Текст книги "Похождения валета треф"

XI

Герцог Гиз никогда не выходил днем. Прячась в кабачке, затерявшемся за городскими валами, он решался выходить лишь тогда, когда наступала ночь. Тогда он старательно закутывался в плащ, надвигал на лоб широкополую шляпу и отправлялся к своему главному агенту Ла-Шеней или же бродил в окрестностях Лувра, так как дела наваррского короля очень интересовали его.

Кроме того, с наступлением ночи в этот маленький дом приходила какая-то таинственная личность, после ухода которой герцог сейчас же посылал гонца к своей сестре, герцогине Анне. Этой таинственной личностью была Екатерина Медичи.

Королева-мать навещала герцога Гиза в самых разнообразных костюмах. То она являлась одетая пажом, другой раз – монахом, третий – прислугой. На следующий вечер после того, как Пандриль случайно попал на службу к герцогу, она тоже явилась, одетая в монашескую рясу.

– Ваше величество, – сказал ей герцог, когда она вошла к нему в комнату, – я нашел Сарру Лорьо!

– Неужели? – радостно сказала королева, а затем, вспомнив о Рене, прибавила с мрачной иронией: – Я знаю кое-кого, кто был бы очень доволен, если бы мог знать, где она находится!

Герцог понял эти слова так, будто Екатерина имеет в виду наваррского короля, и сказал:

– Через час я буду знать, известно ли ее местопребывание наваррскому королю или нет, и навещает ли он ее!

– Но, герцог, это совершенно невозможно! – сказала королева. – Неужели вы думаете, что Генрих Наваррский…

– Сейчас я докажу вам, что это возможно. Пожалуйста, накиньте на голову свой капюшон! – сказал Гиз, а когда королева сделала это, он крикнул Пандриля и сказал ему: – Расскажи вот этому монаху все, что произошло вчера в доме Сарры Лорьо.

– Ого! – сказала королева, выслушав знакомую нам историю. – Здесь есть много странного! А каковы были собою эти дворяне? – спросила она Пандриля.

– Один из них носит большую белокурую бороду. Товарищ называл его как-то странно…

– Ноэ?

– Вот именно. У другого – черная борода, и он выше ростом первого, но как его зовут, я не слышал. В этом смутном описании приметы Гектора де Галяр могли действительно показаться подходящими к наваррскому королю, и немудрено, если Екатерина подумала, что товарищем Ноэ в этом приключении должен был быть Генрих Наваррский.

– Чтобы убедиться окончательно, – сказал герцог, – я отправлюсь сам побродить около дома. Вот мы и увидим, ходил ли он туда. Где я могу увидеться с вами?

– Здесь. Я подожду вас, – ответила Екатерина.

– Хорошо, – сказал герцог, делая Пандрилю знак следовать за ним. Пандриль повел герцога к дому Сарры. Они были уже в двух шагах от него, когда герцог услыхал стук копыт бешено мчавшейся лошади.

– Ого! – сказал герцог. – Вот человек, который очень торопится!

Они остановились, притаясь в тени забора, тянувшегося в этом месте дороги. Стук лошадиных копыт слышался все ближе, и наконец они увидели совсем невдалеке силуэт лошади и всадника. Лицо не было возможности разглядеть в наступившей темноте, но в тот момент, когда всадник почти поравнялся с наблюдателями, лошадь чего-то испугалась и шарахнулась в сторону. Ее испуг продолжался самое короткое время, и вскоре всадник опять понесся дальше, но, в то время как лошадь закапризничала, с уст всадника сорвалось характерное гасконское проклятие, и герцог Гиз сейчас же узнал своего тезку и соперника.

Он выждал, пока стук копыт не замер у ворот дома Сарры, и сказал Пандрилю:

– Я ухожу, а ты останься здесь, пока этот всадник не уйдет отсюда. Постарайся заметить, сколько времени он пробудет в доме, и, вернувшись, скажи мне!

Затем герцог отправился домой.

– Ну что? – нетерпеливо спросила его королева-мать. – Вы видели его?

– Не видел, но слышал, что в сущности одно и то же.

– И он у Сарры? – Да, ваше величество!

