Текст книги "Медный всадник"

– До свидания, – ответила она, оставаясь на месте и вытирая выпачканные мукой руки о белое платье с розами. – Еще раз спасибо за помощь.

– Я провожу тебя, – объявила Даша, взяв Александра за руку.

Дмитрий подошел к Татьяне и спросил, не может ли он еще раз прийти в гости. Наверное, она сказала «да» или кивнула. Трудно понять, ведь она почти его не слышала.

Александр наконец поднял на нее глаза:

– Рад был познакомиться, Татьяна.

Татьяна, кажется, что-то ответила. А может, и нет.

Все трое ушли, а Татьяна еще долго стояла на кухне. Пока не появилась мать и не сказала:

– Офицер забыл фуражку.

Татьяна взяла у нее фуражку, но, прежде чем успела шагнуть в коридор, вернулся Александр – один.

– Фуражку забыл, – пояснил он.

Татьяна молча, не глядя на него, протянула ему фуражку.

Их пальцы на мгновение встретились. Татьяна вдруг вскинула голову и грустно на него посмотрела. Что делают взрослые в таком случае? Ей хотелось плакать. Но она умудрилась сглотнуть колючий комок и удержаться от слез.

– Прости, – сказал Александр так тихо, что Татьяна не была уверена, правильно ли его расслышала. Он повернулся и вышел.

– Что это ты вытворяешь? – нахмурилась мать.

– Ах, мама, будь благодарна, что мне удалось хотя бы что-то достать! – огрызнулась Татьяна и, вспомнив, что хотела есть, намазала маслом кусочек хлеба, рассеянно откусила и выбросила остальное.

Идти было некуда. Везде люди. Как бы она хотела забиться в крохотную каморку, где могла бы остаться одна и без помех открыть дневник!

У Татьяны не было своей каморки и, следовательно, дневника тоже. Насколько она поняла из прочитанного, в дневниках содержались очень личные мысли, которые не должны попадаться на глаза посторонним. Но ей приходилось держать свои сокровенные мысли при себе. Не станешь же ты делиться ими с той, кто делит с тобой постель, даже если это твоя родная сестра! Лев Толстой, один из ее любимых писателей, всю свою жизнь, с самого детства, вел дневники. Но они предназначались специально для того, чтобы их читали тысячи людей. Подобные дневники Татьяне ни к чему. Она хотела вести такой, в котором могла бы сто раз подряд написать имя Александра, и чтобы никто, кроме нее, не имел права его прочитать. Хотела бы иметь комнату, в которой могла произносить его имя вслух, с утра до вечера, и чтобы никто, кроме нее, не имел права его услышать.

Александр.

Она понуро побрела в комнату, села рядом с матерью и сжевала печенье.

Родители говорили о деньгах, которые Даша так и не смогла снять со счета в закрывшейся до времени сберкассе. Немного потолковали об эвакуации, но ни словом не упомянули о Паше, да и как можно… А Татьяна ни словом не упомянула об Александре, да и как можно…

Отец нахваливал Дмитрия, очевидно, считая его прекрасным молодым человеком. Татьяна молча слушала, стараясь собраться с силами. Вернувшаяся Даша поманила сестру в спальню. Та послушно поднялась.

Закрыв за собой дверь, Даша возбужденно выпалила:

– Ну, что ты думаешь?

– О чем? – устало пробормотала Татьяна.

– О нем, конечно! Что ты думаешь о нем?

– Симпатичный.

– Симпатичный? И это все? Брось! Уж лучше признайся, что не встречала мужчины красивее.

Татьяна растянула губы в улыбке.

– Ну что, я была права? Верно?

– Права, права, – кивнула она.

– Просто невероятно, что вы с ним встретились вот так в автобусе!

– Невероятно, – эхом отозвалась Татьяна, вставая и пытаясь шагнуть к двери.

Но Даша загораживала дорогу, нетерпеливо приплясывая на месте, бессознательно бросая вызов Татьяне, которой сейчас было не до ссор. Даже на перепалку не находилось сил. Поэтому она ничего не ответила. Впрочем, как всегда. Даша на семь лет старше. Умнее. Красивее. Привлекательнее. И всегда побеждает.

Татьяна обреченно опустилась на кровать. Даша устроилась рядом.

– А Дмитрий? Он тебе понравился?

