Текст книги "Медный всадник"

– Два года? И с тех пор ни разу?

Он случайно коснулся ногой ее ноги.

Татьяна покраснела.

– С тех пор ни разу.

Она поспешно отодвинула ногу и перевела разговор на войну. Александр покорно вздохнул и объяснил, что пока положение остается прежним. Татьяна почти не слушала. Зато, пока он говорил, она могла без опаски изучать его лицо. Опять у него щетина пробивается! Похоже, она никогда не видела его гладковыбритым. Интересно почему?

Но спросить она постеснялась. К тому же легкая тень усиков так соблазнительно оттеняла его полные губы!

Ей хотелось узнать, где он успел надколоть боковой зуб, но посчитала это неприличным. Хоть бы эти глаза цвета крем-брюле перестали улыбаться! Хоть бы ей удалось улыбнуться в ответ!

– Александр… скажи, а ты знаешь английский?

– Да, хотя давно не практиковался. То есть не говорил, с тех пор как мать с отцом… – Он осекся.

Татьяна поспешно тряхнула головой:

– Прости, пожалуйста, я не хотела… просто, если ты знаешь какие-то слова, мог бы и меня научить.

Глаза Александра вспыхнули так ярко, что кровь прихлынула к щекам Татьяны.

– Таня, – медленно выговорил он, – а какие именно слова ты имеешь в виду?

Она не смогла сразу ответить, боясь, что начнет заикаться.

– Н-не знаю. Может, «водка»?

– О, это совсем легко. «Водка» по-английски и будет «водка», – рассмеялся он.

Какой у него хороший смех! Искренний, заразительный, глубокий, настоящий мужской смех, зарождающийся где-то в груди и рвущийся на волю.

Он снова поднял бутылку:

– За что будем пить? Поскольку это твой день рождения, выпьем за тебя. За то, чтобы мы смогли отпраздновать твой следующий день рождения. И надеюсь, в более приятной обстановке.

– Спасибо. За это я тоже выпью глоток, – кивнула она, беря у него бутылку. – И хорошо бы рядом был Паша.

Александр, не отвечая, отставил бутылку и задумчиво оглядел Сатурна.

– Неудачное у нас место. Другая статуя была бы лучше, не согласна? Кусок в горле застревает при виде этого чудовища, пожирающего собственное дитя.

– А где еще ты хотел бы сидеть? – поинтересовалась Татьяна, с наслаждением надкусив плитку шоколада.

– Не знаю. Может, вон там, у Марка Антония. Кажется, где-то есть статуя Афро…

– Пора, – неожиданно вскочила Татьяна. – Я совсем отяжелела от такого количества еды. Нужно размяться.

Что она здесь делает?

Они вышли из сада и направились к реке. Татьяне ужасно хотелось спросить, как его звали раньше? Неужели Александром? Есть ли такое имя у американцев? И как его ласково звали в детстве?

Нет, она не имеет права на столь интимные вопросы. Вполне достаточно и прогулки по гранитной набережной в сумеречном вечернем свете.

– Хочешь еще немного посидеть? – спросил Александр немного погодя.

– Нет, я не устала. А ты?

– Давай все же отдохнем.

Они устроились на одной из скамеек с видом на Неву. На другом берегу сверкал золотом шпиль Петропавловского собора. Александр занял половину скамейки: длинные ноги расставлены, руки раскинуты по спинке. Татьяна нерешительно примостилась рядом, стараясь, чтобы их ноги не соприкасались.

Вид у Александра был самый беззаботный. Он двигался, сидел, говорил и улыбался так, словно и не подозревал о том впечатлении, которое производил на трепетную семнадцатилетнюю девушку. Все его существо словно излучало безмятежную веру в существование его собственного законного места во Вселенной. «Все это дано мне, – казалось, говорил он. – Мое тело, лицо, рост, сила. Сам я ничего не просил. Ничего не создавал. Ничего не добивался. Это дар, за который я ежедневно возношу благодарность, когда умываюсь и причесываюсь, дар, о котором забываю днем. Я не горд и не унижен этим даром. Он не делает меня тщеславным и спесивым, но и не внушает ложной скромности».

Каждое движение его тела кричало: я знаю, кто я есть!

На несколько секунд Татьяна забыла о необходимости дышать. Правда, потом волей-неволей пришлось вспомнить.

