Текст книги "Когда мне было двадцать"

Глава 37

Яркий свет, каталка, на которой меня везут в операционную.

Утром я успела поговорить только с мамой, она пообещала мне, что не останется в больнице ждать, когда всё закончится, а поедет домой. Я попросила Надю с Егором проследить за этим.

Антон вёз каталку и держал меня за руку, а я сжимала её сильнее, чем нужно. Это и понятно: мне страшно, единственное, что придавало мне сил, – я не видела в глазах Антона тревоги. Может, это просто профессионализм или что-то типа того, но я была этому чертовски рада.

Я лежала на спине, сверху слепил глаза очень яркий свет.

– Ты готова? – Я не знала, спрашивает Антон про операцию или анестезию.

– Нет, но давай сделаем это.

– Хорошо, считай от десяти до единицы и попробуй думать о чём-то хорошем.

Сжав его руку, я начала отсчёт.

– Десять, девять, восемь, семь, шесть… – всё медленнее и тише, – пять…

Темнота, полная темнота.

Я отключилась.

Несколько долгих часов спустя.

– Нет-нет, этого не может быть, вы же обещали, что всё будет хорошо.

– Простите, но… – Антон что-то объяснял Настиной маме.

Когда она повесила трубку, сразу знала, что надо сделать дальше.

* * *

Никита, который до этого ни о чём не хотел думать, бежал сломя голову по адресу, который ему отправила мама Насти.

Он стучал в дверь как сумасшедший, сбивчиво дыша, поздоровался. Сразу заметил на глазах женщины слёзы, но торопиться не стал.

– Держи, – она протянула ему бумажку, которую вчера ей передала дочь.

– Что это? – не понимал Никита.

– Настя хотела, чтобы я тебе это передала.

Сейчас у него не было никаких сомнений: всё плохо, и только сейчас он позволил своим эмоциям взять над собой верх. Он плакал, сжимая в руках это несчастное письмо, Настина мать его обнимала и что-то тихо говорила… В нём боролись два желания. Разорвать это письмо и сжечь кусочки или уединиться где-нибудь и прочитать его.

Никита выбежал из квартиры так же быстро, как ворвался в неё. Не зная, куда идти, он сел в метро и, будто случайно, часом позже оказался у катка, который сейчас, конечно, не работал, но на котором он влюбился в Настю. Сел на ближайшую скамейку и разжал руку: она болела.

Развернув письмо, со слезами на глазах принялся его читать.

«Мне было 19 лет, когда я его встретила, мне было 20, когда я поняла, что люблю его. Я поняла это в тот день, когда мы красили забор, и он в попытке догнать меня и разукрасить, упал. Мы лежали на земле, он был на мне. Я посмотрела в его глаза, и мой мир больше не казался мне таким уж тусклым. Когда я соблазняла его в дýше, то и не подозревала, что во мне говорит болезнь. Врачи сказали, что моё спонтанное поведение было одним из симптомов опухоли. Но именно после этого, видимо, он тоже в меня влюбился. Наверное, он подумал, что я смелая, но я никогда такой не была. И пускай врачи продолжали говорить, что это случилось из-за болезни, я знаю, что сама этого хотела, я хотела Никиту больше всего на свете.

Однажды я подслушала его разговор с моей мамой. Она сказала ему, что я никогда в этом не признаюсь, но всё, чего я хочу, – это любить и быть любимой. И я бесконечно благодарна Никите: он успел показать мне, что такое любовь.

Теперь я хочу обратится к тебе. Я писала это письмо и хотела сделать вид, будто просто рассказываю кому-то историю нашей любви, но мне нужно тебе сказать. Не замыкайся, позволь себе влюбиться снова и снова, разреши себе быть счастливым. Ведь твоя жизнь только началась. И мне жаль, что я никогда не стану её частью…

P.S. Я люблю тебя».

Дочитав письмо, Никита уже не мог нормально дышать: слёзы душили, он плакал и плакал, привлекая внимание зевак…

А когда рыдания отпустили его, он задумался о том, что когда-то сказала ему Настя. Про разговоры с самим собой. Парень ненавидел себя за то, что бросил Настю в самый сложный момент и не слушал свой внутренний голос, который каждый день все эти недели кричал её имя. Теперь он понял, что ради неё начнёт слушать своё внутреннее я.

Но кроме этого Никиту грызло кое-что ещё. В последнюю ночь, которую они провели вместе, Настя сказала, что любит его, а он притворился спящим. Просто испугался, и если бы она снова легла ему на грудь, то поняла бы, что он не спит. Его сердце тогда чуть не выпрыгнуло.

Никита посмотрел вверх и сказал:

– Я тоже тебя люблю и всегда буду любить.

Вытирая слёзы, он встал, положил Настино письмо на скамейку, в последний раз посмотрел на место, где следующей зимой снова будет каток… и подумал, что больше сюда никогда не вернётся.

Развернулся и зашагал домой, изредка вытирая выступающие слёзы.

Глава 38

Днём ранее.

– Так что за третий вариант? – я не унималась.

– Иногда восстановиться после операции сложно, – Антон говорил понятным языком, и я была за это благодарна. – И возможно, если я пойму, что ты не сможешь самостоятельно восстановиться, мне придётся ввести тебя в искусственную кому.

– Звучит невесело, – констатировала я.

– Ну а как ты хотела? – он улыбался.

– Никому об этом не говори.

– Да, я уже понял. Не скажу.

Год спустя.

Там было холодно и почему-то дул ветер. В темноте, будто очень далеко, я видела туманный силуэт… Он всё удалялся от меня, а моего крика уже было не разобрать. Пустота и тьма – именно это я чувствовала, именно там я находилась.

Я молилась, хотя никогда не верила в Бога, молилась, надеясь, что ещё жива.

И вдруг неожиданно стало светлее и кто-то протянул мне руку.

Глубокий вздох, что-то пикает, яркий свет… и передо мной лицо.

Лицо Антона. Оно изменилось.

– Значит, третий вариант, – успела сказать я, прежде чем отключилась вновь.