Текст книги "Рождение от Духа. Что значит жить в православном Предании"

В отношении действия падших духов люди, не освободившиеся от общения с ними, различаются. Есть люди, которые уже пленены ими. Это и те, которые вообще позиционируют себя вне Церкви, и те, которые в каком-то смысле осознают себя как православные христиане, но для них вообще не существует проблемы освобождения от общения с падшими духами. Они не считают, что находятся в состоянии искушения или духовной брани: или не замечают, или не хотят этого признавать.

А что касается людей, которые в соответствии с той возможностью, которая задана Христом Спасителем, идут путем духовной жизни, то они знают, как трудна эта духовная борьба и сколько она требует сил и времени, иногда ей и конца не видно. Пока мы не освободились от общения с падшими духами, у нас утеряна та свобода, которую Бог дал человеку, когда его создавал. Если свободный человек свободно правит всем тем, что даровал ему Бог, всеми вещами, видимыми и невидимыми, то через пленение в этой борьбе человек делается их пленником. И каждый из нас может на своем опыте свидетельствовать о себе, когда он побеждает, а когда побеждается. Начиная с такой мелочи, как человек, проснувшись, находится перед выбором: сразу ли ему встать или еще поваляться, и заканчивая глобальным выбором устройства целых обществ, в частности, того общества, в котором мы живем.

Существует иллюзия по отношению, например, к нашему быту, что свобода ограничена только материальным достатком. Но когда человек, имеющий достаточно средств, чтобы приобрести все, что ему нужно, покупает, допустим, часы, ему только кажется, что он делает это, чтобы знать, который час. На самом деле, делая выбор из большого количества предметов, функционально одинаковых, но различающихся ценой, он фиксирует свою принадлежность к определенной социальной группе. Эти часы как бы сообщают: «Я такой-то, не такой, не такой, не вот такой, а такой». Тем самым не человек является хозяином вещей, а они становятся хозяевами над ним, а точнее, духи поднебесные, находящиеся в подчинении у князя мира сего. Человек делается их пленником. Он не использует, а является используемым.

Каким именно образом падшие духи уже в масштабе целых обществ на еще более глубоких уровнях используют человека, показывают примеры, с одной стороны, тоталитарных обществ, с другой – так называемых «демократических» режимов, когда падшие духи делают человека пленником через иные инструменты власти. Хотя проявления этого имеют здесь совсем другие масштабы, чем в вопросе о том, съесть ли мороженое, если очень хочется, или не съесть, глубинная суть, или схема взаимодействия, от этого не меняется: отвергнуть или принять поступающее предложение. Если в большинстве случаев индивидуального выбора решиться отвергнуть помысел не так уж трудно, хотя и в этом мало кто из нас последователен, то, живя в этом мире, быть совсем свободными от него, подобно юродивым, почти невозможно, и даже неизвестно, найдется ли вообще сейчас такой человек.

В 21-м стихе главы 3 книги Бытия мы читаем о том, что сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их. Учитывая то внешнее обстоятельство, что убийства животных тогда не было, святые отцы трактуют эти кожаные одежды просто как человеческую кожу. В первозданном человеке была плоть и кровь, душа и дух, а вот кожа – это уже артефакт падшего человека. Кожа – это милость Божия, она была дана Богом человеку, чтобы он мог выжить в тех новых условиях вне рая, в которые был поставлен.

В раю человек имел дар, который после грехопадения утратил. Это дар слышания голоса Божия. Мы встречаем свидетельства слышания голоса Божия в Новом Завете, например, Сей есть Сын Мой возлюбленный (Лк. 9: 35) и в Ветхом Завете читаем о том, как Господь обращался к Моисею, равно как и в некоторых других случаях Бог обращался – и человек слышал голос Божий, но это прорывы, исключения. В наследство падшему человеку досталась возможность таинственного духовного зрения, ощущения Божественного присутствия, то есть видения умными глазами. Конечно, речь здесь идет не о зрении в узком смысле слова, а об ощущении, причастии, возможности общения, диалога. Этимологически слова свет, кожа в древнееврейском языке сходны по корням. Тело (или кожа) является границей между внутренним и внешним. На коже, на теле запечатлены данные и внешнего, и внутреннего бытия. И это соответствует нашему обыденному опыту, ибо про человека бесчувственного мы говорим, что он толстокожий, и, напротив, имея в виду человека, который по отношению к страданиям мира не имеет никакой защиты и совершенно сокрушается ими, мы говорим: «У него как будто кожи нет», подразумевая, что в этом мире человек является незащищенным и ранимым.

