Текст книги "Медный всадник"

Он улыбнулся в темноте и ощутил, как она легонько толкнула его в живот.

– Да. У них дача на озере и лодка, и мы с Пашей гребли по очереди до другого берега. Я полпути, и он полпути. Однажды мы поссорились. Он не хотел уступать мне весла. Сначала спорил, потом кричал, потом так разозлился, что сказал: «На, получай весло, если хочешь!» Он швырнул в меня веслом и сбил в воду.

Татьяна вздрогнула. Александр услышал ее тихий смех.

– Я плюхнулась вниз, но сразу же выплыла, только не хотела, чтобы он понял, что со мной все в порядке, так что задержала дыхание, нырнула под лодку и услышала, как он зовет меня и все больше паникует, просто с ума сходит. Неожиданно он бросился спасать меня, но я проплыла под лодкой, забралась на борт, подняла весло и свистнула. И едва он обернулся, треснула его по голове.

Татьяна вытерла слезы ладошкой, которая только что касалась Александра.

– Ну и, конечно, он потерял сознание. Едва не пошел ко дну. Я увидела, как он опускается вниз, и сначала подумала, что он дурачится. Хотела посмотреть, насколько он сможет задержать дыхание. Я была уверена, что ему до меня далеко. Прошла секунда… еще одна… Наконец я вытащила его из воды. Сама не знаю, откуда силы взялись перевалить его через борт. Он лежал и стонал, что я ударила его слишком сильно. Мне пришлось грести до берега самой. Ну и получила я от родителей, когда те увидели шишку у него на макушке. Меня побили, поставили в угол, а он как ни в чем не бывало заявил, что вовсе не терял сознания и просто притворялся.

Она снова заплакала.

– Знаешь, я все время жду, что появится Паша и скажет, что разыгрывал меня.

– Танечка, чертовы немцы слишком сильно стукнули его веслом на этот раз, – срывающимся голосом выговорил он.

– Знаю. Мне так грустно и одиноко без него…

Она замолчала. Александр лежал, дожидаясь, пока Татьяна успокоится. Она не знает, как ему одиноко без нее.

Она вдруг приподнялась, пытаясь что-то спросить. Он погладил ее по голове, чтобы придать сил.

– Что, Тата?

– Шура, ты заснул?

– Нет.

– Я тосковала по тебе… Каждый раз, выходя из проходной, искала тебя глазами. Ничего, что я так говорю?

– А я тосковал по тебе, – признался Александр, целуя светлый пушок на ее голове. – Ничего, что ты так говоришь.

Она молчала, медленно, нежно проводя рукой по его груди. Он притянул ее ближе. Она застонала от боли. Снова. Еще раз. Проходили минуты. Минуты. Часы.

– Шура, ты спишь?

– Нет.

– Я просто хотела сказать… спасибо, милый.

Глаза Александра смотрели в темноту, словно стараясь увидеть мгновения прошлой жизни: детство, отца с матерью, Баррингтон… Но он ничего не видел. Ничего не чувствовал, кроме прикосновений Татьяны, лежавшей на его затекшей руке и ласкавшей грудь.

Ее пальцы замерли. Легли на его быстро бьющееся сердце. Губы легонько коснулись его рубашки.

Потом она заснула. А вслед за ней заснул и он.

Александр проснулся, когда небо за стенкой палатки окрасилось серо-голубым.

– Таня…

– Я проснулась, – шепнула она, не отнимая руки от его груди.

Он встал и пошел умываться к ручью. К Луге идти было опасно. Немцы стояли в семидесяти пяти метрах, на другом берегу. Пушки и танки были нацелены на советских солдат, спавших с прижатыми к шинелям винтовками. Александру повезло больше: он прижимал к себе Татьяну.

Вернувшись с водой в палатку, он усадил Татьяну, помог умыться и дал хлеба с остывшим чаем.

– Как ты себя чувствуешь? Бодра и весела? – улыбнулся он.

– Да, – пробормотала она, – пожалуй, допрыгаю на одной ножке до Ленинграда.

Судя по исказившемуся лицу, она страшно мучилась.

Александр пообещал скоро вернуться и отправился будить фельдшера: взять какую-нибудь одежду и лекарств. Лекарств не оказалось, но Марк отыскал платье одной из медсестер, погибшей несколько дней назад.

