Текст книги "Дахут, дочь короля"

Что ж, человек должен стойко переносить недолгое уединение. Грациллоний удалился в ту часть здания, что походила на римскую. В свете лампы он сменил священный наряд на домашнее платье и сел немного почитать. Старый добрый Вергилий…

Его разбудил ветер, дыхание под карнизом. Свечи сильно оплыли. Он сонно добрел до окна и выглянул, заслоняя своим телом отражения на оконных стеклах. Глаза не встретили ничего кроме мрака. Наверно, снова надуло облака? Он разделся, затушил огоньки, дошел до кровати и погрузился в сон.

– Вон! По домам! Вам скажут, когда вы понадобитесь снова. Вон!

Грациллоний сел. На миг ему стало интересно, что это был за сон. Вокруг него мягко вздымалась постель; холод окутал его торс. Он видел только незакрытое окно, за которым было не намного светлее, чем в комнате. Он едва различал голос из-за закрытых дверей. Вес громче звучали стремительные шаги, и именно они, должно быть, его и разбудили. О, это было наяву. Побаливала голова. Надо ли ему что-нибудь взять в качестве оружия? Повелительные интонации принадлежали женщине. В груди подпрыгнуло сердце.

Он искал наощупь, пока не нашел свое платье и его не натянул. Теперь он мог двигаться достаточно смело. С годами он стал узнавать походку. Когда он бросился открыть дверь в зал, там в очаге тлели угольки и от них были зажжены свечи. Сквозь тени он различал наспех одетых слуг, которые куда-то шли. Высокая, в черном плаще стояла Форсквилис.

Король остановился. Она услыхала изумленную божбу. Во тьме дико мерцали ее глаза.

– Держись, – велела она со спокойствием, требующим повиновения. Когда вышел последний слуга, она поманила его. – Теперь можем и поговорить, – сказала она.

Грациллоний приблизился к ней. За прошедшие месяцы лицо Афины стало изможденным; верхний свет вырисовывал изгибы кости и терялся под ним. Почему-то от этого она казалась в два раза прекраснее, словно ночная нимфа.

– Что тебя привело? – почтительно спросил он.

– Я далеко зашла в своих Посланиях, – отвечала королева. В ее взгляде ощущалась теплота. – Тебе не дано видеть сквозь облака – не дано и Ису, хотя он бы мог – но над миром летит филин. Его крылья побелели при свете луны. Этот яркий цвет затуманился, покраснел, почти исчез. Было лунное затмение, Граллон.

– Но ведь никто не предсказывал, – оцепенело произнес он.

– Да, никто, ни в Звездном Доме, и где бы я ни искала. Думаю, Белисама отняла у тебя последний луч света, Граллон, за то, что ты опять за этот истекший день бросил вызов Троице.

Он стукнул кулаком.

– Так почему же они тогда скрыли видение? – огрызнулся король.

– Ты бы его осмеял.

– Я бы по крайней мере сказал, что затмение скоро пройдет, как только луна выйдет. Если философам не удалось это предсказать, то едва ли это было впервые.

От горя она потеряла дар речи.

– Да, так бы ты и заявил; и кто-то в Исе это бы принял, а кто-то нет, и раны наши стали бы еще глубже. Лучше ты услышишь это от меня. Может, прислушаешься.

– Конечно! Но… могу не поверить.

– Тебе и не нужно понимать, – вздохнула она. – ТЫ не поймешь. Ты отказываешься.

– А на что мне обратить внимание? На то, что ваши боги на меня злятся? – оскалился он. – В этом ничего нового нет.

Она его удивила.

– Я пришла тебя предостеречь, – сказала она, – не потому, что мне велели Они. Они не просили. Знак был предназначен для меня, чтобы я передала его сестрам, что если мы не вернемся к Богам, которых ты нас заставляешь покидать, Они покинут нас. Но мне пришлось сказать это в первую очередь тебе.

– Зачем?

Она наклонилась вперед.

– Потому что я люблю тебя, Граллон.

Он притянул ее к себе. Когда она поднялась с кровати и стала искать одежду, за окном был тусклый восход.

– Ведь ты не уходишь, правда? – спросил он. Огонь погас; от усталости ее голос был невыразительным.