– Наверное. Послушай, Даша, не стоит обо мне волноваться.

– А кто волнуется? – хмыкнула сестра, ероша ее волосы. – Присмотрись к нему. Похоже, он к тебе неравнодушен. – Судя по тону, сестра была немало удивлена. – Должно быть, твое платье помогло.

– Должно быть. Знаешь, я еле на ногах держусь. Полгорода пешком обошла.

Даша обняла Татьяну:

– А вот мне Александр нравится. Так сильно, что даже сказать не могу.

У Татьяны все внутри заледенело. Встретившись с Александром, гуляя с Александром, улыбаясь Александру, Татьяна успела понять, что его отношения с Дашей не просто мимолетный флирт, как многие другие, кончившиеся в садах Петергофа или на ступенях Адмиралтейства. На этот раз, кажется, все серьезно.

– Не стоит ничего объяснять, – обронила она, едва ворочая языком.

– Когда-нибудь, Танечка, ты станешь взрослой и все поймешь.

Татьяна искоса посмотрела на сестру, открыла рот… Но запал прошел так же внезапно, как появился.

Она хотела крикнуть: «Но, Даша, Александр перешел улицу ради меня! Сел в автобус ради меня! Добрался до самых окраин ради меня!»

Но сказать это старшей сестре она просто не могла.

А вот другое…

«Даша, у тебя и без того много парней. Ты можешь завести нового в любую минуту, и он будет от тебя без ума. Ты красавица, умница, и все тебя любят. Отдай мне Александра!»

А вот другое…

«Что, если я ему нравлюсь больше?»

Татьяна ничего не сказала.

Потому что не была уверена, правда ли это. Особенно последняя часть. Как может Татьяна нравиться больше Даши? Стоит только взглянуть на Дашу с ее волосами и фигурой! Может, Александр переходил улицу и ради Даши? Пересек город, переправился через реку ради Даши в три часа белой ленинградской ночи, когда мосты были разведены?

Татьяне было нечего сказать. Она закрыла рот. Все впустую. Все напрасно.

Даша не сводила с нее глаз.

– Таня, Дима – солдат. Военные – люди особые. Тебе он может показаться… грубоватым.

– О чем ты?

– Да так, ни о чем. Но наверное, придется немного привести тебя в порядок.

– В порядок? – задохнулась Татьяна. Упрямое сердце снова рванулось к самому горлу.

– Нужно же тебе прихорошиться! Может, немного помады… новая прическа…

Даша дернула Татьяну за волосы.

– Может быть. Только не сейчас, ладно?

И она, как была в белом платье с алыми розами, повалилась на кровать и отвернулась лицом к стене.

3

Александр быстро шел по Лиговскому.

Они долго молчали, прежде чем Дмитрий, еще не отдышавшись, заметил:

– Дружная семья.

– Очень, – спокойно кивнул Александр.

Быстрая ходьба не утомила его. Он не задыхался. Но и не хотел говорить с Дмитрием о Метановых.

– Я помню Дашу, – продолжал Дмитрий, едва поспевая за Александром. – Видел тебя с ней несколько раз в «Садко». Верно?

– Да.

– Но ее сестра не хуже, не находишь?

Александр не ответил.

– Георгий Васильевич сказал, что Тане почти семнадцать. – Он нервно дернул головой. – Семнадцать! Помнишь нас в семнадцать, Саша?

Александр продолжал идти.

– Слишком хорошо.

Жаль, что у него такая долгая память.

Задумавшись, он пропустил мимо ушей реплику Дмитрия.

– Я не расслышал. Ты о чем?

– Как по-твоему, – терпеливо повторил тот, – она чересчур молода или чересчур взрослая для семнадцати?

– В любом случае для тебя она чересчур молода, – холодно обронил Александр.

Дмитрий долго молчал.

– Но какая хорошенькая! – протянул он наконец.

– Да. И все же чересчур молода для тебя.

– А тебе какое дело? Ты прибрал к рукам старшую сестру, я хочу получше узнать младшую, – хмыкнул Дмитрий. – Почему нет? Из нас может выйти слаженный квартет, не считаешь? Два лучших друга, две сестры… в этом есть некая симметрия…

– Дима, – перебил Александр, – ты уже забыл про Елену и вчерашний вечер? Кстати, Елена призналась, что ты ей понравился. Могу познакомить.