Королева погрузилась в недолгую задумчивость. – Он был у Сарры вчера, был сегодня, – следовательно, по всей вероятности будет и завтра, – сказала она затем. – О, если бы Маргарита знала это!

– Но я надеюсь, что она узнает? Королева улыбнулась под капюшоном одной из своих обычных загадочных, многозначительных улыбок, а затем сказала:

– Дорогой герцог, мы оба стоим лицом к лицу перед критическим моментом, когда мы должны бить наверняка. До сих пор Генриху Наваррскому покровительствовала любовь его жены, имеющей громадное влияние на короля Карла. Но, если жена отвернется от Генриха, король тоже лишит его своего покровительства.

– Но мне кажется, что Маргарита не станет любить Генриха более, если убедится в его неверности! – воскликнул Генрих Гиз.

– Полно, милый герцог! – покровительственно ответила королева. – Вы очень опытны в делах политики, но в любви ровно ничего не понимаете. Правда, Маргарита способна возненавидеть мужа в тот день, когда в ее руках будут доказательства его измены. Но как доставить ей эти доказательства?

– Я отправлюсь к ней и подтвержу эту измену под своим честным словом!

– Она не поверит вам. Ведь любовь слепа.

– Ну а если я покажу ей Генриха сидящим у ног Сарры?

– Это было бы трудно. Прежде всего поверьте, что, пока около Маргариты будет находиться эта тонкая бестия Нанси, вам не придется повидать Маргариту. А если даже вы и добьетесь свиданья, эта пронырливая девка, которая очень расположена к наваррскому королю, сумеет убедить Маргариту, что она плохо видела, что ее обманули и тому подобное…

– Что же нам делать, по-вашему?

– Первым делом необходимо избавиться от Нанси.

– Но, помилуйте, нельзя же убивать женщину!

– Кто говорит вам об убийстве? Ее просто надо похитить.

– Но как сделать это?

– Это я возьму на себя. Затем мы отправим ее на некоторое время к герцогине Монпансье, которая должна будет постеречь ее.

– Хорошо, – сказал герцог. – Я сегодня же увижусь с сестрой и передам ей это.

– Отлично! – ответила королева. – Значит, дело решено, и мы будем действовать.

Через десять минут герцог уже мчался в Медон на Вельзевуле, и тут-то с ним и случилась история, которую мы описали в девятой главе. Мы знаем, что из этой истории, заключавшейся во встрече и дуэли с настоящим хозяином лошади, герцог выпутался вполне благополучно. Через час он уже сидел у сестры в ее медонском домике и совещался с нею относительно похищения Нанси и способа вновь вернуть любовь королевы Маргариты.

XII

На следующий день вечером, после свидания герцога Гиза с королевой-матерью, королева Маргарита сидела у себя совершенно одна, если не считать Нанси, которая озабоченно сновала по комнате. Вот уже целый час Нанси была у Маргариты, а наваррская королева не проронила ни единого слова, пребывая в глубокой и мрачной задумчивости. Долее Нанси не могла вынести подобную неопределенность и, желая вызвать королеву на объяснения, спросила:

– Разве вы не будете одеваться, ваше величество?

– Нет! – сухо ответила Маргарита.

– А ведь обыкновенно вы, ваше величество, по вечерам навещаете короля.

– Сегодня я не пойду.

– Ваше величество чувствуют себя нездоровой?

– Нет.

– Или обеспокоенной чем-нибудь?

– Да, – ответила королева, вздрогнув.

– Но чем же? – уже совсем без стеснения спросила Нанси.

– Как ты думаешь, любит ли меня муж? – ответила Маргарита вопросом на вопрос.

«Гм!.. Небесные хляби разверзлись, и гроза разражается!» – подумала Нанси, а вслух сказала:

– Но я не понимаю такого вопроса, ваше величество! Вы сами должны отлично знать, что король обожает вас!

Маргарита ничего не ответила на эту фразу и опять погрузилась в свою мрачную задумчивость. «Ничего, – подумала Нанси. – Раз уж она начала говорить, она до чего-нибудь обязательно договорится». Прошло несколько минут. Наконец Маргарита спросила:

– В каком часу ушел из дома король?