– Я должна. Никому не говори о том, что между нами было.

Он взволновался, встревожился.

– Почему?

Она смотрела на него таким взглядом, словно из клетки, куда ее заперли.

– Ты не уступишь, – сказала она. – Прошлой ночью я говорила неправду. Я думаю, что мне велела прийти затемненная луна, а когда ты заснешь, найти нож и полоснуть тебя по горлу. Так Ис хотя бы можно было спасти. Но я не смогла. Теперь я должна уйти и вынести наказание, какое только смогу. Прощай, Граллон.

Он рванул вслед за ней. Она знаком велела ему остановиться, и он почему-то только и смог, что послушаться и беспомощно смотреть, как она одевалась. Потом они едва поцеловались. Она повернулась и ушла, ни разу ни оглянувшись.

Глава пятнадцатая

I

– Сегодня я поеду верхом, – сказала Дахут. Прежде чем ответить, горничная поколебалась:

– Опять? Моя госпожа проводит много времени в седле. – Она не рискнула упомянуть о запущенных священных и светских делах, и лишь добавила: – Вы хотя бы должны взять с собой сопровождающих. На той стороне могут повстречаться нехорошие люди, или случится что-нибудь, и некому будет помочь.

Дахут вскинула голову.

– Я знаю, что делать. А ты должна делать то, что умеешь.

Служанка сложила на груди руки и низко поклонилась. Дахут не выносила, когда слуги вмешивались. Наследовав дом Фенналис, она не только с пола до потолка заменила в нем отделку и мебель, но и полностью заменила всю прислугу. Давая волю языку, и шлепая их по щекам и по ушам, быстро их увольняя, она добилась того, что домашние ей подчинялись как следует.

Но они за ней следили, следили постоянно, а когда она уходила, судачили на ее счет.

Свою свечку она взяла с собой в ванную. Там горели лампы; благоухания смешивались с туманами – видениями горячей воды. Она там долго блаженствовала, восхищаясь своим телом, наливая его силой, прежде чем подняться и позвать горничную. Насухо вытеревшись, она вернулась в ванную и облачилась в разложенные там наряды – льняную тунику, брюки из телячьей кожи, полуботиночки, сумка и привязанный к поясу кинжал. Слуга расчесал и заплел ей волосы и плотно уложил их светящимися кольцами вокруг головы. Она стала носить их короче, чем большинство женщин в Исе, распущенные, они доходили ей только до середины спины. Так их длину было легче замаскировывать.

Позавтракала она как всегда легко, хлебом, маслом, сыром, медом и молоком. Когда рядом никого не было, она вынула из кошелька пузырек, потрясла его в руке, поцеловала, и выпила настой. Потом надела шерстяной плащ, толщина которого скрывала изгибы ее груди и бедер. Все завершал капюшон.

– Ждите, когда я вернусь, – сказала она и вышла навстречу зимней заре.

Свысока было видно, как крыши в нижнем Исе высвечивались из тьмы, тогда как вершины башен уже морозно сияли вовсю. Над серовато-синим морем неуклюже вздымались мысы. Воздух был тих и прохладен. Пока еще на улицах никого не было. Когда из дома ее уже не было видно, она сменила свою походку и пошла более развязно, как она тайком научилась. Ей казалось, что так она похожа на мальчика.

Зачастую она в сущности искала конюшни за Верхними воротами, поскольку в черте города кроме короля лошадей держать никому не разрешалось. Но никто не догадывался, что Дахут так поступала не всегда. Сегодня она окольным путем направилась в Нижний город. Пока она шла, свет усиливался, а движение увеличивалось.

Проходя мимо Шкиперского рынка, чтобы пересечь дорогу Лера, она обнаружила, что на площади, которая обычно в это время пустовала, собралась небольшая толпа, причем народ все прибывал и проталкивался вперед. Она дернула за рукав какого-то рабочего.

– Чего там? – спросила Дахут. Она постаралась, чтобы голос был ниже и грубее.

Бросив на нее мимолетный взгляд, он мало что разглядел под темным капюшоном.

– Я слышал, там стоит чужой корабль, – сказал он ей. – Какие-то северяне.

