Книга: Нью-йоркская трилогия - Пол Остер

«Стеклянный город» сначала маскируется под детектив. Некий малопопулярный писатель Куин (который пишет под псевдонимом и мало ассоциирует себя с автором выходящих из под его пера творений) случайным образом оказывается в роли детектива Пола Остера (которого вроде как и не существует, как такового), которого просят проследить за вышедшим из тюрьмы человеком. Заметим, что детектива зовут также, как и автора, но он не автор (хотя...), при этом сам автор выведен в книге отдельным персонажем. С именами и личностями тут вообще постоянно идет игра, возможно тонкая, но боюсь, мне не удалось в полной мере ее оценить.

Вышедший из тюрьмы человек – некий Питер Стилманн, отец мальчика (тоже Питера Стилманна, но это вроде бы не настоящее его имя), склонный к экспериментам над собственным ребенком (в поиске языка Бога), в результате чего выросший мальчик живет теперь с психическим расстройством. А задача детектива – ни в коем случае не допустить папу к сыну. Впрочем, тот вроде как не особо и рвется, если он вообще Стилманн. С этой завязки начинается достаточно нудный роман, полный пересечений, длиннот, размышлений на отвлеченные темы (глубина которых не выглядит сколько-нибудь значительной), который в финале приходит к вопросу «а был ли мальчик?».

Примерно 90% книги рассказчик сидит в засаде в мусорном баке, наблюдая на домом, где поселился интересующий его субъект, и постепенно сливается с окружающим пейзажем. Кстати, о пейзаже. В книге очень, очень много Нью-Йорка. Наверное, если бы это был, например, Питер или Париж, то удовольствие от узнавания любимых мест несколько скрасило бы монотонность повествования, но с Нью-Йорком у меня так не получилось, поэтому избыток города скорее вызывал неявное раздражение, чем добавлял симпатии тексту.

Тут можно было бы дальше писать красивые слова про постмодернизм, поиски значений слов, концепции языка вообще, индивидуальность и двойственность, кучу аллюзий, намеков, растворение субъекта в объекте, и прочих философских кружевах.

Но если честно, это просто скучная книга.

Все три истории не раскрываются полностью, в них существует некоторая недосказанность и незавершенность. Остаются вопросы и желание узнать, что же было на самом деле. Еще одна особенность - главные герои повествования потихоньку скатываются в бездну, они теряют рассудок и нет объяснения тому, как они доводят себя до крайнего состояния.

Миллион-другой отсылок, постоянная игра с читателем не то в шахматы без правил, не то в классики - о да, когда дочитаешь, не забудь посмотреть на себя в зеркало: посмотрим, кого ты увидишь за стеклом. В общем, как-то в сети ходила такая история: Один буддийский монах остановил человека в аэропорту и задал ему вопрос: - Кто ты? Если сократить весь их диалог, то что бы ни говорил бедняга путешественник, это были либо названия его профессии, либо характеристики, либо что угодно ещё, но всё не то, что хотел услышать монах. И вот примерно об этом и есть "Нью-йоркская трилогия".

Это была несмешная шутка, а сейчас серьезно. В действительности, в отношении к миру как к тексту, нет каких-то ощутимых недостатков, кроме того, что это отличное упражнение в цинизме. А особо въедливые скажут вам, что нет ничего проще, чем разобраться в логике построения и функционирования ЖЖ, если прочитать «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» Лоренса Стерна, который написан еще в 18 веке. Ролан Барт в «Мифологиях» пишет о том, как власть через текст, который выражается в языке, путем грамматики и синтаксиса текстовых конструкций представляет свою волю. Отсюда вырастает глобальная проблема – отношения человека и текста. И велика вероятность соотнесения человека и текста, не в пользу первого. Пол Остер поставил такой умственный эксперимент в «Нью-Йоркской трилогии» - что случится, если человек столкнется с абсолютной реальностью текста?

