первые полосы национальных газет.

Проглотив несколько таблеток и запив их водой, Росс вошел на кухню своей крохотной квартирки на третьем этаже дома по Портленд-роуд. С первого этажа плыл пряный запах какого-то индийского блюда; от него к головной боли присоединилась тошнота. Росс откусил пару раз от банана, запил яблочным соком – стало немного лучше. Бросил взгляд на листок-напоминалку, приклеенный к кухонному столу: «День рождения папы: отправить открытку». «Ага, потом», – сказал он себе. Спустился вниз, пройдя мимо своего велосипеда в холле, и вышел в темноту, под моросящий дождь.

Десять минут трусцой – и Росс уже входит в гимнастический зал. Помещение, пропитавшееся неистребимым запахом пота, несмотря на ранний час, не пустовало. Кто-то бежал по дорожкам, кто-то качался на тренажере, кто-то занимался с тренером. Оглушительно гремела из динамиков музыка «Куин». Росс шагнул на кросс-тренажер, включил дисплей и начал обычную двадцатиминутную разминку.

Ускоряя шаг, он следил за показаниями пульса – 110… 120… 130… и вдруг услышал голос. Голос своего брата Рикки. Громко, отчетливо, словно из-за спины – брат звал его.

Как такое возможно? Рикки живет в Манчестере, за двести шестьдесят миль отсюда. Стажируется в управлении отелем. По телефону они общаются редко, хотя вчера Рикки прислал «мыло» с предложением обсудить, какой подарок выбрать отцу на шестидесятилетие.

А в следующий миг Росса словно током ударило. Закружилась голова, как на какой-то сумасшедшей ярмарочной карусели. «Что со мной? – думал он в панике, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. – Недостаток сахара? Или сердечный приступ?»

Стены вокруг пошли ходуном, тренажеры расплылись в бесформенные серые пятна…

Его засасывало в бесконечный темный тоннель. Все вокруг плясало; он отчаянно вцепился в рукояти тренажера, чтобы не упасть. Где-то вдалеке возник свет, с каждой секундой становящийся все ярче. Перед глазами замелькали образы. Зародыш. Младенец. Лицо матери. Лицо отца. Летящий мяч. Учитель у доски. Моя жизнь, понял вдруг Росс. Это моя жизнь проносится перед глазами.

«Я умираю?!»

Миг – и Росса окутал теплый успокаивающий свет. Целый океан света. Он качался на сияющих волнах, а над ним выплыло из тьмы лицо брата.

– Все хорошо, Росс, правда? У нас все хорошо? Мы с тобой крутые?

Рикки. Брат-близнец, которого Росс, откровенно говоря, терпеть не мог. В Рикки его раздражало все – то, как он выглядит, говорит, ест, смеется. И неудивительно: смотреть на него было все равно что в зеркало.

Говорят, близнецы с рождения связаны нерасторжимыми узами. Близки друг другу, как никто иной. Ничего подобного Росс никогда не чувствовал; напротив, сколько себя помнил, он не выносил брата. Должно быть, еще и потому, что родители всегда любили Рикки больше, а тот, идиот, этого даже не замечал.

При первой возможности Росс сбежал из дома – подальше от Рикки. В другой город, в другой колледж. Было искушение даже имя сменить.

А теперь брат качался перед ним на волнах света, отчаянно протягивая к нему руки – и Росс пытался дотянуться до него, но не мог; волны уносили брата прочь, как уносит неосторожного пловца бурный прибрежный отлив.

– Росс! – В голосе Рикки звучало почти отчаяние. – Мы с тобой крутые, правда?

– Да, мы с тобой крутые! – ответил Росс.

В ослепительной вспышке свет поглотил его брата… и погас.

Все изменилось вдруг. Росс вновь ощутил запахи – пота, ковра, чьих-то немытых волос. Услышал грохот музыки. Над ним склонялись лица. Сердце отчаянно колотилось.

– Эй, что с вами?

Росс в панике оглядывался. Он умер? Или все-таки нет?

Кто-то помог ему встать, довел до скамьи и усадил. Мускулистый мужчина – тренер, понял Росс – протянул пластиковый стаканчик с водой.

– Вот, выпейте.

Он покачал головой, все еще пытаясь понять, что с ним произошло.

– Перетренировался? – спросили над головой.

– Нет… нет, я… – Росс умолк, не зная, какими словами объяснить происшедшее.

