Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

– Вот, сдается мне, – продолжил карлик, – то, что ты хотел узнать. А теперь ты обещал сразиться с рыцарем сильнейшим, чем он, сиречь Сегурадом, имеющим право на него, поскольку тот всего лишь отвечает на вызовы рыцарей, которым не в чем его упрекнуть. Но в твою доблесть я ничуть не верю; скорее я сочту тебя самым последним и ничтожным из людей.

Мессир Гавейн презрел его слова и отвязал его от столба, все еще весьма сожалея о своем коне. Пришел слуга доложить, что ужин готов; карлик уселся за стол и подал знак мессиру Гавейну занять место подле него. Когда убрали скатерти и все стали выходить из-за стола, у входа в шатер спешилась служанка и вручила карлику послание.

– Право же, – сказал он, сломав восковую печать и прочтя его, – женщины – престранные создания. Извольте видеть, моя госпожа приказывает мне безотлагательно ехать искать короля Артура и привезти от него мессира Гавейна шампионом! Есть ли у меня время ездить туда-сюда, ее мало волнует; найду ли я мессира Гавейна, который бывает при дворе от силы три раза в год, в этом она ничуть не сомневается. Бог ты мой! чем без толку носиться, лучше я препровожу к ней этого рыцаря, какой он ни есть подлец и мерзавец.

Гавейн усмехался, а Гектору было больно за него. Принесли доспехи, девица и служанки облачили в них обоих наших рыцарей.

– Вы явно надеетесь остаться, не имея коня, – сказал карлик Гавейну, – но я вам дам еще лучшего, чем ваш.

Привели коня, рослого, сильного и ладно сложенного. Все сели верхом: Гавейн, Гектор, карлик, девица и ее служанки; три оруженосца везли щиты и связку копий.

Замок Ресток, куда они направились, был в нескольких днях пути. Переходя через ручей, они увидели, что к ним приближаются два вооруженных рыцаря и трое слуг, везущих короткую кольчугу, секиру и меч.

– Вот люди Сегурада, – сказал карлик, – они охраняют границы владений госпожи. Защищайте нас, Гектор: ведь от этого дрянного рыцаря толку не более, чем от горничной.

Гектор заручился согласием своей подруги, взял щит из ее рук, подхватил глефу и стал ожидать рыцарей Сегурада у выхода из рощи. Битва была недолгой: первый жестоко грянулся оземь; все прочие, увидев, как Гектор кладет руку на меч, разом обратились в бегство.

– Гектор, – сказал тут карлик, – вы достойный муж. А что бы с нами стало, когда бы нас охранял один этот негодный рыцарь!

Поодаль у дороги, насыпанной между болотом и плетнем, а вернее, оградой загона, ехавший впереди карлик разглядел трех рыцарей и трех простых ратников.

– Вот еще люди Сегурада, – сказал он. – Гектор, прошу вас, защитите нас!

Гектор заново взялся за щит и глефу, выехал навстречу рыцарям и сбил первого долой; двое других ухватили поводья его коня, а ратники осыпали его градом ударов. Описав дугу мечом, Гектор отрубил руку, державшую узду, и рассек голову третьему. Охваченные ужасом слуги бросились бежать, а он, прогнав их подалее, остановился в ожидании спутников, снял щит, приподнял шлем, желая освежиться, и удостоился новой похвалы от карлика.

Еще немного погодя они пересекли дорогу рыцарю со свитой из тридцати слуг, одетых как простолюдины, в короткие кольчуги, с копьями и мечами. Гектор не устоял от их первого удара; он упал, но, тут же поднявшись, умудрился ранить рыцаря и отбить всю эту челядь, к немалому удовольствию Гавейна, который удержал его коня и подвел ему, когда он надумал вернуться в седло.

– Будь проклят час, – сказал карлик, – когда родился этот негодный рыцарь! Или в вашем краю стяжают себе честь и славу тем, что держат лошадей?

– Сир, ради Бога, – сказал Гектор Гавейну, – не отвечайте ему.