Строго говоря, «Нью-Йоркская трилогия» это три повести, объединенные общими темами, мотивами и иногда героями. Хотя каждая из них самодостаточна, все же «Стеклянный город», «Призраков» и «Запертую комнату» стоит рассматривать вместе. Часто не стоит верить словам писателей об их собственных книгах, но Остер высказался точно: «Мои книги – чистый нарратив, как сказки». Формально, каждая из повестей трилогии – вариация на детективные темы, близкая к рамкам нуарного романа. И в каждой детективная интрига лишь формальная сторона дела. У детективных вопросов не будет ответов. Прозвучат лишь ответы на невысказанные вопросы о проблемах текста.

Это игра, но не вычурная и\ ехидная усмешка постмодерниста, это игра на чисто нарративном уровне. Герой первой повести «Стеклянный город» Куин случайно оказывается в роли детектива, представляясь… Полом Остером. Его расследование будет связано с семьей Стиллменов, отцом и сыном, и имя обоих Питер. Не стоит пересказывать весь сюжет повести, стоит лишь упомянуть о том, что по ходу повествования Куин встречается с самим Полом Остером, который писатель, а не детектив, и Остер пересказывает ему запланированное эссе о «Дон Кихоте» Сервантеса.

Суть эссе Остера в том, что роман «Дон Кихот» был спланирован как перформанс о пределах человеческой доверчивости самим Дон Кихотом. Роман Сервантеса часто указывают как одну из первых книг, в которой проявились приемы постмодернизма. Санчо Панса обращается со страниц книги напрямую к читателю, есть элементы мета-прозы и так далее. Кроме этого эссе о Дон Кихоте есть второй внутренний текст, важный для трилогии – книга некоего Шервуда Блэка, о первоязыке, на котором люди говорили до грехопадения. Точка входа в систему текстов «Нью-Йоркской трилогии» - эти два внутренних текста Остера.

Для разбора «Стеклянного города» лучше всего провести аналогию с Сэмюэлем Беккетом. Остер исследует письменную речь, нарративные конструкции так же, как Беккет оперировал конструкциями устными. Это одна из черт эволюции письма Беккета – последовательная редукция элементов текста, доходящая до сбивчивого монолога. Остер поступает так же с книжным, а именно, детективным нарративом. Герой «Стеклянного города» отчужден, ведет замкнутый образ жизни и в перипетиях сюжета не продвигается к разгадке. Остер отрезает один из нарративных узлов и весь канат распадается – вместе с разрушением логики повествования разрушается и логика жизни. Способом существования Куинна становится безумие. Неизвестно только, насколько это продуманное безумие. Первая вариация столкновения человека и текста - с распадом нарративных конструкций распадается и разум субъекта.

В «Призраках» структура упрощается еще больше. Есть набор героев с «говорящими» именами: Синькин, Белик и Черни. Синькин – сыщик и главный герой, Белик – заказчик, а Черни – объект наблюдения. Синькин полностью документирует все действия Черни, пока не достигает странной гармонии с ним. Он может точно предугадать действия объекта наблюдения, они будто сливаются в одно. Для Остера в «Призраках» важна миметическая конструкция – как наблюдатель подражает действиям объекта наблюдения.

Реконструкция и повторение – один из смысловых центров европейской культуры. Самый известный пример – сцена с «Мышеловкой» из «Гамлета». Реконструкция тесно связана с отношением литературы и жизни, а так же с отношением литературы и искусства. Объект исследования «Призраков» - ситуация высокого модернизма, когда искусство приравнивается к жизни, которая приравнивается к литературе. То же самое воспроизведение ситуации находится в каждой из повестей, чья основа – детективный сюжет о наблюдении или поиске. Реальность текста довлеет над материальным, текст - это абсолют.

Замыкает трилогию «Запертая комната». Главный герой, оставшийся безымянным начинающий писатель, узнает, что его давний друг Феншо исчез. Об это ему сообщает жена Феншо – Софи. Поскольку он числится исчезнувшим уже полгода, логично предположить, что он мертв. И теперь Софи требуется помощь главного героя, чтобы он смог разобраться в рукописях и архиве Феншо, который так же был писателем. Уже после исчезновения, Феншо становится признанным гением, а главный герой начинает писать его биографию. Прямая связь между жизнью и текстом, биографией и реальными событиями жизни - автор концентрируется на этих аспектах. Герои Остера не имеют ничего общего с живыми людьми. Это уже и не типы реалистов и не индивидуальность модернизма. Герои всей «Трилогии» - нарративные необходимости, которые развивают определенную конструкцию. Герои – лишь функции двигающие сюжет вперед.