– Может, врача вызвать?

Он снова помотал головой.

– Нет-нет, я в порядке. Правда. Уже все хорошо. Наверное, нужен сахар или еще что-нибудь такое…

– Не вставайте, посидите несколько минут.

Через минуту ему принесли чайную ложку меда, и Росс покорно его проглотил.

– Вы диабетик? – участливо спросил кто-то из персонала.

– Нет, я… нет.

Только через десять минут он смог встать, ни за что не держась. Еще раз заверил, что с ним всё в порядке, и отправился домой, не обращая внимания ни на промозглый холод, ни на дождь. Подъем по лестнице на третий этаж дался ему с таким трудом, словно Росс взбирался на высокую гору.

В спортзале он сказал, что чувствует себя отлично. Вранье: ему было худо, как никогда. Пошатываясь, Росс ввалился к себе в квартиру… и в этот миг в кармане зазвонил сотовый телефон. Он взглянул на экран – незнакомый номер.

Нажал кнопку:

– Алло!

– Росс? Господи, это Росс? – Женщина на том конце захлебывалась рыданиями.

Синди, узнал он ее. Девушка Рикки.

– П-привет, – с трудом проговорил Росс. – Синди? Что стряслось?

Она разрыдалась и несколько секунд не могла вымолвить ни слова.

– Рикки…

– Что?

– Только что позвонили из полиции. Рикки бегал в парке, и на него упало дерево. Полчаса назад. Дерево. Его раздавило. Сказали, умер на месте. Господи, Росс, Рикки больше нет!

Глава 3

Июль 2009 года

Годы бомбардировок и уличных боев превратили все гостиницы Лашкаргаха в развалины, а персонал их – те, кого не успели вырезать талибы – давно разбежался. Считалось, что ездить сюда не стоит: журналистов здесь нередко похищали, нескольких казнили. Те представители международной прессы, что все же отважились сюда приехать, ютились в палатках на краю города – на огороженной и укрепленной территории базы сил коалиции в провинции Гельманд.

Журналистам советовали, насколько возможно, сливаться с местностью. Отпускать бороды, носить серо-коричневое, не ходить поодиночке, и в особенности – отправляясь куда-то без сопровождения, не надевать жилеты с надписью «Пресса». Не стоит подсказывать талибам, кого тут стоит украсть, говорили им.

«Похоже, я оказался в преддверии ада», – написал Росс Хантер жене через пару дней по приезде. Точнее, написал-то в первый день, но отправить эсэмэску удалось далеко не сразу. Со связью здесь было так же хреново, как и со всем прочим. В отличие от прочих, в зону боевых действий Росс попал в первый раз – и от души надеялся, что в последний. Солнце заволакивал постоянный дым от артиллерии и горящих зданий, в воздухе стояла густая вонь разлагающихся трупов, канализации и пороха. Гул вертолетов заглушал крики муэдзинов, по пять раз в день призывающих мусульман на молитву. Но хуже всего был неотступный страх.

Сейчас Росс сидел на матрасе у себя в палатке, скреб отрастающую бороду – она постоянно чесалась – и набирал на ноутбуке, подключенном к Интернету через спутниковую связь, очередной репортаж для «Санди таймс». Словно мало было тревог и физических неудобств, мучало Росса и еще одно: он ощущал себя кем-то вроде обманщика.

Год назад он опубликовал хвалебную статью о своем бывшем однокласснике: этот парень несколько лет назад потерял на войне оба глаза и правую руку, однако живет полноценной жизнью, женился, стал отцом двоих детей и даже катается на лыжах. В заключение шли трогательные слова о героизме современных британских солдат – героизме, о котором, увы, слишком мало знает широкая публика.

Среди высоких армейских чинов эта статья вызвала восторг; Росса немедленно пригласили побывать в зоне боевых действий и увидеть все своими глазами. Однако были отклики и совсем иного сорта. Росс получил множество электронных писем от военных всех чинов и специальностей – одни называли свои имена и звания, другие предпочитали остаться анонимными – с ужасными историями о том, как правительство Британии бросает солдат на произвол судьбы, а сокращение военного бюджета и, соответственно, нехватка и плохое качество техники ведет ко множеству смертей, которых можно было бы избежать.

