Текст книги "Рождение от Духа. Что значит жить в православном Предании"

Глава V
Сотворение человека

Логос каждой вещи – это та идея, Божественная воля, которой вещь приведена из небытия в бытие. Слово логос обычно переводится как слово, в Евангелии от Иоан на мы читаем: ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ λόγος – В начале было Слово (Ин. 1: 1), но вообще слово логос многозначно. Может быть, в связи с логосами творения точнее всего будет перевести это слово как речь. Ведь творческое слово – это не что-то, что Бог сказал один раз. Это некоторая динамика, диалог, постоянное обращение Бога к творению и ответ на него творения. Слово речь было бы наиболее адекватным для понимания того, что имеется в виду, когда говорят о логосах творения.

В книге английского писателя Клайва Льюиса «Хроники Нарнии» символически рассказывается о сотворении Богом мира и говорится об этом как о некой музыке: Творец поет, в ответ же на это пение возникает новое пение – тварь вызывается из небытия в бытие[22]22
  См.: Льюис К. Хроники Нарнии. Племянник чародея.


[Закрыть]. Призывы Бога, ответы творения – не просто ровная речь, здесь есть интонация, выражающая волю, принятие, отвержение. Можно сказать, что музыка, вернее, протомузыка (потому что музыка в акустическом смысле – это уже воплощение), очень тесно связана с корнями творения[23]23
  Это хорошо почувствовал великий немецкий поэт Райнер Мария Рильке. Поэт, по Рильке, это тот, кто дает речь молчанию, тот, кто словом творит бытие, ибо Gesang ist Dasein (то есть «песнь – это бытие»). – Прим. авт.


[Закрыть].

В каком-то смысле можно сказать, что творение в целом отвечало Творцу на его призыв, но, конечно, в первую очередь это относится к созданным свободными личностям – Ангелам и людям. В Писании – в псалмах и Книге Иова мы читаем о том, как Ангелы славят Бога. В Книге Иова свидетельствуется, что Ангелы прославили Бога, когда Он творил вещественный мир: …кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости? (Иов. 38: 6–7)

Нас особенно интересует роль человека в творении. Как человек был задуман? Творению мира посвящены 1-я и 2-я главы книги Бытия, которые не повторяют, а дополняют друг друга. В 1-й главе книги Бытия, там, где по-русски мы читаем «и сотворил Бог», на древнееврейском языке употребляются два глагола: ברא(бара) и עשה (аса). ברא (бара) значит «сотворил из ничего», а עשה (аса) – «образовал из чего-то, уже имеющегося». В основном употребляется глагол עשה (аса), и только трижды стоит глагол ברא (бара).

В самом первом стихе книги Бытия сказано: В начале сотворил Бог небо и землю (Быт. 1: 1). Небо и земля сотво́рены из ничего. Удивительно, что второй раз глагол ברא(бара) встречается в 21-м стихе главы 1 книги Бытия, где сказано, что Бог сотворил больших рыб (см.: Быт. 1: 21). Более точный анализ показывает, что речь идет, скорее, о хтонических чудовищах[24]24
  От греч. χθών – земля.


[Закрыть] – «энергетических аккумуляторах» всего живого, как мы могли бы сказать, пользуясь современным языком. Это – душа, которая вдунута во всех животных, отличающаяся от духа, вдунутого только в человека, источник всего душевного, общего для всей живой материи. Она обозначена в Писании и неточно переводится на русский как большие рыбы[25]25
  Такое толкование не является общепринятым. – Прим. авт.


[Закрыть]. Это действительно совершенно новое начало, которого в сотворенном мире не было, и неудивительно, что здесь используется глагол ברא(бара).

Третий раз этот глагол употребляется в этой же главе при описании сотворения человека, потому что человек как существо совершенно иного порядка, чем весь остальной видимый мир, сотворен из ничего. В главе же 2 книги Бытия говорится, что человек сотворен из праха земного (см.: Быт. 2: 7). Таковы два дополняющих друг друга аспекта человеческой природы. В том, что упомянута персть земная, содержится прообраз тайны Воплощения, тайны вочеловечения Слова, того, что Бог стал человеком. Материал для воплощения уже задан в акте творения.

