Текст книги "Похождения валета треф"

XXVI

Замок Бюри отличался древностью постройки и уцелел еще от времен расцвета феодализма. Его стены окружал большой ров, через который был перекинут подъемный мост. Однако уже добрых две сотни лет этот мост не поднимался, за зубцами не было видно ни одного аркебуза, все воины перемерли, и единственный гарнизон в этом старом замке составляли старый управитель Памфил, две неряхи бабы да конюх.

Памфил, вышедший навстречу гостям, узнал кузена своего барина и очень радушно принял его. Впрочем, этот толстяк принял бы одинаково радостно и всякого чужака. Его барин, уезжая, строго-настрого приказал, чтобы ворота замка всегда были гостеприимно открыты для всякого путника, застигнутого грозой, дождем или ночью и явившегося просить приюта. Кроме того, он разрешил управителю потчевать гостей знаменитым мускатным вином, хранившимся в погребе еще от прадеда, и при этом случае отведывать и самому драгоценное вино. Памфил любил выпить и особенно обожал именно это вино. Но он был слишком добросовестен, чтобы пить мускат в непоказанное время. Поэтому-то он и был так рад, когда в замок заезжали путешественники. И теперь он только низко кланялся, когда Ожье сказал ему:

– Дорогой мсье Памфил, со мной приехала родственница, госпожа де Шато-Ландон, в сопровождении племянницы и племянника. Мы просим гостеприимства на эту ночь.

Мэтр Памфил сейчас же кинулся отдавать распоряжения. Несмотря на поздний час, он поднял на ноги всю прислугу, и вскоре в кухне запылал жаркий огонь, на котором предполагалось изготовить обильный ужин для приезжих.

За трапезой Ожье блеснул остроумием, веселостью и любезностью. Но Маргарита была рассеяна и задумчива: ее волновала мысль, откуда у этого юноши кольцо Генриха и почему теперь оно исчезло с его пальца. Ей не терпелось поделиться этой новостью с Нанси, и, как только ужин кончился, она под предлогом сильной усталости ушла в отведенную ей комнату. Ожье не уговаривал ее посидеть еще, так ему нужно было побывать в Блуа.

Едва оставшись наедине с Нанси, Маргарита сказала:

– Ты слышала, как этот господин говорил, будто он видел наваррского короля только раз в жизни?

– Слышала.

– Ну, так он лгал! Этот человек служит наваррскому королю. Нанси вздрогнула и удивленно уставилась на королеву. Между тем Маргарита продолжала:

– Я видела на его руке кольцо покойного Антуана Бурбонского. Наваррский король дает это кольцо тем, кому он всецело доверяет.

– Но я не видела никакого кольца!

– Потому что юноша спрятал его, когда мы приехали сюда, а в дороге оно было надето у него на пальце.

– Но ведь бывают похожие кольца!

– О, нет. Это – единственное в своем роде!

– Но как же оно попало к нему?

– Очевидно, это кольцо дал ему мой муж.

– Но зачем?

– Не знаю. Хотя… как знать… может быть, этот человек – просто шпион? Может быть, наваррский король поручил ему выследить меня? Я во что бы то ни стало должна узнать, как к нему попало кольцо.

– Ну что же, это нетрудно, – сказала Нанси, подумав. – У меня имеется удивительный порошок, который может заставить разговориться любого. Под влиянием этого порошка человек приходит в сильное возбуждение и делается крайне болтливым.

– Да откуда и зачем у тебя этот порошок?

– Его привез папе один из его приятелей-капитанов. Отправляя меня сюда, папа сказал мне, что за мной, наверное, будут гоняться разные сладкоречивые молодчики, и, если я захочу узнать, правдивы ли их уверения в любви, мне стоит только подбросить в вино или воду крупинку этого порошка, и благодаря этому мне удастся узнать, насколько правдивы и честны их намерения.

– И ты никогда не прибегала к этому средству?