Мгновенно захотев посмотреть, женщина смешалась с толпой и протолкнулась на пристань. Из-за отлива Морские ворота отворились. Корабль, которому предстояло стоять там, пока не рассветет, когда команда проберется между скал, подплывал все ближе. Не менее опытным глазом, чем у исанцев, она определила, что это действительно был корабль из-за Германского моря, но не совсем типичный саксонский корабль. Корпус около семидесяти футов в длину, с широкими перекладинами, обшитый в накрой, открытый в тех местах, где сидело двадцать гребцов. Высокие вырезанные форштевень и ахтерштевень. По правому борту одно рулевое весло. Мачта, нок-рея, и посреди корабля лежал свернутый парус. Некогда яркая краска облезла и откололась, выдавая долгие странствия. Людей было человек сорок, в основном крупные и белокурые. Капитан их – по ее предположению – стоял на носу в шлеме, в кольцевой кольчуге, с копьем в руке, и даже на таком расстоянии представлял собой роскошное зрелище.

– Пираты? – забеспокоился кто-то.

– Да нет, – заглумился другой. – Будь они такими сумасшедшими, чтобы отправить против Иса один-единственный корабль, они бы досюда не добрались. Но берегись уличных драк.

– Может и нет, – сказал третий. – Когда варвары в хорошем расположении духа, зачастую они ведут себя вежливее, чем городской люд. Я бы с радостью послушал те байки, что они плетут, если хоть кто-то из них говорит на нашем языке.

Дахут чертыхнулась про себя. Мешкать она не могла. Сегодня у Будика выходной. Он, может, уже ждет.

Она выскользнула и торопливо направилась на окраину района Рыбий Хвост. Легионер был там, в штатском и тоже в капюшоне. Его радость просто звенела.

– О, чудесно! Я боялся, что вы не сможете прийти.

– Тихо, – предостерегла Дахут. Нежелательно, чтобы прохожий обратил внимание. Подойдя к двери, она слегка коснулась его, доставая из кошелька ключ.

Он тщательно подыскивал ей это место. Дом был старый, и внутренние стены из тесаного камня были почти такие же толстые, как и наружные. Принадлежал он вдовцу, глухому, безразличному, довольному своей жизнью и пропивающему арендную плату с полдюжины постояльцев. Текущим народонаселением были моряки, дневные чернорабочие, лоточники, шлюхи, небогатые иностранцы, словом, народ, который смотрел да не подсматривал. Для них она была Кианом, юношей-скоттом, недавно приехавшим из Муму, чтобы помочь Томмалтаху. После смерти хозяина он стал рассыльным того смотрителя, которого король назначил до новых распоряжений Конуалла Коркка, когда возобновится весенняя торговля. Киана часто посылали на большие расстояния, и потому он бывал здесь только временами. Он мало говорил на ломаном исанском, на латыни не разговаривал вообще, и если не приходили друзья, он сидел у себя.

Дахут научилась у Томмалтаха беглому акценту и достаточному количеству слов, которые звучали как ибернийские.

Она не в первый раз проводила Будика через этот вход вверх по лестнице, по узкому коридору, где располагалась ее комната. Отперев замок, она впустила его и заперла изнутри на засов. Это была маленькая комнатушка, обставленная бедно. Тусклый свет проникал через промасленную ткань на единственном окне. Незажженная жаровня никак не спасала от сырости и холода. Однако вино в глиняном кувшине было превосходное. Дахут налила в две деревянные чарки.

– Я схожу, принесу вам свежей воды, госпожа, – сказал Будик.

– О, это напрасная трата тех нескольких часов, что в нашем распоряжении, – ответила она. – Пей его чистым, насладись вкусом. Ты слишком серьезен, мой дорогой.

Его губы искривились.

– У меня есть на это причины. – Он крепко сжал свою чарку и опрокинул в себя большой глоток.

Дахут едва пригубила.

– Да, бедный Будик, – пробормотала она, – дома несчастлив, в душе весь изведен. Но все же ты был ко мне очень добр. Что бы я могла подарить тебе, чтобы хоть чуть-чуть успокоить.

– Спокойствие во Христе, – кипятился он.