Человек в самых разных отношениях совершенно иной, чем прочее творение. Во-первых, мы читаем: И вдунул (Господь) в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою (Быт. 2: 7). Человек получил душу, как и все животные при творении, но новым Божественным действием, о котором мы читаем в этом стихе, он одухотворился, будучи душевным, стал духовным, приобрел дух. Дух – это то в человеке, чего нет ни в каком другом творении. Дух – это орган самосознания человека, то в природе человека, благодаря чему он может общаться с Богом, может отделяться от остального творения и определять его как другое по отношению к себе, то, что сейчас мы связываем с ответственностью[26]26
  Наличие духа у человека – это одна из сторон, которая отличает его от всего остального творения. Об этом рассуждали много святые отцы; в частности, преподобный Серафим Саровский в беседе с Мотовиловым о цели христианской жизни утверждал, что человек именно этим отличается от всего остального творения. Святитель Феофан Затворник также говорит, что и животные имеют душу, а человек – еще и дух. – Прим. авт.


[Закрыть].

В Библии мы читаем: И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему (Быт. 1: 26). И дополнительно: Мужчину и женщину сотворил их (Быт. 1: 27). Повторяется: «сотворим» и «сотворил их». Что здесь означает слово образ и то, что человек сотворен по образу и подобию Божию? Строго говоря, это так многообразно, что мы единственного и всеохватывающего ответа на этот вопрос дать не можем. Легче ответить на вопрос, в чем проявляется то, что человек сотворен по образу и подобию Божию. Прежде всего, это проявляется в двух богоподобных свойствах, которые присущи человеку: свободе воли и способности к творчеству. На первый взгляд, такое утверждение противоречит сказанному выше, что и природа имеет определенную свободу. Если вникать в тексты Библии и в современные научные представления, то получаем, что природа свободна в своей недетерминированности. Мы можем предсказывать солнечные затмения или действие часового механизма, но нельзя запрограммировать и точно предугадать все природные явления. Однако все же радикальная свобода, которая позволяет согласиться с Богом или полностью отречься от Него, в видимом мире дана только человеку.

О способности творчества мы читаем в главе 2 книги Бытия, начиная с 18-го стиха, где Господь говорит, что нехорошо быть человеку одному. Однако с 18-го по 23-й стих идут два разных повествования, как будто сшито два текста, один вставлен внутрь другого. Одно повествование – о том, как Господь Бог образовал из земли всех животных и привел их к человеку, чтобы видеть, как он их назовет, а человек нарек имена всем животным. Второе же повествование – о создании жены из ребра, а точнее, из «стороны» человека.

Ниже мы увидим, что на самом деле эти повествования тесно связаны между собой и несоответствие лишь кажущееся. Здесь творчество человека проявляется в его способности имянаречения. Обратим внимание: И привел Господь Бог всех животных к человеку, чтобы видеть, как он назовет их (Быт. 2: 19). Бог не приказывает человеку, как именно ему назвать животных, а оставляет человека абсолютно свободным и приходит увидеть, как он их назовет. Когда мы говорим имена, то следует, на наш взгляд, расширить понимание слова имя за пределы нашего обыденного представления. Например, всякая научная теория, претендующая на объяснение того, как устроен мир, есть именование тех или иных реалий природы. И сама научная теория в целом является именем. Древний миф – это имя. Имя, таким образом, – это не просто слово, а отношение человека к бытию. Человек при этом именно творит.

Неверно понимать имянаречение так, что все приготовлено Богом, а человек это лишь называет, приготовленное же Богом никак не меняется. Нет, человек в этом свободном акте наименования доопределяет, дотворит то, что именует.

Это легко понять, если обратиться к миру, в котором мы живем, потому что своей деятельностью, своим сознанием, своими научными представлениями человек преобразует мир. Мы сейчас не даем оценок – что хорошо, а что плохо, это другой вопрос. Но считать, что компьютеры, генная инженерия, атомные электростанции или, с другой стороны, импрессионизм в искусстве – то, что человек делает исключительно по подсказке Бога, неправильно. Это проявление свободного человеческого творчества. Дар творчества дан человеку, и в этом его богоподобие. Когда мы первый стих книги Бытия: В начале сотворил Бог небо и землю (Быт. 1: 1) – читаем в первом переводе Священного Писания на греческий язык – Септуагинте, то видим, что здесь глаголу сотворил соответствует греческое ποιηω (поиэо), то есть, строго говоря, Бог – поэт.