– Я уже совсем собралась проверить его действие на Рауле, когда…

– Когда ты вдруг забыла у меня ключ от своей комнаты?

– Вот именно, государыня.

– И Рауль сумел дать тебе такие красноречивые доказательства своей любви, что всякая проверка оказалась излишней?

– Да, теперь уже поздно проверять его чувства! – вздохнула Нанси.

– Ну, а искренность намерений нашего случайного знакомца мне очень хотелось бы проверить. Но как это сделать? Сегодня уже слишком поздно.

Нанси не успела ответить на обращенный к ней вопрос, как тонкий слух королевы уловил звук голоса Ожье, беседовавшего о чем-то с Памфилом. Королева открыла окно и увидела Ожье верхом на лошади, собиравшегося тронуться в путь.

– Куда это вы собрались? – крикнула она ему.

– В Блуа, – несколько смущенно ответил Ожье.

– В Блуа? Но что вам понадобилось там в такой час?

– Мне нужно исполнить одно поручение, о котором я совсем забыл, – и, сказав это, Ожье поклонился Маргарите и быстро погнал лошадь.

– О! – с бешенством крикнула Маргарита. – Этот человек смеется надо мной!

– Черт возьми! – пробормотала Нанси. – Неужели наша клубничка окажется отравленной?

XXVII

В то время как королева Маргарита отправлялась на поиски «клубнички», в Лувре уже назревали новые важные события.

Вечером в день бегства наваррской королевы Екатерина Медичи ужинала у Карла IX. Король был в отличном расположении духа и, между прочим, заявил, что если гугеноты не успокоятся и будут продолжать подрывать государственную безопасность, то он прикажет всех их перебить, перевешать и перетопить. При этих словах капитан Пибрак подумал, что воздух Парижа становится все более и более нездоровым для наваррского короля.

Королева-мать вернулась в свои апартаменты радостная и довольная и поспешила порадовать также поджидавшего ее Рене. Около одиннадцати часов вечера королева-мать сказала своему фавориту:

– Я должна видеть герцога.

– Когда?

– Сегодня же ночью.

– Значит, я должен предупредить его?

– Да, сейчас же.

Рене ушел. Тогда королева Екатерина закуталась в плащ, надела на лицо маску и поспешно выскользнула из своей комнаты. Она спустилась по той самой лестнице, которой час тому назад воспользовалась для своего бегства Маргарита, и вышла к реке.

Была темная облачная ночь. Королева Екатерина незаметно проскользнула мимо часовых, вышла на площадь, где находился кабачок Маликана, и направилась по улице Священников.

Это была узкая, мрачная уличка, и единственный фонарь, подвешенный посредине, в двадцати футах от земли, давал очень скудный свет. Но королева частенько хаживала в последнее время этой дорогой и потому уверенно шла во мраке. Однако теперь ей не пришлось сделать и двадцать шагов, как ее нога зацепилась за что-то, и она упала. Это» что-то» было тонкой веревкой, протянутой поперек улицы.

Королева не успела встать с земли, как сзади на нее кто-то кинулся и надел на голову глухой шерстяной капюшон. Она хотела закричать, но сильная мужская рука схватила ее за горло, и незнакомый голос внушительно шепнул:

– Если вы позовете на помощь, вы будете убиты на месте. Острие кинжала, коснувшееся груди королевы, свидетельствовало, что неизвестный не шутит. Королева Екатерина была итальянкой, была осторожна и знала цену жизни. Поэтому она не стала делать попытки к сопротивлению и тихо спросила:

– Что вам нужно от меня?

– Вы узнаете об этом позднее!

– Но вы, вероятно, ошиблись! Вы приняли меня за другую!

– Мы знаем, кто вы. Вы – Екатерина Медичи, преследовательница гугенотов, сообщница лотарингских принцев!

– Негодяй! – крикнула королева. – Вы поплатитесь жизнью за эту дерзость!