– Слушай, старшина, я прошу всего-то один паршивый кубик морфия, – произнес с досадой Александр.

– У меня его нет! – отрезал Марк. – За кражу наркотиков полагается расстрел. Даже если у нее началось бы внутреннее кровотечение, я все равно не дал бы морфия гражданскому лицу. Что вы хотите: война. А если сейчас принесут раненого офицера?

Александр не ответил.

Он вернулся к Татьяне и натянул на нее платье, стараясь не задеть ни бок, ни ногу.

– Ты очень хороший, – сказала она, положив ладонь на его щеку.

– Ты тоже, – признался он, прижимаясь щекой к ее ладони. – Очень больно? Выпей еще немного водки. Хоть немного заглуши боль.

– Ладно, – согласилась она. – Все, что скажешь.

Он позволил ей сделать несколько глотков.

– Готова в путь?

– Оставь меня. Оставь и уходи. Рано или поздно мне найдут уголок в палатке с ранеными. Люди умирают, места освобождаются.

– Думаешь, я прошел через все это, чтобы бросить тебя здесь?

Он сложил палатку, перекинул через плечо скатанные одеяло и шинель.

– Сейчас подниму тебя. Сможешь постоять на одной ноге?

– Да, – со стоном вырвалось у нее.

Стоя, она едва доходила ему до ключиц. Он изнывал от желания чмокнуть ее в макушку.

«Пожалуйста, не смотри на меня», – умолял он про себя.

Она стояла, покачиваясь, с трудом сохраняя равновесие.

– Повесь на меня свой ранец, – попросила она. – Так будет удобнее.

Он послушался.

– Таня, сейчас я присяду, а ты хватайся за мою шею и держись. Потащу тебя на спине.

– А винтовка?

– Буду держать в руках. Давай, нельзя терять ни минуты.

Он присел и, когда она уцепилась за него, медленно встал.

– Готова?

– Да, – простонала она.

– Больно?

– Не очень.

Он пронес Татьяну три километра до станции, но оказалось, что пути еще не отремонтированы.

– Что теперь? – встревоженно спросила она, когда он остановился передохнуть.

Александр спустил ее на землю и дал попить.

– Придется идти до следующей станции.

– Сколько километров?

– Шесть.

– Нет, Александр. У тебя сил не хватит.

– Разве есть другой выход? – бросил он, присаживаясь перед ней. – Идем.

Они тащились по лесной тропе, когда над верхушками деревьев пролетели самолеты. Будь Александр один, наверняка продолжал бы идти, но с Татьяной на спине… если упадет бомба, ее первую ударит осколком.

Он сошел с тропы, углубился в чащу и устроил Татьяну у поваленного дерева.

– Ложись, – велел он и сам лег рядом. – Повернись на живот и прикрой голову руками.

Она не пошевелилась.

– Не бойся, Таня.

– Как я могу бояться сейчас? – запинаясь, пробормотала она, кладя руки ему на грудь.

– Что? Хочешь, чтобы я помог? Мне следовало бы захватить твою каску.

– Александр…

– Теперь, когда настало утро, я вдруг снова превратился в Александра?

– О Шура… – тоскливо прошептала она.

И Александр не вытерпел. Наклонился и поцеловал ее. Ее губы были так же мягки, упруги и сладки, как он себе представлял. Татьяна затрепетала, но ответила на поцелуй с такой нежностью и страстью, что Александр невольно застонал. Он не грезит? Это ее руки сжимают его голову и не отпускают?

– О господи! – выдохнул он в ее полуоткрытые губы.

Свист падающих бомб отрезвил их. Верхушка стоящей рядом сосны загорелась, и горящие ветки едва не полетели на них. Он быстро повернул Татьяну на живот и прикрыл собой.

– Как ты? Не испугалась?

– Бомбы еще не самое страшное, – шепнула она в ответ.

Как только налет прекратился, Александр встал.

– Идем. Нужно успеть на поезд.

– Я тяжелая, – всхлипнула она ему в спину.

– Не тяжелее моего ранца, – отдуваясь, заверил он. – Вперед. Мы скоро будем на месте.

Иногда винтовка задевала сломанную ногу, и Александр чувствовал, как она сжимается от боли. Но она ни разу не застонала и не вскрикнула, только в какой-то момент прислонилась головой к его спине. Хоть бы все обошлось!