– Люблю глядеть на реку, – тихо заметил Александр. – Особенно в белые ночи. В Америке нет ничего подобного.

– Может, на Аляске?

– Может быть. Но это… поблескивающая река, город, выстроенный на ее берегах, солнце, садящееся за Ленинградский университет и поднимающееся перед нами, за Петропавловской крепостью… – Он покачал головой, очевидно, не находя слов. Оба замолчали. – Как там у Пушкина в «Медном всаднике»? – спросил Александр. – «И не пуская тьму ночную… на золотые небеса»… как там дальше?

Татьяна знала «Медного всадника» почти наизусть и немедленно подхватила:

– «Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса».

Александр, повернув голову, взглянул на Татьяну, продолжавшую смотреть на реку.

– Таня… откуда у тебя столько веснушек?

– Знаю-знаю, это ужасно некрасиво. Все солнце виновато, – пробормотала она, краснея и принимаясь тереть переносицу, словно это могло избавить ее от надоедливых рыжих пятнышек.

«Пожалуйста, перестань смотреть на меня», – думала она, боясь его глаз и опасаясь собственного сердца.

– А как насчет твоих светлых волос? – тихо спросил он. – Это тоже солнце?

Татьяна дернулась, как от ожога, ощутив прикосновение его руки к спине. Он может коснуться ее волос… если захочет.

Он не захотел.

– Белые ночи – это здорово, правда? – спросил он, не сводя с нее взгляда.

– Зато ленинградская зима… как вспомню, просто дрожь по спине.

– Да, зимы здесь невеселые.

– Иногда зимой, когда замерзает Нева, мы катаемся на санках по льду. Даже в темноте.

– Кто это «мы»?

– Паша, я, наши приятели. Иногда мы с Дашей. Но она гораздо старше и редко берет меня с собой. – Зачем она это сказала? Из злобной зависти? Татьяна велела себе заткнуться.

– Ты, должно быть, очень любишь сестру, – обронил Александр.

Что он этим хотел сказать? Татьяна предпочитала не знать.

– Вы с ней так же близки, как с Пашей?

– По-другому. Паша и я…

Она осеклась. Они с Пашей ели из одной миски. Миски, которую Даша наполняла едой, приготовленной ее же руками.

– Мы с сестрой спим на одной кровати. Она говорит, что я не должна выходить замуж, поскольку в этом случае мой муж будет третьим в нашей постели.

Их взгляды скрестились. Татьяна не отвела глаз в надежде, что в золотистых закатных лучах незаметны ее алые щеки.

– Ты слишком молода, чтобы выходить замуж.

– Знаю, – фыркнула Татьяна, которую всегда смущали ссылки на ее юность. – Но не настолько же!

«Настолько»… для чего?

Не успела она задаться этим вопросом, как Александр осведомился:

– Для чего именно?

Выражение его глаз снова потрясло ее. Она мгновенно потеряла дар речи. Что на ее месте сказала бы Даша? Что в таких случаях говорят взрослые?

– Я достаточно выросла, чтобы пойти в народное ополчение, – выговорила она наконец. – Как думаешь, меня примут? Тогда ты сможешь меня обучать.

Она засмеялась и тут же смутилась вновь. Александр немного поморщился и неохотно буркнул:

– Кто тебя туда примет? Тебе еще нет восемнадцати…

Он не договорил, но она сумела расслышать нерешительность в его голосе. Да и губы слегка дрожали. А посреди нижней была небольшая ямочка, совсем крохотная, и до того хотелось коснуться ее…

Татьяна поспешно отвернулась и вскочила.

– Я… в самом деле пора домой. Уже поздно.

– Так и быть, – кивнул Александр, тоже вставая, медленно и неохотно. – Жаль, такой хороший вечер…

– Да, – выдохнула она, не глядя на него.

Они побрели вдоль реки.

– Александр, ты скучаешь по своей Америке?

– Да.

– И вернулся бы, если б смог?

– Наверное, – бесстрастно ответил он.

– А можешь?

– Каким это образом? Кто мне позволит? Кто меня там ждет?

Татьяна едва сдержалась, чтобы не взять его за руку. Утешить.

– Расскажи мне об Америке. Ты когда-нибудь видел океан?

– Да, Атлантический, и это незабываемо.

– Он соленый?

– Да, холодный, безбрежный, там плавают медузы и белые яхты.

