Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

– Так раскажите нам о них, – сказал мессир Гавейн.

Ивейн поведал о том, как пленник Дагонета вынудил сдаться другого рыцаря; как он напал на двух великанов, одного убил, другого обезвредил.

– По правде говоря, – промолвил тут мессир Гавейн, – пленником Дагонета, победителем великанов, не может быть никто иной, как новый сеньор Скорбного Оплота.

По сему случаю Дагонет поднял несусветный шум:

– Победитель Скорбного Оплота и Галорской ассамблеи, покоритель великанов – мой пленник! Сам мессир Гавейн в жизни не одерживал такой победы. Я первейший рыцарь в целом мире!

XXX

А рыцарь, покоритель великанов, на выезде из леса встретил вавассера, едущего с охоты с превосходной косулей, привязанной к лошади одного из оруженосцев. Этот вавассер предложил ему кров:

– Вас встретят как нельзя лучше, а косулю эту вы отведаете на ужин.

Рыцарь возражать не стал и заночевал в этом доме. На другой день, прослушав мессу, он облачился в доспехи и простился с вавассером.

Спустя несколько дней он подъехал к мощеной дороге длиною в одно лье, проложенной по сырой и болотистой земле. При входе на нее стоял вооруженный рыцарь, с которым не миновать было поединка, стоило ему назваться врагом короля Артура и носителя обета биться со всеми, кому не так мил увечный, как виновник его увечья. Напрасно наш рыцарь заклинал его отречься; пришлось помериться силами и убить его, дабы не стать клятвопреступником. Эта встреча потом ему дорого стоила. Когда он по мощеной дороге подъезжал к городу, именуемому Пюи де Малеот, его обогнали два оруженосца; один вез шлем недавно убиенного, другой его щит. Как только сам он въехал в ворота Малеота, за ним их заперли; он услышал нестройные громкие выкрики и тут же оказался в окружении разъяренной толпы рыцарей, оруженосцев и слуг, которые скопом набросились на него и в первый же миг убили его коня. Он живо извернулся и долго держал вне досягаемости сорок с лишним глеф, на него наставленных; наконец, он отошел к ступеням ближнего укрепленного дома и там продолжал свою безысходную оборону. В изнеможении он упал на колени, когда к нему спустилась владелица дома и предложила забрать его как пленника.

– Что я такого сделал, госпожа, чтобы забирать меня в плен?

– Вы убили сына моего сенешаля, и вы иначе не избегнете мести его родных и друзей.

Он протянул даме свой меч; толпа остановилась, и он позволил увести себя в застенок, или тюрьму, обустроенную в одном из концов большой залы. Застенок этот имел ширину в два туаза, а длину в бросок камня. Стены его сближались по мере того, как доходили до конька крыши. Два застекленных окна, обращенные на эту сторону, позволяли пленнику видеть все, что делалось в зале[91]91
  Нелегко внятно представить себе этот застенок из описаний, которые варьируют в разных изложениях и даже в одном и том же, на расстоянии нескольких строк; вот наиболее вразумительное: «Застенок был в головном конце залы; внизу была прорезь, а вверху решетка. Он был по два туаза в каждую сторону, а высотою до перекрытий залы; на каждой стене залы было по два окна из слоновой кости (ivoire; надо полагать, из стекла – voirre), таких светлых, что тот, кто был внутри, мог видеть все, что было вокруг в зале». (Прим. П. Париса.).


[Закрыть]. Туда и заперли нашего рыцаря.

XXXI

Повествование оставит его здесь в его темнице, чтобы вновь перенести нас к королю Артуру, которого только что уведомил посланник одной дамы из числа его подданных[92]92
  Рукописи 341, л. 60, и 773, л. 32, говорят: «Девица с рубежей Сезиля». В № 339, л. 19, значится просто: «девица». (Прим. П. Париса.).


[Закрыть], что Галеот, сын Великанши, правитель Дальних островов, готовится перейти рубеж с войском в сто тысяч латников.

– Скажите даме, которая вас прислала, – отвечал король, – что я выступлю нынче ночью или самое позднее завтра. Боже упаси, чтобы я промедлил хоть на день, когда кто-то смеет ступить на нашу землю!