Он пронес Татьяну шесть километров под черным дымным небом среди тлеющих деревьев до следующей станции. Хотя самолеты улетели, даже сюда доносилась артиллерийская канонада.

Добравшись до места, Александр положил девушку на землю и сам рухнул рядом. Она придвинулась к нему:

– Устал?

Он кивнул.

Они ждали. На станции было полно народа: женщины с детьми, престарелыми родителями и вещами. Мрачные, угрюмые и неразговорчивые. Александр вынул последний кусок хлеба и разделил с Татьяной.

– Нет, ешь сам, – отказалась она. – Тебе нужнее.

– Ты что-нибудь ела вчера? Ну конечно нет!

– Сырую картошку, чернику в лесу и шоколад, который ты мне дал.

Она положила голову ему на руку и закрыла глаза. Александр обнял ее за плечи.

– Все будет хорошо, – сказал он, целуя ее в лоб. – Вот увидишь. Подожди немного, и я отвезу тебя в больницу.

Как ни удивительно, но поезд пришел. В таких вагонах раньше перевозили скот, поэтому сесть было негде.

– Хочешь, подождем, может, придет пригородный поезд?

– Нет, – едва ворочая языком, ответила она. – Мне что-то нехорошо. Нужно как можно скорее добраться до Ленинграда. Пойдем. Я буду стоять на одной ноге.

Александр поднял ее на платформу и внес в вагон, до отказа заполненный людьми. Они оказались у открытой двери, так что могли рассматривать проносившиеся мимо сельские пейзажи. Несколько часов они стояли, прижатые друг к другу. Татьяна опиралась на него, прижимаясь головой к его груди, а Александр держал ее обеими руками, боясь сжимать слишком сильно. В какой-то момент он почувствовал, как она медленно сползает вниз.

– Нет, не смей, держись, – велел он, поднимая ее.

И она держалась.

Двери вагона оставались открытыми на случай, если кто-то захочет спрыгнуть. Поезд тащился мимо полей и грязных дорог, забитых крестьянами, тащившими за собой скот, и беженцами, толкавшими тележки со всем своим имуществом. Мотоциклы и автомобили пытались пробиться сквозь людские толпы. Выли сирены «скорых». Александр увидел, как помрачнело лицо девушки.

– О чем ты думаешь, Таточка?

– Почему эти идиоты тащат на себе остатки прежней жизни? Если бы я уходила, ничего не взяла бы с собой. Кроме себя.

– Неужели у тебя совсем нет вещей?

– Есть, но я ничего бы не взяла.

– Даже моего «Медного всадника»? Хотя бы это ты должна захватить.

Она попыталась растянуть губы в улыбке.

– Разве что это. Но либо я убегаю, чтобы спастись, либо нагружаюсь ненужным хламом, который только задерживает меня, и подвергаюсь смертельной опасности. Не думаешь, что мы должны спросить себя, какова наша цель? Мы покидаем свой дом? Начинаем новую жизнь? Или собираемся продолжать старую где-то в другом месте?

– Хорошие вопросы.

– Да.

Она задумчиво уставилась в пространство. Александр потерся щекой о ее короткие волосы. У него из прежней жизни осталась только одна вещь. Америка же словно не существовала… разве что в его памяти.

– И все же я хотела бы найти брата, – прошептала она.

– Знаю, – горячо подхватил Александр, – я тоже хотел бы найти его ради тебя.

Татьяна тяжело вздохнула, но ничего не ответила.

К вечеру поезд прибыл в Ленинград. Они тихо сидели на скамье, выходившей на Обводный канал, и ждали трамвая, который должен был отвезти Татьяну в госпиталь на Греческой, рядом с ее домом. Трамвай пришел.

– Хочешь ехать? – спросил Александр.

– Нет.

Они продолжали сидеть. Пришел второй трамвай.

– На этом?

– Нет.

Пришел третий.

– Нет, – покачала головой Татьяна еще до того, как он успел спросить, и прислонилась к его плечу.

Прошли еще четыре трамвая, и они все сидели, не разговаривая, глядя на канал.

– Через мгновение, – вдруг выпалила Татьяна, – на следующем трамвае, ты собираешься вернуть меня в старую жизнь.

Александр не ответил. Татьяна тихо вскрикнула:

– Что нам делать?

Александр молчал.

– В тот день, у Кировского, когда мы поссорились… у тебя был план?

Он хотел вывезти ее из Ленинграда. Здесь небезопасно.