– Я однажды видела медузу. А какого цвета океан?

– Зеленый.

– Как деревья?

Он посмотрел на Неву, на деревья, на нее.

– Немного похоже на цвет твоих глаз.

– То есть мутновато… нет, грязновато-зеленый?

Сердце почему-то разрывалось от нахлынувших эмоций, дышать становилось все труднее. Но зачем ей дышать? Она и без того всю жизнь дышала, сейчас можно и потерпеть.

Александр предложил возвращаться через Летний сад. Татьяна согласилась, но потом вспомнила чувственные статуи сплетавшихся в объятиях любовников.

– Наверное, не стоит. Разве нет пути покороче?

– Нет.

Высокие вязы отбрасывали длинные тени на песок. Они вошли в ворота и направились по узкой тропинке между статуями.

– По ночам здесь все другое, – заметила Татьяна.

– А ты здесь бывала по ночам?

Она покачала головой:

– Зато бывала в других местах. Однажды я…

Александр наклонился к ней:

– Таня, знаешь…

– Что? – пробормотала она, отстраняясь.

– Чем меньше ты бывала где-либо по ночам, тем больше мне это нравится.

Потерявшая дар речи девушка рванулась вперед, упорно глядя под ноги. Александр не отставал, дробя свой обычно широкий шаг, чтобы держаться рядом. Ночь выдалась теплой, голые руки Татьяны дважды ненароком коснулись грубой ткани его гимнастерки.

– Это наше лучшее время, Таня. Хочешь знать почему?

– Ни за что.

– Больше оно не повторится. Никогда нам не провести вдвоем таких мирных незатейливых минут.

– Ты называешь их незатейливыми? – удивилась Татьяна, покачивая головой.

– Разумеется. Пока мы только друзья и гуляем по Ленинграду в сумерках.

Они остановились на мосту через Фонтанку.

– У меня дежурство в десять, – вздохнул Александр. – Иначе я проводил бы тебя домой…

– Нет-нет, я спокойно доберусь. Не беспокойся. И спасибо за ужин.

Она по-прежнему не могла смотреть в лицо Александра. Хорошо еще, что он так высок. Татьяна уставилась на пуговицы его гимнастерки. Их она не боялась.

Он откашлялся:

– Лучше скажи, есть у тебя какое-нибудь домашнее имя? Или ты и для родных только Татьяна? Как они тебя называют?

Сердце девушки подпрыгнуло.

– Кого именно ты имеешь в виду?

Александр ничего не ответил. Татьяна отступила шагов на пять и наконец посмела взглянуть ему в лицо. Волшебство вновь вернулось. Ей уже не хотелось ничего. Только стоять вот так и любоваться…

– Иногда, – едва выговорила она, – меня называют Тата.

Он улыбнулся.

Долгие паузы терзали ее. Чем их занять?

– Ты очень красива, Тата…

– Перестань, – шепнула она одними губами.

– Если хочешь, – добавил он, – можешь звать меня Шура.

«Шура! До чего же чудесное имя! И как бы я хотела звать тебя Шурой!»

– А кто еще зовет тебя так?

– Никто, – заверил он и отсалютовал.

Домой Татьяна летела как на крыльях. Блестящих красных крыльях, которые отрастила специально, чтобы плыть по лазурному ленинградскому небу. Но уже ближе к дому отягощенная сознанием собственной вины совесть потянула ее вниз, и крылья исчезли. Татьяна стянула волосы в узел и запихнула книги на самое дно сумки. И все же пришлось постоять неподвижно несколько минут, прижимая к груди кулаки и стараясь унять стук предательского сердца.

Даша сидела за столом и, как ни странно, в компании Дмитрия.

– Мы три часа тебя ждем, – недовольно заметила она. – Где ты была?

Интересно, сумеют ли они уловить запах Александра? Неужели она сама пахнет душистым летним жасмином, теплым солнцем, нагревшим руки, водкой, икрой, шоколадом? А вдруг увидят, сколько веснушек прибавилось на переносице? Она гуляла по Летнему саду рядом с любимым… неужели все это можно разглядеть в ее полных муки глазах?

– Простите, что опоздала. Слишком много работы.

– Проголодалась? – спросила Даша. – Бабушка сделала пюре и котлеты. Ты, должно быть, целый день ничего не ела.

– Я не голодна, только очень устала. Извини, Дима, мне нужно умыться.