Не дойдя до Рестока, когда они обедали возле прелестного родника, карлик подозвал служанку, принесшую ему послание, и велел ей ехать предупредить госпожу Рестокскую об их скором прибытии.

– Да просите ее выйти нам навстречу, чтобы заручиться согласием моей племянницы, что та отпустит Гектора биться с Сегурадом; ведь госпоже невелика будет помощь от шампиона, которого я ей везу.

Служанка повиновалась, и госпожа Рестокская прибыла на иноходце со своим сенешалем и множеством рыцарей. Карлик Гроаден приветствовал ее, а затем сказал:

– Госпожа моя, мне совестно, что я не нашел никого лучшего, чем этот рыцарь.

– Невелика беда, – ответила дама, – если ваша прекрасная племянница ради меня позволит своему другу, отважному Гектору, взяться за мою защиту.

– На это не надейтесь, госпожа, – ответила племянница, – это означало бы послать моего друга на смерть; а я скорее отрекусь от Господа Бога.

– Вот как, – воскликнула дама, – а я остаюсь несчастная и покинутая!

– О! госпожа, – промолвил добрый сенешаль, – не отчаивайтесь. Боец, согласный биться за вас, с виду благородных кровей, а если бы он не был достойным мужем, он бы не вызвался на бой против Сегурада. Подумайте, как его отблагодарить.

Дама отерла слезы и подъехала к мессиру Гавейну.

– Добро пожаловать, рыцарь!

– А вам, госпожа, дай Бог удачи!

– Благодарю! Надеетесь ли вы победить Сегурада?

– Этого я не могу сказать.

– Не можете? Какая же я несчастная!

– Эх, Боже ты мой! Госпожа, – сказал сенешаль, – ну что с вами еще такое?

– Этот рыцарь не может мне обещать, что победит Сегурада.

– Он дельно говорит: как может он расчислить то, что в руках Божьих?

Под эти разговоры они прибыли в Ресток. С мессира Гавейна и Гектора сняли доспехи; их провели в залу, устланную свежей травой. Чем дольше Гектор смотрел на своего спутника, тем более он поражался его сановитой наружности и благородным манерам; но он боялся поступить неблаговидно, если спросит его имя.

И вот столы расставлены и кушанья поданы. Когда они сидели за трапезой, явился оруженосец и, не сходя с коня, подступил так близко к зале, чтобы его услышали.

– Госпожа, – сказал он, – монсеньор узнал, что вы нашли шампиона. Он готов сразиться с ним и дает ему крайнего сроку три дня.

Сенешаль ответил:

– Скажите вашему сеньору, что наш рыцарь, хотя и утомлен дорогой, будет готов в означенный срок.

– Как! – воскликнул оруженосец, – от такой малости ваш боец уже устал! Монсеньор Сегурад не устал бы, вынудив сдаться двоих, троих или четверых ваших лучших шампионов.

– Говорите, что вам угодно; ведь бывает, кто нынче рвется в бой, тот завтра об этом сильно пожалеет.

Оруженосец уехал, и все снова принялись за ужин. Когда столы были убраны, мессир Гавейн увидел десяток копий, составленных в конце залы. Он взял самое крепкое за древко, обтер ему железный наконечник, укоротил древко на доброе пье. Затем он устроил досмотр своим доспехам; щит, ремень и перевязь были в целости. Чем дольше наблюдал за ним сенешаль, тем более росло его доверие к новому рыцарю.

На третий день рано поутру мессир Гавейн направился в монастырь до богослужения. Госпожа Рестокская с сенешалем пришла немного погодя. Она увидела своего рыцаря благочестиво коленопреклоненным перед распятием, и ей подумалось, что он держится достойно и прекрасно.

– Госпожа, – сказал ей сенешаль, – мы не знаем, каков ваш защитник; но я нахожу, что он доблестный муж; вы поступили бы мудро, если бы одарили его знаками вашей приязни; такой залог нередко творит чудеса с отважными сердцами.

