Текст книги "Блаженны милостивые. Благотворительная деятельность Великой княгини Елизаветы Федоровны"

«Хорошо известна деятельность Великой княгини Александры Павловны, вдовы фельдмаршала Великого князя Николая Николаевича, которая после смерти мужа в 1879 г. переехала в Киев и впоследствии тайно приняла монашество под именем Анастасии. Благодаря ее усилиям в Покровском монастыре была создана огромная больница, которая могла принимать в день до 400–500 приходящих больных и имела 100 с лишним мест для стационарных, – больница, оборудованная по последнему слову техники, про которую съезды врачей в Киеве засвидетельствовали, что она составляет гордость не только Киева, но и всей России».

Сама Александра Павловна так обосновывала свою активную социальную деятельность: «Больничное дело было предусмотрено уставом Василия Великого. В св. уставе о больнице говорится: монашки, опасающиеся, что путем больничного послушания они уклоняются от монашества, не понимают церковного устава, не понимают заповеди Христовой и не понимают того, что Господь во время Своего странствования так много заботился о болящих, а также и св. апостолы. Когда мы сподобляемся приблизиться к болящему, то мы невидимо приближаемся к Христу, и если при служении болящим храним на уме, в сердце и творим устами Иисусову молитву, то это те живые четки, та идея, за которую радостно можно гореть на костре, за которую можно радостно принимать всякое поношение!»

Строгие общежительные уставы часто вообще запрещали монахам покидать территорию монастыря – это еще одна причина того, что широкая социальная деятельность монастырей вызывала неодобрение. Как писал в своих воспоминаниях митрополит Евлогий (Георгиевский), «некоторые епископы смотрели на наши холмские монастыри косо. “Школы, приюты, лечебницы… – при чем тут монашество?” – говорили они».

Вопрос о том, нужно ли давать общинам статус церковности, назревал, и уже слышались первые высказывания «за» или «против». Так, Н.И. Пирогов, главный врач Крестовоздвиженской общины, высказал мнение, что «если общине будет дан религиозный характер, то в нее нужно принимать лишь православных», и тогда «удобнее было бы определить для этой цели один из женских монастырей». И далее: «Я сам клонюсь более в сторону нравственно-филантропического направления и думаю, что оно более соответствует духу и потребности нашего времени».

В то же время духовник Крестовоздвиженской общины о. Иоанн Янышев, будущий ректор Петербургской Духовной Академии и протопресвитер дворцового духовенства, в составленной для митрополита Филарета записке «Об учреждении общины сестер милосердия в православной России» писал: «Община сестер милосердия не есть богадельня или приют для вдов и сирот женского пола, не походит и на школу и вообще на какое-либо благотворительное или учебное женское заведение. Это есть святое общество избранных христианок, ради любви ко Христу Спасителю и ради своего спасения добровольно оставивших все в мире, чтобы служить Господу в лице Его меньшой братии: больных, сирот, детей, странников, странниц… И если такое общество может возникнуть и в православной России, то это может случиться тогда, во-первых, когда в членах Православной Церкви обнаружится оскудение любви и частной благотворительности и созреет более или менее общее убеждение в необходимости особого сословия женщин – официальных служительниц делу человеколюбия; когда, во-вторых, вследствие сознания этой нужды, появятся лица, на самом деле жаждущие послужить немощным братиям, как Самому Христу, и когда, наконец, Бог воздвигнет исполненного благодати мужа, служителя Церкви, или какую-либо великую женщину-подвижницу, которые бы влиянием своего примера и убеждений извлекали из мира и соединяли около себя малое стадо избранниц, укрепили бы одушевляющие их святые чувства и под осенением и руководством церковной власти направили бы их к тому или другому роду благотворительной деятельности. Учреждать же общину лицу, не призванному на это дело свыше, утверждать не личными подвигами самоотвержения, ради Христа, а только материальными средствами и уставами; учреждать из лиц, вовсе не испытанных в деле бескорыстного самоотвержения, не имеющих иногда обыкновенного христианского воспитания, принадлежащих даже к различным вероисповеданиям и в общине ищущих себе лишь приюта и пропитания; поэтому держать эту общину вне влияния церковной власти и, следовательно, вне ее уставов о посте, молитве, богослужении и проч.; назначить ей целью не спасение душ как сестер, так и тех, кому они духовно и материально служат, а, например, искоренение злоупотреблений чиновников в госпиталях, развитие честности в служителях и проч.; и при том украшать сестер христианскими крестами, а общину – именем христианского милосердия: все это есть такое предприятие, которое не только осуществить, но и принять с церковной точки зрения невозможно. А таким именно предприятием и можно назвать существующие в Санкт-Петербурге так называемые общины: сердобольных вдов и сестер попечения о больных».