– Это ты так говоришь. Я постараюсь понять, почему. Идем, давай сядем и поговорим. Нет, поставь свой стул рядышком со мной. – Она стащила свой плащ и положила шерсть под себя. Внезапно он увидел, как под тонким льном круглилась ее грудь.

Будик сделал глоток.

– Вы не замерзнете, госпожа?

– Нет, если ты не накинешь на нас обоих этот замечательный большой плащ, – засмеялась она.

Он вздрогнул.

– Лучше не стоит.

Она подняла голову.

– Почему? – невинно спросила женщина.

В сумраке она увидела, что солдат покраснел до кончиков волос.

– Не подобает, – запинаясь ответил он. – И… простите меня… соблазны сатаны.

– О, Будик, мы как брат и сестра. Идем же. – Она взяла его за руку. Беззащитный, он повиновался ее желанию. Смотря прямо перед собой, он спросил.

– Вы молились о благодати?

– Конечно, – сказала она. – Снова и снова, но вес тщетно. – Потом не дерзко, но печально: – Я не могу ощутить вашу веру. Я пытаюсь, но не могу. Почему умер Христос?

– За тебя. За все человечество.

– И почему это так отличается от того, как умирают другие боги? Они возрождаются и обновляют землю.

– Христос умер для того, чтобы искупить наши грехи и спасти от вечного огня.

Дахут вздрогнула.

– Ужасно, как подумаешь, что все мы рождены проклятыми только от того, что в начале что-то произошло. От этого мне становится холоднее, чем от морозного воздуха. – Она наклонилась к нему. Свободной рукой нащупала его руку. – А Ис должен сгореть за тягу к знаниям? Лер просто нас утопит.

– Ис все еще можно спасти. Ему надо просто обращать внимание на вести.

– Как? Ты видел, что сам король, мой отец, вынужден кланяться перед богами.

– Христос сильнее, чем Митра.

– Да, христианский король – что может сделать такой человек?

– Мы повстречались для спасения твоей души, одной твоей, – быстро произнес Будик. – Из меня топорный проповедник, но я попытаюсь. Он посмотрел вперед. – О, дух, который снисходит на Апостолов, помоги ж моему языку!

Дахут подвинулась поближе к нему.

– Я слушаю, – выдохнула она.

Он говорил. Женщина наполнила ему чашу. Он говорил, повторяя все то, что уже ей рассказывал, и что-то к этому добавляя: о Создании, о происхождении зла, о согласии Бога с избранными, от которых должен был возникнуть Христос. Она расспрашивала его о тех древних иудеях, но он знал мало, из отдельных обрывков псалмов. Он больше старался объяснить о таинствах Воплощения, Спасения – хоть и не был невеждой, но утонченность была ему недоступна, он все же верил, что этого достаточно… Он продолжал говорить.

Дахут интересовалась вслух законами Христа, что касались женщин. Правда ли, что в Его глазах многие нашли покровительство, не просто его мать, но и юная невеста в Кане, Мария и Марфа в Бетании, да, женщина, уличенная в прелюбодеянии? Если он им улыбался, если он понимал потребности и страсти женщин, тогда почему женщина каким-то образом должна быть нечиста, почему тогда безбрачие принято считать жертвой, чтобы Ему угодить.

– Мы живем для Бога, только для Бога, – громко говорил он. – Лучше жениться, чем гореть, но еще лучше освободиться от похоти, то всего мирского.

– Твой Бог ненавидит этот мир, что создал? Любой хороший рабочий гордится своей работой. Таранис и Белисама – любовники, и они живут во всех, кто любит. Взгляни на меня, Будик. Я женщина. Разве я бесчестна? Разве Бог дал мне это тело для того, чтобы я голодала и мучила его?

Он отпрянул от нее, вскочил на ноги.

– Остановись, – закричал он. – Ты не знаешь, что творишь!

Она тоже поднялась и подошла к нему, снова прикоснувшись к его рукам. От нее исходило сострадание.

– Прости, дорогой. Я бы никогда умышленно не причинила тебе боль. Что в этом такого ужасного?

– Я должен идти, – сказал он. – Простите, я должен.