И, не слушая увещеваний своих рыцарей, он отбыл рано поутру, а с ним от силы семь тысяч воинов. Что была эта ничтожная горстка против Галеотова воинства? И все же, благодаря невиданным подвигам мессира Гавейна, Королю с Сотней Рыцарей не единожды пришлось отступать; но принц Галеот, не снизойдя до поединка с врагом, столь слабо подкрепленным, наконец, вынудил Бретонцев трубить отход. Между двух станов была лютая битва; невзирая на множество ран, Гавейн остановил неприятеля у первых заграждений; но едва отошли нападавшие, как сам он упал без памяти, истекая кровью, и по войску разнесся слух о его смерти. Ничто не в силах передать, как горевала королева и все, кто стоял за честь короля.

Стан Бретонцев тянулся вдоль реки, где-то в семи лье от города Малеота. Молодая и богатая дама, державшая Бравого рыцаря в плену, некогда лишилась своего барона; но все приближенные любили ее, а когда у местных обитателей спрашивали, что они думают о ней, они отвечали: «Это королева всех дам».

Как мы уже видели, Бравый рыцарь мог из застенка, где сидел взаперти, видеть и слышать все, что творилось в большой зале. Многие вассалы, возвратясь после боя, данного Бретонцам Галеотом, не скупились на рассказы о великих подвигах и опасных ранах монсеньора Гавейна. Тогда Бравый рыцарь подал знак тому из них, чье слово казалось более весомо для госпожи Малеотской.

– Умоляю вас, – сказал он, – попросите вашу госпожу, чтобы она оказала мне любезность побеседовать со мною.

Добрый человек внял просьбе и вскоре пришел вывести пленника из застенка, чтобы доставить в верхние покои.

– Дорогой сир, – сказала дама, – что вам угодно от меня?

– Чтобы вы назначили за меня выкуп, госпожа. Я бедный рыцарь; но среди людей короля Артура немало найдется тех, кто охотно меня выкупит.

– Любезный сир, – отвечала дама, – я держу вас в плену отнюдь не в надежде на выкуп, но по долгу справедливости перед моим сенешалем, у которого вы убили сына.

– Я сделал это, госпожа, не желая стать клятвопреступником; но, поверьте мне, если вам угодно будет назначить за меня выкуп, вы о том не пожалеете. Я узнал, что завтра полки короля Артура и принца Галеота сойдутся снова; позвольте мне принять участие в ассамблее, и я обещаю, что вернусь той же ночью в вашу темницу, если мне достанет сил до нее добраться.

– Рыцарь, я буду рада пойти на это, но при единственном условии: вы скажете мне ваше имя.

– Увы! этого я сделать не могу.

– Тогда вы не поедете на ассамблею.

– Я готов обещать выполнить ваше условие, как только смогу.

– Ну что ж, отправляйтесь сегодня ночью, если вам угодно.

– Благодарю вас, госпожа.

И его снова отвели в застенок.

Тем временем войско Бретонцев усилилось, и Галеот счел возможным, не навлекая на себя укора, бросить вызов честь по чести королю Артуру. Он доверил Первопокоренному королю (прозванному так за то, что он прежде других дал клятву верности) вести первый полк, числом в сорок тысяч воинов. Полк этот занял берег реки Хамбер, супротивный стану Артура. Не успели Бретонцы вооружиться, как явился рыцарь от госпожи Малеотской верхом на дюжем боевом коне и в доспехах алого цвета, приготовленных для него госпожой Малеотской. Он стал напротив воинства Первопокоренного; но вместо того, чтобы устремить взор вперед, он обратил его на галереи башенки, которую король Артур велел соорудить неподалеку от брода, чтобы вернее следить за всеми перипетиями своих бойцов. На галереях была королева с придворными девицами, а в глубине башенки – монсеньор Гавейн, обреченный на праздность недавними своими ранами. И вот Первопокоренный король пускает своего коня через брод, дабы иметь честь нанести первый удар; но Алый рыцарь, опершись на глефу, словно бы и не думает его встречать. Герольды и оруженосцы бретонской стороны дивятся, чего ради вышел этот латник, столь неторопливый на поле боя.

– Рыцарь, – зовут они, – разве вы не видите Первопокоренного; вы не пойдете на него?