Дама послала одну из служанок принести ее ларчик с драгоценностями. Она достала из него перевязь с золотыми врезками[112]112
  «С золотыми звеньями». Подарки такого рода были довольно употребительны в двенадцатом веке, во времена создания нашего Ланселота. Гирольд, или Жиро де Барри, ища благосклонности одного министра римского двора, послал ему в первый раз две из своих книг с двумя унциями золота, чтобы их позолотить, cum duobus unciis auri quibus deaurari possent [лат.]; во второй раз – очень красивый позолоченный пояс, zonam pulcherrimam auro et argento egregie distinctam [лат.]; в третий раз – другой пояс со звеньями из позолоченного серебра, с кинжалом, украшенным двумя серебряными кольцами на концах рукояти слоновой кости, zonam


[Закрыть], чеканную пряжку из аравийского золота, украшенную изумрудами и сапфирами; затем, подождав Гавейна у ворот монастыря, она сказала:

– Дай вам Бог доброго дня!

– А вам, госпожа, всех дней вашей жизни! Что же касается нынешнего, мы с вами в нем равно заинтересованы.

– Ах! сир, я никогда не смогу столь же много совершить для вас, сколько вы совершите для меня. Но, по крайней мере, благоволите принять на память мои вещицы и носить их ради той, которая отныне и навеки желает сохранить вашу дружбу.

Гавейн взял перевязь и приладил ее; пряжку он застегнул у себя на шее.

– Госпожа, не терзайтесь так; вы не пойдете замуж за Сегурада.

– Ах! – сказал, осклабясь, карлик, слушавший их, – этот дрянной рыцарь, наверное, полоумен или пьян.

Гектор и сенешаль сами облачили мессира Гавейна в доспехи, кроме головы и рук; поверх кольчуги ему надели дождевой плащ[113]113
  Очевидно, нечто вроде вощеного полотна. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Ему подвели рысистого коня; он сел верхом, а за ним и оруженосцы: один вез его щит, другой меч, третий вел в поводу боевого коня[114]114
  Оруженосец рыцаря, готового к битве, по правую руку от ездового коня своего хозяина вел боевого коня, на которого хозяин садился, только будучи уже вполне вооружен. Отсюда название «конь правой руки» (destrier, лат. dexterarius), данное боевому коню. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Дама была уже за городской стеной, окруженная и теснимая толпой, жаждущей узреть как можно ближе обоих бойцов.

– Госпожа, – вполголоса сказал ей сенешаль, – мы были не слишком учтивы, не спросив у вашего рыцаря его имя.

– Вы правы; и я спрошу его об этом, пока он не подвязал шлем.

membris argenteis sed deauratis non indecenter ornatam,cum cnipulo duobus circulis argenteis ad capita manubrii eburnei signato [лат.]. (Giraldi Cambrensis opera. London, 1861, t. I, epistol. XXX). (Прим. П. Париса).

Мессир Гавейн угадал их намерения; он подъехал к ним, еще не касаясь барьера ристалища, и попросил даму пожаловать ему один дар, который ей ничего не будет стоить.

– Пускай бы даже он стоил мне всего на свете, я вам его пожалую.

– Ну что же! Госпожа, извольте не дознаваться моего имени несколько дней, начиная с нынешнего.

– Увы! Именно это я и собиралась сделать; но раз вам так угодно, я воздержусь от этого.

И вот появились три всадника; двое укрыты дождевыми плащами, третий в полных доспехах, с опущенным забралом, со снятыми рукавицами, в ратной котте с золотыми и лазурными полосами. Он был высок и ладно скроен: ноги длинные и прямые, бока худощавые, плечи широкие, кулаки крепкие, голова крупная, волосы черные с проседью. Это был Сегурад; он раздвинул толпу, приблизился к госпоже Рестокской и произнес во всеуслышание:

– Госпожа, сегодня последний срок, и я полагаю, что вы соблюдете условия, как только я покончу с вашим шампионом.

Взволнованная дама промолчала; но Гавейн заговорил:

– Любезный сир, нам бы надобно услышать из ваших уст, каковы эти условия.

– Госпожа их знает, – возразил Сегурад, – и этого довольно.

– Нет; тех, кто выступает на стороне госпожи, об этом не известили; и было бы весьма нелюбезно отказывать им в просьбе.