Дмитрий пренебрежительно отмахнулся:

– Неужели ты успел поговорить с Еленой? Нет, таких, как она – тринадцать на дюжину. Не то что Татьяна. Это совсем другой коленкор.

Он плотоядно потер руки и ухмыльнулся.

На лице Александра не дрогнул ни единый мускул. Не дернулся глаз, не сжались губы, не сошлись брови. Только шаги все убыстрялись.

Дмитрий перешел на рысь.

– Саша, подожди! Насчет Тани… я только хотел убедиться, что ты… не возражаешь…

– Разумеется, нет. С чего бы? – бесстрастно ответил он.

– Верно! – воскликнул Дмитрий, хлопая друга по плечу. – Ты настоящий друг. Кстати, хочешь, организую вечеринку, повеселимся немного…

– Нет!

– Но ты всю ночь будешь на дежурстве. Брось, нужно же развлечься, как всегда…

– Нет. Не сегодня! – отрезал Александр и, помедлив, добавил: – И никогда, договорились?

– Но…

– Я опаздываю. Побегу, пожалуй. Увидимся в казармах.

Подводные течения

1

Первое, что представила Татьяна, проснувшись на следующее утро, было лицо Александра. Она изо всех сил старалась не говорить с Дашей, даже не смотреть на нее, но та, уходя, небрежно бросила:

– С днем рождения.

– Да, Танечка, с днем рождения, – повторила мать, спеша к выходу. – Не забудь закрыть дверь.

Папа поцеловал ее в лоб и не преминул заметить:

– Твоему брату сегодня тоже семнадцать.

– Я помню, папа.

Отец работал инженером-технологом на Ленинградском водоканале. Мама была швеей. На их предприятии шили халаты для больниц. Даша два года назад бросила университет и устроилась медсестрой у зубного врача. Когда-то между ними было нечто вроде пылкого романа, но все давно закончилось. Однако Даша не ушла, потому что работа ей нравилась. Не пыльная и платят неплохо.

Татьяна отправилась на завод, где все утро провела на собраниях и митингах. Начальник цеха Сергей Красенко спросил, кто хочет вступить в добровольческие отряды, отправляющиеся на рытье окопов, чтобы помочь доблестной Красной армии отогнать проклятых фашистов.

Татьяна почти не слушала. Окопы… отряды… все казалось таким далеким. Вчера она встретила Александра.

Красенко продолжал говорить. Оказалось, что укрепления к северу от Ленинграда, тянувшиеся по старой границе с Финляндией, необходимо как можно скорее привести в порядок. Опасались, что Финляндия попытается получить назад Карелию.

Татьяна навострила уши. Карелия… Карельский перешеек… Александр вчера что-то говорил об этом. Александр…

Татьяна поникла.

Женщины молча слушали Красенко. Но ни одна не вызвалась рыть окопы. Никто, кроме Тамары, той, что сидела последней на конвейере.

– Что я теряю? – прошипела она, вскакивая. Наверное, ей до чертиков надоела ее работа.

Сегодня до обеда Татьяне выдали очки, косынку и коричневый халат. Ложки и вилки куда-то исчезли. Теперь по конвейерной ленте плыли патроны. Они рядами ложились в маленькие картонные коробки, а она должна была укладывать коробки в большие деревянные ящики.

Ровно в пять Татьяна сняла халат, косынку и очки, плеснула в лицо водой, аккуратно стянула волосы резинкой и вышла за ворота. Предстояло шагать по проспекту Стачек, вдоль знаменитой заводской стены, бетонного сооружения высотой семь метров, тянувшегося на пятнадцать кварталов. До ее остановки было всего три.

А на остановке ждал Александр.

При виде высокой фигуры лицо Татьяны озарилось радостью. Невольной.

Схватившись за сердце, она на секунду остановилась, но он улыбнулся, и она побагровела от смущения, проглотила уже привычный комок в горле и пошла ему навстречу. И лишь краем сознания отметила, что он держит фуражку в руках. Жаль, что она так небрежно умылась. Наверняка что-то не в порядке.

В голове теснилось столько слов, что она не могла говорить. И это как раз в ту минуту, когда уместнее всего было бы заговорить как ни в чем не бывало. Как будто ничего не было.