– Но почему, мы проговорили самое большее два часа? Мы же хотели уйти, когда вместе поедим, и весь этот день быть вместе.

– Не могу, – с трудом дышал он. – Простите меня госпожа. Вы не виноваты, нет, вы прекрасны, вы слишком прекрасны, а я – я должен помолится о силе.

Она улыбнулась, и в ее улыбке была крохотная частичка задумчивости.

– Как пожелаешь. Я тоже помолюсь. Когда мы снова встретимся?

– Мы не должны. Ваша честь…

– Будик, – тихо сказала она, – я доверяю тебе больше, чем любой живой душе.

– Я отправлю вам послание. Прощайте! – он схватил плащ и вылетел. За ним захлопнулась дверь.

Дахут уставилась на нее. Немного погодя пнула тот стул, на котором он сидел.

– Белисама, где ты была? – запричитала она.

Внезапно засмеялась. Она смеялась долго и громко, руки на бедрах, лицом к потолку, прежде чем надела верхнюю одежду и вышла вон.

Теперь улицы уже были заполнены, лишь чуть менее занятый, чем летом, Ис трудился до последнего луча солнца. Но она всю свою жизнь смотрела сквозь цветные очки. Она сразу направилась к Верхним вратам, и к конюшням – затем свернула в сторону бухты.

Незнакомый корабль стоял в доке между двумя бесполезными зимой грузовыми судами с высокими корпусами. Команда ушла, и любопытные тоже разбрелись. За каждым кораблем следила городская стража. Дахут остановила одного из них, когда тот совершал обход.

– Откуда вон то судно? – спросила она мальчишечьим голосом.

– Из Британии, – ответил он, – или что-то вроде этого, насколько я слышал.

– Этот корпус не британский.

– Что ж, их родина далеко, но на восточную и южную часть того острова приезжает все больше германцев, совершают набеги, торгуют, порой поселяются. Я слыхал, эти парни навестили там соплеменников, но им там надоело, и они решились на небольшое рискованное предприятие, в основном для того, чтобы взглянуть, какие мы из себя. Они погрузили в пакгауз несколько тюков и ящиков. Наверняка их капитан встретится с нашими купцами.

– А где он сейчас?

– Что, готов поступить к нему на службу, парень? Ха-ха! Хм, самая почитаемая моряками гостиница – это «Лебедь», но такие как он, идут в «Поперечный Якорь», или в «Лошадь Эпоны».

Дахут кивнула и быстро пошла оттуда. В другом месте она узнала, что шкипер варваров снял себе комнату – несомненно с целью приобрести на ночь женщину, сухо сказал владелец заведения – и недавно ушел погулять.

Логично, что осуществить это он попытается на Форуме. Там он сможет встретить членов своей команды, если они об этом условились, и начать осматривать достопримечательности. Дахут проскальзывала и пробиралась сквозь толпу на дороге Лера. Вскоре она неизбежно его увидела. Капитан сменил обмундирование на меховой головной убор, тунику с черной отделкой и богатым узором, и штаны из грубого сукна, подвязки и золотые кольца на загорелых руках – зрелище не менее великолепное, чем до этого в порту, с рыжевато-каштановой гривой и бородой, что развевалась над большинством голов, над плечами шириной с дверной проем. Его приветствовали поклоны головы, взгляды украдкой, шепот, жестикуляция. Дахут направилась к нему.

– Прошу прощения, сэр, – окликнула она иноземца.

На мгновение он сдержал шаг, заметил ее, пожал плечами и дал понять, что не знает языка.

– Может быть, тогда господин говорит на латыни? – спросила она в ответ.

– Хм. Не очень хорошо. – Слова резонировали у него из груди. – Чего тебе, а?

– Вам нужен провожатый? Я знаю Ис, все, что здесь можно увидеть, любую возможность, любое развлечение. Позвольте вам показать, хозяин.

Взгляд на загорелом лице стал проницательнее.

– Хо, я вас знаю… нет, погоди немного. Отойди-ка в сторонку, ха, и мы поговорим.

Они нашли место под отвесной стеной башни.

– Ты не мальчик, – сказал он, словно катились волны. – Ты девушка. Зачем ты так одеваешься?