– Рыцарь, – ответил Сегурад, – я здесь не перед придворным судом, я говорю и делаю, что мне угодно.

– Ах! Сегурад, если вы силой завоюете одну из самых прекрасных и родовитых на свете дам, вы себе накличете приключений; в нашем краю я знаю немало тех, кто сумел бы ее у вас оспорить.

– Так пускай приходят, я их вызываю; будь с ними хоть сам Гавейн, сын короля Лота.

Мессир Гавейн оставил эти слова без ответа; он отъехал от Сегурада и вернулся в круг своих друзей.

Через мгновение госпожа Рестокская отошла и стала ждать поодаль вместе с другими дамами[115]115
  Уже во второй раз мы видим, что дамы еще не присутствовали на судебных поединках, сидя на помостах, воздвигнутых перед бойцами. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Гавейн пристегнул рукавицы и поднял забрало. Гектор подвязал ему шлем, а сенешаль подвел боевого коня. Когда он сел в седло, Гектор протянул ему щит, а сенешаль копье. И вот он вступает внутрь ограды; с другой стороны туда въезжает Сегурад. Потом они меряют друг друга взором, берут разгон и сближаются; щиты прижаты к груди, копья на упоре[116]116
  Упором служил толстый кусок кожи, прикрепленный с левой стороны, куда приставляли конец древка копья. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Кони пущены в галоп; глефы сломаны с первого удара. Гавейн и Сегурад сходятся вплотную, сжимают друг друга в объятиях и разом падают так грузно, что, глядя на них оцепенелых, иной бы подумал, что оба ранены до смерти. Но Сегурад выбрался, поднялся, положил руку на меч, продел другую в петлю щита[117]117
  Следует отличать петлю или петли щита от ремня. Петлей была полоска кожи или деревянная ручка, прибитая гвоздями к обратной стороне щита, чтобы просунуть туда руку. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] и ринулся на Гавейна в тот самый миг, когда он вставал. И тут пошла обоюдная сеча сплеча и с маху. Оба рубят, колют и пронзают щиты; оба сминают шлемы и острой сталью мечей прорывают кольчуги. И столь точны удары, и столь силен отпор, что нельзя угадать, к кому склоняется удача. Наконец, уступив равной усталости, они уронили руки, и казалось, у них едва доставало сил удержать щиты. Но заминка эта была недолгой; подобно двум разъяренным львам, они вновь набросились друг на друга и в последний порыв вобрали всю оставшуюся мощь. Ближе к полудню мессир Гавейн уже только и делал, что отражал удары; но пыл Сегурада все возрастал. А как известно, Гавейну было на роду написано, что незадолго до полудня он имел силы не более, чем обыкновенный воин; но стоило солнцу дойти до половины пути, как он оживал и преисполнялся двукратной мощи. Сегурад это скоро заметил: он уже уверился в победе, но вот он терпит жестокие удары и видит, что на сей раз его крушат немилосердно. И чудится ему, что против него уже не человек, а демон; он бережется, он сторонится; все кончено, непобедимый будет побежден; прощай, слава; прощай, покорность возлюбленной дамы. Пролитая кровь, отверстые раны, жгучее солнце, бьющее прямо в расколотый шлем, – все вопиет о том, что поражение неизбежно. Он отступает, кружит, ускользает; его усилия тщетны: от последнего удара он падает ничком, а когда норовит подняться, Гавейн упирает в грудь ему колено, отвязывает шлем и рукоятью меча бьет по лбу и лицу.

– Пощадите! – взывает он.

– Тогда признайте, что вы побеждены и сдаетесь.

– Пощадите, благородный рыцарь! Но не вынуждайте меня выговаривать позорные слова.

– Это уж как решит ваша дама.

Послали доложить госпоже Рестокской, что ее рыцарь победил; она подбежала, вне себя от радости, пала в ноги Гавейну, осыпала поцелуями звенья его шосс, золото его шпор.

– Госпожа, что вы желаете от этого рыцаря?

– Сир, он не мой, а ваш; делайте с ним, что угодно.