– Но я, право, не знаю, государыня… кажется, после ужина.

– Ага! – мрачно кинула Маргарита.

– Но ведь вы сами знаете, ваше величество, что у его величества, вашего супруга, болезненная страсть мешаться в политику.

Маргарита отошла от окна и уселась за рабочим столиком. Она помолчала несколько минут, а потом сказала:

– Уж очень поздно занимается политикой король!

– Поздно? – переспросила Нанси. – Ваше величество, вероятно, хотите сказать «слишком рано»? Ведь король так молод…

– Я хочу сказать, что он занимается политикой слишком поздно ночью.

– Ну так что же? Бывают дела, которые нельзя делать днем.

– Да знаешь ли ты, что вчера он вернулся под самое утро!.. Неужели?

– А потом… – Маргарита остановилась в нерешительности.

– Господи!.. – смеясь сказала Нанси. – Можно подумать, что вы ревнуете его величество!

– У меня для этого достаточно оснований. В последнее время он стал холоден, задумчив…

– Его величество с головой ушел в политику!

– Но мне не нравится, зачем он мешает в политику женщин, – сказала Маргарита, решив наконец выложить своей наперстнице всю правду.

– Женщин? – с негодованием повторила та.

– Да, женщин, которые дарят ему расшитые носовые платки, – и с этими словами Маргарита швырнула Нанси платочек, который до сих пор она нервно мяла в судорожно зажатой руке.

Нанси подхватила платок, тщательно осмотрела его со всех сторон и в заключение расхохоталась.

– Как, ты смеешься? – возмущенно крикнула королева. – О, я понимаю, что это нехорошо с моей стороны… Если, ваше величество, узнаете правду…

– Правду?

– Быть может, вы прогоните меня.

– Прогоню тебя?

– Конечно, я была не права… Я понимаю… Ведь это я дала его величеству этот платок.

Маргарита просто не верила своим ушам. Нанси казалась вконец переконфуженной; она смущенно потупилась и имела вид страшной грешницы.

– О, не принимайте этого во зло, ваше величество! – смущенно пробормотала она. – Ведь я готова отдать за вас всю свою кровь.

– Да скажешь ли ты толком наконец! – нетерпеливо крикнула Маргарита. – Это твой платок?

– Мой, государыня.

– И ты дала его королю?

– О, нет, я только одолжила его. Я слишком бедная девушка, чтобы дарить платки из тонкого батиста, доставшиеся мне по наследству от предков.

– Но как же это случилось, что ты одолжила королю платок?

– Если бы я была уверена заранее в прощении вашего величества, я все рассказала бы вам!

– Да я прощаю тебя, прощаю! Говори только, пожалуйста!

– Я ведь люблю посмеяться и похохотать… Ну так вот, вчера вечером я встретила его величество, вашего супруга, на маленькой лестнице, которая ведет к потерне. Я гуляла по берегу реки…

– С Раулем, конечно?

– Да, с ним… Ну вот, когда я возвращалась домой, было довольно темно, на лестнице стоял полный мрак. В то время как я поднималась наверх, оттуда кто-то спускался. Мое платье производило страшный шум, и спускавшийся вполголоса окликнул: «Кто идет?» Я не узнала голоса, подумала, что это господин Пибрак, и решила подшутить над ним. Когда он поравнялся со мной, я обняла его обеими руками за шею и измененным голосом шепнула: «Я – знатная дама, которая безумно влюблена в вас, но никогда не решалась признаться в этом». Тогда повстречавшийся мне человек громко расхохотался, и я, к своему ужасу, узнала, что это – король… Что мне делать? Я хотела бежать, но король схватил меня и сказал: «Так вы любите меня, прекрасная незнакомка? В таком случае скажите мне свое имя, чтобы я мог сообщить его королеве Маргарите!» Тогда я стала отчаянно отбиваться, и в конце концов мне удалось вырваться, но мой платок остался в руках его величества.

Маргарита смеялась словно сумасшедшая во время этого рассказа. Затем она сказала:

– Так вот как было дело? Ах ты проказница! А я-то… Представь себе, сегодня утром я нашла этот платок под подушкой Анри, и с этого момента хожу как потерянная!