– Что ты здесь делаешь? – пролепетала она.

– Знаешь, началась война. Со мной все может быть кончено, и очень скоро, так что не время притворяться, – жестко ответил он.

И опять у Татьяны не нашлось слов.

– С днем рождения.

– Спасибо.

– Будешь праздновать?

– Не знаю. Сегодня понедельник, все усталые, злые… Поужинаем. Может, выпьем.

Она вздохнула. В другом мире, возможно, стоило бы набраться храбрости и пригласить его на именинный ужин. Но это в другом мире. Не в этом.

Они ждали. Вокруг толпились мрачные люди. Но Татьяна не испытывала ни грусти, ни горечи. Может, она и была бы такой, как они, если бы стояла одна. Если бы рядом не было его.

И вдруг она вспомнила о войне. Как пойдет дальше ее жизнь?

– Откуда ты узнал, что я здесь?

– Твой отец сказал, что ты работаешь на Кировском. Вот я и рискнул в надежде, что ты еще не успела уехать.

– Почему? – беспечно бросила она. – Или у нас уже входит в привычку встречаться в автобусах?

– У нас? Советских людей? Или у нас с тобой?

Она вспыхнула.

Подошел переполненный автобус, куда, однако, смогли втиснуться два десятка счастливчиков. Молодые люди даже не попытались включиться в общую свалку.

– Пойдем, – решил он наконец, уводя ее с остановки.

– Куда?

– Я провожу тебя до дома. Нам нужно поговорить.

Девушка с сомнением покачала головой.

– До дома километров восемь, не меньше, – заметила она, поглядывая на свои ноги.

– Сегодня ты в удобных туфлях? – неожиданно спросил он.

Татьяна кивнула, проклиная свою ребяческую неловкость.

– Вот что, давай доберемся до улицы Говорова, а там сядем на первый трамвай. Сможешь пройти один длинный квартал? Здесь слишком много народа, и все ждут автобуса или троллейбуса. На трамвайной остановке людей поменьше.

– Но он не идет до моего дома, – возразила Татьяна.

– Зато идет до Варшавского вокзала, где можно пересесть на шестнадцатый трамвай, который как раз останавливается на углу Греческой и Пятой Советской. Или вместе со мной пересядешь на второй трамвай. Я сойду у казарм, а ты – у Русского музея. – Он помедлил, – Или пойдем пешком.

– Ни за что! – решительно отказалась Татьяна. – Даже если бы на мне были лапти. Идем на трамвай.

Она уже знала, что не сойдет ни у какого вокзала, чтобы вернуться домой в одиночестве.

Прождав трамвай минут двадцать, она согласилась пройти несколько километров до шестнадцатого трамвая. С улицы Говорова они свернули на улицу Скапина, которая шла по диагонали к набережной Обводного канала.

Татьяна не хотела садиться в свой трамвай. Не хотела, чтобы он садился в свой. Она хотела идти и идти вдоль голубого канала. Но как ему это сказать? И без того столько нужно спросить!

Ведь она так старалась не навязываться! Всегда подбирала слова, однако боялась показаться дурочкой и поэтому предпочитала молчать, так что вместо этого казалась либо болезненно застенчивой, либо попросту воображалой. Вот Даша ни о чем подобном не задумывалась. Говорила первое, что в голову придет.

Вот сейчас, пожалуй, стоит прислушаться к внутреннему голосу, достаточно громкому и уверенному.

Ее так и подмывало спросить Александра о Даше.

Он начал первым:

– Не знаю, как тебе сказать… Ты можешь посчитать, что я вмешиваюсь не в свои дела, но…

Он нерешительно замолчал.

Татьяна вопросительно уставилась на него.

– Может быть, это и так, – заметила она, – но все равно говори. О чем ты?

– Таня, скажи отцу, чтобы забрал твоего брата из Толмачева.

Татьяна почти не слышала его, потому что они как раз добрались до затейливого здания Варшавского вокзала и она мимолетно подумала, как, должно быть, хорошо сесть в поезд, увидеть Варшаву, Люблин и Святокрест… Но тут в мозг врезались отдельные слова: брат, Толмачево, забрать…

Этого Татьяна не ожидала, хотя сама не знала, чего ожидать. Но Александр упомянул о Паше, которого не знал и даже никогда не видел.