В ответ на это заявление о. Иоанна Янышева митрополит Филарет замечает: «Записка о сестрах милосердия в России есть рассуждение основательное…»

«В 1860 году взявшийся окормлять Кресто-воздвиженскую общину молодой священник Александр Гумилевский выступил со смелой идеей превращения ее в общину православных диаконис, составив для этого специальный устав. В «сестрах милосердия» он видел что-то иностранное, противное православному духу и далекое от простого народа, который чуждался одного их вида – «барынь с наперсными крестами на груди». Но народ точно так же сторонился бы и неведомых ему диаконис: простых баб с орарями на шее (такое одеяние для них предлагал о. Александр Гумилевский). Рескрипт Императора Александра II на проекте устава общины диаконис, думается, был справедливым для своего времени: «не нужно искусственно придумывать новые, непонятные для большинства виды служения».

Но в то же время уже существовало три вида общин сестер милосердия, по определению П.А. Илинского:

– общины с широкими благотворительными задачами;

– военные общины (ориентированные на помощь раненым);

– епархиальные общины.

«К третьей категории епархиальных общин сестер милосердия П.А. Илинский причисляет лишь московскую Владычне-Покровскую и псковскую Иоанно-Ильинскую. Эти общины находились под ведением Синода, под начальством епархиального архиерея и управлялись настоятельницей того женского монастыря, к которому были приписаны: первая – к псковскому Иоанно-Предтеченскому, а вторая – к серпуховскому Владычнему».

Вообще об отношении монашества к новым общинам можно судить по дневникам игуменьи Страстного монастыря Евгении (Озеровой), записавшей разговор с попечительницей общины Литейной части графиней Марией Владимировной Орловой-Давыдовой. Графиня призналась, что ее единственным желанием было «поставить общину на монастырский лад, дать ей руководство духовное или лучше обратить ее в монастырь». На что игуменья Евгения ответила: «Это дело неудобоносимое. Суетные дела благотворительности – школы, ясли, т. е. хождение за крошечными детьми, больницы, прием больных, занятия в аптеках – отнимают все время, умучивают донельзя, так, что о молитве или внутреннем своем состоянии и подумать некогда да и невозможно. Мы не бесплотные, и нам нужно отдохновение сном и отдых мысли». Графиня привела в пример общины за границей и получила такой ответ: «По-моему, враг хитро действует. Осмотритесь и увидите сами.

Сперва были монастыри, потом смешали с делами милосердия. А теперь монастыри уничтожены, общины умаляют, а в Швейцарии и сестер милосердия не дозволяют. То же проводят и в нашем православном отечестве, уничтожая доброе под видом доброго. Всмотритесь, Великая княгиня Александра Петровна явила самые благие намерения и меня уверила, что это все прекрасно. Смешала монастырь с общиной сестер милосердия. Что вышло? Безобразие, неустройство, беспорядок и срам монашеству…» Мария Владимировна пришла в замешательство: «Стало быть, надо отложить попечение о духовном ее устроении?» Игуменья ей ответила: «Не то я говорю, а только невозможность соединить с общиной монастырь. Подумайте, может ли быть мир, где в одном и том же заведении два разнородных учреждения? Оставьте общину неприкосновенной, продолжайте благотворение».

Поэтому вскоре возникшее в России общество Красного Креста носило сугубо светский характер, хотя и не без досмотра со стороны Церкви. «При учреждении общества, в мае 1867 г., к “россиянам, чадам Православной Церкви” с призывом принять в нем участие обратился, ссылаясь на евангельского милосердного самарянина, митрополит Московский Филарет. Почетными членами нового общества стали семь епископов (в том числе митрополит Московский Иннокентий и митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор) и десятки священников. Московский Дамский комитет Общины сестер милосердия в рамках зарождавшегося общества возглавила мать Паисия, игуменья Московского Вознесенского монастыря. В комитет также вошли игуменья Алексеевского монастыря Иллария и игуменья Страстного монастыря Антония…»