– В общем, нет.

– А я в этом сомневаюсь.

Прошел очередной трамвай.

– Шура, что я скажу родным о Паше?

Стиснув зубы, он коснулся ее лица:

– Скажи, что тебе его жаль. Скажи, что сделала все возможное.

– А что, если он жив и сейчас, как и я, находится где-то там?

– Ты не где-то. Ты со мной.

Татьяна сглотнула слезы.

– Да, но до вчерашнего дня я тоже была где-то. – Она с надеждой уставилась на него. – Может такое быть?

– Ах, Таня, – покачал головой Александр.

Она отвела глаза.

– Ты долго искал меня?

– Не очень.

Он не хотел признаваться, что обшарил всю округу.

– Но откуда ты знал, что я могу оказаться в Луге?

– Я был и в Толмачеве.

– Но как ты догадался, где я вообще могу находиться? – допытывалась Татьяна.

Неужели она не понимает, как мучит его?

– Послушай… это Даша попросила меня найти тебя.

– Вот как? – Лицо Татьяны сразу погасло. – Вот как?

Она поспешно отодвинулась.

– Тата…

– Смотри. Наш трамвай, – перебила она, пытаясь подняться. – Поедем.

Александр взял ее за руку:

– Давай помогу.

– Не нужно, – отказалась она, но все же оперлась на него и попрыгала на одной ножке к трамваю, покряхтывая от боли.

Двери открылись.

– Погоди. Я помогу.

– Я же сказала, все хорошо.

– Стой, – уже тверже велел он. – Иначе я тебя отпущу.

– Отпускай.

Александр раздраженно вздохнул и загородил ей дорогу.

– Перестань прыгать! Помни о своих ребрах! Держись за меня, и я внесу тебя внутрь.

Когда они уже сидели в трамвае, Александр спросил:

– Почему ты расстроилась?

– Вовсе нет.

Он обнял ее, но Татьяна стоически отвернулась к окну.

Через пятнадцать минут полного молчания они оказались в госпитале на Греческой. Александр внес ее внутрь, где медсестры немедленно нашли свободную койку, переодели в чистую рубашку, сделали укол болеутоляющего.

– Ну как, с морфием получше? – улыбнулся Александр. – Через минуту придет доктор. Он совместит осколки, наложит гипс, и ты поспишь. А мне пора. Я сообщу твоим, где тебя искать, а потом отправлюсь за своими людьми. Они, конечно, застряли в Луге.

– Спасибо за то, что помог, – холодно откликнулась Татьяна, откинувшись на подушку.

Александр сел на край койки. Татьяна отвернулась, но он силой повернул ее лицо к себе. В зеленых глазах стояли слезы.

– Тата! Ну зачем ты так? Если бы Даша не пришла ко мне, я никогда бы не подумал тебя искать. Не знаю почему, но так должно было случиться. Зато ты дома и скоро выздоровеешь. – Он погладил ее по щеке. – Понимаю, тебе много пришлось выстрадать, ты больна…

Она шмыгнула носом, пытаясь снова отвернуться, но он не позволил. Всепоглощающая нежность захлестнула его как девятый вал.

– Ш-ш-ш… иди ко мне, – шепнул он, обнимая ее. – Таня, какие бы вопросы ты ни хотела задать, ответ будет «да». На все сразу.

Он поцеловал ее волосы, но она попыталась вырваться.

– У меня нет вопросов, – бесстрастно ответила она. – На все получены ответы. Ты сделал это для Даши. Она будет крайне тебе благодарна.

Александр, покачивая головой, недоверчиво рассмеялся и отпустил Татьяну.

– Я и целовал тебя ради Даши?

Татьяна побагровела.

– Таня, – спокойно заметил он, – этот разговор не должен был состояться. Особенно после того, через что мы прошли вместе.

– Ты прав. Нам вообще не о чем разговаривать, – бросила она, отказываясь взглянуть на него.

– Почему же, есть. Только не об этом.

– Уходи, Александр. Уходи и расскажи сестре, как ты спас меня ради нее.

– Не ради нее, – возразил он. – Ради себя. И ты несправедлива, Таня.

– Знаю, – печально кивнула она, глядя на одеяло.

Александр взял руку Татьяны, борясь с собой, чтобы снова не поцеловать ее, не причинить новой боли ей и себе. Сердце болело так, что говорить не было сил. Он прижался губами к ее дрожащей ладони и ушел.