– Почему? – выдавила она наконец.

– Существует опасность, – ответил Александр после некоторой паузы, – что немцы займут Толмачево.

– О чем ты?

Она не понимала. А если бы и понимала, не хотела понимать. Предпочла бы не понимать. Боялась еще больше расстроиться. Она была так счастлива, что Александр сам, сам пришел встретить ее! И все же что-то в его голосе: Паша, Толмачево, немцы – все эти разрозненные слова объединялись в одно связное предложение, произнесенное почти незнакомцем с теплыми глазами и холодным голосом. Неужели он не поленился добраться до Кировского, чтобы встревожить ее? Но для чего?

– Но что я могу сделать?

– Поговорить с отцом. Пусть срочно забирает Пашу из Толмачева. Зачем он вообще туда его отправил? – воскликнул Александр. – В безопасное место?

Он вздрогнул, и по лицу прошла непонятная тень. Татьяна пристально наблюдала за ним, ожидая объяснений. Но он молчал. Татьяна откашлялась.

– В лагерь. Там много лагерей.

– Знаю, – кивнул Александр. – Многие ленинградцы отослали туда своих мальчишек.

Его лицо ничего не выражало.

– Но, Александр, немцы еще в Крыму, – удивилась Татьяна. – Так сказал сам товарищ Молотов. Разве ты не слышал его речи?

– Да, они в Крыму. Но граница с Европой тянется на две тысячи километров. И гитлеровская армия заняла каждый метр этой границы, к югу от Болгарии, к северу до Польши.

Он помолчал. Она ничего не ответила.

– Пока что самое безопасное место для Паши – Ленинград.

– Откуда такая уверенность? – скептически бросила оживившаяся Татьяна. – Почему же по радио все время твердят, что Красная армия всех сильней? У нас есть танки, самолеты, пушки. Ты не согласен? – Она укоризненно покачала головой.

– Таня, Таня, Таня, – вздохнул Александр.

– Что, что, что? – протараторила она, и Александр, несмотря на серьезность положения, едва не рассмеялся. Она тоже улыбнулась.

– Таня, Ленинград так долго жил в соседстве с враждебной границей, всего в двадцати километрах отсюда, к северу, что мы забыли вооружить юг. А там и кроется опасность.

– Если это так, почему ты посылаешь Дмитрия поближе к Финляндии, где, по твоим словам, и кроется опасность?

– Но разведка необходима, – возразил Александр, и Татьяна почувствовала, что он чего-то недоговаривает. – Видишь ли, я считаю, что с севера Ленинград достаточно защищен, а вот на юге и юго-западе нет ни единой дивизии, ни единого полка, даже батальона. Понимаешь, о чем я?

– Нет, – вызывающе буркнула она.

– Поговори с отцом насчет Паши, – повторил он.

Оба замолчали, шагая бок о бок по притихшим улицам. Даже солнечный свет казался приглушенным, даже листья не шевелились, и только Александр и Татьяна медленно двигались вперед, приостанавливаясь на каждом перекрестке, упорно глядя в тротуар. «Хоть бы это никогда не кончалось», – думала Татьяна. О чем думал он?

– Послушай, – почти прошептал Александр, – насчет вчерашнего… прости, что так вышло. Что я мог сделать? Твоя сестра и я… я не знал, что она твоя сестра. Мы встретились в «Садко»…

– Знаю. Конечно. Не стоит объяснять, – перебила Татьяна. Он сам заговорил о Даше… и это самое главное!

– Стоит! Извини, если… если я тебя расстроил.

– Нет, вовсе нет. Все в порядке. Она рассказывала о тебе. Она и ты… – Татьяна попыталась было сказать, что она рада за них, но слова застревали на языке. – Кстати, о Дмитрии. Он симпатичный, правда? Когда он вернется из Карелии?

Зачем она все это говорит? Чтобы позлить его? Татьяна сама не знала. Просто хотела сменить тему.

– Понятия не имею. Когда выполнит задание. Через несколько дней.

– Что-то я устала. Давай дождемся трамвая.

– Разумеется, – протянул Александр. – Здесь рядом остановка шестнадцатого.