Продолжая чтение Священного Писания, мы узнаем историю о детях Адама и Евы, о первом убийстве, о Каине и Авеле. Не входя в детали, которые здесь не так уж существенны, отметим, что этимология имени Каин связана с установкой на делание для себя, в то время как один из вариантов этимологии имени Авель – «бренность, тщета», то есть непривязанность к делам этого мира, незаинтересованность в них.

С символической точки зрения существенно и то, что Каин был земледелец, а Авель – пастырь. (Тема споров земледельца и скотовода присутствует не только в Священном Писании, но и во многих текстах, относящихся к исторически близким культурам – шумерской, древневавилонской, однако там соперничество носит мирный характер.) Земледелие ориентировано на монолог, детерминировано, циклично, в то время как пастырство заключает в себе общение, дыхание свободы, открытость во времени. И хотя Господь в Святом Евангелии в качестве символов употребляет и такие, что относятся к земледелию, например, в притче о сеятеле (см.: Мф. 13: 3–23, Мк. 4: 3–20, Лк. 8: 5–15) и других притчах, но более полно и Он, и вся традиция Божественного Откровения выражает Его домостроительство в терминах пастырства, потому что Он Сам о Себе сказал: …и он зовет своих овец по имени и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его, за чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса (Ин. 10: 3–5) – и далее: Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец (Ин. 10: 11). Это более живые, более свободные отношения, которые к тому же выводят за пределы земной жизни через заклание, через жертву. Иоанн Богослов называет Иисуса Христа Агнец, закланный от создания мира (Откр. 13: 8). Все это вместе с этимологией имен Авеля и Каина выявляет связь их занятий с тем, что Каин символизирует самостного человека, а Авель – невинного страдальца, как бы уготованного к тому, чтобы стать прообразом Самого Господа и быть убитым.

И только тогда, когда свобода не нарушается, пастырство и земледелие совпадают между собой, как это выражено у Пушкина в стихотворении «Сеятель»: «Свободы сеятель пустынный, / Я вышел рано до звезды; / Рукою чистой и безвинной / В порабощенные бразды / бросал живительное семя – / Но потерял я только время, благие мысли и труды… / Паситесь, мирные народы! / Вас не разбудит чести клич. / К чему стадам дары свободы? / Их должно резать или стричь. / Наследство их из рода в роды / Ярмо с гремушками да бич».

Автор идентифицирует себя с сеятелем и с пастырем одновременно, а это совмещение возможно только при условии тяги к свободе тех, кого он пасет. Не к свободе как своеволию, как желанию вырваться из любого ярма, а к свободе от страстей, к разрыву со всеми пленяющими нашу душу падшими духами при готовности отдать за эту свободу все, вплоть до самой жизни. Таким образом, эти сло ва поэта относятся не только к рассматриваемой нами теме, но в не меньшей степени, чем богословские произведения или проповеди, ставят перед нами кардинальный вопрос человеческой жизни и являются тем словом, о котором апостол Павел сказал, что это меч, который проникает до разделения… составов и мозгов (Евр. 4: 12).

В рассказе о Вавилонской башне говорится, что у всех людей после Потопа был один язык. И они, двинувшись с востока, поселились на равнине в земле Сеннаар. По древнему преданию, Сеннаар – земля, где хоронили. И решили строить там башню не из готового природного материала, а из кирпичей, которые люди делали сами, то есть из искусственного материала. В результате строительства произошло так называемое Вавилонское смешение[34]34
  Одно из значений самого названия Вавилон – смешение.


[Закрыть]. Когда говорится об одном языке, то имеется в виду не столько внешняя форма языка, сколько наличие взаимопонимания, душевного сродства – в том смысле, в котором мы сейчас употребляем выражение: они нашли между собой общий язык, Вавилонское смешение означает, что разрушилось взаимопонимание и душевное сродство. В Библии, которая вся говорит о внутреннем, именно это имеется в виду.

