Текст книги "Дахут, дочь короля"

Глава восемнадцатая

I

– Это будет ваш день, сэр, – сказал Админий. – Ступайте, победите их.

Грациллоний попробовал улыбнуться сверху вниз, в лицо с кривыми зубами, и погрозил пальцем прежде, чем повернуть восвояси. Это все, что он мог сделать после того, как его представитель нарушил все правила и преодолел смятение римлян, притащившись от казарм к правительственной гостинице и спросив, как идут дела, чтобы пожелать ему удачи. Сам Грациллоний уже ожидал меньшего, чем тогда, когда только приехал.

Натянув накидку от холода, он шел по улицам. Пока что меж высоких стен они были сумеречными, движения было мало движения. Те колеса и копыта, что двигались мимо, казалось, производили шума больше обычного, гудя по булыжникам. Вдали над крышами в ясном небе раннего утра таяла подточенная луна. Въезжая через западные ворота Треверорума он увидел, что за пятнадцать лет мало что переменилось. Или таково было первое впечатление, но после ему пришлось несколько дней прождать своего вызова. Теперь ему казалось, что город менее занятой и менее населенный, более захудалый и беспорядочный, чем прежде. Сельская местность, по которой он проезжал, тоже зачастую выглядела бедной и преходящей, хотя в это скудное время года судить было сложно.

Базилика, конечно же, была все так же огромна, и он с удовлетворением отметил, какой нарядной там была охрана. Сегодня у него не будет возможности побродить, если назад его поведут на пытки. Когда мелкий чиновник взял у него плащ, король понял вдруг, что его туника стара, починена хорошо, но видно было, что она уже штопанная. Прежде эта мысль не приходила ему в голову, но едва ли ему теперь часто приходилось одевать римскую штатскую одежду. Что ж, исанское одеяние было бы тут бестактным. Еще он коротко обрезал волосы.

Движение породило в коридорах шепоты. Мимо сновали люди, официальные лица, помощники, писцы, агенты, лакеи. Слуги государства, в основном они были накормлены и одеты лучше, нежели простые люди вне стен этого здания. Но их было меньше по сравнению с тем, что помнил Грациллоний, и значительная их часть была немускулистая, безбородая, с высокими голосами и припудренной морщинистой кожей. Двое таких служили секретарями для подслушивания. Феодосий, а после него Онорий вернули на гражданскую службу этих скопцов из Персии, которых уволил Максим. Принцип стал Грациллонию понятен, не имея в своих планах заводить сыновей, такие люди не должны были питать мятежных надежд. Так же он понял, что условия эти они сами себе не выбирали. Тем не менее у него кишки заворачивало при виде их.

Было почти что облегчением войти в палату, отдать честь преторианскому префекту и стать под внимательное обозрение своих врагов. Он пережил легкий шок, увидя, кто там присутствовал, и больше не казалось нелогично странным, что кто-то другой сидел на троне, который когда-то занимал Максим.

– Мои сожаления, если заставил вас ждать, сэр, – сказал Грациллоний. – Мне было сказано явиться с докладом к этому часу.

Септим Корнелий Арден кивнул.

– Верно, – ответил он. – Я решил начать раньше, с некоторых существовавших у меня вопросов.

Вопросы к обвинителям Грациллония, в его отсутствие, понял вошедший. Может быть, теперь ему позволят ответить. А, может, и нет. Он приехал в Треверорум будучи уверенным, но во вчерашнем привлечении к суду не был и тени дружелюбия.

Квинт Домиций Бакка, казалось, тоже не был доволен. Проделав весь путь от Турона вместе со свитой, чтобы лично предъявить обвинения, собранные Глабрионом, прокуратор Терции Лугдунской был этим утром на рассвете вытащен из своей постели и, очевидно, испытывал недовольство от пустого до сих пор живота.