Они уже сидели в трамвае, когда он снова заговорил:

– Татьяна, у нас с твоей сестрой ничего серьезного нет. Я скажу ей…

– Нет! – вскрикнула она чересчур громко. Двое немолодых мужчин, сидевших впереди, обернулись и как по команде подняли брови. – Нет, – повторила она уже спокойнее, но не менее решительно. – Это невозможно.

Она прижала руки к щекам, но тут же отняла.

– Она моя старшая сестра, неужели не понятно?

Я был единственным ребенком у родителей.

Эта случайно оброненная фраза эхом отозвалась в груди.

– Она моя единственная сестра, – уже мягче пояснила она, – и относится к тебе… серьезно.

Стоит ли распространяться дальше? Вряд ли, но, судя по его недовольному лицу, придется.

– Мальчишек много, – добавила она, безразлично пожав плечами, – а сестра одна.

– Я не мальчишка, – процедил Александр.

– Ну, мужчин, – поправилась она. Каждое слово давалось ей с трудом.

– А почему ты считаешь, что будут и другие?

Татьяна от неожиданности растерялась, но сдаваться не желала:

– Потому что вас немногим меньше, чем женщин. Но я точно знаю, что другой сестры у меня не будет. – Не дождавшись ответного замечания, она осмелилась спросить: – Тебе ведь нравится Даша, верно?

– Конечно. Но…

– Значит, – перебила девушка, – все улажено, и не стоит об этом говорить.

Она тяжело вздохнула.

– Ты права, – нехотя согласился Александр.

Татьяна порывисто отвернулась к окну.

Думая о том, кем бы хотела быть в этой жизни, Татьяна всегда вспоминала о дедушке и спокойном достоинстве, с которым он неизменно держался, несмотря на то что жизнь многим его обделила. Он мог бы стать кем угодно, но предпочел работать учителем математики. Татьяна не знала, профессия ли заставила его видеть мир в черно-белом свете или это было самой сутью его характера, влекущей его к математическим абсолютам, но, как бы то ни было, Татьяна неизменно им восхищалась. И когда в детстве ее спрашивали, кем она хочет стать, когда вырастет, она всегда отвечала:

– Хочу быть, как мой дедушка.

Она знала, как поступил бы дед в этом случае. Он никогда бы не переступил через свою сестру.

Трамвай миновал площадь Восстания. Александр попросил ее выйти за несколько остановок до Пятой Советской, около краснокирпичного госпиталя на углу Второй Советской и Греческой.

– Я родилась в этом госпитале, – сообщила Татьяна.

– Скажи, тебе нравится Дмитрий?

Прошла добрая минута, прежде чем Татьяна решилась ответить.

Какого ответа он ждал? Хочет оказать дружескую услугу приятелю? Или пробует выведать, что она питает к Дмитрию? И что ей сказать? Если он спрашивает ради Дмитрия и Татьяна скажет «нет», наверняка обидит парня, а этого ей вовсе не хочется.

Если Александр допытывается ради себя и она ответит «да», значит, обидит его, а этого ей не хотелось еще больше. Что обычно делают девушки в таких случаях? Играют… кокетничают… специально держат парней в напряжении?

Между Александром и Дашей что-то есть. Обязана ли она быть откровенной с ухажером сестры?

И нужен ли ему честный ответ?

По-видимому, да.

– Нет, – выговорила она наконец. Больше всего на свете она боялась оттолкнуть Александра. И по его лицу она заметила, что ответила правильно. – Хотя Даша советовала к нему присмотреться. Что ты думаешь?

– Нет, – недослушав, ответил он.

Они остановились на углу Второй Советской и Греческой. На расстоянии, почти напротив ее дома, поблескивал церковный купол. Татьяна не могла вынести мысли о том, что он сейчас уйдет. Теперь, когда он пришел, попросил о невозможном и получил отказ, она боялась, что больше его не увидит. И снова останется одна. Нет… она не даст ему исчезнуть… Не сейчас.

– Александр, – тихо спросила она, глядя в его лицо, – твои родители все еще в Краснодаре?

– Нет. Не в Краснодаре.

Она не отвела глаз. Его взгляд словно проникал в ее сердце.

– Таня, я сейчас не могу всего объяснить, как бы ни хотел.

– Попробуй, – выдохнула она.

– Только помни, что все происходящее в настоящее время в Красной армии: смятение, неподготовленность, дезорганизация – все это невозможно понять, не зная событий последних четырех лет. Ясно?