Дерзкий смех был ей ответом на эту угрозу. Затем королеву схватили, понесли куда-то и посадили в экипаж. Рядом с нею поместился человек, обнаженный кинжал которого все время был у горла Екатерины. Этот человек сказал ей:

– Ваше величество, вы видите, мы не отступим ни перед чем. Поэтому предупреждаю вас, что в случае попытки отбить вас у нас освободители найдут лишь труп королевы Екатерины. Вперед, погонщики!

Экипаж быстро двинулся вперед. Королева-мать думала:

«Очевидно, я попала в руки гугенотов. Но у гугенотов много вождей. Кто же из них осмелился на такой рискованный поступок?»

Она подумала об адмирале Колиньи, о принце Конде, о наваррском короле… Из троих способнее всех на подобную дерзость был Генрих Наваррский; но ведь он должен был плавать в это время в блаженстве у ног своей Сарры; так где же ему было предпринимать подобные авантюры?

Это рассуждение, по существу глубоко ошибочное, окончательно сбило королеву в ее догадках, и она решила ждать, пока какой-нибудь случай не укажет ей, кто ее похитители. А тем временем ей хотелось составить себе точное представление, куда ее везут.

Глаза королевы были закрыты, но у нее был тонкий слух и редкая логичность мышления. По стуку лошадиных копыт она догадалась, что ее везут по одному из трех проложенных при покойном Генрихе II. Но ведь всех шоссе нового типа было три – Сен-Жерменское, Меленское и Шартрское. Сопоставляя длину мощеного пути, характер поворотов и подъемов, королева безошибочно определила, что ее везут по Шартрской дороге.

Теперь новая мысль блеснула у Екатерины. Ощупав правой рукой окно, она заметила, что оно было приоткрыто. На груди у королевы под плащом была пышная красная роза. Королева незаметно сунула руку под плащ и, вытащив розу, спрятала ее в широком рукаве платья. Затем, высунув руку через оконную щель, она принялась обрывать лепестки и бросать их на дорогу, рассчитывая, что это может дать некоторое указание, если ее кинутся искать.

Вдруг экипаж резко изменил направление, и стук копыт смолк. Королева поняла, что ее везут теперь целиной. В то же время она услыхала, как чей-то голос, принадлежавший одному из эскортировавших экипаж всадников, сказал:

– В сущности говоря, мы делаем опасное и неумное дело.

– Ну вот еще! – ответил другой голос. – Да подумай сам: было бы достаточно ткнуть ее кинжалом, и делу конец. Утром нашли бы на улице ее труп, но мы были бы в стороне от этого дела: ведь у королевы столько врагов, что подозрение могло бы пасть на слишком многих лиц, а следовательно, ни на кого.

– Пожалуй, ты прав… Но если ее прирезать, то нечего оставлять труп на дороге… Впрочем, может быть, и придется пустить в ход кинжал. Если она откажется подписать известную тебе бумажку, то церемониться с нею не будут.

Тут экипаж остановился. Кто-то взял королеву за руку и помог ей выйти. В то же время с нее сняли шерстяной капюшон. Королева поспешно оглянулась по сторонам: перед нею были угрюмые, потемневшие стены замка, совершенно незнакомого ей.

XXVIII

Лошадь, которую дал управитель Памфил Ожье де Левису, не раз путешествовала в Блуа и обратно, следуя при этом прямым путем среди целой паутины лесных троп. Сам Ожье никогда нс мог бы разобраться в этом лабиринте дорожек, но умное животное с быстротой стрелы несло его куда нужно, и это обстоятельство в связи с необычайно быстрым бегом лошади помогло ему употребить на дорогу туда и обратно менее двух часов.

Въезжая в замковый двор, Ожье кликнул Памфила, чтобы тот принял лошадь, а сам подумал:

«Судьба не очень-то балует меня. Еще месяц тому назад мне не было ни малейшего дела ни до политических, ни до религиозных распрей, и я не знал, как распорядиться собой в бесконечном досуге. Почему же в то время судьба не поставила на моей дороге этой очаровательной вдовушки, которую я страстно полюбил и которой – увы! – теперь не могу отдаться всецело? Неужели наваррский король не мог обойтись без меня?»