Распятые в пространстве

1

После ухода Александра Татьяна едва не заплакала, да и бок ужасно ныл. Она закрыла руками лицо и застыла. Вошедшая медсестра Вера принялась ее утешать:

– Ну-ну, все прекрасно. Скоро придут родители. Не плачь, только хуже будет. Лучше поспала бы. Я дам тебе снотворного.

– Не могли бы вы сделать мне укол морфия?

– Уже. Сколько тебе еще надо? – хмыкнула Вера.

– Кило, а лучше, два.

Но ей все же удалось заснуть. Когда она открыла глаза, вокруг сидела вся семья, с растерянно-счастливыми лицами. Даша держала ее за руку. Мама вытирала лицо. Бабушка взволнованно дергала деда за руку. Папа укоризненно взирал на обретенную дочь.

– Тата, ты была без сознания два дня, – сообщила Даша, целуя ее.

Мама погладила ее пальцы.

– О чем ты только думала? – ноющим голосом повторяла она.

– Хотела найти Пашу, – призналась девушка, стискивая руку матери. – Простите, что не смогла.

– Таня, что за вздор ты несешь? – воскликнул папа, подходя к окну. – Чему тебя учили в школе? Ни грамма здравого смысла!

– Танечка, милая наша девочка, ангел наш, – вмешалась мама, – что бы мы делали, если бы потеряли и тебя?! Как после этого жить?

Она всхлипнула. Отец велел ей прекратить глупости.

– Мы не потеряли Пашу! В город постоянно возвращаются добровольцы. Надежда еще есть.

– Скажи это Нине Игленко, – огрызнулась Даша. – Воет по своему Володе на всю квартиру. В коридор выйти невозможно!

– У Нины четверо сыновей, – угрюмо бросил отец, – которые уйдут на фронт, если война продлится несколько лет. Ей следует привыкать терять детей. – Он опустил голову. – Но у нас был единственный сын, и я должен надеяться.

Будь у Татьяны силы, она отвернулась бы от всех. Как можно поведать им правду о том, чему она стала свидетелем на реке Луга? Если она расскажет, как ловила последние вздохи умирающих, как видела горящих заживо людей, изуродованных детей, горы трупов и развалины, ей никто не поверит. Да она сама с трудом себе верила.

– Ты и в самом деле полностью рехнулась, Таня, – заметила Даша. – Провести нас всех через ад и рискнуть жизнью моего бедного Саши! Это я умоляла его отправиться на поиски. Он не хотел. Ему пришлось действовать через голову своего непосредственного начальника.

– Татьяна, – вставил дед, – он спас тебе жизнь.

– Правда? – пролепетала она.

– Ах несчастная, – вздохнула мама, растирая Танины руки, – ты ничего не помнишь. Гоша, она ничего не помнит. Что же тебе пришлось вынести!

– Мама, ты не слышала? Разбомбили здание вокзала, где она скрывалась. Александр вытащил ее из-под развалин.

– Этот человек, Дашенька, он чистое золото! – воскликнул отец. – Где ты его нашла? Держись за него.

– Обеими руками, папа.

В этот момент появилось «чистое золото» в компании Дмитрия. Все семейство бросилось к нему. Отец и дед энергично трясли его руки, мама и бабушка обнимали. Даша притянула к себе его голову и поцеловала в губы. Раз. Другой. Третий. Последний поцелуй длился бесконечно.

– Довольно, Дарья, – строго велел папа. – Дай ему отдышаться.

Дмитрий подошел к Татьяне и обнял за плечи. Глаза светились сочувствием и весельем.

– Ну, Танечка, – шепнул он, целуя ее в лоб, – похоже, тебе очень повезло.

– Татьяна, думаю, ты должна кое-что сказать Александру, – торжественно объявил отец.

– Его собираются наградить еще одной медалью за доблесть, – фыркнул Дмитрий. – Устроив Татьяну, он вернулся за своими людьми, привез одиннадцать человек из двадцати обратно, притом большинство из них были штатскими, необученными и неопытными новичками. Результат даже лучше, чем в Финляндии, правда, Саша?

– Как ты себя чувствуешь, Таня? – не отвечая, спросил Александр и подошел ближе.

– Погодите, что случилось в Финляндии? – перебила Даша, прилипшая к руке Александра.