– Если преторианскому префекту будет угодно, – запел он со своего места, – то я уверен, что все вопросы были заданы удовлетворительно. – Он тронул лежащие перед ним папирусы. – Здесь детально задокументировано, что Грациллоний является непокорным язычником, который не предпринял какой бы то ни было попытки обратить свои заботы к Вере. Более того, он потворствовал тому, чтобы они устанавливали отношения с другими, опасными язычниками за границей, а это, в свою очередь, привело к тому, что исанцы все больше вступают в незаконную коммерцию, открыто неповинующуюся имперскому закону и губительную для нашей экономики. Он организовал и совершил ничем не спровоцированное нападение на лаэтов, защитников империи, что окончилось смертью многих из них, деморализацией выживших, что резко уменьшило ценность их службы.

– Это уже пройдено, – приказал Арден. – Все это мы уже изучили. Я говорил вам, что не намерен тратить времени зря.

Префект был худым человеком, в котором и продолговатый череп, и седеющие рыжие волосы, и бледные глазки говорили о том, что вся римская кровь его предков растворилась в германской. Но все же он сидел с прямой спиной, сидел, завернувшись в свою старинную, пурпурную по краям парчу, что являлось признаком его военной карьеры, его латынь была безупречна, и, даже не поднимая голоса, он вел рассмотрение дела так, словно муштровал рекрутов.

– С должным уважением, сэр, – настаивал Бакка, – это дела закона, основные дела. Если он не может даже потребовать наказа…

Снова Арден оборвал его на полуслове. Неприветливый взгляд переметнулся на Грациллония.

– В то же время не намерен гнаться за поспешными суждениями, как Понтий Пилат, – сказал преторианский префект. – У нас для изучения было ряд писем и других документов. Вчера я частично отложил слушание, потому что другие дела требуют внимания, когда со всех сторон Риму угрожают варвары. Мы не будем бездельничать, устраивая друг другу перекрестные допросы. Однако сегодня прокуратор Бакка сделал новое заявление. Это означает, что у нас есть некоторое несоответствие. Штат губернатора Глабриона навел справки в штаб-квартире Второго легиона Августа в Британии. Грациллоний, вы должны были получить увольнение по истечении двадцати пяти лет службы. Для вас этот срок истек в прошлом году.

Куратор Бакка утверждает, что тогда автоматически ваши полномочия центуриона потеряли силу, следовательно, у вас не было права руководить римскими солдатами, что вы посему осуждаетесь, как бунтовщик и бандит.

Вы ни разу об этом не упоминали, не было ни одного признака того, что вы прилагали усилия к урегулированию вашего положения, и как военного офицера, и как назначенного узурпатором Максимом. Что у вас есть сказать?

Это был словно удар молота. Мир вдруг стал нереальным. Так много времени прошло с тех пор, как он поступил на службу? Почему они на него наговаривают? Нет, подождите, он может посчитать сезон за сезоном. Непонятно, беспощадно прекрасной была та весенняя пора, когда Уна сказала ему, что должна выйти замуж за гадину – «гадину», прорыдала она, прежде чем превозмочь слезы, – чтобы спасти семью, а он, Грациллоний, убежал, чтобы вступить в армию. Год спустя они были на совместных маневрах с Двадцатым на просторах холмистой страны дебуниев – было много дождей – а еще спустя год пришли зловещие вести, что на континенте вестготы перешли Данувий – или это был следующий год? Все было так переплетено и годы проведенные в Исе тоже. У Бодилис хранились летописи, она могла бы расставить его воспоминания по полочкам, но она так непостижимо далеко. Куда ушла его жизнь?

Этого он сказать не мог.

Бакка улыбнулся.

– Очевидно, у обвинителя нет ответа, – заявил сухопарый человек. – Поскольку он показал полное отсутствие знания закона и управления…

В нем просыпалась ярость. Она развеяла махом все тревоги. Грациллоний поднял на него кулак.

– Успокойся, пока я не растоптал тебя под ногами, ты, таракан! – завопил Грациллоний. В сознании всплыло разбитое лицо. Что ж, Карса ответил за свои слова своим же телом, как и должен поступать мужчина. Грациллоний сглотнул воздух и снова повернулся лицом к Ардену. – Простите, сэр, – пробормотал он. Громче и яснее: – У меня нервы не выдержали. То, что… изрыгает этот человек, было для меня слишком. О, я, вне всякого сомнения потерял след. Я забыл написать и спросить. Но мне никто не напомнил, а я всегда был слишком занят, изо всех сил стараясь ради Рима. Думаю, я объяснил. Думаю, факты говорят сами за себя. Что я могу еще добавить? Вот он я.