В «Санди таймс» подготовили необходимые документы и отправили Росса на обязательные трехдневные курсы в Хертфордшире под названием «Выживание во враждебном окружении». Оттуда он вылетел кружным путем, на военном самолете «С-130 Геркулес». Родную газету попросил об одном: не печатать об армии ничего критического, пока он не вернется. Ссориться с людьми, которые будут отвечать за его безопасность, Россу совсем не хотелось.

А критиковать было что – в этом Росс убедился очень скоро! С собственными солдатами британское правительство обращалось хуже, чем со скотом. Длинный список безобразий включал в себя нестреляющие винтовки, автомобильную броню, не спасающую от мин, и полное отсутствие сигнальных маячков, предотвращающих потери от так называемого дружественного огня.

В последней своей заметке Росс процитировал – по просьбе информанта, анонимно – офицера в достаточно высоком чине: тот сказал, что действующая армейская техника остается на уровне 1980-х. А в довершение всего государство не оказывало почти никакой поддержки раненым, в том числе и тем, кто получил на войне страшные увечья и стал инвалидом. Обо всем этом писал сейчас Росс, стараясь не прислушиваться к отдаленным – а иногда и не столь отдаленным – взрывам, одиночным выстрелам и автоматным очередям, вспарывающим тишину ночи.

Все военкоры из разных стран знали друг друга, общались как старые приятели, и Росс среди них чувствовал себя чужаком. Прикомандированный к нему фотограф тоже принадлежал к этой компании. Целыми днями резались они в видавшие виды карты под вентилятором, без толку гоняющим туда-сюда горячий влажный воздух. Еще одна беда – тяжелая, влажная жара. Росс исходил по́том, постоянно чувствовал себя липким и грязным – хоть и принимал по несколько раз в день холодный душ. Вот уже две недели ему не удавалось толком поспать. Он был совершенно измотан и не знал, что достает сильнее: жара, недосып или постоянный тошнотворный страх.

Но сейчас, когда на мониторе возникали одна за другой фразы нового репортажа, все эти чувства перевешивало другое. Ярость.

Сегодня Росс стал свидетелем зверств талибов. Он видел тела женщин и детей, изнасилованных и зарезанных. В одном доме, куда вошли они с солдатами, с потолочной балки свисал повешенный старик, а под его ногами лежала обнаженная юная девушка с перерезанным горлом. Выжила только жена старика – сумела спрятаться в шкафу. Военные услышали ее плач. Она повторяла лишь одно слово – для Росса его перевели: «Почему?!»

Где же был Бог, думал Росс? Развлекался, любуясь на эту бойню?

Здесь, в Афганистане, где людскому горю и жестокости нет конца, Росс начал думать, что у Бога на редкость извращенное воображение. Похоже, Он создал вселенную лишь для того, чтобы было кого мучить. Или чтобы посмотреть, до каких зияющих пропастей бесчеловечности смогут дойти созданные им люди.

В темные ночные часы, когда заснуть не удавалось, Росс доставал наушники и слушал музыку. Это куда приятнее, чем прислушиваться к разрывам и гадать, не упадет ли следующий снаряд на твою палатку. Имоджен – они поженились два года назад – подобрала ему для поездки плейлист из любимых групп: «Марун 5», «Зе Фрей», «Кайзер Чифс» и тонны любимого кантри-энд-вестерна – Дэвид Аллан Коу, Уилли Нельсон, Пэтси Клайн.

В ночь перед нападением Росс написал ей – как писал каждый вечер:

Люблю тебя, детка! Не хочу, чтобы ты была здесь – никому здесь быть не стоит, – но думаю о тебе днем и ночью. Пробовал читать сборник «Поэты войны», что ты мне дала, – не смог, слишком грустно. Особенно это: «Коль я умру, знай вот что обо мне…»[1]1
  Первая строка стихотворения Р. Брука «Солдат», пер. А. Рытова. – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть] Ведь он и вправду умер. Ты мне снишься по ночам. Видел сегодня ужасное… Как люди могут творить такое?

Люблю тебя, XX

На этот раз, к большому его облегчению, СМС-сообщение отправилось с первой попытки.

* * *

Дата следующего дня навечно отпечаталась у Росса в мозгу. Пятница, семнадцатое июля. Силы союзников наконец ощутили вкус победы. «Талибан» отступал. Два боевых расчета отправились на зачистку городских районов, откуда вытеснили талибов накануне. Журналистам на брифинге объявили, что это хорошая возможность поехать поснимать зверства «Талибана» – однако, добавили им, стоит опасаться снайперов.