Он их не слышит. Самый дерзкий бесстыдник подскочил к нему, сорвал щит и повесил себе на шею, а наш рыцарь, похоже, этого не заметил. Другой нагнулся, поднял комок сырой земли и запустил в переносицу шлема, крикнув:

– О чем замечтался, бездельник?

Когда влага попала ему в глаза, Бравый рыцарь очнулся и увидел Первопокоренного короля, уже ступающего на бретонский берег. Он налетел на него с копьем наперевес и получил первый удар; но, хотя и не было щита, кольчуга была доброй закалки и не порвалась. Король обломал об ее петли копье, а сам, приняв удар более жестокий, грузно упал на землю. Первый удар весьма удивил герольдов, которые вначале так дурно судили о Бравом рыцаре; а тот, кто завладел щитом, вернулся к нему со словами:

– Сир, возьмите обратно ваш щит, вам от него будет больше пользы.

Не удостоив его взглядом, Бравый рыцарь позволил водрузить щит себе на шею; а между тем многолюдное воинство Первопокоренного короля, видя своего сеньора в опасности, перешло целиком на другой берег. Первым прибывшим дорого стоило их нетерпение: затем подошли полки короля Артура, и битва захватила всех. На сей раз удача была не с теми, кто брал числом, благодаря немыслимым подвигам Алого рыцаря, который ломал копья, повергал наземь коней и всадников, рубил головы и руки, рассекал груди. Одни лишь сумерки смогли остановить это побоище. Бойцы Первопокоренного короля отошли в немалой сумятице, а бойцы короля Артура все почести этого дня воздали Алому рыцарю. Но он исчез, и никто не мог сказать, что с ним стало.

Галеот узнал от Первопокоренного, что король Артур употребил в бою все войско, какое привел, и что победой своей Бретонцы обязаны несравненной доблести одного-единственного рыцаря. На другой день он послал Короля с Сотней Рыцарей и Первопокоренного короля в стан Бретонцев. Артур принял их с великим почтением.

– Сир, – сказал первый, – нас прислал к вам Галеот, правитель Дальних островов: он удивлен, видя, сколь малое войско стоит на защите земель, от которых он требует присяги. Он дарует вам год перемирия, чтобы вам успеть собрать всех ваших рыцарей. Когда этот срок пройдет, сочтите себя уведомленным, что на продление надеяться не следует; и знайте, наш сеньор Галеот ручается, что удержит на своей стороне Алого рыцаря, коему вы обязаны победой в первой ассамблее.

С этими словами посланцы удалились; король Артур остался доволен дарованным ему долгим перемирием, унижен тем, что вынужден его принять, а пуще всего обеспокоен угрозой отнять у него Рыцаря с алым щитом.

XXXII

А тот поспешил вернуться к госпоже Малеотской. Изнуренный усталостью, он приехал, бросился к себе на ложе и не притронулся к яствам, приготовленным для него. Госпожа Малеотская узнала о возвращении рыцаря, посланного ею в войско Артура, своего сюзерена, и первым делом поспешила узнать новости этого дня. Ей сказали, что между Бретонцами и воинами Первопокоренного короля была битва, самая что ни на есть смертельная, и что наилучшую долю в победу внес некий рыцарь в алых доспехах. Услышав это, дама взглянула украдкой на свою кузину, которой она препоручала заботы по дому; и как только смогла говорить без свидетелей, сказала ей:

– Милая кузина, не наш ли это рыцарь? Мне хотелось бы в этом убедиться. Если он столько сражался, это должно быть заметно по его доспехам и ранам.

– Вам так уж хочется это знать? – спросила кузина.

– Нет слов, как хочется; но сделайте так, чтобы никто об этом не догадался.

Тогда кузина нашла способ удалить из дома всех, кто его охранял, и, набрав целую горсть свечей[93]93
  Это выражение, которое еще раз встречается здесь, по-видимому, означает пучок мелких свечей, который держали в руке. (Прим. П. Париса.).


[Закрыть], они обе спустились в конюшню и увидели коня Ланселота с израненной головой, шеей, ногами, лежащим возле яслей, к которым он не притронулся.

– Боже тебя сохрани, славный конь! – воскликнула госпожа Малеотская, – сдается мне, ты в руках достойного мужа. Что вы об этом думаете, кузина?