Получается, поэзия не является специфической формой только человеческого творчества. Это творчество вообще. Бог дал человеку, как о том свидетельствует преподобный Исаак Сирианин, даже способность творить из ничего. Именно это имеется в виду, когда мы говорим о поэтическом мире какого-то поэта или музыкальной вселенной, созданной композитором. Таково богоподобие человека. Как пишет Лермонтов в стихотворении «Русская мелодия»: «В уме своем я создал мир иной/И образов иных существованье;/ Я цепью их связал между собой,/ Я дал им вид, но не дал им названья».

Об отличии человека от иного творения говорит святитель Григорий Нисский в своем произведении «Об устроении человека». Как ни странно, оно – в физической слабости человека. Слабость акцентирует то, что человек поставлен быть сотворцом в созданной Богом вселенной. Святитель Григорий пишет, что человек не имеет таких мер защиты от холода, как шерсть, таких способов для защиты своего существования, как например, рога. Все это относится к телу. Человек вроде бы такой слабенький, а повелевает всей природой. Можно продолжить тему слабости человека применительно уже к современной жизни. Человек не имеет таких «мозгов», как современный компьютер, то есть он не может за несколько секунд проделать такие же алгоритмические действия, какие за это время выполняет компьютер, и, тем не менее, компьютер подконтролен человеку. Если бы это перестало иметь место, как в фильме-антиутопии «Матрица» и человек стал бы только питательным элементом для виртуальной реальности, то он перестал бы быть человеком. С другой стороны, когда человек таков, как Маугли, то тоже непонятно, является ли он человеком в полном смысле этого слова.

Человек, в отличие от всего остального творения, от крыт, он не завершен. Если внимательно посмотреть на библейское повествование о творении, то выяснится, что часто употребляемая фраза: …и увидел Бог, что это хорошо (Быт. 1: 4, 8, 10, 12, 16, 21, 25) – не применяется в рассказе о сотворении человека, потому что так можно сказать только в отношении того, что завершено. А человек открыт. Его открытость выражается, в частности, в возможности отвержения Бога, в осуществлении этой возможности в грехопадении, о котором речь пойдет дальше, в том, что его путь не детерминирован, не определен в истории каждого человека и человечества в целом.

Отличие человека состоит в особенности его призвания. Говоря кратко, человек является в творении богом после Бога. Говоря более развернуто, можно вспомнить слова святителя Филарета, митрополита Московского, о том, что человек в творении выполняет триединую роль: царя (или пастыря), пророка (или поэта) и священника. И это не три функции, а три аспекта одной функции. Как пророк (или поэт) человек дает творению имена. Ведь пророк – это не предсказатель будущего, как мы обычно себе представляем. Проявления пророческие могут облекаться и в такую форму, но не в этом состоит сама сущность пророчества. Пророк – тот, кто говорит Духом Святым, и знает сущность каждой вещи Духом Святым, и может говорить о ней в перспективе ее конечной судьбы (и не только в этой перспективе).

И если обратиться к другому аспекту призвания, человек, как священник, может совершать благодарение, то есть с благодарностью припоминать все данное Богом, потому что мир создан любовью Бога как дар человеку. Благодарение, или Евхаристия, – это не только название самой главной службы в Церкви, которую мы совершаем в воспоминание Господа Иисуса Христа по Его заповеди, но это вообще первозданное отношение человека к Богу и творению. Творение дано человеку как дар, Сам Бог отдает Себя человеку, и человек за этот дар благодарит. Нормальные отношения между Богом, человеком и творением – это отношения благодарения. Где эти отношения нарушаются, то есть благодарение заменяется присвоением, где человек то, что является даром, воспринимает как принадлежащее ему по праву собственности, там начинается область греха. Собственно, грех и появился тогда, когда еще в ангельском мире часть ангелов во главе с денницей (дьяволом) определили себя как независимых от Бога. Данное им от Бога, в том числе бытие, они определили как свою собственность. Оппозиция между благодарением и присвоением есть оппозиция между боговдохновенным образом отношения и призванием человека и тем, что человек и падшие ангелы решили сделать по своей воле, сами от себя.