Дмитрий просидел у них еще часа два. Дед с бабушкой ложились спать в одиннадцать, так что девушкам вместе с гостем пришлось подняться на крышу и посидеть до полуночи, пока не погасли последние отблески заката. Татьяна почти не говорила, хотя Дмитрий болтал без умолку о своих приключениях. Он показал девушкам мозоли от лопаты и пожаловался, что рыл окопы два дня без перерыва. Татьяна чувствовала, как он посматривает на нее, стараясь поймать ее взгляд и каждый раз улыбаясь.

– Дима, скажи, вы вправду близкие друзья с Александром?

– Да, и очень давние. Много пережили вместе. Мы как братья.

Татьяна наморщила лоб, пытаясь понять смысл его слов.

Этой ночью, когда лежала в постели, отвернувшись к стене и натянув на себя простыню и тонкое коричневое одеяло, она тихо молилась:

– Господи, если ты есть, пожалуйста, научи, как скрыть то, что не знаю как выказать!..

6

Весь четверг Татьяна думала об Александре. Руки двигались сами собой, собирая детали огнеметов. После работы он ждал ее.

Сегодня она не спросила, почему он пришел.

А он не объяснил.

Сегодня у него не было ни подарков, ни вопросов.

Он просто пришел.

Они почти не говорили: только стояли рядом так, что соприкасались руки, а когда на повороте трамвай занесло и Татьяну отбросило на Александра, тот, не двигаясь с места, обхватил ее за талию.

– Даша уговорила меня прийти к вам сегодня, – тихо сказал он Татьяне.

– Правда? Вот здорово! Ну, разумеется, мои родители будут рады снова тебя видеть. Утром они были в прекрасном настроении. Вчера удалось поговорить с Пашей по телефону, и у него вроде бы все в порядке…

Она осеклась, мучительно съежившись, как от острой боли: слишком огромна была навалившаяся на нее тоска.

Они медленно добрались до остановки, сели в шестнадцатый трамвай и молчали, пока не пришла пора выходить.

– До встречи, лейтенант.

Она хотела сказать «Шура», но не осмелилась.

– До встречи, Тата.

Вечером все четверо впервые встретились на Пятой Советской и пошли гулять. Купили мороженого и конфет и направились вниз по улице. Даша льнула к Александру, висла у него на руке. Татьяна держалась от Дмитрия на почтительном расстоянии, стараясь всеми возможными способами не слишком часто бросать взгляды на сестру и ее кавалера. До чего же, оказывается, неприятно смотреть, как их руки соприкасаются!

Александр казался довольным и веселым, как любой солдат на его месте, подцепивший такую красавицу. Он почти не глядел на Татьяну. Интересно, как Даша и Александр смотрятся вместе? Лучше, чем она и Александр?

Ответов у нее не было.

Она не знала, как выглядит, стоя рядом с Александром. Знала только, в кого превращается. Что испытывает, когда они вместе.

– Таня! – нетерпеливо теребил ее Дмитрий.

– Прости, Дима, я отвлеклась.

Почему он так кричит?

– Как по-вашему, не стоит ли Александру перевести меня из караульного дивизиона куда-нибудь еще? Может, к себе, в мотострелковый полк?

– Наверное. А это возможно? Вы умеете водить танк или что-то в этом роде?

Александр улыбнулся. Дмитрий не ответил.

– Таня! – фыркнула Даша. – Можно подумать, ты знаешь, что обычно делают в мотострелковых полках! Уж лучше помолчи! Саша, ты собираешься переправляться через реки и сметать врага? – Она хихикнула.

– Нет, он вышлет меня вперед. Убедится, что опасности нет. Потом пойдет сам, – пояснил Дмитрий. – И получит новое повышение. Верно, Саша?

– Что-то в этом роде. Хотя бывает, что, когда иду на задание сам, беру тебя с собой.

Татьяна почти не слушала. Почему Даша так прижимается к нему? И куда он берет Дмитрия? Что это означает?

– Таня, – настойчиво твердил Дмитрий, – Таня, ты меня слушаешь?

– Да, разумеется. – До чего же неприятно он орет. Почти визжит.

– Ты чем-то расстроена? Или отвлеклась?

– Нет, вовсе нет. Хороший вечер, верно?

– Может, возьмешь меня под руку? У тебя такой вид, словно сейчас упадешь.