«К началу XX века Российское общество Красного Креста насчитывало 81 общину, в которых состояло 1603 сестры. Согласно уставу РОКК, сестрой милосердия могло стать лицо любого христианского исповедания. Сестры милосердия брали на себя “нравственную обязанность в избранной ими трудной задаче ухода за больными… выполняя свое дело с любовью и кротостью”. Прослужившие в общине не менее пяти лет удостаивались особого знака отличия и диплома. Ни о каких церковных обещаниях (присягах, обетах) в документах не говорится. В качестве знака отличия сестры милосердия имели вышитые красные кресты на передниках, а при исполнении обязанностей – белую повязку с таким же крестом. Красный крест на белом фоне – “негатив” герба Швейцарии, эмблема Женевской конвенции и Международного комитета Красного Креста, принятая и РОКК. Цветовое обращение, как видно, было произведено из чисто практических соображений: заметный издалека красный крест на белом фоне сигнализировал воюющим сторонам о местонахождении госпиталей, санитарных поездов и медицинского персонала, защищенных от нападения, согласно Женевской конвенции»[6]6
  Хотя эмблеме Женевской конвенции не было придано религиозного значения, некоторые государства (Турция, Персия, Сиам) заменили крест полумесяцем. Япония добавила поперечные полосы. Сегодня такой крест, например, на машинах «Скорой помощи», аптечных вывесках не воспринимается как религиозный символ.


[Закрыть].

Основной целью РОКК была подготовка медицинского сестринского персонала, необходимого на случай войны, для чего при общинах учреждались собственные больницы, амбулаторные лечебницы, учебные курсы и училища.

Однако светская основа общин сестер милосердия, отсутствие православного духа, о котором говорили митрополит Филарет (Дроздов), о. Иоанн Янышев и о. Сергий Махаев скоро сказались. «В 1908 г. сестра милосердия Т. Миркович в обстоятельной “Записке”, имевшей большой резонанс в обществе, писала о кризисе института сестер милосердия. Идейные принципы первых общин сестер милосердия пришли в противоречие с задачами и целями Красного Креста. В “Записке” также отмечается и общий упадок общин Красного Креста в профессиональном и нравственном смысле. Требования бескорыстного и безвозмездного служения сестер диктовались корыстными интересами различных государственных ведомств. Общежитие, способствующее в православных общинах спасению души и исполнению заповеди любви к ближнему, превращалось в казарму закрытых заведений. Духовное подвижничество уступало место кратковременному военному и трудовому героизму. Из общин Красного Креста исчезали человеческие “чувства локтя”, дружества, взаимной поддержки. Формально независимые от Красного Креста общины сестер милосердия вполне усваивали тот же дух».

Таким образом, для того чтобы дело милосердия развивалось и не подрывало репутацию всего благотворительного движения, необходимо было вопреки всем сомнениям и препятствиям создать новый тип общин. Дать твердую основу в виде православной веры, а не строить доброе здание на фундаменте из песка. По сути, нужно было соединить монашеские добродетели и светскую благотворительность, чтобы не отпугивать женщин строгими обетами и гарантировать свободу в случае отказа, ибо этот путь тяжел, но и в то же время несколько ее ограничивать ввиду возможного попадания под влияние страстей. Дело благотворительности, способное привлечь каждого желающего, должно созидаться исключительно на нравственных основах. Где их можно почерпнуть? Только в глубоком вероисповедании, там, где первыми заповедями выступают любовь к Богу и любовь к ближнему. Поэтому все чаще звучало наименование «диакониса».

Еще в XIX веке архимандрит Макарий (Глухарев) хотел воплотить служение диаконис для проповеди христианских идей в инородческой среде. Митрополит Филарет (Дроздов) признавал право на существование древнего чина, но не советовал архимандриту Макарию затевать это дело без благословения Синода. Но архимандрит Макарий понимал, насколько необходимо преображение женского служения, и отправил епископу Томскому Агапиту «Проект воссоздания чина диаконис» с просьбой препроводить в Святейший Синод. Другой экземпляр был отправлен на имя Императора Николая I. Этот экземпляр тоже оказался в Синоде. Определение Синода гласило: «Прошение архимандрита Макария оставить без действия и рукопись возвратить при указе томскому Преосвященному».

Митрополит Филарет (Дроздов) в одном из своих писем архимандриту Макарию писал: «Вы говорите о диаконисах, но от чего сей чин прекратился в Церкви? От того ли, что отцы меньше нас знали, что для Церкви полезно и что удобно? Я не почитаю восстановление сего чина ни бесполезным, ни невозможным, но вы видите, что мысли ваши дошли до начальства и не встретили сочувствия».

«Интересно, однако, что переписка с Макарием относительно диаконис повлияла и на самого митрополита Филарета; он пошел даже далее, чем алтайский архимандрит. В том же 1840 г. митрополит посвятил настоятельницу Спасо-Бородинского монастыря Марию (Маргариту Михайловну Тучкову) в сан игуменьи по чину диаконис, с троекратным возглашением слов “повели, повелите и аксиос”».