Более подробно о призвании человека говорит преподобный Максим Исповедник: Бог нарочито дал человеку незавершенное бытие, в котором существуют различия, к примеру, между небом и землей, между мужским и женским, между раем и всей остальной землей, между чувственным видимым миром и миром ангельским. По замыслу Божию человек должен был в своей поэтической, пастырской и священнической деятельности собрать воедино все творение, преодолеть эти разделения: целомудрием – между мужским и женским, познанием – между умопостигаемым и чувственно постигаемым – и через культурную деятельность распространить рай на всю землю. По мысли преподобного Максима Исповедника, когда эта деятельность человека завершится, то есть весь мир через человека соединится, тогда человек принесет этот мир Богу, и Бог в ответ даст Себя миру, и состоится самое последнее великое таинство, которое называется обо́жение. Граница между творением и Творцом упразднится, и, употребляя принятую в Церкви символику, между ними совершится мистический брак. В этом цель всего бытия.

Человек эту миссию не выполнил из-за своего грехопадения, и в результате не только не были преодолены прежние разделения, но и в дальнейшем возникло неимоверное количество новых разделений между людьми: между рабами и свободными, между иудеями и эллинами и т. п. Несть числа тем расколам и разделениям, которые мы наблюдаем в мире и количество которых все увеличивается. Если использовать выражение апостола Павла (см.: Рим. 5: 12–21, Кор. 15: 45, 47), первый Адам не выполнил своего призвания, а выполнил его второй Адам – Господь Иисус Христос. Плодом Его искупительной жертвы является в том числе и возможность преодоления всех этих разделений.

Такова роль человека в творении. Это прекрасно выразили два наших поэта. Сочетание человеческого ничтожества, немощи с высоким призванием отразил Г. Державин в оде «Бог»: «Я связь миров, повсюду сущих, / Я крайня степень вещества; / Я средоточие живущих, / Черта начальна Божества; / Я телом в прахе истлеваю, / Умом громам повелеваю, / Я царь – я раб – я червь – я бог!»

В стихотворении Ф. Тютчева «Колумб» говорится о том, что общение человека с творением через имянаречение не пассивно, оно способствует росту и человека, и творения: «Тебе, Колумб, тебе венец! / Чертеж земной ты выполнивший смело / И довершивший наконец / Судеб неконченое дело, / Ты завесу расторг божественной рукой – / И новый мир неведомый, нежданный, / Из беспредельности туманной / На Божий свет ты вынес за собой. / Так связан, съединен от века / Союзом кровного родства / Разумный гений человека / С творящей силой естества… / Скажи заветное он слово – / И миром новым естество всегда откликну ться готово /На голос родственный его».

Чтобы человек мог осуществлять то свое призвание в творении, о котором сейчас шла речь, он должен в каком-то смысле изначально иметь связь со всем в творении. То есть если нечто в творении абсолютно иноприродно человеку и нет никакой связи между ним и человеком, тогда пастырствовать, управлять, познавать это человек не может. Поэтому человек в себе содержит начатки и сущности всего того, что имеется в творении. И мы говорим, что человек является микрокосмосом – малой вселенной. Более точно это можно выразить следующим образом: в своем теле человек имеет в себе сущности всех элементов видимого мира, а душа потенциально способна приобщаться тому, что находится в умопостигаемом, ангельском мире.

Эта позиция не является специфической для православного богословия. Во многих других традициях, в том числе и нехристианских, мы можем усмотреть тезис об универсальной связи человека с миром.

Но в том, как этот тезис проявляется в богословском Предании, есть своя специфика. Она состоит в понимании отношений человека и мира как динамичных. В восточных же, например, традициях время и история не рассматриваются, все пребывает в застывшем состоянии. Человек при таком подходе является некоей неподвижностью, в нем, как в зеркале, отражаются (или, точнее, на нем, как на экране, проецируются) неподвижности всех элементов творения.