– Это точно, – подтвердила Даша, мельком глянув на сестру. – И потеряшь сознание.

Ночью в постели Татьяна натянула одеяло на голову и притворилась, что спит, хотя Даша легонько подтолкнула ее, прошептав:

– Таня! Таня, ты спишь?

Она не хотела откровенничать с Дашей в темноте. И мечтала об одном – громко произнести вслух его имя: Шура. Шурочка.

7

В пятницу она, словно очнувшись, заметила, что на заводе осталось совсем мало рабочих. Только очень молодые вроде нее и очень старые. Мужчины-руководители все были старше шестидесяти.

Первые пять дней войны с фронта поступало подозрительно мало новостей. Дикторы прославляли мощь Красной армии и ничего не говорили о продвижении или отступлении германских войск. Не было также упоминаний об опасности, грозившей Ленинграду, или об эвакуации. Радио не выключалось ни на минуту. Татьяна работала под непрерывный звон сыпавшихся на конвейер патронов.

Думать она могла только о той минуте, когда часы пробьют семь.

За обедом по радио объявили, что со следующей недели вводятся карточки. Кроме того, Красенко сказал, что, возможно, с понедельника у них начнется военная подготовка, а рабочий день удлинится еще на час.

Перед уходом Татьяна долго и безуспешно скребла руки, пытаясь смыть запах керосина. Спеша к воротам, она подбирала подходящие слова, чтобы поведать о своей тоске, но, увидев, как нетерпеливо мнет Александр фуражку в руке, забыла обо всем и бросилась ему навстречу. Они перешли дорогу и направились к улице Говорова.

– Давай немного пройдемся, – попросила Татьяна, не веря собственным ушам. Неужели она отважилась на такое? Но ведь в выходные они вряд ли увидятся!

– Немного – это как?

Татьяна набрала в грудь воздуха:

– До дома.

Они медленно брели по опустевшим улицам, никто не обращал на них внимания. Всем они были безразличны. Справа лежали трамвайные пути и поля, слева поднимались цехи Кировского. Ни воздушных налетов, ни пикирующих самолетов, только слабеющее вечернее солнце в небесах. И ни единой души.

– Александр, а почему Дима не офицер, как ты?

Он немного помедлил, прежде чем ответить:

– Дима хотел стать офицером. Мы вместе поступили в военное училище.

Этого Татьяна не знала. Дмитрий особенно не распространялся о себе.

– Но не выдержал. Просто не вынес.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Он не мог долго оставаться под водой без того, чтобы не впасть в панику, не мог задерживать дыхание, не мог командовать людьми, терял самообладание, не мог совершать марш-броски, сделать пятьдесят отжиманий подряд. Просто не мог. Но он не такой уж плохой солдат. Можно сказать, довольно приличный. Просто не создан для того, чтобы быть офицером.

– Не то что ты! – восторженно выдохнула Татьяна.

Александр весело покачал головой:

– Я слишком неукротимый воин.

Прямо перед ними остановился трамвай. Они неохотно сели.

– А что испытывает Дмитрий?

Татьяна больше не старалась избегать Александра, когда при каждом новом толчке ее бросало на него. Теперь она, затаив дыхание, ждала этих толчков и в очередной раз придвигалась все ближе. Он неизменно успевал поддержать ее. Сегодня он долго не снимал руки с ее талии, сделав ей знак продолжать. Но она не могла, пока он не убрал руку.

– Хочешь сказать, как он относится к тому, что не стал офицером?

– Нет. К тебе. Что ты обо всем этом думаешь?

Трамвай остановился. Александр поспешно поддержал Таню под руку. По ее телу прошел озноб. Он немедленно отпустил ее и продолжил:

– По-моему, Дмитрий считает, что мне слишком легко все достается.

– Что именно?

– Не знаю. Вообще все. Учеба, служба…

Он остановился. Татьяна выжидающе смотрела на него. Служба и что еще? Что еще легко дается Александру?

– Он не прав. Тебе ничто не достается легко, – сказала она наконец. – Редко кому выпадает на долю такая тяжелая жизнь.

– Но она едва началась, – возразил он с обманчивой мягкостью. – Мы с Димой очень давние друзья. Я хорошо его знаю. Потерпи, и он наговорит обо мне такое, что тебе и в голову не приходило. Удивляюсь, почему он до сих пор молчит.