– О! я думаю, как и вы сами, что трудов ему выпало поболее, чем отдыха; но это не тот конь, которого брал ваш пленник.

– Похоже на то, – сказала дама, – что он потерял их несколько; пойдем посмотрим его доспехи; мы сможем судить, хорошо ли они послужили.

Они поднялись в каморку, где были сложены доспехи; кольчуга была помята, порвана на руках, плечах и в иных местах. Щит был расколот, изрезан и пронизан в двух десятках мест такими дырами, что в них легко проходил сомкнутый кулак. Шлем погнулся и был весь исполосован, наносник оторван, а обод свисал до земли, еле держась на последнем кривом гвозде.

– Посмотрите, кузина, – сказала дама, – что вы скажете об этих доспехах?

– Что носивший их не сидел сложа руки.

– Скажите лучше, что их носил самый доблестный из людей.

– Раз вы так говорите, госпожа, уж наверно, так оно и есть.

– Пойдемте, пойдемте, – увлекла ее дама, – надо на него взглянуть. Говорят же: не увидишь – не поверишь.

Они подошли ко входу в камеру, который оставался приоткрытым. Дама взяла свечи в руку, просунула голову в дверь и увидела рыцаря простертым на ложе без одежд: покрывало натянуто до пояса, руки от жары обнажены, глаза плотно сомкнуты. Она разглядела, что лицо его распухло, в шею вдавлены следы от петель кольчуги, нос ободран, плечи иссечены длинными порезами, руки сплошь синие от полученных ударов, кулаки вздутые и багровые от крови.

Тогда, обернувшись к кузине, она сказала:

– Ваш черед, взгляните, и вы увидите чудеса.

С этими словами она вошла в застенок, а кузина сунула голову в дверь и не могла наглядеться. Дама дала ей подержать свечи и прошла вперед, слегка приподняв платье.

– Боже мой! что вы хотите делать?

– Я не успокоюсь, если уйду, не дав ему поцелуя.

– Ах! госпожа, что вы? Воздержитесь от этого: если вдруг он проснется, он о нас плохо подумает, о вас, обо мне и обо всех женщинах сразу. Не теряйте голову до того, чтобы так забываться.

– Какого же позора можно бояться, отдаваясь столь достойному мужу?

– Возможно, и никакого, если он это примет благосклонно; но если он отвергнет ваш дар, это будет двойной позор. Ведь и лишенный сердечной доброты может обладать всеми телесными совершенствами; и, быть может, вместо того, чтобы счесть вашу добрую волю милой забавой, он увидит в ней дурную и недостойную дерзость. И так, по своей же вине, вы потеряете все плоды вашего усердия.

И столько наговорила ей юная кузина, что она увела ее, так ничего и не сделав. А возвратясь в свои покои, они только о рыцаре и говорили, хотя кузина делала все, что могла, чтобы пресечь о нем беседу; ибо она подозревала, что сердце пленника уже недоступно.

– Этот рыцарь, – сказала она, – уж наверное думает о совсем ином предмете, чем вы полагаете.

– Касательно его дум, – возразила дама, – я предвижу, что они самого возвышенного свойства. Господь, создав его наилучшим и храбрейшим, не мог не обратить его сердце к тому, что есть на земле самого великого и совершенного.

Очевидно, чтобы вознести его высоко, ему и выпало совершить столько великих ратных подвигов.

Но это сердце, в какой ларец он поместил его? Сколь многое она отдала бы за то, чтобы стать его хранительницей! А если он уже распорядился им, то, по крайней мере, она поклялась себе приложить все усилия, чтобы узнать, кто им обладает.

Так провела она много дней, питая тщетные надежды и не зная, как навести пленника на то, чтобы он открыл ей свои помыслы. Однажды она велела во второй раз вывести его из застенка и доставить к ней; он собрался сесть у ее ног; она этого не потерпела и предложила ему равновеликое кресло.

– Сир рыцарь, – сказала она, – я держу вас в заточении, дабы угодить моему сенешалю; но, насколько в моих силах, я смягчила тяготы вашего плена; и если ваша доброта сравнима с вашей доблестью, будьте мне хоть немного признательны.

– Разумеется, госпожа, – ответил пленник, – считайте меня вашим рыцарем в любое время, в любом месте и в любых ваших нуждах.