Тут подбежал Памфил и с восхищением сказал:

– Черт возьми! Видно, что вы не мешкаете в пути!

– Ты думаешь?

– Ну еще бы! Бедная лошадь вся в мыле.

– Прикажи обтереть ее хорошенько соломой, и завтра не останется ни малейшего следа! – и, сказав это, Ожье легко соскочил на землю.

– А дамы-то поджидают вас! – сказал Памфил.

– Что такое? – удивленно спросил Ожье. – Почему же они до сих пор не легли спать?

– Они хотели во что бы то ни стало дождаться вас.

Ожье с радостным волнением направился в столовую. Большой стол, стоявший посредине, был наполовину накрыт скатертью, уставленной лакомыми холодными блюдами. На непокрытой части стола Нанси и Рауль играли в кости, а мнимая госпожа Шато-Ландон сидела в кресле лицом к двери.

Она встретила Ожье очаровательной улыбкой и сказала:

– Как! Вы решаетесь оставлять нас одних в этом старом замке? Хорош защитник, нечего сказать!

– Но поверьте, что я… – заикаясь начал Ожье. Однако Маргарита перебила его.

– В замке, населенном привидениями!

– О, вы смеетесь!

– Где в трубах так страшно завывает ветер!

– В самом деле?

– Где слышатся таинственные шорохи!

– Ах, господин Ожье, если вы только послушаете мою тетю, то… – начала Нанси. Но Маргарита сейчас же перебила ее, сказав:

– Молчи, милочка! Ты отлично знаешь, что я большая трусиха.

– О, да! – согласилась Нанси. – Моя тетя – такая трусиха, что даже не захотела лечь спать, пока вы не вернетесь.

Ожье, сильно сконфуженный, но счастливый, кинул на Маргариту влюбленный взгляд.

– Но вы вернулись, и мой страх мало-помалу рассеивается, – сказала мнимая госпожа Шато-Ландон.

– Не прикажете ли, чтобы я провел всю ночь на пороге двери вашей комнаты? – спросил юный гасконец.

– Нет, пока этого не требуется, – ответила Маргарита. – Однако будем ужинать, не правда ли?

– У моей тетушки страх не отбивает аппетита, – заметила Нанси, покатываясь со смеха.

– Пойдемте, господин Ожье, – сказала Маргарита, вставая с места, и села за накрытый стол, причем Ожье было указано место рядом с нею. Притом она добавила: – Ах, вы, мужчины, – жестокий народ! Вы готовы ни с того ни с сего убежать куда-то среди глубокой ночи, оставляя на произвол судьбы двух слабых женщин и юношу, вверившихся вашему покровительству.

– Неужели вы серьезно говорите все это? – с мягким упреком спросил Ожье.

– Моя тетушка – страшная трусиха, – смеясь сказала Нанси. – Но, если бы она, как я, знала, зачем вы ездили в Блуа…

– Да я ездил исполнить поручение, данное мне в Париже, – краснея ответил Ожье.

– Ладно, ладно! – смеясь сказала Нанси. – Так вам и поверили! Ну, да ведь тут еще нет ничего дурного…

– Но что вы подумали о моем отъезде? – недоумевающе спросил гасконец, бледнея и краснея поочередно.

– Господи, да ведь, это так просто! Наверное в Влуа – ваш стук открылось маленькое оконце, через которое просунулась нежная женская ручка… Шепот приветствий… поцелуи… Да мало ли что!

Как вы могли подумать это? – с упреком сказал Ожье. и его взор с выражением бесконечной нежности обратился на Маргариту, как бы говоря: «Могу ли я любить кого-нибудь на свете, кроме вас?»