В православном понимании человек играет в творении активную роль, судьбы творения зависят от него, поэтому происходит постоянный процесс общения человека и мира, в результате которого изменяются и мир, и человек. (В какую сторону они изменяются, в лучшую или худшую, – это уже другой вопрос. Конечно, после грехопадения мы не можем сказать, что мир изменяется только в лучшую сторону. Но сейчас мы не говорим о грехопадении.)

Человек является микрокосмосом, и, исходя из статического понимания, есть большой мир – внешний и малый мир – человек. Если некоторые из ранних святых отцов высказывали такую же позицию, то более поздние святые отцы говорят, что есть, конечно, большой мир и малый, но большим миром является как раз человек, а малым миром – весь внешний мир. Как это? Если, упрощая, пользуясь современными компьютерными образами, попытаться это изобразить, то мир можно представить как результат работы нескольких творческих программ, а в сознании человека эти программы действуют и существуют. Поэтому память человека, по крайней мере потенциально, является большей. Это не значит, что человек может или должен предсказывать полет каждого воробья. Но значит, что кроме понимания феноменов мира он потенциально имеет в себе знания о всевозможных соотношениях в мире и в нем раскрываются соответствующие способности. Поэтому с учетом этого, несколько рационального, аргумента – человек больше.

Если же говорить более глубоко, то мы должны поверить своему собственному опыту, поверить одному из древних авторов, преподобному Макарию Великому, а из более современных авторов – святителю Феофану Затворнику, что тот мир, который скрыт в сердце человека и который у духовно опытных людей разверзается или раскрывается не столько в ширину, сколько в интенсивном плане в глубину, несопоставимо огромнее и мощнее, чем тот внешний мир, который человека окружает.

На обычный, житейский взгляд: вот человек идет на двух ножках и по сравнению со зверями или тем более с горами он – какая-то мелочь, а если посмотреть на другие планеты и на всю вселенную, то вообще – букашка. Но это взгляд по плоти. А взгляд в глубину как раз свидетельствует об обратном, о том, что внутреннее бытие человека, а это и составляет самую его сущность, – больше. Соответственно, когда мы говорим о двух мирах – о малом и большом мире, – то правильное понимание таково: большой мир – это человек, а малый – это внешний мир, с которым человек так или иначе соотносится.

Слабость человека, его немощность по сравнению с видимой мощью творения является выражением того внутреннего образа управления, которым первозданный человек призван царствовать или пасти все творение. Это прообраз того, что было воплощено в высшей степени в Господе Иисусе Христе – добром Пастыре. А именно – не диктаторство, не господство, не деспотия, а пастырство смиренное, то есть готовность в условиях опасности внешнего мира (порожденной грехопадением) отдать душу свою за своих овец. И тот образ власти самых разных форм человека над другими людьми или, как сейчас, над природой, который мы наблюдаем, – совершенно иной по сравнению с заповеданным Богом, он был привнесен в мир в результате грехопадения. Поэтому если мы попытаемся представить, каким было отношение первозданного человека к миру, то увидим, что это было отношение смиренного пастыря. Это тот, кто возводит пасомых к свободе, а не к порабощению.

Пастырство, заповеданное Господом, к которому был призван первозданный человек до грехопадения, таково, что плодом его является – не подчинение творения на пользу себе, а его раскрепощение, содействие творению в раскрытии себя в наиболее полной степени.

Обратим внимание: вопросы свободы и рабства гораздо более актуальны применительно к человеку, а не к творению. Тут мы должны вспомнить, как сопрягается в Библии то, как человек пасет творение, как дает ему имена, с тем, что: Мужчину и женщину сотворил их (Быт. 1: 27). Два начала – мужское и женское – не были поляризованы до появления жены. С появлением жены человек становится образом и подобием Бога еще и в том отношении, что начинает свое существование как одна природа в различных личностях, в данном случае личностях мужа и жены. Если мы еще раз перечитаем эти два параллельные, встроенные друг в друга повествования – об именовании мира и сотворении жены, то увидим, что они до конца объединяются. После того как человек нарек имена всем скотам земным и птицам небесным, о чем говорит 20-й стих главы 2 книги Бытия, навел Господь Бог на человека крепкий сон; и когда он уснул, взял одно из ребр его и закрыл то место плотью. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку (Быт. 2: 21–22). И тут человек нарекает последнее имя. Он дает сокровенное имя любви своей жене: Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа[27]27
  На иврите муж – иш, жена – иша.