– Чтобы разгуливать спокойно, сэр, потому что я не шлюха. У нас это считается неприличным. – Дахут улыбнулась прямо в его настороженное лицо. – Вы наблюдательны, хозяин. Вы хотите проводника, который отвел бы вас туда, куда стоит идти – и в то же время составил вам хорошую женскую компанию, если вы пожелаете, кого-то теплого, знающего, чистого, и честного.

Мореплаватель разразился раскатами смеха.

– Хо! Можно попробовать. И что ты за это хочешь?

– То, что сочтет нужным мой благородный господин, – промурлыкала Дахут. – Будет лучше, если сначала я его узнаю. Мы можем сесть поговорить?

Он согласился, и она провела его внутрь башни. Он взирал на величие входа, на коридор за ним, на открытые внутрь лавочки. В одной продавались закуски. Они присели выпить вина, закусить кусочками поджаренной рыбы в маринаде, с соусом, сыром, сухофруктами. У чужестранца не было монет, а было только несколько маленьких толстых кусочков янтаря. Дахут проворно за него расплатилась.

– Кто ты? – спросил он. Она взмахнула ресницами.

– Хочешь, зови меня Галит, хозяин. Я сирота, которая крутится как может, чтобы не становиться домохозяйкой или прислугой. Но я в вашем распоряжении. Прошу вас, расскажите мне о себе. Ваши рассказы будут для меня дороже денег.

Он сделал одолжение безо всякой охоты. Был он Ганнунгом, сыном Ивара, датчанином из Скандинавии. Знатного рода, на третьем десятке он уже успел попутешествовать на север, торгуя с финнами и на юг, во время германских походов империи. Там он и набрался латыни. Ссора дома привела к убийству, к разрыву помолвки и на три года объявлению его вне закона. Отец снабдил его кораблем, а сам он набрал друзей, чтобы те вместе с ним скоротали этот срок на западе. Проехав вдоль галльских берегов, они повернули в Британию, и думали перезимовать там в деревне английских лаэти на побережье. Скоро им там наскучило. Во время сухопутного путешествия в Лондиний разочарование укрепилось; он обнищал и к варварам настроен был враждебно. Но Ис, легендарный Ис, они наслушались о нем так много, что сразу решились на путешествие, невзирая на время года.

Казалось, Ганнунг не очень удручен своим положением. Более того, был доволен, что оказался в новой части света, вынюхивая всевозможные следы фортуны. Если бы дела у него и его людей пошли хорошо, то они смогли бы никогда больше не возвращаться в Скандинавию.

– Сильному человеку здесь наверняка открыто много дорог, – согласилась Дахут. – Пойдем посмотрим некоторые из них?

Весь этот день они бродили вместе. Будучи наблюдательной, вскоре она заметила, что интересовало его больше всего и вела именно в такие места. Совершенно не воспринимая чудеса архитектуры, – в особенности башни, на две из которых они взошли, – или товары, выставленные ювелирами и портными, – он тем не менее интересовался укреплениями, военными орудиями, гражданскими механизмами, рынками, рабочим основанием вещей. Он внимательно слушал ее рассказы об экспедициях за границу, торговле, битвах, открытиях, часто просил, чтобы она пояснила дважды там, где его подводила латынь. В то же время пока они бродили, Дахут старалась быть очаровательной, с анекдотами, шутками, и песнями.

Близился ранний вечер. Они отправились обратно в гостиницу.

– Вот видишь, – воскликнул он, – мы обошли больше, чем ты можешь рассказать. Войдем, поедим. Таких девушек, как ты, я никогда не встречал, Галит.

– О, не такая уж я необычная, – забормотала она. – Но в пивной я посидеть не смогу. – Встретив удивление в его глазах, добавила: – Придется снять накидку и плащ. Хозяин увидит, что я женщина. Вдруг он… узнает меня… и будет плохо.

Ганнунг не стал спрашивать, почему.

– Тогда пойдем ко мне в комнату, – предложил он, – я пошлю за едой.

– Мой капитан слишком добр. – Она держалась так, чтобы его тело всегда находилось между ней и еще кем-то.