– Если бы вы, ваше величество, соблаговолили рассказать мне о своем горе, все объяснилось бы раньше!

– Да, но не думай, что мои муки кончились!

– Ах, государыня, но ведь его величество искренне обожает вас!

– Да куда же он уходит по ночам?

– Уж это – дело политики, ваше величество. Наступило краткое молчанье. Затем Нанси вкрадчиво сказала:

– Может быть, вы позволите мне, ваше величество, пойти немного прогуляться?

– С Раулем, конечно!

– Ах, этот бедный мальчик! Я обещала выйти за него замуж, когда ему исполнится двадцать лет, и ему приходится ждать еще целых два года… Надо же мне заботиться, чтобы он не терял терпенья!

– Хорошо, ступай! – сказала королева, улыбаясь.

– Ах, вы так добры, ваше величество! – пролепетала Нанси, сейчас же убегая. Однако она отправилась не на прогулку, а побежала в прихожую апартаментов короля Карла, где дежурил Рауль. Тот кинулся ей навстречу.

– Идем скорее, ты нужен мне, – сказала она. Рауль попросил товарища-пажа побыть на его месте и отправился за Нанси.

Она провела его в свою комнату и, тщательно заперев дверь, сказала:

– Ах, друг мой!.. Если бы ты знал, какую грозу мне удалось отвести!

– Что вы говорите! – удивленно спросил Рауль. – Ну да! Королева Маргарита ревнует своего супруга, и далеко не без основания, потому что ты ведь помнишь, что я рассказывала тебе вчера о разговоре, подслушанном мною через замочную скважину?

– Между королем Генрихом и Ноэ? Помню.

– Но понимаешь ли, какой ужас? Ведь король пробыл у своей Сарры до утра!

– Ну, и королева…

– Королева нашла под подушкой платок, который дала Сарра своему венценосному обожателю!

– Ах, черт! – По счастью, на платке не оказалось никакой метки или значка, так что мне не трудно было придумать целую историю. Я сейчас расскажу тебе ее, а ты постарайся запомнить дословно! – Нанси рассказала Раулю то, что она перед тем налгала Маргарите, и затем продолжала: – Теперь вот что. Ты должен выйти на берег реки и ждать там, пока король не вернется. Обыкновенно он возвращается прибрежной потерной. Ты остановишь его и расскажешь ему все, что случилось. Скажи ему, чтобы он рассказал королеве всю эту басенку ранее того, как она начнет спрашивать. Я же буду на страже около королевы.

– Ну хорошо, – сказал Рауль. – Допустим, что на сегодня гроза отведена. Ну а завтра?

– Завтра… Ну, это другое дело. Никакого «завтра» даже и не будет. Я сегодня же вечером увижу наваррского короля и поговорю с ним с глазу на глаз. Ручаюсь тебе, что я заставлю его клятвенно обещать мне не бывать более у Сарры.

– Ну, едва ли…

– Полно! Я не очень-то неловка в таких делах, ты сам знаешь. Что же касается графа де Ноэ, то за то, что он разыскал красотку-еврейку, о которой наш король и думать забыл, я проучу его как следует!

– Ах, Нанси, дорогая моя Нанси! – сказал паж. – Вы такая женщина, каких больше нет!

– Дурачок! – ответила она, взяв Рауля за розовый подбородок. – Ну а теперь пойдем к реке. Мы погуляем там полчасика, а потом ты останешься на страже.

Они взялись за руки и направились на набережную. Погуляв там, Нанси простилась с Раулем и через ту же потерну направилась обратно во дворец. Но, когда она дошла до темной лестницы, ей не пришлось сделать и двух шагов, как ее обхватили две сильные руки, и не успела девушка издать крик, как на лицо ей легла глухая маска. Затем Нанси скрутили веревкой, подняли на руки и понесли куда-то…

XIII

Нанси скрутили так быстро, глухую маску, не пропускавшую звуков, ей наложили на лицо так прочно, что девушка не могла ни оказать сопротивление насильникам, ни хотя бы крикнуть о помощи. К тому же на лестнице было так темно, что Нанси не могла рассмотреть, с кем ей приходится иметь дело. Все это в значительной степени усложнило ее положение; к тому же еще, должно быть, для большей безопасности, поверх маски ей накинули на голову какой-то капюшон, который доходил до самой шеи и не только ослеплял, но и грозил задушить девушку.