[Закрыть] (Быт. 2: 23).

Это единство двух, таких, на первый взгляд, различных историй – как человек дает названия всем вещам мира и этим входит в общение с миром и как он называет свою жену – не только встроено в православное богословское Предание, но выражает понимание, интуицию того, что человек по отношению к миру пребывает в двух состояниях: в активном – как бог после Бога, царствующий над миром, пасущий его и приносящий благодарную жертву, и в пассивном, поскольку, являясь сам венцом творения, есть при этом часть мира.

Активная сторона всегда ассоциируется с мужским аспектом, а пассивная – с женским. Действительно, когда мы говорим о неправильном отношении к природе, мы употребляем выражения, первоначальный смысл которых связан с отношением к женщине, например, «насилие над природой» и т. п. Это единство входит в общечеловеческую интуицию. Когда мы говорим о человеке как о части природы, мы символизируем это стороной женской, а когда говорим о человеческой активности, то стороной мужской. Нет таких аспектов человеческого бытия, в которых бы эта символика не проявлялась. Например, когда мы говорим о священнике и его общине, о епископе и его епархии или о Церкви и Христе, то символизируем это в брачных категориях. Епископская кафедра без епископа – вдовствующая кафедра и т. д. И сами Таинства Брака и Хиротонии подобны. Церковь всегда женского рода, а пастырь – мужского. Этот символизм, пронизывающий не только церковное понимание, но и внецерковное, как бы подтверждает, что обсуждаемые два повествования не случайно соединены в одно.

Таков, среди прочих, важнейший глубинный смысл полового разделения. Отношения мужчины и женщины символизируют и отношения человека или народа к Богу. В одной из книг Библии, которая называется «Песнь песней», символы, иногда очень реалистические, описывающие любовь мужчины и женщины, являются вместе с тем и символами отношений между человеком или народом и Богом. Соответственно, чистый брак символизирует верность Богу, а блуд и распутство – измену Богу.

Мир есть дар Бога человеку. И человек благодарит за этот дар. При каких обстоятельствах это благодарение мы можем назвать полным? Тут мы сталкиваемся с некоей таинственной диалектикой. Если мы что-то из данного нам присваиваем себе и оставляем в своей собственности, то это будет умалением благодарения. В последнем пределе полнота благодарения проявляется тогда, когда человек абсолютно все получаемые им дары, включая дар его бытия, дар жизни, рассматривает исключительно как дар и с благодарностью возвращает его Богу. То есть благодарение в пределе сопрягается с совершенным самоотречением. И это самоотречение вводит в тот мир, в котором еще нет греха, в котором еще нет необходимости искупления, тему креста. Креста не как страдания, не как муки, входящих уже вместе с грехопадением, а пока еще предварительно как знак полного самоотречения. Поэтому интуиция креста была в какой-то степени дана еще и вне Божественного Откровения естественному человеческому разуму, потому что тема креста образует мир и тогда, когда это еще не Крест Христов, Крест страданий, Крест смертных мук, а просто указание на полное самоотречение при благодарении.

Вернемся к Символу веры и к главе 1 книги Бытия: В начале сотворил Бог небо и землю (Быт. 1: 1). Священное Предание интерпретирует это место таким образом, что земля – это весь чувственно постигаемый, видимый мир, а небо – мир умосозерцаемый, не видимый плотскими глазами. Что касается слова в начале, святитель Василий Великий в своей книге «Беседы на Шестоднев» говорит, что это не есть первый момент времени, а некоторая граница, или особая точка (как говорят в математике, сингулярность), которая отделяет время, в рамках которого развивается весь чувственный мир, от ангельского мира, пребывающего вне времени[28]28
  Чтобы понять это несколько лучше, можно использовать образ, испорченный грехопадением. Образ ангельского мира – это то, что у Платона называется идеями, или, математически, – суждениями. Например, «треугольник» или «дважды два равно четыре» – это не есть что-то, что развивается со временем, это истина, которая располагается вне времени, оно на нее никак не влияет. Хотя «треугольник» и «дважды два равно четыре» к ангелам, которых создал Бог, имеет косвенное отношение, но пояснить, что значит находиться вне времени, можно и таким образом. – Прим. авт.