В спальне, за чашами тушеного мяса и кружками эля они строили планы на завтра. Наконец Ганнунг со смешком кашлянул, пристально на нее посмотрел и сказал:

– Ты не сделала для меня одну вещь, Галит. Ты обещала найти мне женщину.

Окно наполнялось ночью. К противному животному зловонию свеч примешивалось тепло и близость жаровни.

– Час уже поздний, – притворно застенчиво ответила Дахут. – Девушки внизу наверняка уже в основном разобраны. Ты хочешь идти спотыкаться по улицам?

– А мне придется?

Вместо ответа она опустила глаза и руки на свой пояс, медленно его развязала. Он воскликнул и поднялся, рывком прижал ее к себе. Она подалась вперед, и та же искренность исходила от нее.

Первый раз он овладел ею не с буйной изобретательностью, как Томмалтах, не с благоговением, как Карса. Когда он снял с нее одежду и бросил на кровать, а сам бросился ей между бедер, у нее застучали зубы. Хотя он и не был груб, и в последующие разы, которые с ее поощрением быстро последовали один за другим, Дахут было хорошо. Она кричала, стонала и говорила, что он великолепен.

Наконец, они заснули. Когда за окном забрезжил серый рассвет, он поднялся, поискал кувшин для умывания, вернулся и начал ее ласкать. Она села.

– Теперь, любимый, ты должен узнать, кто я, – сказала она.

Он хлопал глазами.

– Ты Галит…

Она покачала головой и отвела спутанные косы от красного серпа.

– Ты это заметил?

– Да, шрам, но это не значит, что ты неискренна.

– Это знак Богини, Ганнунг. Этой ночью она избрала тебя следующим королем Иса.

II

Снег падал маленькими сухими хлопьями. Во время ходьбы Корентин видел, как стены и крыши исчезали в нескольких ярдах, затерянные во всеобъятной влажной серости. Воздух был почти теплый и пронзительно тихий, если не считать звука его сандалий по мостовой и неясного биения моря.

Будик находился в охране дворцовых ворот. Когда в поле зрения появился святой отец, он потерял военную выправку. Корентин остановился перед ним и пристально вгляделся из-под косматых бровей. Глаза Будика забегали туда-сюда, словно звери в западне.

– Последнее время мы на молитвах тебя не видели, – сказал Корентин.

– У меня были… проблемы, – пробормотал Будик.

– Можешь мне довериться?

– Н-не сейчас. Я молюсь. Поверьте, я молюсь.

– Перестань. Сын мой, ты находишься в большей опасности, чем на поле боя.

– Я не сделал ничего плохого! – яростно произнес Будик. – Я даже не видал… ну и близко не подходил к соблазнам многие дни. И меня к ним не тянуло.

– Он был как наседка, – сказал Гвентий, другой легионер, что при разговоре присутствовал.

– Оставьте меня в покое! – выкрикнул Будик. Плечи Корентина слегка обвисли. В словах мелькнула усталость.

– Хватит. Мне надо повидать короля.

– Откуда вы знаете, что он здесь? – изумился Гвентий. – Он так много ходит, восстанавливая силы, после того, как у него срослись кости.

– Знаю, – ответил Корентин. – Дай мне пройти.

Один из исанских моряков, говоривший на латыни, произнес с оттенком благоговения в голосе.

– Вы правы. Наверняка он вас примет. Высокий человек большими шагами прошел внутрь и направился вверх по лестнице. Слуга впустил его и взял припорошенную снегом пенулу. Посох он оставил, словно это был знак авторитета. Второй слуга поспешно вышел сообщить Грациллонию, который сразу пришел, произнося:

– Добро пожаловать. Рад тебя видеть, – помедлил, взглянул и добавил: – А может и нет.

– Нам надо поговорить наедине, – заявил епископ.

Грациллоний кивнул и повел его на второй этаж, где у него располагался зал совещания. Слуга принес лампу, осветить его мрак и вышел, закрывая за собой дверь.

– Присаживайся, – произнес Грациллоний.

– Я постою, – отвечал Корентин. Повелитель поступил так же.

– Что у тебя? – спросил Грациллоний.