Маргариту тронул этот взгляд, и она подумала: «Может быть, этот молодой человек послан наваррским королем следить за мной, но все же он полюбил меня, и король увидит, что я направляю послушное ему орудие против него же самого».

– А! Так, значит, вы ездили в Блуа не ради любви? – спросила Нанси.

– Да нет же, клянусь вам!

– Ну, так простите, я ошиблась… Однако вот и господин управитель. За стол, господа, за стол!

Все уселись за стол. Памфил, вошедший с салфеткой под мышкой, взял со стола блюдо с окороком дикого вепря и отнес его на поставец, чтобы нарезать. Как только он отвернулся, чтобы заняться резкой, Маргарита вздрогнула и слабо вскрикнула.

– Что с вами? – тревожно спросил Ожье.

– Мне показалось, что в окно кто-то постучал!

Ожье встал, открыл окно и внимательно осмотрелся, высунувшись из него, после чего произнес:

– Уверяю вас, там никого нет!

– Должно быть, мне это просто показалось, – согласилась Маргарита. – Ведь я большая трусиха. Садитесь, господин Ожье!

Хотя де Левис отворачивался на каких-нибудь тридцать секунд, но для проворной Нанси этого времени было совершенно достаточно, чтобы опустить в стакан юного гасконца крупинку своего чудесного порошка. Она сейчас же налила туда знаменитого розового муската и сказала:

– Давайте выпьем, господин Ожье, за здоровье привидений, которых так боится моя тетя!

– В моем присутствии ваша тетушка может никого и ничего не бояться! – ответил Ожье, бросая на Маргариту страстный взгляд, и затем одним духом опорожнил стакан вина.

Прошло четверть часа. Ожье пил и ел на славу, но вдруг стал испытывать своеобразное ощущение. Его голова кружилась очень слабо, однако стены и пол замка принялись плавно покачиваться, а всем существом молодого гасконца овладевала непреодолимая радость; ему хотелось смеяться, плясать и болтать, болтать без конца.

– Действие моего порошка начинается большой веселостью, – шепнула Маргарите Нанси и сказала вслух: – Я думаю, что мы уже достаточно попировали, тетушка. Вы-то спали днем, а мы с Раулем – нет. И так как я не боюсь никаких привидений. то я была бы не прочь уйти спать.

– Я тоже, – подтвердил Рауль.

– Ну вот еще, спать! – смеясь сказал Ожье.

– Слишком жарко, чтобы спать… А вот в ту ночь, когда они свалились как снег на голову, чтобы послать меня, было гораздо прохладнее.

«Ого! – подумала королева. – Порошок начинает действовать!»

– Ну что же, – сказала она вслух, – вы можете идти спать. Но я боюсь этого старого замка, и если бы господин Ожье согласился посидеть со мной…

– О, хоть до утра!

– Отлично, мы посидим, поболтаем, и вы расскажете мне о своем путешествии.

Нанси подмигнула Раулю, и паж, взяв под руку Памфила, стоявшего не особенно твердо на ногах после обильного возлияния в честь веселого бога Бахуса, стал подталкивать его к двери.

– Куда вы меня уводите? – спросил старик.

– Ах вы наивный управитель! – смеясь ответила ему Нанси. – Разве вы не видите, что наша тетушка и господин Ожье…

– Любят друг друга.

– Да ведь они должны жениться после сбора винограда! Поняли теперь?

– Вы совершенно правы! – согласился управитель и, простившись с молодыми людьми, пошатываясь, стал подниматься по лестнице к себе наверх.

Но молодые люди не ушли спать, а вернулись к дверям столовой. Здесь Нанси приложила глаз к замочной скважине.

– Что вы делаете? – спросил Рауль.

– Делаю свое дело: подслушиваю и подглядываю, как то и полагается хорошо воспитанной камеристке.

– И вы думаете, что…

– Я, милочка, думаю многое. Прежде всего я думаю, что мой порошок делает человека очень разговорчивым.

– Вернее сказать, таково было мнение вашего батюшки.