– Премного благодарна! Итак, вот воздаяние, которого я прошу: скажите мне, кто вы и к кому обращены ваши помыслы. Если вы желаете, чтобы это осталось в тайне, я обещаю никогда об этом не говорить.

– Госпожа, я не могу этого сказать ни вам, ни кому-либо иному на свете.

– В самом деле? Тогда вам придется остаться взаперти до ближайшей ассамблеи принца Галеота с королем Артуром. Вместо того чтобы ждать без малого год, вы обрели бы свободу с нынешнего дня, если бы захотели. Но я найду способ узнать то, что вы желаете скрыть.

– Как вы это сделаете?

– Я поеду ко двору короля Артура, где это непременно должны знать.

– Госпожа, не смею вас удерживать.

Она отослала его с разобиженным видом, от чего, впрочем, на деле была далека, ибо, напротив, с каждым днем возрастала склонность, ее к нему влекущая. Она скоро приготовилась к отъезду и, прежде чем покинуть Малеот, сказала своей кузине:

– Я еду к королю Артуру; и хоть я выказала рыцарю немалую досаду оттого, что не смогла узнать его имя, я прекрасно знаю, что не в силах его ненавидеть. Поэтому, пока меня не будет, прошу вас, кузина, предупреждайте все его желания; особо же берегите его самого, ради его и вашей чести.

Девица обещала, и госпожа Малеотская направилась в Лондон, где тогда пребывал король Артур; и он, и королева приняли ее со всевозможными почестями. Не было никого среди ее рыцарей и дам, кто не получил бы роскошных даров. Королева даже пожелала, чтобы той отвели покои не иначе как в ее доме: до того ей были благодарны за помощь, присланную к последней ассамблее.

На другой день король пожелал узнать, что побудило ее пуститься в дорогу.

– Сир, – ответила она, – у меня есть кузина, чьей вотчине угрожает сосед, опасный собственной своей отвагой и обилием родни; никто не дерзает помериться с ним силами, и я приехала просить вас дать мне шампионом того Рыцаря в алых доспехах, который, помнится, творил столько чудес на поле боя.

– Милая моя, – ответил король, – пускай за меня порукой будет королева, дороже которой мне нет никого на свете: я ничего не знаю об этом рыцаре. Он не из моего дома и не из моих земель, и более всего я желал бы его увидеть и оставить при себе.

Тут госпожа Малеотская не могла сдержать улыбки; королева это заметила и сказала ей:

– По правде говоря, я думаю, вы лучше нас знаете, кто этот рыцарь.

– Нет, госпожа, и я вам скажу, клянусь моим долгом перед вами и моим законным сеньором королем, что я приехала сюда лишь для того, чтобы раздобыть о нем сведений. Но теперь ничто меня более не удерживает, и я прошу позволить мне удалиться.

Настоятельные просьбы королевы не дали ей отбыть раньше, чем на третий день; но ей не терпелось вновь увидеть прекрасного рыцаря, своего пленника, которого столь многие желали иметь при себе. Едва возвратясь, она велела вывести его из застенка и заговорила с ласковым видом:

– Сир рыцарь, я столько о вас узнала, что вполне расположена отпустить вас на волю. Даю вам на выбор три откупа.

– Госпожа, скажите, что вам будет угодно.

– Вот послушайте: или вы откроете мне, кто вы и как вас зовут; или кто та дама, которую вы любите всею душой; или намерены ли вы совершить такое же обилие ратных подвигов в грядущей ассамблее, как и в прошедшей.

– Ах! госпожа, предлагать такой выбор – значит ставить мне пренеприятное условие. Коль скоро вы заставите меня заговорить вопреки моей воле, какой залог освобождения вы мне дадите?

– Двери тюрьмы и моего дома для вас откроются; я вам обещаю.

– Ну что же, я заговорю, как никогда не говорил бы по доброй воле. Я не скажу вам свое имя; а если я и люблю всею душой, то это вы узнаете не от меня; но признаюсь, раз уж придется, что я намерен в первой же ассамблее совершить подвигов более, чем когда-либо. Теперь я свободен?

– Да; с нынешнего дня вы можете выходить; но если вы мне хоть немного благодарны за любезное обхождение в плену, окажите мне ответную любезность и останьтесь до дня великой ассамблеи, о котором я вас извещу. Я дам вам доброго коня и такие доспехи, какие вы укажете.

