Текст книги "Абсолютное доказательство"

Глава 25

Воскресенье, 26 февраля

По воскресеньям пастор Уэсли Венцеслав произносил две проповеди: на утренней службе и на вечерней. Каждую – в новой церкви. Методично, по графику, объезжал он все семь своих церквей в Англии, а затем и те, что в Америке. Океан пересекал на «Боинге-737», по Англии путешествовал на вертолете. Оба воздушных судна принадлежали Церкви Уэсли Венцеслава, и у каждого на борту красовалась замысловатая эмблема ЦУВ: крылатая рыба, обвивающая крест.

Пожалуй, больше всего Уэсли любил проповедовать – нести в народ Слово Господне и получать в ответ любовь и обожание паствы. Никогда он не бывал так счастлив, как в те минуты, когда стоял на кафедре, буквально купаясь в восхищении прихожан – разве только когда заходил к себе в свой английский или американский гараж и любовался на ряды белоснежных «Роллс-Ройсов». Или когда выбирал на ночь «ангелов-хранительниц» – благочестивых юных дев из числа паствы, которым предстояло – поодиночке или, чаще, вдвоем – согревать его в постели.

Утро выдалось солнечным и ясным; за окном сияло безоблачное голубое небо, под вертолетом разворачивалась живописная панорама Темзы. Но на сердце у пастора не было обычной радости.

Недоброе предчувствие грызло его душу. Предчувствие – и с ним растущая глубоко внутри темная злоба.

Пока что угроза невелика, думал он. Однако даже ничтожная на вид угроза, если упустить ее из виду, может принести немало бед. Никогда не знаешь, каким образом легкая неприятность обернется катастрофой. В одной из проповедей, которую пастор Уэсли любил время от времени повторять, он использовал изречение далай-ламы: «Если вы считаете себя маленьким человеком, если думаете, что ничего не можете изменить, – значит, вам никогда не приходилось иметь дело с комариными укусами».

Комариный укус – такая ерунда! Почесался и забыл. Но комары переносят малярию, лихорадку Денге и вирус Зика – болезни, от которых можно умереть. Какой по счету укус – сотый или тысячный – окажется смертельным? Так что, полагал пастор Уэсли, комарам не стоит давать шанса. Лучше избавляться от них на подлете.

В том числе и от комаров в человеческом облике.

Мир всегда был опасным местом; с сотворения Вселенной в ней идет постоянная борьба между добром и злом. Вспомнить хотя бы, как умерла мать. Стоило ему отвернуться, расслабиться, – несколько секунд, и с ней было покончено. Мать у него отняли – и Уэсли (тогда еще Томас) поклялся, что никому больше не позволит отнять то, что ему принадлежит. Никогда не позволит нанести себе удар, если может ударить первым.

Бог нашел его в глубинах отчаяния, вывел из долины смертной, указал ему путь. Сделал солдатом Своего воинства. Неустанным трудом и энергией пастор Уэсли дослужился до «генерала». И с угрозой для себя и своего дела расправится так, как все генералы на свете – с угрозами для своих армий.

Вертолет вдруг тряхнуло, и пастор Уэсли вздрогнул. В воздухе ему всегда бывало не по себе; приходилось мириться ради удобства воздушного передвижения, а также торжественного впечатления, которое порождали в зрителях торжественно опускающиеся с неба два вертолета. В первом – сам Уэсли, во втором, попроще – его команда: парикмахер, гример, повар и четверо телохранителей. Пастор Уэсли регулярно получал угрозы от фанатиков всех мастей, не разделявших его взгляды на Бога и Библию, и относился к ним очень серьезно. Пожалуй, даже чересчур. Что же касается опасности воздушных полетов… всё в руце Господней. Господь защитит своего избранника. Быть может, не во всем Он одобряет его образ жизни, но Уэсли не сомневался, что в целом Бог на его стороне.

Вертолет быстро снижался, готовясь приземлиться на взлетно-посадочную площадку в Баттерси. Внизу виднелось множество стоящих вертолетов: с высоты они напоминали хищных насекомых, готовых к прыжку. Таким же хищником чувствовал себя сейчас пастор Уэсли. В груди у него клокотала ярость, и никогда еще проповедь, только что произнесенная перед верующими, не была так далека от его истинных мыслей и чувств.

– Сосредоточьтесь на позитиве, – говорил он. – В жизни слишком много неприятного: к чему о нем думать? Негативные мысли тянут вас вниз, а позитивные помогают воспрять духом и восстать против житейских тягот подобно тому, как Господь наш восстал из мертвых.