– Тишина, – стукнул Арден. Они ждали. За окнами разгорался солнечный свет. – Я обнаружил, что внесенные обвинения по существу не обоснованы, – продолжал Арден. – Обвиняемый верно выполнял свое поручение, на тот момент, когда оно было ему выдано. Допущенные им ошибки малы по сравнению с теми трудностями, с которыми ему приходилось справляться, и по сравнению с его действительными достижениями. Его операция в отношении франков не относится к ошибкам. Эти люди покушались на жизнь римского префекта. Я бы и сам наложил на них наказание, если бы он уже не сделал этого в полной мере. Бакка вы передадите в Турон письмо губернатору Глабриону. Знайте, что оно требует сотрудничества с королем Иса.

Что касается технической стороны дела, в которой мы сегодня преуспели, то это просто смешно. Я извещу своего собственного прокурора, чтобы он установил границы влияния. Между тем, данной мне властью, назначаю вас Гай Валерий Грациллоний, трибуном, и возвращаю вас к вашим обязанностям в Исе.

На один единый миг броня спала. Германец и бритт глядели друг на друга, древние римляне, и Арден прошептал:

– Возможно, это последний мудрый поступок, который я могу совершить.

II

– Я люблю тебя, – сказала Дахут. – О, я пьяна от любви к тебе.

Сидя на тюфяке, сложив руки над поднятыми коленями, Ниалл посмотрел на нее, но ничего не ответил. Снаружи бушевал ветер. Набегали и уходили тени от облаков, ткань на окне колыхалась от тусклости до мерцания. От жаровни в комнате было тепло, хотя ценой близкого расположения и зловония.

Она села перед ним на колени, с распростертыми объятиями. На ее нагом теле блестел пот от их последнего соития, распущенные локоны прилипли, словно она была только что вышедшей из моря нимфой, подвижной, как тюлень, окрашенной поверх белизны золотом, лазурью и розовым.

Заискрились слезы.

– Ты мне веришь? – спросила она. Осипший голос был тонок от волнения. – Ты должен. Пожалуйста, ты должен поверить.

Он одарил ее улыбкой.

– Ты была достаточно горяча, – растягивал он слова.

– Из-за тебя. Раньше с мужчинами – я притворялась. Они думали, будто кажутся мне чудесными. Но лишь ты, Ниалл, лишь ты меня пробудил.

Он вздернул брови.

– Это так? Первый раз ты мне о них рассказываешь.

Она опустила руки и голову.

– Ты наверняка с самого начала знал, что я не девушка, – с трудом проговорила она. – Как бы я хотела быть ею для тебя.

Его тон смягчился.

– Для меня это не имеет значения, дорогая.

Когда он подвинулся ближе и погладил ее по волосам, она застонала от радости и приблизилась к нему. Он переменил позу, пока она к нему не наклонилась, опираясь на правую руку, левой обвивая ее. Она хихикнула и потрогала его за бедром.

– Когда ты будешь снова готов?

– Смилуйся, девочка! – засмеялся он. – Ты просишь старого человека.

– Старый, фу! – серьезно: – Ты – мужчина. Прочие были мальчиками или животными. Они не знали, не понимали.

– Тогда зачем ты их принимала? Она вздрогнула и отвела взгляд.

– Расскажи, – настаивал он. – Я знаю, какой опасной была для тебя эта игра. Зачем ты в нее играла?

Она по-прежнему хранила молчание. Он ослабил свои объятия.

– Если же ты не будешь мне доверять… – холодно сказал он.

Дахут перестал сопротивляться.

– Нет, пожалуйста, пожалуйста! Это оттого, что я боялась, боялась, что ты на меня осерчаешь. Что ты меня бросишь.

Ниалл снова ее обнял, сел поудобнее на ягодицы, высвободил руку для ласк. Пальцы играли ее сосками. Он быстро обнаружил, как сильно это ей нравилось.