Росс обсудил это с фотографом Беном Хейнсом, многоопытным ветераном, побывавшим на нескольких войнах, – и вдвоем они решили, что в окружении двадцати солдат из Международных сил безопасности ООН, не считая местных военных и проводников, риск будет относительно невелик. Росс еще ни разу не был непосредственно там, где идет война; его снедало любопытство, да и для карьеры, понимал он, это будет очень полезно.

В семь утра двинулись в путь по разрушенному городу. Над развалинами, словно гигантские тараканы, низко кружили вертолеты; во влажном утреннем воздухе стояла трупная вонь. Росс и Хейнс облачились в камуфляж, шлемы и бронежилеты под накидками с яркой, отчетливой надписью «ПРЕССА» спереди и сзади.

Шли долго, не встречая на пути ничего, кроме выбеленных, выгоревших на солнце стен, испещренных следами пуль, разрывами снарядов и гневными надписями. Все произошло внезапно. Стоило выйти из переулка на просторную рыночную площадь, как со всех сторон на них обрушился шквал огня.

Засада!

На несколько секунд Росс застыл, словно прирос к месту. Испугаться не успел – в этот момент ему было любопытно. Затем пуля разнесла голову местному, стоявшему рядом, и в воздух взметнулся фонтанчик крови и мозгов. Где-то неподалеку раздалась граната. Грохот – и военные, журналисты, фотографы разом попадали на землю. Снова грохот – и по земле покатилась оторванная голова с широко раскрытыми глазами и разинутым, словно в изумлении, ртом.

Бен – он снимал, скрючившись над своей камерой – вдруг тонко, пронзительно вскрикнул и начал кататься по земле, словно какой-то безумный дервиш.

Обезумев от страха, Росс отчаянно озирался вокруг. Стреляли словно сразу со всех сторон: с крыш одноэтажных домов, из окон. Слева от себя он увидел высокое здание, сильно пострадавшее от бомбежек, с пустым проемом на месте двери – бывший банк. Бросился туда. Вокруг гремели выстрелы, сухо чиркали по пыли и камням мостовой пули. Он вбежал в темное помещение банка. За спиной продолжалась стрельба.

Росс оглянулся.

И встретился взглядом с Беном Хейнсом.

Тот лежал, скорчившись, на камнях; под боком у него натекла уже целая лужа крови. Камера валялась рядом. Бен пытался ползти, пытался дотянуться до камеры, но не мог.

– Росс! Помоги мне! Помоги! Помоги, ради Бога! – кричал он отчаянно, с мукой и ужасом в голосе.

Вокруг лежали военные, репортеры, фотографы: одни – неподвижно, другие корчились или пытались ползти.

Снова загремели выстрелы – и некоторые из тех, кто двигался, застыли.

– Росс! – вопил Хейнс. – Господи! Помоги мне!

Не раздумывая, Росс бросился назад. Бежал под огнем, зигзагами, как учили его на курсе выживания – забыв об опасности, думая только о том, чтобы спасти товарища. Однако, когда он был от фотографа всего в нескольких ярдах, раздалась автоматная очередь. Хейнса затрясло, как тряпичную куклу. На одежде его появились разрывы. Шлем слетел, а секунду спустя отлетел и окровавленный кусок скальпа; Хейнс уронил голову наземь и затих.

Потрясенный, в ужасе, Росс бросился назад, в банк. За спиной гремели выстрелы, пули с чирканьем чертили дорожки в пыли перед ним и позади него. Что-то сорвало с него шлем. Острая боль пронзила правую ногу. Уже вбежав в здание, Росс вдруг ощутил, что по голове как будто молотом ударили, и пошатнулся. Каменный пол бросился ему навстречу. Ударил в лицо.

Надо встать.

Надо встать!

Снаружи уже виднелись фигуры в чалмах, с блестящими стволами автоматов. Они бегут сюда!

Безостановочно гремели выстрелы.

Забыв о боли, пригибаясь и петляя, Росс бросился внутрь здания. Промчался мимо столов с компьютерами, покрытыми пылью, заваленными всяким мелким мусором. За кассой упал на четвереньки и пополз к дальней стене. Замер, прислушиваясь. Нога горела так, словно в нее воткнули раскаленную спицу, раскалывалась от боли голова.