– Как ты себя чувствуешь? – повторил тот.

– Лучше не бывает, – буркнула Татьяна, не в силах поднять на него глаз, и улыбнулась матери. – Со мной все хорошо, мама. Я скоро буду дома.

– Что случилось в Финляндии? – повторила Даша, все еще не отходя от Александра.

– Я не желаю об этом говорить, – отрезал он.

– Тогда я сам расскажу, – жизнерадостно пообещал Дмитрий. – Он привел назад только четверых из тридцати своих людей, однако каким-то образом ухитрился даже поражение превратить в победу. Медаль и повышение в чине. Разве не так, Саша?

– Как твоя нога? – допытывался Александр, по-прежнему не обращая внимания на приятеля.

– Прекрасно. Скоро буду как новенькая.

– Не скоро! – воскликнула мать. – В сентябре. Гипс снимут только в сентябре! Что ты будешь делать?

– Вероятно, – пожала плечами Татьяна, – пробуду в гипсе до сентября.

Мама, покачивая головой и шмыгая носом, трагически воскликнула:

– Подумать только, что Александр нес ее на спине, Гоша, на спине! – Она схватила Александра за руку и принялась трясти. – Чем мы можем отблагодарить вас?

– Какие там благодарности! – отмахнулся Александр, улыбаясь расстроенной женщине. – Позаботьтесь лучше о Тане.

– Хорошо еще, что наша Таня больше трех кило не весит, – хихикнула Даша.

– Поблагодари его, Таня, – настаивал папа, изнемогая от волнения и признательности. – Ведь он спас тебе жизнь!

Растянув губы в фальшивой улыбке, она каким-то образом умудрилась взглянуть в глаза Александру:

– Спасибо, старший лейтенант.

Дмитрий так сильно сжал ее пальцы, что она поморщилась. Прежде чем Александр успел ответить, Даша снова повисла у него на шее.

– Видишь, что ты сделал для нашей семьи? Не могу выразить, как мы тебе благодарны.

Она едва не терлась об него всем телом. Татьяне стало плохо. Но своевременное появление медсестры спасло ее от обморока. Та велела всем покинуть палату.

Дмитрий наклонился и приник резиновыми губами к губам Татьяны.

– Доброй ночи, дорогая. Я приду завтра.

Ей хотелось кричать.

Перед уходом Даша поправила одеяло Татьяны и подложила подушку под ее ногу. Татьяна давно не видела ее такой возбужденной.

– Таня, если Бог есть, слава ему за тебя. После того как Саша принес тебя, мы долго говорили. Мне удалось убедить его вернуться. Я сказала: «Что нам терять, ведь война так близко. Посмотри, что ты сделал ради меня, вряд ли ты пошел бы на такое, если бы не питал ко мне никаких чувств». А он ответил: «Даша, я никогда не говорил, что не питаю к тебе никаких чувств».

Даша поцеловала сестру в лоб:

– Спасибо, милая детка, спасибо за то, что оставалась живой, пока он не нашел тебя.

– Рада за тебя, – глухо пробормотала Татьяна. Если он снова вошел в Дашину жизнь, значит, сама она хоть изредка будет его видеть.

Почему же на душе так пусто?

– Таня… как ты думаешь… Паша жив… и где-то скрывается?

Перед глазами Татьяны поплыли листовки, падающие с неба, как конфетти, снаряды, осыпающие землю дождем осколков, неумолимые дула пушек и тупые рыла танков, нацеленные на нее и Александра. И на Пашу.

– Вряд ли, – выдохнула она, закрывая глаза.

Что бы там ни было, она ощущала, что безвозвратно потеряла брата. Она лежала, зажмурившись, сама не зная сколько времени, пока не услышала скрип двери.

Татьяна встрепенулась. На кровати сидел Александр. Каким образом ему удалось так бесшумно пройти по палате?

– Что ты здесь делаешь?

– Пришел посмотреть, как ты тут.

– Только что расстался с Дашей?

Он кивнул.

– Иду в Исаакиевский собор. Дежурю на куполе, на случай воздушных налетов. До часу. Должен сменить Петренко. Он хороший друг и прикроет меня, если немного опоздаю.

– Что ты здесь делаешь? – повторила Татьяна.