Татьяна стояла, боясь пошевелиться.

– Не ясно. Какое отношение это имеет к твоим родителям?

Александр подступил чуть ближе, закрывая ее от заходящего солнца.

– Мои родители мертвы. Мать погибла в тридцать шестом, отец – в тридцать седьмом.

Она едва его слышала.

– Расстреляны. НКВД. Но теперь мне пора. Хорошо?

Потрясенное лицо Татьяны, должно быть, остановило его, потому что он похлопал ее по плечу и угрюмо усмехнулся:

– Не тревожься. Иногда все идет не так, как мы надеемся, какие бы планы мы ни строили, как бы ни добивались цели. Верно?

Татьяна молча кивнула. Ей почему-то казалось, что он имеет в виду не только своих родителей.

– Александр, ты хочешь…

– Мне пора, – повторил он. – Еще увидимся.

Ей ужасно хотелось спросить когда, но она промямлила только:

– Увидимся.

Девушке не хотелось идти домой, снова сидеть на кухне, в комнате, в замкнутом пространстве. Хорошо бы снова оказаться в трамвае, или на автобусной остановке, или даже в военторге, на улице, где угодно, только с ним.

Она все-таки добралась до своей квартиры и долго тупо стояла на площадке перед дверью, бездумно обводя пальцем восьмерку, готовясь войти и увидеть сестру.

2

В доме только и было разговоров, что о войне. Праздничного ужина никто не готовил, зато водки было много. Как и громких споров. Что будет с Ленинградом? Когда Татьяна вошла в комнату, отец с дедом как раз сцепились из-за политики Гитлера, словно оба знали его лично. Мама хотела знать, почему товарищ Сталин до сих пор не выступил по радио. Даша спрашивала, не следует ли ей уволиться с работы.

– С чего это? – раздраженно рявкнул отец. – Посмотри на Таню! Едва исполнилось семнадцать, и все же не спрашивает, стоит ли ей работать.

Все уставились на Татьяну. Даша растерянно хмурилась. Татьяна положила сумку.

– Сегодня исполнилось, папа.

– Ах да! – воскликнул отец. – Конечно! Безумный день! Давайте выпьем за здоровье Паши… Ну и Тани тоже.

Комната почему-то казалась меньше, потому что Паши с ними не было.

Татьяна прислонилась к стене, выжидая момента, когда можно будет заговорить о Паше и Толмачеве. На нее почти никто не обратил внимания, если не считать Даши, сидевшей на диване.

– Поешь хотя бы куриного супа, – посоветовала она. – На плите стоит.

Татьяна молча кивнула, пошла на кухню, налила себе два половника супа с картофелем и морковью, уселась на подоконник и стала смотреть в окно, пока остывал суп. Сейчас она не могла есть ничего горячего. Внутри и так все горело.

Вернулась она в комнату как раз в тот момент, когда мать успокаивала отца:

– Война закончится еще до зимы, вот увидишь.

Папа рассеянно перебирал складки рубашки.

– Знаешь, Наполеон тоже вторгся в Россию в июне.

– Наполеон! – взвизгнула мама. – Интересно, какое отношение имеет ко всему этому Наполеон?

Татьяна открыла было рот, чтобы сказать насчет Толмачева, но как объяснить все это взрослым, всезнающим, умным людям? Признаться, откуда у нее эти сведения насчет немецкого наступления на Россию?

Она поспешно сжала губы.

Папа рассеянно вертел в руке пустую рюмку.

– Давай еще выпьем за Пашу, – предложил он.

– Поедем в Лугу! – воскликнула мама. – На нашу дачу. Подальше от города.

Ну как могла Татьяна промолчать?

– Может быть, – выдавила она с решимостью ягненка, идущего на заклание, – может, стоило бы привезти Пашу из лагеря?

Все домашние уставились на нее с нескрываемым сожалением, то ли удивляясь, как это она посмела заговорить, то ли сожалея, что высказывали столь серьезные вещи в присутствии ребенка.

Мама неожиданно заплакала:

– Таня права. Нужно было привезти его. Сегодня у него день рождения, а он там один…

«Это и мой день рождения», – подумала Татьяна и поднялась, решив помыться.

– Куда ты? – окликнул отец.