– Нет, госпожа, я ваш шампион, я отстаивал ваше дело; вы одна ему владелица. Скажу лишь, что Сегурад, один из лучших в мире рыцарей, просит у вас пощады.

– Дорогой сир, – промолвила дама, – как вы поступите, так оно и будет верно.

Тогда Гавейн поднял его, и Сегурад признал себя вассалом госпожи Рестокской.

Гектор и сенешаль проводили его в замок, куда перед ними проследовала госпожа Рестокская, позабыв о мессире Гавейне, и тот остался на месте почти что в одиночестве. Один юнец из прислуги поймал и удержал его коня в тот самый миг, когда оба бойца от встречного удара выпали из седел. Когда он привел его, мессир Гавейн заметил, что брошен один и что госпожа Рестокская ушла, не поблагодарив его. Он двинулся по дороге к лесу. Юноша счел своим долгом указать ему, что Ресток в другой стороне.

– Я знаю, братец; но у меня в лесу есть дело, я скоро вернусь.

Юнец немного подождал его, а потом, видя, что он не приходит, проследил отпечатки подков и нагнал его в то время, когда он прижимал коленом рыцаря, выбитого из седла и молившего о пощаде.

– Я вам ее дарую с одним условием, – говорил мессир Гавейн. – Вы пойдете и сдадитесь в плен к госпоже Рестокской.

Рыцарь встал и повернул к замку; когда он туда прибыл, дама пыталась разузнать, куда делся победитель Сегурада.

– Госпожа, – сказал рыцарь из леса, – я племянник Сегурада, и я пришел сдаться на вашу милость, как приказал мне тот, кто бился за вас. В надежде отомстить за моего дядю я поехал по следам вашего рыцаря и на свою беду догнал его; я обломал копье об его щит, а он, не удосужась даже вынуть меч, схватил меня поперек, сорвал с головы шлем и оставил меня в живых при одном условии: что я буду вашим пленником.

– Увы! – воскликнула дама в слезах, – горе мне, что я дала уйти храбрейшему из рыцарей, не отблагодарив его!

Гектор и сенешаль, тоже опечаленные тем, что упустили его из виду, сели на коней, надеясь догнать его и привести в Ресток. Но, обыскав все уголки леса, они вернулись, так и не найдя его. Мы оставим их в Рестоке и двинемся по следам мессира Гавейна.

XL

Юноша, который тоже следовал за мессиром Гавейном и видел воочию, какой прием он оказал Сегурадову племяннику, приблизился к нему.

– Сир, – сказал он, – да пошлет вам Бог добрый приют в эту ночь! воистину, вы его заслужили. Я тот, кто приглядывал за вашим конем; здесь невдалеке мой дом; если вам будет угодно в нем остановиться, там есть кому позаботиться о ваших ранах; вы найдете там самый лучший прием, какой нам по силам оказать.

– Друг, – ответил мессир Гавейн, – благодарю вас; но ночь еще не настала, и я могу с пользой провести остаток дня. Раны мои не опасны, конь мой еще может нести меня.

– Сир, до Таненга, моего дома, путь еще немалый; вы доедете туда, когда станет смеркаться, и для меня будет великой честью принять столь отважного и достойного воина.

Гавейн уступил настояниям юноши и дал проводить себя в укрепленный дом, выстроенный на реке Северн. Когда они прибыли, юноша попросил позволения снять с него доспехи и подал ему алый плащ, подбитый мехом. У него была сестра, прекрасная и мудрая, умевшая врачевать раны. Девица осмотрела раны мессира Гавейна и умастила их мазью известного ей состава, с тем чтобы унять их жар. После ужина юноша сказал мессиру Гавейну:

– Сир, я прошу у вас совета: я силен, богат и жажду подвигов; все меня бранят за то, что я еще не рыцарь, а пуще всех меня попрекает этим госпожа Рестокская, которой подвластны мои земли. Так знайте, что двенадцать лет тому назад мне приснился сон, будто к моей постели подошел высокий и статный рыцарь; он ухватил меня за нос, а я сказал ему: «Ах! сир, невелика для вас честь так задирать дитя». – «Не волнуйтесь, – отвечал он, – когда-нибудь я искуплю это тем, что посвящу вас в рыцари. Я Гавейн, племянник короля Артура».