– Хотел убедиться, что у тебя все хорошо. И еще хотел поговорить насчет Даши…

– У меня все хорошо. Честно. И тебе не стоило этого делать. Я имею в виду являться сюда. Даша права: я и без того наделала дел. Опоздаешь на пост, и на тебя наложат взыскание.

– Обо мне не волнуйся. Главное – как ты себя чувствуешь?

– Я уже сказала: прекрасно, – прошипела она, сверкая глазами. – А ты настоящий герой! Моя семья думает, что Даше крупно повезло.

– Тата…

– Она сказала, что вы снова решили быть вместе, – с вымученной веселостью пробормотала Татьяна. – Почему бы и нет? Когда война так близко, что вам терять, так ведь? Весь этот лужский кошмар, как выяснилось, имеет оборотную сторону.

– Тата…

– Я тебе не Тата! – отрезала она.

Александр вздохнул:

– Ну что ты прикажешь мне делать?

– Оставь меня в покое, Александр.

– Разве я могу…

– Не знаю. Советую найти способ. И видишь, как разволновался Дмитрий? Все его лучшие качества проявились в трудную минуту. Никогда не думала, что он может быть таким добрым.

– Ну да. До такой степени, что смеет целовать тебя, – закончил, потемнев от злости, Александр.

– Но он действительно очень добр.

– А ты ему позволяешь.

– По крайней мере я не вешаюсь ему на шею, как некоторые.

Александр с шумом втянул в себя воздух. Татьяна сжалась. Она не могла поверить, что способна на такое.

– Что? – уничтожающе бросил он. – Значит, вот как обстоят дела?

Вошедшая медсестра приоткрыла дверь, чтобы впустить немного свежего воздуха.

Когда они снова остались одни, Александр в отчаянии воскликнул:

– Чего ты хочешь от меня? Я с самого начала говорил: лучше в эту игру не играть. Но сейчас слишком поздно. Сейчас Дмитрий… – Он осекся и покачал головой. – Теперь все окончательно запуталось.

У нее в голове вертелась одна мысль: хоть бы он еще раз прижался губами к ее губам!

– И поэтому я в третий раз тебя спрашиваю, – рассерженно фыркнула она, – что ты здесь делаешь?

– Не расстраивайся.

– Я не расстраиваюсь.

Александр протянул руку. Она отвернулась.

– Вот как! – запальчиво воскликнул он, вставая. – От меня ты отворачиваешься.

Он ринулся к двери, но у самого порога остановился:

– К твоему сведению, ты вряд ли сможешь повиснуть у него на шее. Он не выдержит веса.

Энергичная Вера сообщила Татьяне, что той придется остаться в больнице до середины августа, пока ребра не заживут настолько, чтобы можно было встать на костыли. Большая берцовая кость была сломана в трех местах, так что гипс наложили от колена до пальцев ног. Родные приносили ей поесть, а отсутствием аппетита девушка никогда не страдала. Бабушка пекла пирожки с капустой, жарила куриные и говяжьи котлетки, пекла пироги с черникой, которые Татьяна ела не очень охотно: слишком живы были в памяти те дни, когда она сидела на одной чернике.

Сначала отец с матерью приходили каждый день. Потом через день. Иногда врывалась Даша, веселая, здоровая, счастливая, под руку со старшим лейтенантом Беловым. Время от времени являлся Дмитрий, обнимал Татьяну за плечи, о чем-то говорил и вскоре удалялся вместе с парочкой.

Как-то вечером, когда все четверо играли в карты, чтобы убить время, Даша сообщила, что дантист эвакуировался в Свердловск и просил ее поехать с ним, но она отказалась и нашла работу на той же фабрике по пошиву обмундирования, где трудилась мать.

– Теперь никто меня не эвакуирует. Я тоже тружусь на благо фронта! – гордо заявила она, улыбаясь Александру и показывая сестре пригоршню золотых зубов.

– Где ты это взяла? – удивилась Татьяна.

Даша объяснила, что получила их в качестве платы от пациентов, которые весь последний месяц шли к доктору, требуя снять золотые коронки.

– Ты брала у них зубы? – поразилась Татьяна.

– Говорю же, это плата за труд, – как ни в чем не бывало пояснила Даша. – Не все же такие святые, как ты!

Татьяна ничего не ответила. Кто она такая, чтобы читать сестре проповеди? Поэтому она перевела разговор на войну. Война – что-то вроде погоды: всегда найдется, о чем поговорить. Александр сказал, что Лужская линия обороны падет со дня на день, и она снова ощутила горечь поражения. Такой адский труд тысяч людей пропадет даром, не пройдет и недели.