– И что же он наговорит? Правду или ложь?

– На это мне трудно ответить. Правильнее всего будет так: чистую правду, искусно смешанную с самыми невероятными небылицами. У него просто дар на подобные вещи. Ты ни за что не отличишь одно от другого.

– Ничего себе дар. И что же мне делать?

– Ты все равно ничего не поймешь. Если хочешь знать правду, спроси меня, и я расскажу.

– Все-все?

– Все-все.

Татьяна затаила дыхание, потому что сердце на миг перестало биться. Как раз в тот момент, когда она прикусила язык, чтобы с губ не сорвался вопрос. И еще какой: «Ты любишь меня?..»

Ей хотелось надавать себе пощечин за глупость, чтобы даже мыслей подобных не возникало.

Но вопрос продолжал терзать ее с такой силой, что она почти теряла рассудок.

– Ты о чем-то хочешь меня спросить? – неожиданно выпалил он.

– Нет, – покачала она головой, уставясь на металлический поручень и седую голову стоявшей впереди женщины.

– Вот и добрались, – объявил Александр, когда трамвай остановился у Обводного канала.

Но пересадку они не сделали и последние пять километров прошли пешком.

– Знаешь, – вдруг заметил он почти задумчиво, – в один прекрасный день тебя могут спросить, о чем говорил с тобой Александр Белов, провожая домой.

– С чего это вдруг? – удивилась Татьяна. – И в таком случае зачем ты вообще откровенничаешь со мной, если знаешь, что меня будут допрашивать?

– Нужно же мне доверять кому-то.

– Почему бы тебе не довериться Даше?

Прежде чем ответить, Александр помолчал.

– Потому что для меня важно доверять именно тебе.

– Ты можешь мне доверять, – радостно поклялась Татьяна, подталкивая его в бок. – Но сделай одолжение, ничего больше мне не рассказывай, хорошо?

– Поздно! – торжественно провозгласил он.

– Хочешь сказать, что мы обречены? – хихикнула Татьяна.

– Навечно. Купить тебе мороженого?

– Да, пожалуйста! – просияла она.

– Крем-брюле, как всегда?

– Разумеется.

Они устроились на скамейке и долго болтали, пока Александр не глянул на часы и поднялся.

К тому времени как они остановились на углу Греческой и Второй Советской, в трех кварталах от ее дома, было уже почти десять.

– Значит, ты придешь попозже? – вздохнула Татьяна. – Даша сказала, что ты собирался.

– Да. – Он тоже вздохнул. – С Дмитрием.

Он был так близко, что она ощущала его запах. Чистый и приятный. Присущий только Александру.

Ей показалось, что он хочет что-то сказать. Открыл рот, наклонился вперед, нахмурился. Татьяна напряглась, застыла, отчаянно ожидая его слов, не желая их слышать, ненавидя свои уродливые коричневые рабочие ботинки, жалея, что не надела красные босоножки, вспомнив, что они принадлежат Даше, что у нее самой нет хороших туфелек, мечтая очутиться перед ним босой, изнывая от сознания собственной вины, прежде ей неведомого.

Татьяна отступила.

Александр отступил.

– Иди. Увидимся сегодня.

Татьяна ушла, спиной чувствуя его взгляд. Потом не выдержала и оглянулась. Он смотрел ей вслед.

8

Александр и Дмитрий пришли в начале двенадцатого. За окном по-прежнему было светло. Даша еще не вернулась. Начальник заставил ее работать сверхурочно, снимать у пациентов золотые коронки. В тяжелые времена люди предпочитали иметь золото: его легче обменять на еду и предметы первой необходимости. Даша все больше ненавидела свою работу. Ей хотелось, чтобы окружающие вели себя так, словно было обычное ленинградское лето: теплое, пыльное, ленивое, когда все молоды, счастливы и влюблены.

Татьяна, Дмитрий и Александр маялись в кухне, слушая, как капли воды стучат по чугунной раковине.

– Что это вы такие мрачные, дети мои? – осведомился Дмитрий, переводя взгляд с Татьяны на Александра.

– Я устала, – отмахнулась Татьяна, соврав лишь наполовину.

– А я голоден, – поддержал Александр.

– Таня, пойдем погуляем?

– Нет, Дима.