– Я никогда не стал бы делать это охотно, дорогая, – пробормотал он. – Но видишь ли, мне нужна вся правда. Этот твой Ис мне совершенно чужой. Ты не позволишь мне совершить промах, который приведет к моей смерти?

– Никогда. Лучше я сама умру.

Решимость усилилась. Она смотрела прямо перед собой и говорила отрывистыми фразами, нарушаемыми лишь тем, что она слегка вздрагивала или мурлыкала, когда он доставлял ей особенное удовольствие

– Это долгая-долгая история, она восходит ко времени до моего рождения и зачатия. Как я хотела бы разделить это с тобой – моя мама, детство, одиночество и надежда – и мы это разделим! Разделим, потому что остаток моей жизни принадлежит тебе, Ниалл.

Кроме этого дня, коль скоро мне придется вернутся в тюрьму, в которой содержит меня отец. Ну, ты слышал. Здесь между грудей находится тот самый Знак. Я избрана, но не взята. Я священна, но не посвящена. Я, королева, у которой нет короля. Ниалл, мною движет не честолюбие, не тщеславие, даже не мстительность. Я знаю, знала всю мою жизнь – меня выбрали боги. Я – новая Бреннилис. Как она спасла Ис от римлян и моря, мне суждено спасти Ис от римлян и Христа. Я предназначена стать матерью грядущей эры. Но как мне исполнить свою судьбу без мужа, без короля? Нынешний, мой отец, меня отвергает. Он отвергает богов. Потому он должен умереть. Лишь его смертью заживет Ис. То, что я, его дочь, буду оплакивать его – это малость. Разве не так?

Я делала так, чтобы юноши ради меня восставали против него. А он их убивал. С тобой у меня было связано то же самое желание, Ниалл. Что ты одержишь победу и сделаешь меня первой из своих королев. Видишь, как сильно я тебя люблю, что сейчас признаюсь, сначала было не так. Так стало. Ниалл, если хочешь, я улечу вместе с тобой к тебе на родину. Мы можем исчезнуть прежде, чем кто-то узнает, что меня нет. Лучше быть твоей женщиной, среди твоих соплеменников, но в твоей хижине, лучше, чем быть королевой в Исе без тебя. – Она подняла голову. Голос ее звенел. – И пусть боги сделают самое худшее, что они могут!

Он долго молчал. Ласки продолжались, но мягко, не соблазняя, словно он утешал, ребенка. Завывал ветер. Наконец, он тихо сказал.

– Спасибо тебе, Дахут, дорогая. Твое доверие для меня лучший подарок, чем золото, жемчуга или господство над всей Эриу.

– Я рада, – сглотнула она.

– Но то, что ты мне предлагаешь, дорогая, я не могу от тебя принять, – продолжал он. – Ты слишком красивый цветок. Ты завянешь и умрешь в нашей дикой стране. Кроме того, я боюсь этих твоих богов. На морских просторах я тоже наслышан о гневе Лера. Если ты их подведешь, тебя будет преследовать их месть.

Она вздрогнула.

– И тебя. Нет, так быть не должно. – И с мукой: – Тогда ступай. Ступай один. Я буду продолжать жить воспоминаниями.

Он поцеловал ее в склоненную голову.

– И опять ты просишь невозможного, – сказал он ей. – Как бы я мог тебя бросить – тебя – и больше ни разу не стать ничем, кроме как оболочкой человека? Мы вместе, Дахут, до самой смерти, а может и после нее. Никогда меня не бросай.

– Никогда. – Она подняла губы. Долго горел поцелуй. Наконец, на мгновение став спокойным, Ниалл сказал:

– Смирись со старым воякой, милая. С годами я научился обдумывать наперед. Это молодые, не думая, бросаются вперед, и зачастую гибнут. Я должен передать тебе свою мудрость старика.

– Ты не старый…

– Слушай. Наш путь ясен, к моей радости и твоей судьбе. Когда Граллон вернется, я брошу ему вызов и убью его. – Он осклабился. – Тогда ты и в самом деле станешь королевой, истинной правительницей Иса, с простодушным варваром вроде меня на роль супруга.