Новый яростный грохот автоматной очереди снаружи – а за ним вдруг наступило благословенное молчание.

Шагов не слышалось.

Тошнотворная слабость охватила Росса. Подняв глаза, он увидел, что потолок над головой кружится. Пол снова ринулся в лицо… и опустилась тьма.

* * *

Он не знал, сколько времени провел без сознания. Пробудил его писк. Открыв глаза, Росс обнаружил в полумраке перед собой усатую морду крысы размером с кролика.

– Пошла вон! – прошипел он.

Зверек скрылся во тьме.

Откуда-то издалека донесся взрыв.

Что случилось? Машину подорвали? Еще одну?

Голова гудела, во рту и в глотке было сухо, как в пустыне. Страшно хотелось пить. Росс привстал на колени и прислушался, постепенно припоминая, что произошло. Засада. Он спрятался за кассой. Потом – тишина. Росс попытался встать – и обнаружил, что не может наступить на правую ногу. В ботинке хлюпала кровь. Убирая волосы с лица, он нащупал что-то липкое. Поднес пальцы к лицу – они тоже были в крови.

Теперь все вспомнилось ясно – и Росс вздрогнул.

«Я выжил!»

Медленно, осторожно он сел, выглянул из-за стола. Издалека донесся крик муэдзина, призывающий к молитве. Снаружи, в дверном проеме догорали последние лучи заката.

Росс взглянул на часы. 19.30. Черт, было ведь всего семь утра, когда… когда…

Он с трудом поднялся на ноги, хромая, добрался до выхода и выглянул наружу. Повсюду трупы: солдаты коалиции, журналисты в накидках с надписью «Пресса», талибы – все лежат вповалку на пыльной земле. Росс не мог отвести глаз от мертвого фотографа – того, что весь этот страшный месяц был его товарищем.

От Бена Хейнса.

Над телами уже роились мухи.

Росс хотел выйти, но в этот миг услышал голоса.

Он застыл на месте.

Голоса становились громче. Приближались.

Росс бросился назад. Пробежал мимо пустых столов с компьютерами. Толкнул дверь в задней стене – увидел каменные ступени, ведущие вниз. Захлопнул за собой дверь, торопливо задвинул железный засов и заковылял вниз по лестнице. Один этаж, другой… В подвале было не так жарко. В конце пути Росс обнаружил приоткрытую массивную дверь стального сейфа.

Всего несколько секунд понадобилось ему, чтобы потянуть тяжелую дверь на себя, проскользнуть в сейф, затем, светя себе телефоном, поискать внутренний замок. Однако изнутри сейф не запирался – и Росс просто как можно плотнее прикрыл дверь за собой.

Стоя здесь, прижавшись к стене, он торопливо перевел телефон в беззвучный режим – на всякий случай, хоть мобильной связи здесь и не было.

Сердце гулко билось в груди, заглушая все прочие звуки. Прижав ухо к крошечной щелке между дверью и косяком, Росс различал наверху какое-то движение – и с трепетом ожидал, что враги вот-вот начнут ломать запертую им дверь.

Но ничего не слышал.

Дрожа всем телом, он взглянул на экран мобильника. На его последнее сообщение Имоджен так и не ответила. Не дошло?

В ушах до сих пор звенел отчаянный, пронзительный крик фотографа. Перед глазами стояло, как Бен катается по земле – и как отлетает в сторону окровавленная кожа с его головы. Росс кусал губы, борясь с тошнотой. Наконец он почувствовал, что стоять больше не может, и опустился на голый каменный пол внутри сейфа. Голова раскалывалась. Чертовски болела нога. И страшно хотелось пить – с самого утра у него не было во рту ни капли.

Сняв ботинок и носок, в свете фонарика на телефоне Росс осмотрел свою ногу. Пуля прошила ступню насквозь, в паре дюймов от пальцев: входное отверстие выглядело так себе, выходное – еще хуже. Ощупав голову, Росс обнаружил небольшую ранку над правым виском.

Выходит, его дважды задело?

Где-то в здании должны быть туалеты, подумал он. И кухня. Там можно найти воду, а если повезет, даже аптечку. Попозже, когда снаружи станет тихо, он выберется отсюда и отправится на поиски.

А пока свернется клубком на полу и поспит.

Но заснуть надолго Россу не удалось. Через десять минут он проснулся оттого, что что-то ползло у него по лицу.