Однако в мыслях пастора Уэсли никакого «позитива» и в помине не было.

В кресле напротив сидел невысокий плотный человек с прилизанными темными волосами, в сшитом на заказ полосатом костюме-тройке, с розовым галстуком, в блестящих чистотой черных лоферах от «Гуччи». Человек этот – управляющий империей Уэсли Венцеслава – носил прозвище Мистер Улыбка: прозвище несло в себе иронию, поскольку улыбался он редко и, мягко сказать, безрадостно. Улыбка его напоминала блеклый луч солнца, с трудом пробивающийся сквозь хмурое зимнее небо. Да и не за улыбки платил ему Уэсли Венцеслав. Он платил за безжалостность, за неусыпное внимание к любой детали, за то, что Мистер Улыбка твердой рукой вел дела и пас подчиненных жезлом железным. И за то, что умел решать проблемы.

Настоящее имя его было Ланселот Поуп[7]7
  Поуп (англ. Pope) – папа римский.


[Закрыть], и, впервые встретившись с ним, Уэсли Венцеслав с улыбкой заметил:

– Я просто обязан вас нанять – хотя бы для того, чтобы рассказывать людям, что на меня работает Папа!

Именно Мистер Улыбка сообщил пастору о новой угрозе – передал информацию от одного из верных прихожан, служащего в полиции в Сомерсете.

Сейчас Ланселот Поуп, хмурясь и выстукивая какой-то сложный ритм идеально подстриженным ногтем, изучал новую проповедь пастора Уэсли. Вертел в руках позолоченную ручку «Монтеграппа», порой что-то отмечал или подчеркивал в тексте. Поуп был единственным в Церкви, кому дозволялось вычитывать новые проповеди, высказывать по ним свои замечания и даже порой спорить с пастором об их содержании.

– Шеф, насчет вот этого отрывка я не уверен, – сухо проговорил он.

– Какого?

Поуп прочел вслух:

– «Говорю вам: Сатана подстерегает нас повсюду. Сатана – это не разъяренное чудище с рогами и с вилами. Он ждет вас на прилавках супермаркетов, соблазняя сладостями. Едите без меры конфеты и чипсы – считайте, вы в руках у Сатаны. Он травит вас исподтишка».

– И в чем проблема? Это важная мысль.

– Я думаю о ваших спонсорах.

– А я думаю о наших моральных обязательствах. Здоровое питание – это важно. И модно. Сейчас это в тренде.

Двое мужчин обменялись долгим взглядом.

Оба знали, что одним щелчком пальцев – одним интервью для газеты или телестудии – Ланселот Поуп способен разрушить всю империю Венцеслава. Но точно так же знали, что он этого не сделает – не зря же Венцеслав ему платит! Поуп не станет резать курицу, несущую золотые яйца. Не станет уничтожать дело, которое уже принесло ему миллионы, а со временем, если все будет идти как идет, подарит ему неслыханное и несказанное богатство. Такое, о каком Поуп в юности не мог и мечтать.

Венцеслав знал: этот человек послан ему Богом, чтобы защищать его дело и его самого.

Долго, слишком долго никто его не защищал, никто о нем не заботился. На следующий день после возвращения из «Диснейуорлда» в Англию его мать попала под автобус на Олд-Шорхэм-роуд. Начала переходить улицу, не посмотрев по сторонам. Должно быть, заключил коронер на суде, причиной смерти стала смена часовых поясов и усталость после долгого перелета.

После этого юный Томас потерял веру в Бога, а в школе превратился в мятежника. Начал воровать, затем торговать наркотиками. Скоро он обнаружил, что обладает недюжинным обаянием и может убедить кого угодно в чем угодно, – и использовал эту способность на полную катушку. Год спустя у него была в школе собственная сеть наркоторговли из пяти учеников.

Однажды он, разумеется, попался и предстал с повинной головой перед директором школы мистером Коллинзом. Мистер Коллинз был человеком мягким и рассудительным: он заговорил с Томасом ласково, сказал, что соболезнует ему по поводу ужасной трагедии – гибели его матери. Однако, продолжал он, выхода у него нет – Томаса придется исключить.

– Знаешь, Томас, ты на редкость обаятельный парень. Здорово ладишь с людьми. И, мне кажется, в глубине души ты человек хороший, просто запутался. Мне кажется, из тебя может выйти отличный продажник или специалист по пиару. Не губи свое будущее приводами в полицию. Скажи, чем бы ты хотел заниматься в жизни?