– Я готов исполнить вашу волю, госпожа.

– Благодарю! Вот как мы заживем: вы останетесь в этом застенке, где вам ни в чем не будет нужды. Мы с моей кузиной будем часто навещать вас. Какие доспехи вы желаете носить?

– Черные.

XXXIII

В тот же день дама велела изготовить черный щит, черную ратную котту, черный покров[94]94
  Покровом было шелковое или шерстяное сюрко, которое надевали поверх кольчуги или ратной котты. (Прим. П. Париса.).


[Закрыть]. А тем временем король Артур созывал всех своих баронов и рыцарей. Мессир Гавейн, отбывший со двора в поисках Рыцаря в алых доспехах, вернулся, так и не найдя его, равно как и сорок лучших рыцарей королевского дома. Все они, так или иначе, клялись не возвращаться без него; но, когда перемирие подошло к концу, все сочли за лучшее отречься от своих слов и вернуться к королю Артуру, коему пристала в них великая нужда.

Галеот же собрал воинов вдвое больше, чем приводил по первому разу; так что железных брусьев, ограждавших его прежний стан, хватило лишь на половину новой ограды. Он известил, что в первый день сражаться не будет, а выйдет в поле лишь для того, чтобы примерить, каков расклад у Артуровой конницы. Только на второй день должна была решиться победа того или другого войска. Мессир Гавейн сверился с расположением сил Галеота и сам обусловил порядок нападения и защиты.

На другой день после мессы, отслуженной рано поутру в обоих войсках, все вооружились, мало-помалу вышли за ограды, потянулись к броду, кто подзывая, а кто идя на зов на том и этом берегу: люди Галеота стояли на правом берегу, а люди короля Артура на левом. Были славные стычки, где особо отличился Эскорал Бедный, рыцарь Галеота, а позже – Артурова дома; он бился против Галегинана, побочного брата монсеньора Ивейна Уэльского. Поломав копья, оба разом упали под туши своих коней. Их прибежали поднимать; люди Галеота, превосходя числом, уже уводили в плен Галегинана, когда подоспел на выручку Ивейн Побочный; он-то и вызволил Эскорала. Галеот вывел второй полк, против которого выступил монсеньор Гавейн. Бретонцы в тот день едва не одолели, но Галеот заполонил равнину новыми войсками, и те вынудили храброго и мудрого племянника Артура в полном порядке вернуться к шатрам. Тут стали крушить заграждения стана; у Гавейна, который достоин был лучшего заслона, конь пал, пораженный смертельным ударом; мессир Ивейн со всеми, кто еще не был в поле, напряг последние силы, и нападавшие повернули вспять. Король Первопокоренный покинул седло; но мессир Гавейн с превеликим трудом взобрался на коня: он был весь покрыт ранами, от которых никогда уже не оправился вполне; и с того дня все реже поминали его подвиги, а чаще подвиги Ланселота Озерного[95]95
  Поскольку Гавейн у бретонцев был героем, не имевшим себе равных, наш автор считает нужным оправдать таким образом то превосходство, которое он дает молодому Ланселоту над старым Гавейном. (Прим. П. Париса.).


[Закрыть].

Вот так король Артур выиграл битву первого дня. С какой же болью он увидел, что его племянника Гавейна во второй раз ведут, истекающего кровью! Лекари признали, что у него сломаны два ребра; но все же они внушили добрую надежду на его исцеление. Когда среди Бретонцев стало известно, что жизнь его в опасности, всеми овладело уныние. Рыцари из Малеота, возвратясь той же ночью к своей госпоже, принесли ей новость о ранах Артурова племянника. Бравый рыцарь тотчас же попросил дозволения переговорить с дамой.

– Правда ли, – спросил он, – что мессир Гавейн умер?

– Нет; но его новые раны не оставляют надежды, что он будет жив.

– Какое несчастье для короля, какая утрата для мира! Госпожа, вы нарушили данное мне слово: вы должны были уведомить меня о дне ассамблеи.

– Да, и я это восполню сегодня: с вас будет довольно участвовать в той, что начнется через три дня. Все готово, и ваши доспехи, и ваш конь; извольте уделить мне эти последние часы.