Она перестала спрашивать. Затянувшееся пребывание в больнице отгораживало ее от реального мира. Куда больше, чем то время в заброшенной деревне Доготино. Здесь она заперта в четырех серых стенах и никого не видит, кроме людей, которые время от времени ее навещают. И если не спросит о чем-то, никто ничего ей не расскажет. Может, если не интересоваться войной, ко дню ее выписки все словно по волшебству закончится?

И что потом?

Да ничего. Ничего, кроме той жизни, которая была до всего этого кошмара. Тогда в следующем году она, как и собиралась, поступит в университет. Да, именно в университет. Будет изучать английский, встретит кого-нибудь… студента-отличника, который мечтает стать инженером. Они поженятся и поселятся в коммуналке вместе с его бабушкой и матерью. У них родится ребенок.

Татьяна не могла представить такое существование. И вообще не могла ничего представить, кроме больничной койки, больничного окна, выходящего на Греческую улицу, пшенки на завтрак, супа на обед и вареной курицы на ужин. Неужели Александр не догадается прийти один? Без Даши и Дмитрия? Она хотела сказать, как была не права. Сказать, что не должна была так с ним обращаться. Хотела, чтобы он обнял ее.

Все померкло. Все стало ненужным. Даже смешные рассказы Зощенко об иронических реалиях советской жизни больше не казались забавными.

Целыми днями Татьяна лежала в палате, а по ночам не могла спать. Слезы в глазах матери разрывали ей сердце, а молчание отца терзало хуже всякой пытки. Угнетало сознание собственной неудачи, может, все-таки нужно было более рьяно искать Павла?

Но больше всего ее изводило отсутствие Александра.

Сначала она каялась, потом рассердилась, теперь злилась на себя за то, что сердится. Потом оскорбилась. И в конце концов смирилась.

И когда она уже решила, что все пропало, пришел Александр, в тот момент, когда она меньше всего его ждала: сразу после обеда. И принес ей мороженое.

– Спасибо, – едва слышно выдавила она.

– Пожалуйста, – так же тихо ответил он и сел на постель. – Я патрулирую город. Хожу по улицам, смотрю, чтобы все окна были заклеены, а на улицах не происходило беспорядков.

– Один?

– Нет, – вздохнул он, закатывая глаза. – Во главе отряда из семи пожилых мужчин, в жизни не державших в руках винтовки.

– Тогда научи их. Ты, должно быть, хороший учитель.

– Мы только что целое утро строили противотанковые заграждения на южном конце Московского проспекта. Теперь трамваи там не ходят. Зато Кировский до сих пор работает и выпускает танки. Решается вопрос об эвакуации заводов. Мало-помалу все уезжают на грузовиках и последних поездах… Таня! Ты меня слушаешь?

– Что?

Она наконец освободилась от оглушительного шума в ушах.

– Как мороженое?

– Очень вкусно. Неожиданный сюрприз.

– Очень рад. Но мне пора.

Он встал.

– Нет! – крикнула Татьяна и уже спокойнее попросила: – Подожди.

Александр снова сел.

Татьяна не могла придумать, что сказать ему, кроме ни к чему не обязывающих слов.

– Почему ты так долго не приходил?

– О чем ты? Я бываю здесь почти каждый день.

Они помолчали, глядя друг на друга.

– Я бы пришел один, – признался он, – но думаю, в этом мало смысла. Ни тебе, ни мне от этого лучше не станет.

Перед глазами Татьяны все поплыло. Вот он наклоняется над ней, смывая кровь с ее обнаженного тела.

Она едва не теряла сознания. Еще одна картина: она спит рядом с ним, в его объятиях, ее губы прижаты к его груди, руки касаются его. И она чувствует себя ближе к нему, чем к кому бы то ни было на земле. Она стоит в поезде на одной ноге, обняв его за шею. Его язык раздвигает ее губы… и вспоминать это больнее всего.

– Ты прав, я знаю, – прошептала она.

Александр снова встал, и на этот раз Татьяна его не остановила.

– До встречи, – сказал он, наклоняясь и целуя ее в лоб.

Что ж, хотя бы это, пусть утешение довольно слабое.

– Ты еще придешь? Если сможешь, конечно. Хотя бы на несколько минут.