[Закрыть].

Ангелы являются вестниками, Божиими посланниками, для осуществления воли Божией они входят в видимый мир. В этом вхождении они обычно являются в виде тонкой плоти, которая их природе не соответствует. Таково было, допустим, явление Архангела Гавриила Деве Марии, будущей Божией Матери. Во всяком случае, Ангелы находятся вне времени. Ангелы и умопостигаемый мир не есть Бог. Они так же сотворены Богом, как и чувственный мир. Этим библейское Откровение отличается, в частности, от философии Платона, для которого мир идей был Божественным. В иной форме, но таким же было представление об умопостигаемом мире в духовных традициях, находившихся вне Откровения Бога Живого.

Мы должны различать чувственно постигаемый мир, развивающийся во времени, вне времени пребывающий ангельский мир и Божественную вечность, которая может во время Божественной литургии, во время молитвы сообщаться каждому из нас. Это три разных, хотя и пронизывающих друг друга мира.

Видимый и невидимый миры тесно связаны между собой: «При всем том мир един… Для обладающих духовным зрением весь умопостигаемый мир представляется таинственно отпечатленным в чувственном мире посредством символических образов. А весь чувственный мир при духовном умозрении представляется содержащимся во всем умопостигаемом мире, познаваясь там благодаря своим логосам, ибо чувственный мир существует в умопостигаемом посредством своих логосов, а умопостигаемый в чувственном посредством своих отпечатлений. Дело же их одно, и как говорил Иезекииль, дивный созерцатель великого: „Они словно колесо в колесе“»[29]29
  Максим Исповедник, преп. Мистагогия // Творения преподобного Максима Иповедника. Кн. I. М.: «Мартис», 1993. С. 159–160.


[Закрыть].

На первый взгляд, это суждение противоречит здравому смыслу. Обратимся к физической реальности. С одной стороны, существует закон всемирного тяготения: два тела притягиваются друг к другу обратно пропорционально квадрату расстояния между ними и прямо пропорционально их массам. Этот закон, эта формула является для нас вульгарным образом невидимого мира – он не меняется: вчера так было и завтра так будет. С другой стороны, существуют Солнце и планеты, которые притягиваются к Солнцу. В нашем обыденном представлении сами физические вещи и законы, которые ими управляют, абсолютно разноприродны. Но преподобный Максим утверждает, что это не так, что связь между законами бытия и теми вещами, которые этими законами управляются, гораздо более тесная.

Как ни странно, современная физическая наука в большей степени приближается к идее единства двух миров – идеального и материального, сформулированной преподобным Максимом Исповедником, чем наука классическая. Но чем к более фундаментальным структурам физического мира приникает наука, тем больше она материальность, физичность этих структур разрушает. И стремится к тому, чтобы полностью спиритуализовать, разматериализовать весь физический мир и в конце концов свести его к идеальным законам.

В этом отношении православное Предание как раз не таково. В советские времена существовала такая установка, которая шла от работы В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»: «Идеализм ведет к поповщине». Эта установка автоматически соединяла науку и все «правильное» с материализмом, а с идеализмом ассоциировала религию. В наше время дело обстоит ровно противоположно. Научная мысль все более идет к идеализации материи, а истинными материалистами оказываются христиане. Они не противополагают дурную материю хорошим идеям, как это происходит в науке или в древних языческих религиях (или же как у Платона и неоплатоников), а почитают материю, потому что ее таинственно создал Господь и из нее же, из персти земной, был сотворен человек, и затем Бог воплотился, став Человеком, состоялось таинство Воплощения. И сейчас, может быть, нигде так не почитают материю, как в христианском богословии. Это почитание тела и материи – очень существенный аспект или грань православного Предания.