– Затем я думаю, что Ожье пьян.

– Это сразу видно.

– Он предприимчив.

– Еще бы!

– А наша королева пойдет на что угодно, лишь бы разузнать, откуда у него кольцо наваррского короля. Кроме того, Ожье пришелся ей по вкусу.

– Вы думаете?

– И конце концов я думаю, что ты несравненно счастливее в данный момент, чем наваррский король, у которого должен чесаться лоб.

– Ах, дорогая Нанси, вы умны как маленький чертенок! – шепнул паж и, притянув к себе голову камеристки, крепко поцеловал ее.

– Тише! – шепнула Нанси. – Будем слушать!

XXIX

Королева Маргарита была дочерью той самой Екатерины Медичи, которая в юности слыла обольстительнейшей из принцесс мира; вместе с тем Маргарита приходилась внучкой королю Франциску, слывшему самым галантным монархом своего времени.

Королева Маргарита, несмотря на свою молодость, помогала своими советами престарелому сиру де Бурдейль, аббату Брантому, когда тот писал свою знаменитую книгу «Жизнеописание дам, прославившихся любовными приключениями». Наконец, она в совершенстве изучила искусство обольщения, и не было другой женщины, которая могла бы подобно ей отыскать более чарующие нотки голоса, избрать более обворожительную позу, направить более удачно нежный взгляд, чем она.

Когда Рауль и Нанси вышли из комнаты, она откинулась на спинку кресла и, чаруя Ожье загадочным, обволакивающим взглядом, нежно спросила:

– Вы и в самом деле не хотите спать?

– Могу ли я думать о сне, когда вы удостаиваете меня своим обществом! – пылко ответил тот.

– А знаете ли, когда вы уехали сегодня в Блуа, я тоже, как и моя племянница, подумала, что вы отправляетесь на свиданье.

– Как вы могли подумать это! – тоном глубокого негодования воскликнул Ожье.

– Но почему же мне и не подумать этого? Ведь вы же молоды и хороши собой; так почему же бы вам не любить и не быть любимым?

Ожье глубоко вздохнул и сказал:

– Можно любить и не быть любимым.

– А, так вы, значит, все-таки любите?

– Да, я люблю пылко, страстно, преданно, люблю безумно женщину, которая не любит и не полюбит меня.

– Почему вы это думаете? А где эта дама, предмет вашей безнадежной любви? В Блуа?

– О, нет…

– В Туре?

– Нет.

– В Париже?

– Я думаю, что она возвращается оттуда.

– Так где же она? Ожье на минуту поколебался, а затем, упав на колени, сказал:

– Она здесь!

– Ах, понимаю! – беззаботно ответила Маргарита. – Вы полюбили мою племянницу! Берегитесь! Рауль очень ревнует ее и способен убить вас.

– Нет, – крикнул Ожье, – я люблю не вашу племянницу, а вас саму! – и с этими словами он принялся страстно целовать руки Маргариты.

Но королева сейчас же отдернула их и с негодованием сказала:

– Потрудитесь встать и уйти отсюда!

– Но ведь я люблю вас, – со стоном крикнул Ожье, – люблю до безумия! Маргарита насмешливо расхохоталась и возразила:

– Может быть, это и так, но… Покажите-ка свои руки! А ну-ка, скажите мне, куда девалось кольцо, которое было у вас на пальце? Ага, молчите? Наверное, вы отдали его той женщине, которая ждала вас в Блуа, а теперь приходите докучать мне своими лживыми клятвами.

– Вы ошибаетесь, кольцо здесь! – ответил Ожье и достал из-под камзола кольцо.

– Какая странная идея носить кольцо то на пальце, то в кошельке! Нет, здесь таится что-то странное!

– Ах, господи, но это секрет, который не принадлежит мне.

– И вы еще осмеливаетесь уверять меня в своей любви? Эта фраза Маргариты была последним ударом, сразившим молчаливость Ожье.