Остер стягивает в узел конструкции всех трех частей за счет одной детали – красной тетради. Конечно, в этом участвует и специфика повествования, но красная тетрадь – в центре всего. Без раскрытия сюжета можно сказать так – Остер строит многомерную конструкцию текстов. Они проникают друг в друга, и вбирают друг друга таким образом, что один из текстов будет одновременно и внутри одного и вбирать его в себя. Редуцирование сюжетных линий говорить лишь об одном – дальнейшее их развитие не прибавит замысле ровно ничего. Когда та или иная линия отдает смысловой конструкции всё, что смогла, Остер хладнокровно закрывает её. Это ловушка, предельный опыт постмодернизма – уже нельзя различить жизнь и культурный текст. Нет экзистенциальных проблем, есть лишь проблемы текста - нарратив, грамматика и синтаксис.

Начнем с первой истории. "Стеклянный город" понравился мне больше всего, вызвал больше эмоций что ли. Хотя читать под конец было тяжко, главный герой теряется в себе и в происходящем вокруг (еще один объединяющий момент истории - трилогия о том, как люди запутываются в себе, иногда безнадежно). Мистическая открытая концовка и вовсе меня добила, так, что я не сразу взялась за вторую часть. Не знаю насколько достоверную информацию о детях-маугли предоставил автор на страницах рассказа, но читать большое количество сопутствующей информации, которая аккуратно вклинивается в повествование, было интересно и помогало проникнуться историей сильнее.

Затем идут "Призраки". Эту историю мне было трудновато вопринимать всерьез из-за русской локализации, когда Blue превратился в Синькина, а White почему-то в Велика. Когда пытаюсь представить героев с такими фамилиями - выходит что-то больше похожее на персоважей улицы Сезам.

И третье "Запертая комната", рассказ, который длится в три раза дольше чем ожидаешь. Даже сам автор, устами персонажа говорит "Тут вы ожидаете, что все закончится, но это только начало". Третья история вызывает беспокойство, во многом потому, что герой говорит о прошлом, дает оценку своим действиям, осознает, что все могло быть иначе. Эти чувства передаются читателю.

Героев в рассказах не так много, можно по пальцам пересчитать. Многие из героев - люди-декорации. Даже те персонажи, которые выбраны центральными выглядят весьма абстрактно, несмотря на то, что они сильно меняются в течении своих историй. Это еще один пункт, который во мне пока не укладывается - ты вроде бы прошел такой большой путь вместе с героем, видел его мысли, изложенные на бумагу, но все еще как будто бы не знаешь о нем ничего.

Наивная. Я сборола эту книгу только через 3 месяца.

Постмодернистский, вязкий, густой, наполненный ссылками текст. Мой разум присвистнул, засучил рукава и сказал: «Давненько не брал я в руки шашек!» К середине книги пытливый разум устал и отключился. Я уже не силилась разгадать задуманного.

Этот текст - многомерный лабиринт, из противопоставленных зеркал, образующих бесконечные тоннели. Войдя в него, попробуй определить, где подлинный ты, а где твои отражения, и кто из вас более реален. Наверное, это и есть писательские миры: герои вторгаются в твою жизнь, ты оказываешься внутри текста. Границы размываются, реальности пропитывают друг друга. И вот ты уже скользишь по граням идентичности.

В итоге, книга оставила обескураживающее послевкусие. Мне удалось уловить ощущение расщепления «Я» и расширить свое восприятие, вечно стиснутое «истинами», стереотипами, ожиданиями. Удалось пошатнуть незыблемость рассудка-диктатора и почувствовать себя в шкуре сумасшедшего. Я благодарна Полу Остеру за этот маленький аттракцион.