– Нет, мы будем царствовать вместе! – Отдельно откололся ее крик. В нем сквозил ужас. – О, но, Ниалл, он моложе, и силы вернутся к нему в полной мере, и-и… Нет, ты, конечно, лучше, я ни разу в этом не сомневалась, но он солдат римской школы, и не знает пощады…

Его хладнокровие было не поколебать.

– Я сказал тебе, что все продумываю наперед. Конечно, в этом заключается половина римского секрета успеха, насколько я смог научиться за многие битвы. У меня будет время подумать, поучиться, поспрашивать – поспрашивать, в том числе и самих богов, так, как мы это делаем дома – а иначе как они могут чего-то хотеть помимо твоего благосостояния, дорогая королева? Не бойся, я найду способ одолеть Граллона.

– Ты одолеешь, одолеешь! – крикнула она и вскарабкалась в его объятия. – Ты будешь королем Иса!

На море прокрались сумерки. Они лежали бок о бок в счастливой усталости.

– Ты будешь жить у меня дома, – сказала она ему в ухо.

– Что? – спросил он, испугавшись, неожиданно для самого себя. – Но это же безрассудство, девочка. Ты настроишь против себя весь город.

– Не думаю. – Она покусывала мочку его уха. – О, назовем тебя моим гостем. Но не дело, не дело то, что мы украдкой приходим в эту лачугу. Твоя гостиница тебе претит, тебе, кто принадлежит дворцу. Будем смелы и горды. Если с нами боги, кто может быть против нас?

III

Буря с запада пригнала перед собой атаку дождя. Никогда прежде Грациллонию не приходилось путешествовать по такому сильному дождю – с тех пор, как уехал из Треверорума, в то время года, которое народ северной Галлии считает самым сухим у себя – и эта новая атака, стрелы, летящие прямо в глаза, довели его животных до грани изнеможения. Да и люди были недалеки от этого. Ступни скользили и спотыкались не хуже копыт, по невидимой под дюймами бурлящей коричневой воды мостовой. Он едва различал стену перед ними.

Строй был забыт. Легионеры брели из последних сил, сгорбившись под промокшей, как земля, одеждой. Амуницию, носить которую у них уже не было сил, они взвалили на спину вьючным мулам. Грациллоний в результате поступил так же. Это после того, как он спешился, не столько, чтобы поберечь Фавония, потому как жеребец, казалось, один не знал усталости, сколько для того, чтобы показать солдатам, что он один из них, с ними. Кинан вел коня слева, Админий брел справа.

– Убежище, сэр, – произнес легионер сквозь вой и рев. – Время подошло. В любом случае лучше убежище.

– Будет, – проворчал Кинан, – если мы поднимем людей.

Админий искоса взглянул сквозь щетину на осунувшемся лице.

– Верно. Все, что мне надо от любой женщины – это поспать в ее постели, на протяжении десяти непрерывных дней и ночей.

– Ничего подобного, – велел Грациллоний. – Вернись и построй войска как положено. Мы войдем как римляне.

А войти им надлежало в Кенаб. То был стратегически важный город, внушительный, поскольку стоял на пути между долинами Секваны и Лигера. Теперь он казался некрополем, улицы были пусты, залитые потоками дождя, строения тесно прижались друг к другу внутри укреплений. Отделившийся от охраны ворот человек отвел пришельцев к начальству. Грациллоний прохлюпал в приемную военного трибуна и встал по стойке смирно.

– Ну что ж, мы найдем вам местечко, – пообещал офицер. – Паек будет скудным. Никто не приезжал уже несколько дней, я не жду никого еще в течение нескольких, в лучшем случае. Удивительно, как у вас хватило упорства зайти в такую даль. Должно быть, у вас поистине сатанинская спешка.

– Мне надо выполнить поручение, – ответил Грациллоний.

– Хм … Имперского значения, а? Бросьте, я не вижу в этом ничего смешного, в отличие от многих. Но смиритесь, центурион. Некоторое время вы пробудете здесь.

– Почему?