– Ну хорошо, – сказал он, – чтобы вы уверились в чистоте моих намерений, я все расскажу вам.

– Ну да! Вы просто сочините какую-нибудь басню.

– Клянусь вам, что я скажу только правду.

– Хорошо, я выслушаю вас, но берегитесь: я по глазам узнаю, правду ли вы говорите или нет.

Ожье опять опустился на колени около Маргариты и сказал:

– Это кольцо я получил от наваррского короля.

– Но ведь вы говорили, что видели короля только один раз «жизни?

– Нет, я солгал вам. Я видел его два раза: один раз в Нераке и раз – в Париже.

– Давно ли это было?

– Только два дня тому назад, и я видел его очень короткое время.

– Король и приказал вам остановиться в Блуа?

– Да, в Блуа и во многих других местах.

– А, так значит, вы занимаетесь политикой?

– Как вам сказать? Мне кажется, что нет.

– То есть как это «кажется»? Разве вы сами не знаете?

– Нет, не знаю.

– Но кольцо…

– Кольцо дано мне только для того, чтобы меня везде признавали за гонца наваррского короля.

– Куда вы отправляетесь?

– В Гасконь.

– Но ведь Блуа…

– В Блуа я виделся с неким сиром Брюйо.

– Что же вы сказали ему? Чтобы он приготовил лошадей на будущую ночь.

– Разве наваррский король отправился в путешествие?

– Насколько я понял, он везет какую-то женщину.

Королева с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Она вообразила, что все поняла теперь… Кто могла быть эта женщина? Очевидно, Сарра, которую Генрих спешить укрыть в Наварре… О, это было последней каплей в чаше оскорблений Маргариты как жены.

Однако она сдержала свое негодование и принялась расспрашивать Ожье далее. Но Левис сам не знал ничего более; он даже показал королеве обе записки, данные ему Генрихом Наваррским, но, не зная беарнского языка, Маргарита не могла прочитать их.

– Должно быть, женщина, с которой путешествует наваррский король, – фаворитка? – спросила она.

– Вы думаете? – наивно произнес юноша.

– Да ведь, если бы с ним ехала его супруга, он не стал бы окружать путешествие такой таинственностью.

– Пожалуй, вы правы.

– Вы когда-нибудь видали наваррскую королеву?

– Никогда.

– Говорят, что она очень красива и не глупа.

– Да, если верить общему слуху, это самая красивая и самая умная женщина во всей Франции.

– Так не находите ли вы, что поведение короля… просто непростительно?

– Господи…

– И, если королева вздумает отплатить мужу по древнему закону возмездия…

– Она будет совершенно права!

– Вы так думаете? Гектор хотел ответить на последний вопрос целым рядом бесспорнейших доказательств, но вдруг у него все закружилось перед глазами, сознание померкло, и он тяжело опустился головой на колени Маргариты.

Тогда королева позвала:

– Нанси, Нанси!

Камеристка, видевшая и слышавшая все через замочную скважину, вбежала в столовую.

– Знаешь ли ты, – спросила ее королева, – зачем это чудовище наваррский король дал свое кольцо юноше?

– Нет! – нагло соврала Нанси.

– Чтобы он подготовил подставы. Король увозит Сарру в Гасконь.

– Ну что же, – сказала Нанси, – ему остается только подарить своей возлюбленной неракский замок.

– Может быть, он так и сделает.

– А как относится господин Ожье к этой истории?

– Он считает поступок наваррского короля подлым и говорит, что королева имеет право отомстить.

Маргарита ласково взяла обеими руками голову спящего и повернула ее немного к свету. Ожье улыбался во сне.

– Ручаюсь, что ему грезится сладкий сон! – заметила Нанси.

– Не правда ли, он довольно мил? – сказала Маргарита.

– Он прелестен! – с жаром подтвердила камеристка.

Маргарита ничего не сказала в ответ и только густо покраснела, а Нанси подумала: «Насколько я вижу, наша клубника совершенно созрела!»