В 1839 году в деревне Майне на Алтае поселилась с целью помочь архимандриту Макарию Софья Густавовна де Вальмон, дочь капитана русской армии, убитого в Бородинском сражении в 1812 г.; ее мать, уроженка Польши, умерла еще до гибели отца. Софья де Вальмон воспитывалась в Смольном институте, затем обучала детей в благородных семьях. Архимандрит Макарий писал о ней в 1841 г.: «Ревностные труды сей благородной сестры явно содействовали успехам миссии в здешнем крае. Она помогает больным, иногда аллопатическими, а чаще гомеопатическими лекарствами. Старается путем приветливого обращения с девицами и замужними женщинами распространить между ними познание евангельских истин; приглашает их по вечерам в свой домик и читает им Святое Евангелие и разного духовно-нравственного содержания книжицы; приучает новообращенных женщин к молитве и труду; раздает им волну и лен, чтобы приняли, а потом берет у них пряжу и за нее платит им холстом, а другим ради Христа помогает и деньгами, учит девочек грамоте, из которых некоторые и живут в ее домике, после чтения девочки учатся петь церковные песнопения и знакомятся с первоначальными арифметическими соображениями по пальцам».

Уже после смерти Макария в ставке Алтайской миссии, Улале, удалось создать женскую общину благодаря активной финансовой поддержке барнаульского купца Афанасия Григорьевича Малькова. Задачи общины были подобны тем, которые считал важными архимандрит Макарий. Надо заметить, что инициатива создания этой общины происходила от самих женщин. Вот как описывает это журнал «Христианское чтение»: «Еще в 1858 г., 19 января, в день памяти основателя миссии незабвенного отца архимандрита Макария, в храме главного стана миссии – Улалы, более 10 вдов и девиц заявили начальнику миссии прот. Стефану Ландышеву свое общее искреннее желание навсегда служить Господу в девстве и целомудрии, на правилах общежития. В том числе только три из них были русские; остальные – все из новообращенных инородок, калмычек и татарок, и притом некоторые из них родились в язычестве и были окрещены еще при служении о. Макария, иные – самим о. Макарием в первые годы его миссионерской деятельности».

Своей основной задачей эти женщины считали «помогать миссии в христианском обучении новообращенных из язычества лиц женского пола, споспешествовать им в многообразных нуждах от рождения и до гроба, в особенности – принимать в свое попечение больных, бесприютных и сирот новокрещенных женского пола, когда будем иметь к тому возможность, и вообще содействовать миссии в деле ее служения всем, к чему она найдет нас благопотребными, в полной надежде, что Господь и Пречистая Матерь Его пошлют нам силы и лучших помощниц и руководительниц».

Активная деятельность женщин на Алтае продолжалась на протяжении всей истории миссии. Нехватка мужчин-учителей, покидавших свое место при возможности улучшить материальное положение, сделала актуальным женское учительство. Поэтому «митрополит Макарий (Невский) решил открыть в миссии женскую второклассную школу для подготовки учительниц из числа инородок. Таким образом, была открыта при Чемальской женской общине школа. В школе был установлен монастырский уклад жизни, строгое религиозное воспитание с особым вниманием к постановке пения, изучению алтайского языка и приобщению учеников к разнообразному сельскохозяйственному труду. Первый набор в школу был проведен успешно, стипендия обеспечена, и в 1915 г. ожидался первый выпуск учительниц. Будучи уже московским митрополитом, Макарий объяснял преимущество женщин-учительниц тем, что учителя не могут долго заниматься в одной школе и переводятся с места на место, ища большего оклада жалованья, а учительницы часто довольствуются и малым и просиживают подолгу на одном месте, что очень важно и для школы, и для учеников, и даже для населения».

Первая община диаконис в России была создана при Леснинском монастыре «в Седлецкой губернии, в Западной России (ныне Польша), в 1884 г. архиепископом Леонтием в целях укрепления Православия в униатском крае. Настоятельница мать Екатерина (урожденная графиня Ефимовская, скончалась в 1925 г. в Сербии) была энергичной и одаренной женщиной, имела медицинское образование и вместе с сестрами ухаживала за больными крестьянами. Потом была организована школа, где учились 80 детей всех вероисповеданий. В 1889 г. община была преобразована в общежительный монастырь, в котором в 1914 г. было уже 20 монахинь и 300 послушниц. Монастырь содержал амбулаторию, выдавал лекарства, организовал приют для престарелых женщин, больницу. На собственные средства монастырь давал образование монахиням и послушницам, которые работали в больнице. При монастыре были созданы ремесленные мастерские, огород, пасека, ферма.