– Да. Оставим Александра ждать Дашу, – улыбнулся Дмитрий. – Мы им не нужны. Дадим возможность влюбленным голубкам побыть вдвоем, Верно, Сашенька?

– Вряд ли им это удастся, – пробормотала она. И слава Богу.

Александр подошел к окну и глянул во двор.

– Я вправду не могу, – запротестовала Татьяна. – Я…

Дмитрий властно взял ее за руку.

– Пойдем, Танечка. Ты уже поела? Можно и погулять. Честное слово, мы ненадолго.

Татьяна увидела, как Александр расправил плечи. Как ей хочется назвать его Шурой!

– Александр, хочешь, мы что-нибудь принесем?

– Нет, Таня, – ровным голосом ответил он. Глаза на миг блеснули отчаянием, но тут же погасли: очевидно, ему удалось взять себя в руки.

– Может, зайдете? Бабушка испекла пирожки с мясом. И борщ есть… – лепетала она, но Дмитрий уже тянул ее по коридору.

Они переступили через валявшегося на полу Славина, и, когда уже казалось, что на этот раз все обойдется, он внезапно перевернулся на бок и вцепился Татьяне в щиколотку.

Дмитрий, мгновенно сориентировавшись, прижал его руку сапогом. Славин взвыл и, отпустив Татьяну, стал плаксиво уговаривать:

– Оставайся дома, Танечка, дорогая, не гуляй по ночам. Оставайся дома.

Дмитрий выругался и снова наступил ему на запястье.

– Хочешь мороженого? – спросил он, когда они очутились на улице.

Татьяна не хотела, но из вежливости кивнула:

– Да. Ванильное.

Она почти с отвращением ела на ходу мороженое. И в голову ничего не лезло, кроме…

– О чем ты думаешь?

– О войне, – солгала она. – А ты?

– О тебе. Я никогда не встречал такой, как ты, Танечка. Ты так не похожа на тех девушек, за которыми я обычно ухаживаю.

Татьяна невнятно поблагодарила и сосредоточилась на мороженом.

– Надеюсь, Александр найдет время поесть, – пробормотала она. – Даша скорее всего придет совсем поздно.

– Таня, ты об этом хочешь поговорить? Об Александре?

Даже неопытное ухо Тани сумело различить холодок в голосе Дмитрия.

– Нет, конечно нет, – поспешно заверила она. – Это я просто так. А что ты сегодня делал?

– Рыл окопы. Заградительная линия на севере почти закончена. На следующей неделе мы будем готовы к атаке финнов, – самодовольно улыбнулся он. – Бьюсь об заклад, ты давно гадаешь, почему я тоже не офицер?

Татьяна ничего не ответила.

– Почему ты меня ни о чем не спрашиваешь?

– Не знаю.

Ее сердце забилось чуть быстрее.

– Как будто тебе и без того все известно.

– Да нет, ничего.

Ей захотелось выбросить остаток мороженого и поскорее бежать домой.

– Ты говорила с Александром обо мне?

– Никогда! – нервно бросила она.

– Как же, ни разу не спросила, почему я солдат, а он офицер?

Татьяна не потрудилась ответить. До чего же он странно себя ведет. И к тому же она ненавидела ложь. Лучше молча отвести глаза. У нее просто язык не поворачивается соврать.

– Мы с Сашей хотели стать офицерами. Один из пунктов нашего первоначального плана.

– Какого плана?

Дмитрий не ответил. Вопрос повис в воздухе и твердо укрепился в голове Татьяны.

Ее руки слегка задрожали.

Она не хотела быть наедине с Дмитрием.

Не чувствовала себя в безопасности.

Они добрались до угла Суворовского и Таврического сада. Хотя солнце еще не закатилось, в парке лежала тень.

– Хочешь немного погулять по саду?

– Который час?

– Понятия не имею.

– Знаешь, мне в самом деле пора, – решительно объявила она.

– Тебе вовсе не обязательно так рано ложиться.

– Обязательно, Дмитрий. Мои родители не любят, когда я задерживаюсь. Они очень расстроятся.

– Не расстроятся. Я им нравлюсь. – Он придвинулся ближе. – Особенно отцу. Кроме того, им сейчас не до тебя. Они тревожатся о Паше.

Татьяна остановилась и повернулась:

– Я немедленно иду домой.

Она быстро зашагала прочь, но он успел схватить ее за руку:

– Не уходи, Танечка. Пойдем посидим под деревьями.