Такова одна сторона вопроса. А другая состоит в том, что формообразующей основой, базой языка являются имена (сначала те имена, о которых мы читаем в Библии) и уже на них достраивается сам язык. Когда в результате Божественного вмешательства языки смешиваются, делаются различными, то люди начинают по-разному называть вещи, по-разному соотноситься с вещами, и в этом смысле жить как бы в разных мирах. Потому что именование человеком мира – это совсем не то же, что различное называние и опознавание людьми одних и тех же вещей, а то, что через именование вещей человек своим видением мира активно воздействует на него.

Хорошо это или плохо? Это не только плохо, но и хорошо. Человеческий замысел, который Бог разрушил, был худым. Один из теперешних вариантов построения Вавилонской башни – то, что мы называем глобализацией. Начиная со времени библейской Вавилонской башни люди говорят на разных языках, а глобализация – это приведение всех не тоталитарными, а другими инструментами власти к единому типу мышления и к единому языку. Таким образом, глобализация подобна построению Вавилонской башни, которая, став делом не богоугодным, была разрушена. После того как Господь осуществил Свое действие, народы, а впоследствии и отдельные люди, разделились. С одной стороны, всякое разделение худо. Если бы не было греха, то не было бы и разделения – первопричиной его является грехопадение. А с другой стороны, возможность сначала для каждого народа, а потом и для каждого человека идти своим отдельным путем в конце концов может способствовать тому, что человек и народ, осуществляя свое неповторимое призвание, взойдут к Богу. И тогда произойдет соединение, о котором мы слышим в тропаре праздника Пятидесятницы.

Очень важно различать соединение свыше и вавилонское единение, единение снизу. Попытки создания модели такого общества можно найти в тоталитарных режимах, а теперешняя, более эффективная попытка может реализоваться через цивилизацию и, главное, через систему мышления западного типа, которая создает видимость совершенно свободного выбора. И вавилонское разделение, и вавилонское соединение не богоугодно, потому что угодно только то соединение, которое идет свыше, от Неба, от Духа Святого. Поэтому когда мы, говоря о последствиях греха, утверждаем, что разделение является одним из таких последствий, то, относясь к этому отрицательно, надо учитывать, что не всякое разделение безусловно худо и не всякое соединение безусловно хорошо.

Глава VIII
Иисус Христос

Если мы вернемся немного назад, к теме грехопадения и его следствий, то следует вспомнить о том, к чему был призван человек, помещенный в рай. Мы говорили, что, по толкованию Максима Исповедника, призвание человека состояло в распространении рая на всю землю, соединении земли с Небом, упразднении других разделений, дабы это целостное бытие передать Богу. А Бог принял бы это бытие и Сам Себя ему отдал. И тогда совершилась бы тайна обо́жения, то, ради чего создан весь мир, – творение соединилось бы со своим Творцом.

Из-за грехопадения человек не только это призвание не исполнил, но и извратил его. Это призвание осуществил Тот, Кого апостол Павел называет вторым Адамом, – Господь Иисус Христос. Господь Иисус Христос осуществляет человеческое призвание – спасение мира, но не в тех условиях, которые были даны первозданному Адаму. Задача изменилась и усложнилась, потому что разделение в мире возросло и стало несопоставимо с теми естественными разделениями между мужским и женским, раем и всей остальной землей и пр., которые были вначале.

Домостроительство спасения Господа нашего Иисуса Христа состоит в том, чтобы, приняв на Себя всю полноту падшего мира и падшего человека, Самому оставаясь вне греха, приняв на Себя всю полноту страдания, вплоть до Креста и до ада, уничтожить вызывающий страдание яд чувственного наслаждения и исполнить призвание человека. Он исполняет его посредством Своей Церкви и призывает нас к тому, чтобы каждый из нас был не только тем, кого спасают, но и тем, через кого осуществляется спасение.

Можно наивно спросить, что лучше: чтобы грехопадение не совершалось и мы все не выходили бы из рая – этого состояния детства человечества; или чтобы мы и Церковь в целом во главе со Взбранным Воеводой Господом Иисусом Христом вышли на духовную брань и каждый на своем пути, расторгая ли общение с падшими духами, беря ли на себя крест миротворчества во Христе Иисусе, способствовали тому, чтобы эта борьба в конце концов завершилась победой?