Монастырь основал еще четыре общины со школами, медицинскими пунктами и аптеками. Обители правительство отдало 1200 десятин пахотной земли. К 1914 г. на средства монастыря содержались два народных училища, две учительские семинарии, средняя школа, сельскохозяйственное училище и приют для сирот».

Из Леонинского монастыря, как писал митрополит Евлогий (Георгиевский), «стали вылетать выводки и вить гнезда на стороне». Так образовались еще 5 монастырей (Вировский, Теолинский, Радочницкий, Красностокский, Турковицкий) с традициями широкой благотворительности и внимания к нуждам населения. «Вокруг обителей возникали приюты, школы, больницы… Сестры распространяли свою деятельность и за пределы этих учреждений, ходили по деревням – к роженицам, к больным, к старушкам, погребали безродных, оказывали самую разнообразную помощь местному населению».

Игуменья Екатерина неоднократно ставила вопрос о восстановлении чина диаконис. Она отмечала, что в обществе нет однозначной оценки социальной деятельности общин милосердия: «Многие еще утверждают, что монахине не подобает общественная деятельность. Маститый издатель “Троицких листков” преосвященный Никон, епископ Серпуховской, неоднократно высказывал в печати, что Леснинскую обитель и ей подобные обители можно признать полезными и почтенными, но называть их монастырями не должно, ибо они преследуют цели мирские, благотворительные, чуждые монашеству».

Она обратилась в Предсоборное присутствие с докладной запиской – ходатайством о восстановлении служения и звания диаконис. Она писала: «Надвинувшиеся на Россию грозы событий заставляют меня безотлагательно ходатайствовать о восстановлении звания диаконис. Я глубоко убеждена, что, несмотря на не менее строгие монашеских обеты, требуемые от диаконис, множество девушек и вдовушек откликнется на призыв к новому деятельному служению Церкви и Отечеству».

«Игуменья хотела, чтобы ее монастырь стал “рассадником” диаконис-местом, где они могли бы получать необходимое богословское и медицинское образование, впоследствии сохраняя связь с общиной. В диаконисы посвящались лица, испытанные в нравственности и благочестии и для своего времени образованные, начитанные в Священном Писании, способные обучать истинам веры. Училище богословия для диаконис предполагалось основать именно при Леснинском монастыре. Благодаря этому институту можно будет решить ряд социальных задач; именно это служение привлечет образованных женщин, которые раньше не шли в монастырь».

«Вследствие установившегося понятия о монашестве как о жизни узкоэгоистической, имеющей целью спасение собственной жизни через подвиг поста и молитвы, оно находится в полном отчуждении от мира. Не удовлетворяя поэтому высокому христианскому стремлению русской образованной женщины отдать жизнь свою на служение ближнему, монастыри наши наполняются обыкновенно совершенно необразованными девушками из народа, между которыми немало таких, которые сообразно с нуждами своими не чужды искания в монашестве материального обеспечения и лучшего общественного положения. Немногие интеллигентки, попадающие по каким-либо особенным причинам в монастырь, совершенно потеряны для просвещения общества: неподготовленные к сему, они решительно никакого воздействия на мир не имеют».

Вопрос рассматривался в Предсоборном присутствии на заседаниях IV Отдела 20 и 21 марта 1906 года. Отделом было принято постановление: «Желательно восстановление института диаконис, в особенности в тех приходах, где существуют женские благотворительные кружки. Из числа этих преданных Церкви женщин достойнейшие девственницы или вдовы, достигшие 40-летнего возраста, могли бы быть посвящены в диаконисы по чину, который существовал в древности. Круг их деятельности: забота о чистоте храма, особенно же научение взрослых грамоте и молитвам и участие во всех делах благотворения в приходе».

Протоиерей Ф. Успенский составил «Правила для жизни и деятельности православных диаконис». Этот проект отличался от предложения игуменьи Екатерины тем, что предлагал существование диаконис при приходах. Ф. Успенский выступил против замысла игуменьи Екатерины, которая предлагала организацию отдельных общин диаконис, заявив, что более разумным видится иной порядок: «Диаконисы будут свои урожденные, приходские при своем родном храме, родной деревне, а не пришлые, это обстоятельство имеет важное значение как для самих диаконис, так и для священника».

Таким образом, возникли «две модели восстановления чина диаконис. Одна, идущая из деятельности монашеских общин, где не все собирались принимать монашеский постриг и хотели заниматься более социальной деятельностью, чем той, которая возможна для монахинь. Другая модель – диакониса как помощница пресвитера на приходе – вытекала из нужд повседневной практики».