– В ванную?

– А посуда? Отнеси тарелки на кухню!

– Искупаться, – пояснила Татьяна, собирая со стола грязную посуду.

Даша ушла. Татьяна не спросила куда. Скорее всего, на свидание с Александром. Не стоило жалеть себя, нужно как-то выживать. Если и жалеть о чем-то, так лишь о повороте событий, открывших ей целый мир чувств, исключительно для того, чтобы эти чувства погибли в зародыше, раздавленные жестокими руками неумолимой судьбы. Так что нет смысла страдать попусту. Только тебе же будет хуже.

Татьяна заставила себя перечитать несколько рассказов Чехова, неизменно успокаивающих ее своей инертностью и служивших чем-то вроде снотворного. Отец и дедушка продолжали спорить о войне.

Под их голоса Таня заснула. Без четверти два ее разбудил странный звук, подобного которому она до сих пор не слышала. То ли вой, то ли визг. Подбежавший отец объяснил, что это сирена, предупреждающая о воздушном налете. Татьяна спросила, не нужно ли встать. Значит, немцы уже их бомбят?

– Спи, Танюша, – посоветовал отец.

Но как она могла спать под эти вопли, когда Даши до сих пор не было дома?

Сирена через несколько минут смолкла. Но Даши по-прежнему не было.

3

На утреннем заводском митинге было объявлено, что по случаю введения военного положения рабочий день увеличивается на два часа. До дальнейшего распоряжения. Татьяна предположила, что дальнейшее распоряжение поступит только в конце войны, Красенко уведомил рабочих, что партийное руководство решило организовать производство тяжелого танка КВ-1 для обороны Ленинграда и что вся оборонная продукция будет производиться на Кировском. Товарищ Сталин не будет отзывать вооружение с южных фронтов для защиты города. Придется обходиться тем, что есть.

После этого митинга так много рабочих вызвались идти добровольцами, что Татьяна побоялась, что завод закроется. Ничего подобного. Когда все разошлись, она и еще одна работница, Зина, измученная женщина средних лет, вернулись к конвейеру. Пришлось взять в руки молоток и заколачивать ящики. К семи часам руки и спина невыносимо ныли.

Татьяна с Зиной шли вдоль заводской стены, и, не доходя до остановки, Татьяна заметила возвышавшуюся над толпой темную голову Александра.

– Мне нужно идти, – пробормотала она, задыхаясь и ускоряя шаг. – До завтра.

Зина что-то промямлила в ответ. Подступив ближе, Татьяна молча кивнула.

– Что ты здесь делаешь?

Она слишком устала, чтобы изображать безразличие. Проще улыбнуться.

– Пришел проводить тебя домой. Повеселилась вчера? Кстати, ты поговорила с родителями?

– Нет. Не говорила, – покачала головой Татьяна, избегая разговоров о дне рождения. – Может, поручишь это Даше? Она храбрее меня.

– Разве?

– О, намного! Я трусливее зайца.

– Я пытался объяснить ей. Она и слушать не желает. Конечно, это не мое дело. Я просто пытаюсь помочь. – Он пожал плечами и, оглядев длинную очередь на автобус, заметил: – Мы в жизни не сядем на этот автобус. Пойдем пешком?

– Только до трамвая. У меня сил нет. Целый день орудовала молотком. – Она остановилась, поправляя волосы. – Долго ждал?

– Два часа, – признался он, и усталость куда-то подевалась.

Она удивленно вытаращилась на Александра.

– Два часа? – Она едва не договорила: «Ради меня?» – Рабочий день продлили до семи. Прости, что так получилось.

Они перешли дорогу и направились к улице Говорова.

– Почему ты с оружием? – спросила она, показывая на его винтовку. – Опять патруль?

– Нет, я свободен до десяти. Приказано носить с собой.

– Они еще не прорвались? – встревожилась Татьяна, стараясь, однако, улыбаться.

– Еще нет.

– А винтовка тяжелая?

– Не очень. Хочешь поносить?

– Конечно! – оживилась она. – Никогда не держала в руках винтовки.

Татьяна схватила винтовку и едва не уронила, такой тяжелой она оказалась. Пришлось удерживать ее обеими руками. Но сил все равно не хватило.

– Не знаю, как у тебя это получается! Сам неси! – рассердилась она.