Хотя у каждого свой путь и мы знаем примеры святых, которые прошли свою жизнь как невинные дети и взошли в рай, но большая часть из них были искушаемы, победили искушения, иногда отдавали жизнь свою как мученики и таким образом приняли венец победы. Царство Божие, которое нам обещает Господь, и рай – одновременно и тождественны и не тождественны, потому что Христос Воскресший, как мы знаем из Евангелия, имел на Себе раны гвоздиные (см.: Ин. 20: 20).

В Символе веры есть очевидная асимметрия, а именно: Первому и Третьему Лицам Пресвятой Троицы посвящается по одному члену, а Господу Иисусу Христу, начиная со второго члена «[Верую] во Единого Господа Иисуса Христа», – шесть. В этом нет ничего удивительного, потому что наша вера христианская, ее краеугольным камнем является Христос. Содержание Символа веры, по существу, догматическое, а догматы возникали как реакция на ереси, на неправильное исповедование веры в Господа Иисуса Христа. Поскольку в исповедовании именно Господа Иисуса Христа люди блуждали особенно много, то разные стороны выявления того, Кого мы исповедуем, Кто Он – Господь Иисус Христос, в основном и занимали сознание верующих в тот период, когда выковывался Символ веры и последующие догматы. Поэтому эта асимметрия, эта непропорциональность не так уж удивительна.

На каком основании святые отцы Вселенских Соборов являли правильные, православные догматы и отвергали неправильное учение? Это основание содержится в той формуле, которая сопровождает все постановления Вселенских Соборов: «Изволися Духу Святому и нам…» – и дальше излагается то, что именно утверждали святые отцы. И хотя мы можем, если будем исследовать аргументы, которые использовали участники дискуссий на Вселенских Соборах, выявить в них апелляцию и к здравому смыслу, и к правилам логики, но это фактор вспомогательный, а основой является опыт, данный Святым Духом, то есть духовный.

Это действие Святого Духа есть в самом глубоком и подлинном смысле слова суть Церковного Предания. Ибо Господь наш Иисус Христос сказал: Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам (Ин. 14: 26), и это обетование исполнилось – Дух Святой в день Пятидесятницы сообщил полноту истины, и, постоянно действуя в Церкви, именно Он продолжает сообщать ее. Священное Писание почти не говорит о Боге Самом по Себе и о Христе Самом по Себе. Иисус Христос почти совсем не говорит о Самом Себе (хотя и это есть), а являет Себя в Своем благодатном действии. Таким образом, и человек-христианин, и участники Вселенских Соборов прежде всего имеют опыт того, что сделал Господь Иисус Христос, как Он явлен нам в опыте. А потом уже, если в этом есть необходимость (а необходимость, как правило, появляется, когда возникают ереси), исходя из общения с Господом, отцы Вселенских Соборов делали выводы, касающиеся того, Кто есть Сам Господь Иисус Христос. Такова последовательность, основная база которой – опыт, Откровение, сообщаемое Святым Духом, в том числе и через Священное Писание. В науке ставится серия экспериментов и из этих опытных данных делаются теоретические выводы, выраженные в форме законов природы. Так и в духовной жизни, жизни Церкви, в том числе и в догматической, опыт общения с Богом, опыт познания Иисуса Христа Духом Святым (как пишет апостол Павел: …никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12: 3)), предшествует исповеданию догматов, которые можно рассматривать как аналог теории в науке. Но иерархия в науке обратная по сравнению с иерархией в жизни Церкви. Если в науке опыт ставится для выявления фундаментальных закономерностей, ради теории, то в жизни Церкви главное – это сам опыт, сама жизнь во Христе. Есть сонмы святых, которые вошли в Царство Небесное и через которых спаслось множество людей, но которые не были призваны к тому, чтобы формулировать или изучать догматы или что-либо высказывать по их поводу.