Пробудившись, я поведал сон своей матери. Она была этому очень рада и взяла с меня слово принять посвящение не иначе как от руки монсеньора Гавейна. С тех пор я раз пять и более ездил ко двору короля Артура в надежде разыскать там его племянника; я был там еще три дня назад; мне говорили, что он занялся поисками некоего чудесного рыцаря. А поскольку госпожа Рестокская предупредила меня, что не желает больше ждать, когда я стану рыцарем, то я прошу вас, сир, благоволите дать мне посвящение: я уж наверное не найду для этого человека более достойного.

– Я не хотел бы вам отказывать, – ответил мессир Гавейн, – но вы богатый барон, а я не могу сегодня вооружить вас, как подобает: у меня нет ни времени, ни нужного облачения.

– О! сир, для этого не понадобятся долгие сборы. Все, что нужно, у меня есть: часовня, капеллан, одежды и доспехи.

– Тогда будьте готовы завтра к утру; дольше я пробыть не смогу.

Юноша тотчас направился в часовню и начал свое бдение; мессир Гавейн пошел отдыхать, а премудрая девица сидела у его ложа, пока он не уснул. К утру от его ран не осталось и следа; он встал, прослушал мессу, затем препоясал юношу мечом и прикрепил ему правую шпору. Новоявленного рыцаря звали Элен Таненгский. Впоследствии ему дали прозвание Смелый в честь одного деяния, совершенного им на глазах короля Артура.

Мессир Гавейн стал с ним прощаться. Прежде чем препоручить его Богу, Элен сказал:

– Сир, вы произвели меня в рыцари, а я не знаю, кому обязан этой честью; не буду настаивать, если вам угодно об этом умолчать, но мне будет очень жаль, что я не смогу назвать госпоже Рестокской имя достойного мужа, посвятившего меня.

– Я готов сказать вам свое имя, дорогой сир, при условии, что ни вы, ни ваша сестра не проговоритесь об этом ранее, чем через три дня. Когда вас спросят, кто даровал вам звание рыцаря, отвечайте, что это был племянник короля Артура, тот, кого зовут мессир Гавейн.

– Ах! Слава тебе, Господи! – вскричал Элен, вне себя от радости. – Вот и сбылось мое сновидение; и как же мне теперь не стать достойным мужем, когда я посвящен рукой лучшего рыцаря в мире! Сир, я понапрасну просил бы вас остаться; но, как новопосвященный, я испрошу у вас один дар.

– Заранее согласен.

– Извольте обменять доспехи, которые вы носили в Ре-стоке, на мои.

Гавейн согласился снять свои доспехи и надел те, что предложил ему Элен. Кольчуга была богатой выделки; шлем добротной и крепкой закалки; но Элен оставил себе белый щит, какой положено было носить новопосвященным рыцарям. Мессир Гавейн от себя подарил сестре Элена пояс и пряжку, врученные ему несколько дней назад.

– Сударыня, – сказал он, – вот это отдала мне в знак приязни госпожа Рестокская, а я в знак приязни отдаю вам как даме, чьим рыцарем я останусь на всю жизнь.

Вымолвив это, он потребовал своего коня и простился с премудрой девицей, а Элен проводил его на другой берег Северна. Там Гавейн осведомился, какой кратчайший путь ведет до Сорелуа.

– Сир, – сказал Элен, – я думаю, вам надо пересечь королевство Норгаллию.

В те времена о чужих странах вовсе ничего не знали, кроме как со слов странствующих рыцарей, которые бродили из края в край. Но и им зачастую были мало знакомы торные дороги, ибо они любили рыскать по горам и долам, полагая там вернее найти приключение.

Возвратясь в Таненг, Элен поспешил созвать друзей и разделить с ними радость от новообретенного рыцарского звания; а на третий день он выехал в Ресток. Но даму он там уже не застал: она два дня как уехала в Камалот, куда мы и направимся вместе с нею, но лишь после того, как последуем за мессиром Гавейном в его поисках Ланселота.