Сопротивляться было бесполезно, и Нанси спокойно предоставила себя воле похитителей, не тратя времени на лишнюю борьбу и только стараясь как можно подробнее воспринять все доступные ей впечатления, по которым можно было бы судить о том, что с нею собираются сделать.

После того как похитители с Нанси несколько раз поднимались и опускались по лестнице, она почувствовала, что ее кладут на какое-то зыбкое ложе. Вдруг последнее заколыхалось еще более, и Нанси поняла, что ее везут куда-то. В тот же момент кто-то склонился к ее уху и прошептал:

– Если вы хотите избавиться от маски, от которой вам трудно дышать, ее снимут. Но помните: стоит вам только крикнуть, и вас убьют на месте. Сообщите знаком свое согласие.

Нанси утвердительно кивнула головой. Тогда незнакомец просунул руку под капюшон и отстегнул завязки маски.

Теперь Нанси стало немного легче, но только очень немного. Правда, она могла дышать гораздо свободнее, могла слышать и говорить, но зато не могла видеть, так как плотный капюшон закрывал ей лицо, а связанные за спиной руки лишали ее всякой свободы действий.

Мы уже достаточно знакомы с этой хитрой, пронырливой девушкой, чтобы представить себе ее дальнейшее отношение к этой истории. Досада Нанси была очень велика, но она понимала, что теперь не время выражать в резкой форме свое негодование и что всякая форма сопротивления равно окажется вредной и даже опасной для нее самой. Поэтому она прежде всего захотела отдать себе отчет в происходящем и, откинувшись с удобством на спину, принялась думать.

Кому могло понадобиться это похищение? Личных врагов у нее не было, как не было и пламенных отвергнутых поклонников. Следовательно, это похищение не было актом мести против нее лично. Для чего же оно предпринималось? Для того, чтобы на время устранить ее. Значит, она кому-нибудь мешала? Но кому и в чем?

Не надо было обладать даже такой ясностью и логичностью мышления, которой отличалась Нанси, чтобы догадаться, в чем тут дело. Из подслушанного ею разговора Лагира с Ноэ она знала, что герцогиня Монпансье решила поссорить наваррскую королевскую чету и вновь свести своего брата с Маргаритой. Эта ссора могла быть достигнута возбуждением в наваррской королеве ревности, для чего надо было отыскать и подсунуть Генриху Наваррскому скрывшуюся красотку-еврейку. Теперь Генрих нашел Сарру. Ясно, что это стало известно Гизам, и они решили «ковать железо, пока оно горячо». Для большего успеха задуманного предприятия они решили отстранить ту, которую весь Лувр звал «тонкой бестией»и которая горячо стояла на страже интересов наваррской четы.

«Так – думала Нанси под плавное покачивание экипажа. – Значит, меня приказал похитить герцог Гиз? Что же, это по крайней мере галантный человек, и от него мне нечего опасаться для себя лично!»

Затем она сказала своему соседу: – Я не знаю, куда вы

увозите меня, я не настаиваю на том, чтобы вы разъяснили мне это. Но вы должны согласиться, что в конце концов я только слабая, беззащитная женщина, с которой грех обращаться настолько сурово, как это делают сейчас.

– Я действую в силу полученных приказаний, – ответил незнакомец.

– Но, быть может, вы все-таки развяжете мне руки? А то мне страшно больно от веревки!

– Извольте, но при условии, что вы не будете делать попыток к бегству.

– Клянусь вам! – К тому же это могло бы стоить вам жизни.

– Как? Вам приказано убить меня?

– Только в том случае, если вы окажете сопротивление.

– Ну так я обещаю вам вести себя тихо, смирно!

Незнакомец развязал руки Нанси.

– А вы не снимете с моего лица этого противного капюшона? – вкрадчиво продолжала Нанси.

– Нет, потому что вы не должны видеть, куда вас везут.

– Ах, этот капюшон душит меня!

– Ваше мученье продлится недолго; ведь менее чем через час мы прибудем на место.