И это обстоятельство создает свою трудность. Есть радикальное отличие познания Бога от познания естественных законов природы. Это отличие состоит в том, что, когда ученый ставит эксперимент, он отделяет себя от того, что он наблюдает. Никакого отношения душа ученого и его внутренний мир не имеют к находящемуся перед ним изучаемому объекту. А в Церкви по-другому. Потому что в той степени, в какой мы пребываем в Церкви, а святые отцы полностью были в Церкви, исполняется сказанное Иисусом Христом: Пребудьте во Мне, и Я в вас (Ин. 15: 4). Так же, как сложно, а в некотором смысле даже логически невозможно, познать самого себя, так же трудно сформулировать православные догматы. Поэтому процесс догматического развития шел так тяжело. Об этом свидетельствует борьба различных мнений, споры, возникавшие на Вселенских Соборах. Эти споры связаны и с тем, что не просто разделить в церковном опыте, который является базой нашего познания, себя и Того, о Ком мы говорим, – Господа Иисуса Христа. До того как мы начинаем что-либо говорить об Иисусе Христе, прежде чем мы скажем о Нем первое слово, Он уже в той степени, в какой мы – люди Церкви, в той степени, в какой мы – люди Христа, пребывает в нас и мы в Нем. Это хорошо для нашего христианского бытия, но затруднительно при формулировании в рациональных, логических и философских понятиях истин, касающихся Господа Иисуса Христа.

Для того чтобы ощутить сложность проблемы выявления того, что нам дано в непосредственном опыте, мы можем обратить внимание на следующее. Как соотносится в Богочеловеке Господе Иисусе Христе Божественное и человеческое? Уже здесь просматривается основная проблема христологии.

Апостол Павел утверждает: Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13: 8). Следовательно, когда мы, изучая догмат о Господе Иисусе Христе, сформулированный Вселенскими Соборами, в том числе Третьим Эфесским и Четвертым Халкидонским, видим уточнения и различия в формулировках, то это не значит, что Господь Иисус Христос – один во время Своей земной жизни, другой – в IV веке, еще какой-то новый – в V веке. Он всегда и вовеки Тот же. А меняется наше исповедание Господа Иисуса Христа. Но это изменение не похоже на замену одной формулировки на другую, подобно тому, как это бывает в науке, которая постоянно развивается, оно, скорее, подобно росту дерева. Посажено было это дерево в день Пятидесятницы, когда, как это описано в главе 1 Деяний апостолов, Дух Святой сошел на учеников Христовых и сообщил им, как в зернышке, всю полноту истины. А потом, по потребностям времени, в соответствии с внешней необходимостью это зернышко росло, истина раскрывалась все с большей подробностью, становилась яснее. В ответ на ереси делался акцент на каких-то определенных ее сторонах, и в этом смысле можно говорить о догматическом развитии.

Сама истина неизменна, а меняется только ее догматическое выражение. В связи с этим мы исповедуем, что не может быть никакого откровения, которое не было бы сообщено Святым Духом в день Пятидесятницы, но мы можем ожидать, что по потребностям времени могут снова собираться Вселенские Соборы. В соответствии с необходимостью на этих Соборах могут быть сформулированы новые догматы, но не как новое учение, а как раскрытие того, что было дано от Бога изначально.

Но в этом деле участвует не только Дух Святой, не только Божественное Откровение. В уже упомянутой формуле говорится: «Изволися Духу Святому и нам», – это не только действие Бога, но и людей – соработников Духа Святого, и оно выражается греческим термином синергия – совместное действие Бога и человека.

Когда человек поддается внушениям падших духов, то в результате этого возникают учения, называемые ересью. Преподобный Иоанн Лествичник в своей книге «Лествица» называет такое богословие бесовским богословием. Это относится и к тем случаям, когда человек, еще плененный страстями, не освободившийся от общения с падшими духами, побуждаемый ими, исповедует некие богословские мнения, явно или тайно пропитанные ядом отца лжи. Иногда различить их не так просто. Поэтому истинность догматов и духовно-нравственное состояние людей, которые богословствуют, теснейшим образом взаимосвязаны.

Христологический догмат был сформулирован на Четвертом Вселенском Соборе в Халкидоне в 451 году. Учение о Господе Иисусе Христе на этом Соборе почти достигло полноты. Знаменитый фрагмент постановления Собора гласит:

«Последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына Господа Нашего Иисуса Христа, совершеннейшего в Божестве и совершеннейшего в человечестве, истинного Бога и истинного Человека, того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по Божеству и того же единосущного нам по человечеству; по всему нам подобного, кроме греха; рожденного прежде всего от Отца по Божеству, в последние же дни Того же ради и нашего ради спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству. Одного и Того же Христа, Сына Господа, единородного; в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лицо и одну ипостась, – не на два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и Того же Сына и единородного Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как из древле пророки и как Сам Господь Иисус Христос научил нас и как передал нам символ Отцов наших».