– Я, мистер Коллинз, хочу зарабатывать деньги, – не раздумывая, ответил Томас. – Много денег. И ездить на «Роллс-Ройсе» с шофером.

– Вот как?

– Да, так.

– Что ж, Томас, все возможно, если будешь верить в себя и много работать. Этому я и стараюсь всех вас научить. Но, чтобы хорошо зарабатывать, не нужно нарушать закон – достаточно принимать правильные решения.

– Это какие же? Что за правильные решения помогут мне заполучить кучу бабок?

– Я скажу тебе, что сделал бы я, если б хотел стать богачом. Думаю, я занялся бы строительством, или банковским делом, или… – тут он улыбнулся, – или, быть может, основал бы новую религию!

Глава 26

Воскресенье, 26 февраля

Утро выдалось солнечное и ясное – из тех холодных февральских дней, когда на лужи ложится ледок и под ногами похрустывает трава в паутине изморози. Росс и Ходж стояли у первой лунки на поле в гольф-клубе «Дайк».

Со стрессом Хантер всегда боролся физическими упражнениями. Вот и сегодня решил не пропускать игру. Кроме того, он надеялся, что свежий воздух прогонит похмелье. Однако в голове у него неотступно крутились мысли об ужасной судьбе Кука – и еще о двух наборах координат, по-видимому, теперь потерянных для него навеки. Координат, возможно, заинтересовавших кого-то настолько, что ради этой информации неведомые негодяи замучили старика до смерти.

Координат, без которых не выйдет истории.

Росс поставил на землю модную спортивную сумку – рождественский подарок от Имоджен, – и достал оттуда клюшку и мяч. Выпрямился, окидывая взором окрестный пейзаж: поле, соседние луга, деревенские домики вдалеке, одинокую трубу Шорхэмской электростанции, а еще дальше – серо-стальную гладь Ла-Манша. Подбросили монету; первую подачу выиграл Ходж. Он установил на раскисшей влажной земле красную подставку для мяча, положил мяч, затем занял позицию, наклонившись и пружинисто согнув колени. Пару раз на пробу взмахнул клюшкой, шагнул вперед, к мячу, и нанес по нему мощный удар.

Раздался сухой треск. Мяч взлетел в воздух, на мгновение словно растворившись в безоблачном небе, приземлился в добрых двухстах пятидесяти ярдах впереди, в самом центре поля, и покатился по земле.

– Круто! – похвалил Росс. – Классный удар!

– Да, ничего получилось, – горделиво ответил Ходж.

Хантер установил на траве свою подставку и положил на нее мяч. Тот скатился наземь. Росс попробовал снова – и мяч снова упал. Голова раскалывалась, словно через мозг продергивали раскаленную проволоку. На третий раз Россу удалось установить мяч правильно.

Он встал в позицию, размахнулся для пробы, затем шагнул вперед, ударил по мячу…

И промахнулся. Клюшка просвистела в воздухе мимо мяча.

– Три-ноль не в твою пользу, – сообщил, закуривая сигару, Ходж. Физиономия у него прямо-таки светилась самодовольством.

Росс размахнулся еще пару раз, снова шагнул вперед и ударил. На этот раз клюшка вонзилась в землю в добром футе от мяча, выворотив пласт дерна с травой.

– Черт! – воскликнул Хантер. – Черт!

Укладывая дерн на место, он заметил, что в очереди за ними стоит группа из четырех игроков, терпение которых явно на исходе.

С третьей попытки ему наконец удалось попасть по мячу – но улетел он недалеко и приземлился в кусты.

У следующих двух лунок Росс показал себя ненамного лучше. Все его мысли по-прежнему занимала смерть Кука.

Затем они уступили место четверке игроков и стали ждать своей очереди.

– А Имоджен что поделывает? – спросил, щелкая зажигалкой, Ходж.

– Говорила, что сходит сегодня в церковь. Примерно раз в месяц она там бывает.

– А ты с ней ходишь?

– Иногда. Чаще всего, когда льет дождь и в гольф не поиграешь, – Росс усмехнулся.

– Слушай, я не пойму, как ты относишься к религии? Знаю только, что шарлатанов-проповедников ты терпеть не можешь!

Росс улыбнулся. Ходж имел в виду его статью-расследование о самых богатых в мире проповедниках-евангелистах, напечатанную в «Санди таймс» пять лет назад. За эту статью пастор Уэсли Венцеслав, руководитель Церкви Уэсли Венцеслава в Англии, даже пытался подать на газету в суд – но отозвал иск, когда газета пригрозила опубликовать в ответ сведения о его судимости.