– А! Тем лучше! – и Нанси снова откинулась на сцинку сиденья. Мулы, несшие повозку, бежали веселой рысцой, и путники быстро подвигались вперед. Прошло менее часа, и экипаж вдруг остановился.

– Вот мы и приехали, – произнес незнакомец, вылезая первым из экипажа, а затем, подав Нанси руку, сказал ей: – Обопритесь на мою руку и следуйте за мной!

Нанси знала, что пленник, рассчитывающий бежать из плена, главным образом должен проявить полную покорность и послушание. Поэтому она покорно пошла за своим похитителем. Сначала ей пришлось подняться на пять ступенек кверху, затем по хлопанью дверей она поняла, что ее ведут через ряд комнат. В одной из этих комнат, где пол был покрыт пушистым мягким ковром, ее спутник остановился и снял с нее капюшон.

Нанси первым делом кинула вокруг себя пытливый, жадный взгляд. Она была в небольшом, но кокетливо убранном салоне, который удивительно подходил к описанию, сделанному Лагиром в рассказе Ноэ о его пребывании у герцогини Монпансье.

«Так! – подумала девушка. – Теперь я знаю, где я. Остается еще узнать, что предполагают делать со мной!»

Она перевела взор на своего похитителя. Это был высокий человек, фигура которого скрывалась монашеской рясой, а лицо – широкой бархатной маской.

«Сразу видно осторожных, предусмотрительных людей!» – подумала насмешливая девушка.

Таинственный незнакомец постучал в дверь; та сейчас же открылась, и на пороге показался юноша в костюме пажа с небольшой маской на лице. Паж вежливо поклонился Нанси; она ответила ему изящнейшим реверансом.

Предполагая, вероятно, что Нанси не понимает по-немецки, незнакомец обратился к пажу со следующими словами на этом языке:

– Где госпожа?

– Она собирается в Париж.

– Значит, мы останемся одни?

– Вернее сказать, здесь останусь я один, так как вы должны сопровождать ее.

– Ты уверен в этом?

– Совершенно.

– Но известно ли тебе, что ты отвечаешь за эту девушку?

– О, будьте спокойны! Затем господин в маске подошел к Нанси, которая сделала вид, будто не поняла ни слова из немецкого разговора.

– Итак, милочка, – сказал он, – вы предупреждены и знаете, что попытка к бегству может стоить вам жизни.

– Я и не думаю о бегстве. Но все же мне хотелось бы знать, сколько времени меня продержат здесь.

– Несколько дней.

– А потом?

– Потом вас отправят обратно в Лувр.

Нанси сделала незнакомцу кокетливый реверанс и промолвила: – Крайне признательна вам за доставленные мне сведения! Незнакомец ушел. Тогда Нанси внимательно посмотрела на пажа. Последний тоже был замаскирован, но его маска очень мало закрывала лицо и не скрывала ни красивого белого лба с голубыми прожилками вен на висках, ни аппетитного подбородка, ни прелестных голубых глаз, горевших страстью, томностью и нежностью.

По существу Нанси была совершенно неиспорченной девушкой. Но она была женственна, кокетлива и проказлива по натуре, да и жизнь в развратном Лувре многому научила ее. Поэтому она в совершенстве умела использовать все чары чувственного женского обаяния.

Присмотревшись повнимательнее к пажу – это был уже знакомый нам Амори, – Нанси нашла, что он должен отлично подойти к задумываемому ею опыту. Видно было, что мальчик еще никогда не любил, что он только еще становится мужчиной и переживает пору первых страстных, хотя и бесформенных грез о любви. Это опасный период в жизни мужчины. В этом возрасте все существо мальчика-юноши безудержно стремится к восторгам страсти, но недостаток жизненного опыта мешает разумно отнестись к объекту ее; отсюда вытекает та масса ошибок, даже несчастий, которыми заканчиваются эти первые попытки реализовать свои страстные грезы. Нанси, зная это, подумала, что не трудно будет увлечь мальчика, вскружить ему голову, заставить забыть обо всем на свете, и решила сейчас же приняться за это.