Это если и не итог, потому что потом еще возникали ереси, которые были побеждены на Шестом и Седьмом Вселенских Соборах, то почти итог. Вникнем более детально в некоторые позиции, которые были сформулированы. Ясно, что здесь обсуждается основной вопрос: о соотношении Божественного и человеческого в Господе Иисусе Христе. Говоря очень упрощенно, очень схематично, можно утверждать, что в этой формулировке найдена золотая середина, симметрия в этом соотношении, в то время как еретические формулировки были ошибочно односторонни, то есть в них делался упор либо на человеческое в ущерб Божественному, либо на Божественное в ущерб человеческому.

Все Евангелие и вся земная жизнь Богочеловека Иисус а Христа является нераздельным соединением уничиженности (апостол Павел называет это рабьим зраком, то есть образом раба) и Божественности, начиная с самого того факта, что Бог стал человеком, то есть уничижился. Есть такое греческое слово, κένωσις (кенозис), – самоуничижение, истощание. В Святом Евангелии нет ни одного эпизода, когда бы это смиренное уничижение не проявлялось. Но в самой глубине этого уничижения проявляется и противоположное – Божественная слава. Возьмем какой-нибудь евангельский эпизод, например, воскрешение Лазаря. Когда Господь спросил: Где вы положили его? (Ин. 11: 34) – и Ему ответили, то Он заплакал, проявив естественное человеческое сострадание. Тогда же явилась Божественная сила и Божественная слава, когда Он Своею властью воскресил четырехдневного от мертвых.

Всюду можно увидеть нераздельное сочетание этих двух сторон – человеческого уничижения и Божественной славы, но человеческий глаз (имеется в виду, конечно, глаз души) невольно акцентирует внимание на чем-то одном.

Три первых, так называемых синоптических Евангелия, больше акцентируют внимание на человечестве Господа Иисуса Христа, тогда как Евангелие от Иоанна, которое начинается словами: В начале было Слово, и Слово было у Бога и Слово было Бог (Ин. 1: 1), от самого начала и до самого конца свидетельствует о Его Божестве.

В Древней Церкви была известна александрийская богословская школа, представителем которой, в частности, был Ориген, и антиохийская богословская школа. В рамках традиции антиохийской школы уже позже, в конце IV – начале V века, выступал Иоанн Златоуст.

О чем бы ни шла речь, в том числе и об исповедании веры в Господа Иисуса Христа, метод александрийской школы состоял в том, что, возвышаясь над земными, человеческими событиями и делами, описанными в Библии, она рассматривала их не буквально, а как символы духовных вещей, и применительно к Господу Иисусу Христу такой метод в первую очередь приводил к исповеданию Его Божества. А метод антиохийской школы, ее парадигма восприятия любых вещей состояла в том, что, вникая в Евангелие и Предание, следует тщательно придерживаться буквы исторического повествования, и, применительно к Господу Иисусу Христу, в основном происходила концентрация преимущественно на Его человечестве.

Как сказано выше (хотя это и несколько схематично), все ереси были связаны с преувеличением человеческого в ущерб Божественному или наоборот. Первая ересь, которая вообще отрицала Божественность Господа Иисуса Христа, – ересь арианская. Отличие православной позиции от позиции Ария несколько упрощенно может быть сформулировано так: святые отцы исповедовали, что Господь Иисус Христос есть совершенный Бог, Единосущный Отцу, в то время как Арий исповедовал, что Иисус Христос – это творение, во всем подобное Отцу. Применяемый здесь термин единосущный, как и сам термин сущность, выковался как раз во время этих споров, в которых православную точку зрения защищали Афанасий Александрийский, Василий Великий, его брат Григорий Нисский и Григорий Богослов.