– Родители наши религиозностью не отличались. А когда мне было четырнадцать, у мамы, которую мы с братом обожали, обнаружили рак. Каждый вечер я молил Бога, чтобы она выздоровела, – но три месяца спустя она умерла. После этого я перестал молиться, да и верить перестал. Дальше папа растил нас один. А я ни во что не верил до двадцати трех лет, когда произошло нечто очень странное – то, что я до сих пор не могу себе объяснить.

– Что же?

– Разве я тебе не рассказывал? Про Рикки, моего брата-близнеца?

– Нет.

– Он погиб. Идиотский несчастный случай. Я был в это время за пару сотен миль оттуда. И в это самое время – как я узнал позже, именно в те самые минуты, когда он умирал – я на минуту или две ощутил с ним невероятно тесную связь.

– Я читал, что у однояйцевых близнецов встречается что-то вроде телепатии…

Росс покачал головой.

– Нет, это было нечто большее. Именно мистический опыт. Трудно объяснить, и, я понимаю, звучит безумно… так что, наверное, не стоит об этом говорить.

– И тогда ты стал верующим?

– Не в Бога, нет. Но начал думать, что в мире есть нечто, нам недоступное. Может быть, полной картины мы не видим.

Ходж выпустил клуб дыма.

– А доктор Кук?

– Что доктор Кук?

– О каком Боге он говорил? Об англиканском, католическом, иудейском, исламском? Может быть, сикхском? Или растафарианском?

– Понятия не имею. – Росс смерил друга задумчивым взглядом. – Ты ведь у нас убежденный атеист, верно?

Ходж кивнул, глядя сквозь клубы дыма, как команда из четырех игроков с черепашьей скоростью движется от лунки к лунке.

– Да, у меня к Богу есть серьезный вопрос. Пожалуй, лучше всего сформулировал его Стивен Фрай – мне очень понравилось, когда я прочел у него об этом. Вопрос такой: на свете существует паразит, живущий только в глазах у детей. Он внедряется ребенку в глаз и прогрызает себе путь наружу. Ребенок при этом слепнет. Единственная цель жизни этого паразита – в том, чтобы лишить дитя зрения. Так вот: если Бог создал мир и все, что есть в мире, какой же сволочью надо быть, чтобы создать такую тварь?

– У некоторых религий есть этому объяснения.

– У любой религии есть какое-нибудь объяснение, почему люди страдают, – и все эти объяснения ни к черту не годятся! Посмотри на наши монотеистические религии. Сколько их! И каждая делится на подразделения. Англикане, католики, сунниты, шииты, сефарды, хасиды… А если посмотреть без предрассудков, в чем между ними разница? О чем все они спорят? Я тебе скажу. О том, у кого круче воображаемый друг!

Росс улыбнулся.

– Что до меня – из всех религий, поклоняющихся единому Богу, христианство мне больше всего по душе. Да, в свое время и оно было не подарок – вспомни хотя бы времена Инквизиции, когда плохих католиков сжигали на кострах. Однако сейчас почти по всему миру, если не считать Библейского пояса[8]8
  Библейский пояс – регион в США, в котором одним из основных аспектов культуры является евангельский протестантизм. Ядром Библейского пояса традиционно являются южные штаты.


[Закрыть], христианство превратилось в мирную, гуманную, терпимую религию, однозначно полезную для общества.

Очередной из четырех гольфистов установил мяч и нанес удар. Мяч улетел едва ли на пятьдесят футов. С той же черепашьей скоростью гольфист вразвалочку потащился к следующей лунке.

– Основной принцип христианства – вера в воскресение, – ответил Ходж. – Две тысячи лет веры в простейший фокус с трупом! – Он снова пыхнул сигарой. – Или у твоего Гарри Кука найдутся аргументы поосновательнее? Знаешь, хорошо, должно быть, верить в Бога. Всегда есть на кого свалить ответственность, есть кого винить, когда на свете случается какое-то дерьмо… Но бога ради, Росс, ты же репортер – и отличный репортер! Ты умеешь видеть вещи такими, как они есть. Давай-ка возвращайся к реальности!

– Ходж, а ты можешь объяснить, почему мы здесь? Как возникла жизнь? Ты читал, что пишет об этом Стивен Хокинг?[9]9
  Стивен Уильям Хокинг (1942–2018) – английский физик-теоретик, космолог, писатель.


[Закрыть] Как объяснить существование человечества?

– А зачем? Неужели это необходимо, чтобы наслаждаться жизнью? Чтобы любить свою жену? Чтобы с удовольствием играть в гольф солнечным утром? При чем тут вообще какой-то Бог?