– Недавно пронеслась весть. Река вышла из берегов, дальше на равнине дороги непроходимы. Говорите, вы следуете в Арморику? Ну, вы могли бы повернуть на север, почти к самому побережью, а потом на запад, но вы прибавите так много лье, так что выиграете ли вы время – если ваш отряд сможет это проделать, предварительно не отдохнув хорошенько, в чем я сильно сомневаюсь.

Грациллоний тяжело вздохнул. Он не был к этому готов. Когда они совершали переправу в Лутеции Паризиорум, реки там подступали под самые мосты. Оп рассчитывал совершить быстрый переход, вровень с основным путем, через Лигер – может быть, достаточно быстро, чтобы он мог позволить себе остановиться в Туроне, навестить старого Мартина и поблагодарить епископа за поддержку – но, очевидно, в этом ему отказано. Любая мысль о том, чтобы двигаться не по основным дорогам, а по немощенным второстепенным, была просто смехотворна, до тех пор, пока они немного не подсохнут.

– К северу погода может быть такой же плохой, либо еще хуже, – сказал он. – В этом году она везде плохая.

Завершив приготовления, он снова возвратился к своим людям, ожидавшим его в портике, и отвел их по казармам. Потом и он мог поискать гостиницу. Может, завтра все смогут насладиться горячей ванной, если в городских банях есть топливо.

– Стыдно, сэр, – сказал Админий. – Знаю, что вы хотели вернуться в Ис к весеннему Совету. Ну что ж, они справятся, если я знаю госпожу Бодилис.

Кинан кусал губу, ничего не говоря, щурился в слепоту и хаос, хлеставшие с запада. Грациллоний знал, что тот думает о тамошних богах, которые в его сознании были творениями Аримана.

IV

Неожиданно на исходе зимы, средь штормов, бушующих над Арморикой, наступил период затишья. Все еще грудились тучи на западном горизонте, но над головой небо было сверкающим, а холмы на суше горели зеленым пламенем. Ис сверкал, как будто бы камень, стекло и металл заново отполировали. Хоть ветра и были холодными, перелетные птицы наполнили их криками и хлопаньем крыльев.

Когда солнце скатилось вниз за Сен, дворцовые двери были открыты. Подъезжали некоторые ранние гости из числа приглашенных. Они были молоды, одежды и драгоценности на них сверкали так, словно стремились расцвести. Их болтовня и смех были лишь чуть-чуть громковаты. Они старались не встречаться глазами с моряками, стоявшими в охране.

Военные поспешили отдать честь, когда подошла высокая женщина в черной мантии. Виндилис кивнула им и прошла внутрь, вверх по тропе и ступеням, к портику, и оттуда к главному входу.

В атрии, с подставок причудливых форм, стоявших между колоннами, мерцало бесчисленное количество свечей. Музыканты на своем возвышении играли живую застольную песню в ионийском стиле. Пока никто не танцевал. В руках чарки вина, то и дело отрывался лакомый кусок с подноса, предложенного слугой, суффетские парни и девушки толпились перед Дахут и стоявшим рядом с ней человеком. Виндилис подошла. Они заметили. Их лесть и вопросы затихли.

Дахут быстро исправила положение. Она выделялась притворно застенчивым великолепием, парчовая рубашка, янтарное ожерелье, высоко собранные серебряной диадемой волосы. Подойдя и протянув руку, она широко улыбнулась и воскликнула:

– О, какой сюрприз! У меня и мысли не было, что наша пирушка будет вам по вкусу. Но добро пожаловать, трижды добро пожаловать, дорогая сестра.

Виндилис проигнорировала руку. Казавшимися огромными на исхудалом лице глазами она взирала на крупного мужчину в тунике и килте.

– Раз ты хочешь, чтобы с твоим гостем встречались твои друзья, и для этого присвоила жилище своего отца, то это означает, что хоть одна из Девяти имеет право тоже его поприветствовать, – сказала она достаточно спокойно.

– О, ну конечно, это сделает каждая из вас, я думала, в более тесной обстановке, – быстро ответила Дахут. – Ниалл, нас удостоила визитом королева Виндилис. Но Ниалл и сам оказывает нам честь, сестра. У себя на родине он носит титул короля. Он мог бы стать нашим, нашим союзником. Подобает, чтобы мы оказывали ему уважение, и… мой царственный отец еще отсутствует.