– Дмитрий, – процедила она, не двигаясь, – я никуда с тобой не пойду. Отпусти!

– Пойдем в сад.

– Я же сказала, немедленно отпусти меня!

Но он подступил вплотную. Жесткие пальцы впились в кожу.

– А если я не захочу? Что будешь делать?

Татьяна не отпрянула. Он обхватил ее за талию и притянул к себе.

– Дима, – сдержанно, без малейших признаков страха остерегла она, – что ты вытворяешь? Совсем с ума сошел?

– Да, – шепнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.

Татьяна с тихим криком резко отвернулась.

– Нет! Пусти меня! – повторила она.

Он неожиданно разжал руки и отпрянул:

– Прости…

– Я немедленно иду домой! – крикнула она и почти побежала по тротуару. – Дима, ты слишком стар для меня.

– Нет-нет, пожалуйста! Мне всего двадцать три.

– Я не об этом. Просто я чересчур молода для тебя. Мне нужен тот, кто… – Она замялась в поисках подходящего слова. – …Ожидал бы меньшего.

– Как это «меньшего»? И насколько?

– Который не ожидает ничего.

– Мне ужасно жаль, Таня. Я не хотел тебя пугать.

– Все в порядке, – буркнула она, не глядя на него. – Я просто не из тех, кто гуляет по ночам с парнями.

«С тобой», – мысленно добавила она, с болью в сердце вспоминая Летний сад.

– Теперь я это понимаю. Думаю, именно поэтому ты мне нравишься. Иногда я просто не соображаю, как вести себя с тобой.

– Советую быть терпеливым и уважительным.

– Обещаю быть терпеливым, как Иов. Видишь ли, Танечка, я не собираюсь отказываться от тебя.

Она молча спешила вверх по Суворовскому.

– Надеюсь, и Даше нравится Александр, – неожиданно бросил Дмитрий.

– Даше нравится Александр.

– Потому что она ему очень нравится.

– Да? – пролепетала Татьяна. – Откуда ты знаешь?

– Он почти прекратил былую бурную деятельность. Только Даше не говори, это ранит ее чувства.

Татьяна хотела сказать, что не представляет, о чем это толкует Дмитрий, но она слишком боялась услышать правду.

Они застали Дашу и Александра за вполне мирным занятием. Сидя на маленьком диванчике в коридоре, они читали вслух Зощенко и смеялись. Единственное, на что оказалась способна Татьяна, – это раздраженно проворчать:

– Схватили чужую книгу и рады.

По какой-то причине ее замечание показалось Даше крайне забавным, и даже Александр улыбнулся. Проходя мимо, Татьяна споткнулась о его вытянутые ноги и наверняка бы шлепнулась, если бы он не подхватил ее. И так же мгновенно отпустил.

– Таня, – спросил он, – что у тебя с рукой?

– Ах, это… – беспечно отмахнулась она. – Пустяки.

И, пробормотав что-то насчет усталости и позднего часа, быстренько ретировалась в комнату стариков, где устроилась на диване между дедом и бабкой и долго слушала радио. Они потихоньку поговорили о Паше, и вскоре девушка почувствовала себя лучше.

Позже, уже лежа в кровати, она услышала шепот сестры:

– Таня! Таня!

– Ну что тебе? Я спать хочу.

Даша чмокнула ее в плечо.

– Таня, мы почти не разговариваем с тобой. Наш Пашенька уехал, а времени совсем нет. Ты скучаешь по нему, верно? Он скоро вернется.

– Скучаю. А ты занята. Потолкуем завтра, Дашенька.

– Я влюблена, Таня!

– Рада за тебя.

Она снова отвернулась к стене.

– Знаешь, это настоящее. О Танечка, не знаю, что делать с собой!

– Может, попробуешь заснуть?

– Таня, я ни о чем другом думать не могу. Он сводит меня с ума. Он такой… Лед и огонь. Сегодня он был совсем другим: спокойный, шутил, но временами я просто не могу его понять!

Татьяна не ответила.

– Да, я хочу всего сразу. И то, что он немного оттаял, – настоящее чудо. До прошлого воскресенья я не могла уговорить его прийти ко мне. И вдруг он является – с тобой и Димой.

Таня хотела напомнить, что Александр пришел к ним домой отнюдь не по просьбе Даши, но, разумеется, снова промолчала.