Омоусиос – значит единосущный, а омиусиос – подобносущный, и может показаться, что спор был всего из-за одной буквы (йоты). На самом деле он шел не из-за буквы, а затрагивал самый центр и корень нашего спасения. Потому что суть православного исповедования той цели, ради которой Иисус Христос воплотился, – это обо́жение. Еще Ириней Лионский утверждал, что Сын Божий: «стал Сыном Человеческим для того, чтобы человек сделался сыном Божиим»[35]35
  Ириней Лионский. Против ересей. Кн. III. Глава X, 2 // Раннехристианские отцы Церкви. Брюссель, 1978. С. 646.


[Закрыть]. Если бы Иисус Христос не был Богом, то есть не Бог бы воплотился, то цель эта была бы бессмысленна. При таком понимании спасения принятие арианского исповедания, утверждавшего, что Иисус Христос был только подобносущным Богу, уничтожает возможность спасения. Если бы Христос не был Богом, то не мог бы стать богом человек.

Возвращаемся к халкидонскому исповеданию: «…совершенный по Божеству и совершенный по человечеству». Апостол Павел пишет, что в Господе обитает вся полнота Божества телесно (Кол. 2: 9). Выражение «полнота и совершенство человеческого» требует глубокого проникновения в его смысл. Потому что первое, что мы имеем в виду, читая или слыша слова, что Иисус Христос был совершенный Бог и совершенный Человек, – то, что в Нем не было греха. Мы все несовершенны, потому что в нас есть грех, а в Нем греха нет.

Другая сторона, более важная для нас, спасающихся: человечество Иисуса Христа было совершенно и в том смысле, что Господь Иисус Христос принял на Себя всю полноту человеческой природы. Не было, нет и не будет такого элемента, фрагмента, аспекта человеческой природы, человеческого образа существования, человеческого состояния, в том числе и смерти, страдания, которого бы не принял на Себя в Своем человечестве Господь Иисус Христос. Ибо, как об этом пишет святитель Григорий Богослов, «невоспринятое не уврачевано»[36]36
  Григорий Богослов, свт. Послание 3. К пресвитеру Кледонию против Аполлинария – первое // Собрание творений. Минск – Москва, 2000. Т. II. С. 15.


[Закрыть]. Что значит воспринять? Это вопрос не простой. Какую человеческую природу взял на Себя Иисус Христос – первозданную или падшую? Формального схоластического ответа на этот вопрос нет. Но если отвечать, то надо ответить: всю. Падшую, но Он взял ее на Себя так, чтобы, не миновав никакой стороны уязвленности и страдательности, Самому не принять на Себя человеческой греховности.

Итак, мы исповедуем Господа Иисуса Христа, познаваемого «в двух природах неслиянно, неизменно, нераздельно, неразлучно; различие Его природ никогда не исчезает от их соединения, но свойства каждой из двух природ соединяются в одном Лице и одной Ипостаси так, что Он не рассекается и не разделяется на два лица, но Он один и тот же Сын Единородный, Бог Слово, Господь Иисус Христос».

Слова, относящиеся к Ипостаси, являются столь же фундаментальными, как и слова о сочетании человеческого и Божественного. Причина возникновения этой окончательной формулировки чисто внешним образом была вызвана скорее философско-логической проблемой, чем реально духовной. Ведь именно Аристотель сформулировал позицию, ставшую императивной для богословско-философствующего сознания. Не было причин ее опровергать или не принимать. В соответствии с этой позицией не существует природы без ипостаси, то есть каждая сущность должна выражать себя в каком-то конкретном частном проявлении, в своей ипостаси. Нет абстрактной природы.

Если это так, то возникают трудности, которые, на первый взгляд, имеют философско-логический характер, а на самом деле относятся к самой сути богословия. Если Божественная и человеческая природа нераздельны в Господе Иисусе Христе, то в какой ипостаси они проявляются? Если принять существование двух ипостасей, то природы будут разделены. Согласно последней части христологического догмата, сформулированного Халкидонским Собором, мы исповедуем, что обе природы имеют одну Ипостась, одно Лицо Сына Божия. То, что у Богочеловека Господа Иисуса Христа не было двух Лиц – Божественного и человеческого, а была одна Божественная Личность, – очень важно. Если выразить эту истину несколько парадоксально, но верно, то можно сказать, что такого человека – Иисуса Христа не было в том смысле, что не было Его человеческой личности.