Амори уселся в дальнем уголке салона и оттуда любовался девушкой. Она сразу произвела на него сильное впечатление, заставив сильнее забиться его влюбчивое сердце. К тому же она была еще и несчастна! Ее грубо похитили, ее везли связанной, ей было душно под тяжелым капюшоном!.. Заставить страдать такое милое, нежное, красивое созданье!.. О, как жестоки люди!..

А Нанси раскинулась на оттоманке и приняла бесконечно скорбный, бесконечно страдающий вид, не забыв при этом положением тела повыгоднее подчеркнуть все изящное богатство своей фигуры. Незаметно наблюдая за пажом, она видела, что его взор все более сверкал страстью, и время от времени она горестно вздыхала, что заставляло бедного юношу вздрагивать всем телом.

Прошло несколько времени в этом молчании, прерываемом лишь скорбными вздохами Нанси. Наконец Амори не выдержал и сказал дрожащим голосом:

– Боже мой, барышня, как видно, вас мучает сильное горе! Нанси ничего не ответила; она закрыла лицо руками, и Амори подумал по вздрагиванию ее плеч, что она плачет.

– Господи! – вздохнул он. – В первый раз в моей жизни мне противно следовать данным мне приказаниям!

Нанси отняла руки от лица, кинула на Амори обворожительный, манящий взгляд и грустно сказала:

– Спасибо на добром слове! Затем она опять погрузилась в глубокую меланхолию. Но паж уже не мог молчать более: начав говорить, он должен был договорить до конца.

– Мне приказано сторожить вас, – сказал он, – поэтому я и сторожу вас. Но поверьте, в душе я страстно жажду, чтобы вас скорее отпустили на свободу.

– О, – сказала Нанси, небрежно пожав плечами, – мне решительно все равно, жить ли здесь или в Лувре… Паж удивленно посмотрел на нее.

– Да видите ли, – продолжала Нанси, – мне тяжело жить среди всех этих важных господ и высокопоставленных дам. Я была бы крайне счастлива, если бы мне удалось осуществить свою мечту…

– Вашу мечту? Какую?

– Ах, простите, я забылась на минутку… Я не знаю вас, вы – мой палач, а я заговорила с вами как с другом. Но что поделаешь! Бывают такие минуты, когда не можешь удержаться от излияний…

– Ах боже мой, но почему бы вам и не говорить со мною, как с другом? – краснея, сказал Амори. – А между тем… если бы вы знали…

Он умолк, окончательно сконфуженный и раскрасневшийся, словно пион.

– Сколько вам лет?

– Шестнадцать!

– В вашем возрасте люди обыкновенно еще не умеют быть злыми… – промолвила Нанси, нежно взглянула на юношу и добавила: – К тому же у вас очень добрый вид.

– Сударыня… – И я буду говорить с вами как с родным братом. Паж подошел к оттоманке и уселся поближе к Нанси. Та взяла его за руку и заговорила:

– Вот видите ли, моей мечтой было жить самой тихой, скромной жизнью где-нибудь подальше от Лувра и Парижа… Так хотелось бы встретить человека, который полюбил бы меня!

– Как? – с трепетом восторга спросил паж. – Неужели «a никто не любит?

– Никто! – скромно вздохнула Нанси. – И вы сами никого не любите?

– Но кого же мне любить, раз я еще не встретила героя своих грез?

У бедного пажа голова окончательно пошла кругом и в глазах забегали какие-то радужные точки. Влажный, нежный взгляд девушки чаровал его и производил на него какое-то магнетическое действие. А тут еще Нанси положила на подушку свою полную бело-розовую ручку, которая небрежно играла кистью… Не сознавая хорошенько, что он делает, паж осмелился взять эту руку и поднести ее к своим губам.

– Что вы делаете? – удивленно спросила шустрая камеристка.

– Ах! – простонал паж. – Со мной происходит что-то странное.

– В самом деле? – воскликнула Нанси и тут же удвоила чарующую нежность взгляда.

– Мне кажется, что… если вы… захотите, то я… буду… страстно любить вас! – смущенно пробормотал юноша.

– Вы? – воскликнула Нанси.

– О, да! – ответил паж, бросаясь на колени перед девушкой. «Попался, голубчик!» – с торжеством подумала она.