Ниалл не отвел голубых глаз под темным взглядом Виндилис. Улыбаясь, он коснулся сначала брови, потом груди: почтение тому, чем была она, с притязанием на то, что он не меньше.

– Я восхищен, госпожа, – сказал он. – Молва о галликенах достигла и Эриу. Во многом это привело меня сюда.

Виндилис поразила остальных тем, что улыбнулась ему в ответ.

– Естественно, в Исе уже о вас наслышаны. На данный момент вы – центр внимания, более того, я слышала, вы с достоинством несете это бремя.

– Спасибо, госпожа. Простите, если мне случается показать дурные манеры. У меня и в мыслях нет обижать своих обходительных хозяев.

Виндилис понизила голос.

– Вашу хозяйку. Это неслыханно, чтобы в доме у королевы гостил мужчина – если он не король Иса.

Окружающие постарались казаться непринужденными. Дахут побелела.

– В своем доме я делаю то, что мне вздумается, – отрезала она. – Покажи мне закон, где это запрещено.

Ниалл сделал едва заметный жест несогласия в ее сторону. Виндилис же он сказал:

– Конечно же и я беспокоился о добром имени моей госпожи, но она поступила по-своему. В Эриу в этом не было бы ничего постыдного, и если бы хоть кто-то дурно о ней отозвался, вскоре он не смог бы ничего сказать.

Виндилис кивнула.

– Да. Оскорбление было неумышленным, король Ниалл. Должно быть, вас привели к нам весомые дела.

– В мыслях у меня не только торговля, – отвечал он, – но в другом месте об этом лучше всего говорить.

– Верно. У меня нет желания портить тебе празднество, Дахут. Но доставь мне на несколько минут удовольствия. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что эти молодые люди не меньше Девятерых горят желанием узнать все, что наш гость хочет о себе рассказать.

Неловкость ослабла. Возможно, только Дахут и осознавала невыраженное явно противостояние между жрицей и мореплавателем. Смех Ниалла казался вполне непринужденным.

– Теперь это будет долгая история, и не все из нее подобает услышать, – сказал он. – В моей стране мы – варвары.

– В которой части Ибернийского полуострова она расположена? – спросила Виндилис.

Он не колебался и доли секунды.

– Мида, если вам это что-то говорит. Понимаете, я и в самом деле царственная особа, но у нас это означает не то, что здесь. Вы бы назвали… многих наших королей… просто военными предводителями своих племен.

– И все же, полагаю, священными, каким является король Иса, – пробормотала Виндилис.

Тон его стал жестче.

– Мы тоже защищаем то, что свято. Мы тоже воздаем по справедливости обиженному и мстим за убитого.

– Понятно… Как долго вы окажете нам честь своим обществом?

– Столько, сколько потребуется, госпожа.

– Нам надо продолжить беседу.

– Конечно же надо. Я к услугам госпожи.

– Но не сейчас, – решила Виндилис. Она снова улыбнулась, на этот раз Дахут. – Ваше веселье будет насмарку, если на вашего друга будет каркать старая ворона. Доброй ночи, морское дитя. За тобой присмотрит Белисама.

Она повернулась и ушла. Подходило больше народу. Празднование становилось беспорядочным. Все это время Ниалл был приветливым, но внутренне все более отчужденным.

Виндилис шла по извилистым улочкам Нижнего города к дороге Тараниса. В этот час на них было мало движения, а городская стена окутана сумерками. Когда она вышла за пределы Ворот Зубров, на мысах и на воде света было больше, но и он тоже затухал. Солнце было гаснущим угольком среди пурпурно-черных краев туч. За древними рощами, на конце мыса Pax, зажглось пламя маяка, пока что оно было почти невидимым на фоне сереющего неба. Над травой и валунами скулил ветер. Виндилис вышла на боковую дорогу, ведущую вниз, к южной оконечности суши. Но хоть там было грязно и хлюпало под ногами, она не останавливалась.