– Может быть, притом что Он все это создал?

– Ладно, тогда кто создал Бога? Можешь ответить? И чего Он от меня хочет – чтобы я поклонялся Ему в ребяческой надежде получить местечко за столом на небесном пиру? Что у Него там, на небесах, камеры слежения и мониторы, на которых высвечивается, сколько раз мы погладили собачку и бросили нищему монетку?

– Ходж, неужели ты никогда не задумывался о том, откуда мы пришли и куда идем? Разве не для этого нужен нам так называемый разум? Разве не прав был Сократ, когда сказал: «Жизнь, о которой не задают вопросов, не стоит того, чтобы жить»?

– Что ты хочешь сказать – если я не задаюсь этими вопросами, значит, мне и жить не стоит?

– Да нет, совсем нет! Просто… просто… – Тут Росс замолчал.

– Ну что же ты? Продолжай.

Но Хантер молчал, вновь пораженный воспоминанием о страшном конце Гарри Кука. А как насчет высшего смысла в его жизни и смерти? Это тоже часть картины, которую мы не видим целиком? Зачем Кук погиб страшной смертью – неужели только для того, чтобы удостоиться нескольких строчек в газетной колонке?

– Ладно, Ходж, позволь задать тебе вопрос. Что могло бы заставить тебя, атеиста, убедиться в существовании Бога? Или, по крайней мере, в существовании Высшего Разума – Создателя Вселенной?

Ходж извлек из сумки клюшку и двинулся к освободившейся лунке.

– Не чересчур серьезный вопрос для воскресного утра?

– Мне нужно знать. Мне важно твое мнение. Что стало бы для тебя абсолютным доказательством?

– Ну… пожалуй, я должен увидеть что-то такое, чему не смогу найти объяснения. Что не смогу объяснить ни другим, ни самому себе. От чего нельзя будет отмахнуться, сочтя это ловким трюком.

– Например?

– Не знаю. Например, если за приливом не наступит отлив… Хотя это можно списать на затмение или что-нибудь подобное.

– То есть, если солнце однажды взойдет на западе, ты поверишь в Бога?

– Не уверен, – Ходж пожал плечами. – Первым делом я подумаю, что это какое-то необычное астрономическое явление, которое не смогли предсказать наши астрономы.

– Тогда что?

– Например, что-то из области физики, такое, что совершенно точно невозможно. Что-нибудь в таком роде.

– И если это произойдет?..

Ходж наклонился и поправил подставку для мяча.

– Росс, друг мой, вернись к реальности! Этого не произойдет никогда.

Он ударил по мячу. Удар не получился, мяч соскользнул с подставки и запутался в густой траве.

– Вот видишь! – с улыбкой заметил Росс. – Бог наказывает тебя за неверие!

Глава 27

«Этого не произойдет никогда».

Эти слова стали для Пита Стеллоса своего рода мантрой. Он повторял их на каждый вопрос матери, когда же ее сын остепенится, встретит хорошую девушку и подарит ей внуков.

Девушки Пита не интересовали. Впрочем, как и юноши. Сексуальные желания, играющие в человеческой жизни такую огромную роль, оставались ему чужды и непонятны.

Впрочем, как и люди в целом. Пит плохо сходился с людьми, часто не понимал их, да и не нравились они ему. Поэтому всю первую половину жизни он искал себе такую работу, где не приходилось ни с кем общаться. Сначала работал ночным охранником в «Макдоналдсе» в Де-Мойне, штат Айова. Потом решил, что пора ему повидать мир – или хотя бы родную страну, – получил лицензию и стал дальнобойщиком: исколесил всю Америку из конца в конец, перевозя с запада на восток зерно, с востока на запад – новенькие автомобили.

Родители его, греки, ходили в православную церковь. Сам Пит до поры до времени никакого интереса к религии не проявлял. Но однажды, на похоронах двоюродной бабушки, познакомился с дальним родственником по имени Ангус, который оказался монахом. Этот Ангус прожил несколько лет в Греции, в монастыре на святой горе Афон, и очень интересно о нем рассказывал. Рассказы эти пробудили в Пите интерес к религии предков. Об Афоне Ангус говорил с восторгом – однако предупреждал, что жизнь там тяжелая и просто приехать и поселиться там невозможно. Сначала придется долго доказывать, что ты к этому готов. А дальше тебя ждет множество испытаний, труднейшее из которых – одиночество.

Пит слушал – и понимал: наконец он нашел то, что, сам того не зная, искал всю жизнь.