– Плохие новости, сын мой. До меня дошли некоторые слухи. (Грациллоний снова кивнул. Несмотря на звание и воздержанность, Корентин больше других знал о том, что происходило в Исе, и зачастую даже раньше.) – Я порицал тех, кто их нашептывал, велел им прекратить распространять злонамеренные сплетни, наверняка лживые. Тем не менее, расспрашивая, в дальнейшем я выяснил, что они имеют под собой основание – ничего, что подтверждало бы преступление, но много чего неизвестного и необъяснимого. И вот я помолился о знамении, не из любопытства, а из страха за наш любимый Ис. Прошлой ночью оно явилось ко мне во сне.

– Разве можно верить снам? – засомневался Грациллоний.

– Обычно нет. Однако я знаю, когда до меня пытается достучаться правда; и ты должен признать, что это случалось и раньше. И то не просто сплетня, которую я необдуманно и неохотно говорю старому другу.

Грациллоний приготовился.

– Ну и?..

– Твоя дочь Дахут готовит против тебя заговор. Грациллоний пошатнулся. В свете лампы было видно, что у него побелели даже губы.

– Нет!

– Не веришь мне, так проверь хотя бы факты, вызвавшие эти шепоты, – с безжалостностью хирурга произнес Корентин. – Она без конца исчезает на целые часы, порой на ночь. Все меньше и меньше она говорит правду, утверждая, что идет покататься верхом или побродить. Она страстно воображает, будто боги избрали ее на роль новой Бреннилис; она едва берется за религиозные обязанности, либо оставляет их вообще без внимания, словно для нее существует нечто, куда более важное. Что это может быть, кроме как цель стать одной из Девяти? И если ты не сделаешь ее королевой, ей придется найти себе на эту роль другого мужчину, – чтоб он стал ее королем. Грациллоний вздрогнул.

– Прекрати, – выпалил он. – Замолчи.

– За последние дней десять ее видели меньше обычного, – продолжал Корентин. – Как и огромного северянина, который как раз столько времени назад привез сюда свою команду. Они жалуются, что уже прокутили весь навар со своей торговли, и он должен увезти их назад в Британию. Почему он не везет? Был бы в распоряжении твой человек Руфиний, он бы давно выследил, что происходит. Сам пошли шпионов следить за этими двумя, король, пока еще не слишком поздно.

– Ты клевещешь на ребенка Дахилис? – закричал Грациллоний. – Ты, старая, вонючая свинья! Вон!

– Ради тебя, ради Иса, – упрашивал Корентин. – Если ты выяснишь, что я ошибался, какой будет нанесен вред? Я сам пред тобой унижусь. Но ты должен открыть глаза.

Кулак Грациллония метнулся вперед. Корентин увернулся с неутраченной проворностью. Удар только задел его в левую скулу. Но нанесен он был с достаточной силой. Из разодранной плоти хлынула кровь. Корентин потерял устойчивость. Он восстановил равновесие, вскинул посох в оборонительное положение, опустил его.

– Христос дал мне сил сохранить мир, – прорычал священник.

– Следить за моей дочерью? – рассвирепел Грациллоний. – О, я вышлю шпионов – присматривать за тобой – и если ты и дальше будешь гадить своей ложью, если как сейчас, узришь хоть малейшую каплю грязи на ней, тогда я сгною твою голову в свинарнике. А теперь иди, пока я не вытащил меч!

– Ты бредишь, – сказал Корентин. – Рим…

Грациллоний пришел в себя.

– Я придумаю, что сказать Риму, – ответил он. – Будешь вести себя как следует, сможешь жить. Ты в самом деле не стоишь тех проблем, которые повлечет за собой твое убийство. Но это лишь в том случае, если ты будешь держать рот на замке. Убирайся. И не возвращайся.

– Я говорил как друг.

– Ты мне больше не друг. В следующий раз я буду с тобой разговаривать, когда ты приползешь ко мне на коленях и признаешь, что этот ангел, или кем бы там ни был посланный Христа, лжец. А теперь пожелаешь остаться на ногах или чтобы тебя вымели как прочий мусор?

– Ты не оградишь меня от того, чтобы я молился за тебя, за Дахут и за Ис, – сказал Корентин. Он повернулся, зашаркал к двери, открыл ее и вышел.