У подножья утеса дорога выходила к Призрачной бухте. Там стояло на якоре два корабля. Остальные ожидали спуска на воду, когда это будет безопасно для рыбной ловли. Эту пару держали до следующего Перевоза Мертвых. Она узнала «Оспрей», заново отремонтированный, заменяющий сейчас другой корабль в доке. Был отлив, на прибрежной полосе сияли мокрые, усыпанные водорослями скалы. Рычал океан. Здесь, внизу, было холодно, противно от соленых ароматов, ветрено, тенисто.

Виндилис выбирала дорогу на тропе, ведущей к ряду вбитых в землю домиков. Хоть она и не была здесь много лет, с самого детства, она знала, какой ей нужен. Знать о таких вещах стало ее делом. Суставами пальцев она легко постучала по двери. Она не пряталась.

Отворилась дверь. В проеме возникла дородная фигура Маэлоха. Он разинул рот.

– Госпожа, госпожа Виндилис! Это и впрямь вы? Что стряслось?

Она сделала знак. Он быстро отошел. Королева вошла. Он закрыл дверь. Единственная комната освещалась толстой лампой у очага, над которым его жена, сидя на корточках, готовила вечернюю похлебку. Она дышала с трудом. Изумленно смотрели два юнца; двое детей поменьше отпрянули в непонятном испуге; в примитивной детской кроватке спал младенец. Место было теплое, дымное, полное запахов, загроможденное утварью и бедными семейными принадлежностями.

– Позвольте взять ваш плащ, королева, – сказал Маэлох. Виндилис кивнула, и он неумело его снял, когда она расстегнула брошь. Тем временем самообладание к нему вернулось. Он является свободным человеком, владельцем и капитаном исправного суденышка, и сам знаком с некоторыми тайнами. – Садитесь, прошу вас. – Он указал на стул. – Боюсь, что вино у нас бледное и кислое, пока не запаслись, да и эль немногим лучше, но добро пожаловать, моя Бета сварит крепкий травяной настой.

– Я выпью его, – сказала Виндилис, присаживаясь. – Но не пережарьте ужин. – Она поманила. – Иди сюда и слушай. Буду кратка. Дневной свет быстро слабеет.

– О, я провожу вас домой, королева, с фонарем…

– Нет надобности, если ты так быстро схватываешь суть, как об этом бытует мнение.

Маэлох сел на глиняный пол у ее ног. Бета прошептала мальчикам указания касательно стряпни и принялась подогревать воду.

– Слышал ли ты о скоттском чужестранце, Ниалле? – спросила Виндилис.

Маэлох нахмурился.

– Кто ж не слышал?

– Ты сам его видел?

– Издалека, когда он был в городе.

– С ним была королева Дахут?

Маэлох кивнул с неохотой.

– Мне показалось, что ее не стоит окликать.

– Тогда тебе есть смысл знать, что он гостит в ее доме. По Ису ходит эта новость.

– Не на моих устах. Вчера вечером в таверне я выбил зубы увальню, который посмел над нею хихикать.

Виндилис долго смотрела на мужчину, прежде чем сказать:

– Ну, она… вызывающе себя ведет. Опрометчиво. Ты бы хотел, чтоб твоя дочь так себя вела?

– Наша старшая дочь давно уже замужем. Не пристало таким, как я, это говорить, но, да, спроси меня девушка, я был бы категорически против.

– Когда ее отец вернется, он не сможет закрыть на это глаза, хотя, может быть, ему и хотелось бы.

– А какое это имеет отношение ко мне, королева? – проскрипел Маэлох.

– Сколько помнит история, вы, народ с Причала Скоттов, имели дело с этими племенами. Зачастую мы в городе об этом не знали, потому что это было запрещено.

– Когда приходилось, мы с ними воевали.

– Допустим. Сегодня торговля по большей части течет мирно. Копуалл Коркк в Муму настроен дружелюбно. И приезжие скотты обычно смешиваются с простыми исанцами вроде тебя. А иногда, задавшись целью, или отклонившись от курса, вы, рыбаки, у них бываете. Значит, что-то о них знаете – вполне может быть, больше, чем воображаем мы, пренебрежительные суффеты и королевская семья.

Маэлох ссутулил плечи.