Текст книги "Рождение от Духа. Что значит жить в православном Предании"

Наша трезвенность должна выражаться в том, чтобы чувствовать ту реальность, в которой мы находимся в каждом здесь и сейчас. Всегда это что-то своеобразное, но в целом можно сказать, что мы живем в особое духовное время. Для того чтобы пояснить, что имеется в виду (оговорив, что это не больше, чем схемы, которые могут охватить только какую-то часть целого), надо вспомнить, что в истории Церкви можно выделить два разных по протяженности периода. Первый период – мученический, когда Церковь была гонима, когда мир пытался ее уничтожить. Для этого периода была характерна (конечно, с оговорками) установка, что долг человека-христианина – свидетельствовать Евангелие Царствия Божия в мире. И как правило, это свидетельство было свидетельством мученичества, мученической кровью.

Второй период, который продолжался многие сотни лет и в каком-то смысле продолжается до сих пор, это период, в котором общества, государства позиционировали и осознавали себя как христианские и как церковные, но проблема состояла в том, что в этих обществах в целом продолжался языческий образ бытия, хотя общество номинально не гнало Церковь, а, наоборот, в какой-то степени себя с Церковью отождествляло. Тогда возник новый образ благочестия. Доминирующим в Церкви стало монашество, когда каждый сосредотачивался на своем личном спасении.

Та жизнь, в которую мы вовлечены, очень существенна для Священной истории. Священная история – это не только период, который описан в Библии. Там, где действует Бог, а Бог будет действовать от начала до конца мира, мы можем историю в этом смысле воспринимать как священную.

Сейчас, после периода безбожной власти, которая явно гнала Церковь Божию, периода новых мучеников Российских, мы вместе со всем миром живем в то время, которое называется либо постхристианским, если смотреть глазами внецерковными, либо апостасийным. Мир, который себя называл христианским, сейчас не склонен так себя называть (впервые за всю историю христианства в конституцию новой Европы не вошло никакого упоминания о ее христианских корнях). Мир в целом от Живого Бога во Христе, от Бога Откровения отошел. Наша собственная индивидуальная плененность страстями усугубляется с течением времени, и эти страсти делаются все более глубокими и изощренными. В этом отношении мы не можем сравнивать этот период с тем, что было в самом начале, потому что ясно, что там было зло совне, а внутри Бог. А сейчас этот апостасийный мир пронизывает нас во всех наших реакциях не только совне, но и изнутри. Поэтому это совершенно особое, неповторимое состояние.

В какой-то степени оно сочетает в себе черты и первого, и второго периодов. Мы должны, как и в предшествующем периоде, заботиться о том, чтобы самим спасаться, но мы призваны в мир, чтобы исповедовать истину Евангелия в мире и свидетельствовать о ней при всем том, что мы сами поражены грехом. По причине того, что мир поражен грехом не только совне, но и изнутри, это особенно трудно. И значит, мы должны сугубо просить у Господа дара духовного рассуждения, и потому особенно опасно, если под видом отказа от рациональности душа наша находится в плену у тех или иных магических или мифологических схем. Об этом свидетельствуют очень актуальные для нашего времени слова мужа апостольского Игнатия Богоносца: «Вникай в обстоятельства времени. Ожидай Того, Кто выше времени…»[103]103
  Послание святого Игнатия Богоносца к Поликарпу Смирнскому. Глава III // Раннехристианские отцы Церкви. Брюссель, 1988. С. 141.


[Закрыть]. Вникать в обстоятельства времени означает не брюзжать, не негодовать, не ворчать по поводу того, как ужасно обстоят дела, а скорее то, что говорил про себя апостол Павел: для меня мир распят, и я для мира (Гал. 6: 14), то есть находиться по отношению к миру в состоянии по возможности крестном. А крестное состояние – это когда христиане, как члены Тела Христова, призваны к тому, чтобы нести на себе бремя мира.

Глава XXV
Верую во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь

Остановимся на содержании того, что мы слышим в Символе веры: «[Верую] во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». Единство Церкви, единая Церковь. Только на первый взгляд кажется, что тут не о чем говорить, кроме того общего понимания, что раскол любого рода и конфликты, которые, увы, могут иметь место в церковной общине и в домашней Церкви семьи, а также свойственное нашему времени явление, о котором свидетельствует психиатрия, да и наш опыт, когда личность теряет свое единство, свою цельность, – все это есть искажение самой природы Церкви.

Но все-таки надо очень ясно сознавать, что единство Церкви отличается от того единства, которое скрепляет на земле разные человеческие сообщества.

В произведении Максима Исповедника «Мистагогия» говорится, что Церковь есть образ Бога, и одно из проявлений этого заключается в том, что Бог как Источник всего творения единит в Себе все умопостигаемое и чувственное творение. В Боге можно увидеть это единство творения, которое без Него представляется разделенным.

И далее преподобный Максим говорит о том, что то же относится и к Святой Божией Церкви: «Ибо велико и поистине неисчислимо число жен и мужей и детей, которые разнятся и отличаются друг от друга – родом и видом, национальностью и языком, образом жизни и возрастом, умонастроением и искусством, обычаями, нравами и навыками, положением в обществе, также судьбами, характерами, душевными свойствами. Оказываясь же в Церкви, они возрождаются и воссозидаются Духом, она дарует и сообщает всем в равной мере единый Божественный образ и наименование, то есть быть и называться Христовыми»[104]104
  Максим Исповедник. Мистагогия. Глава I // Творения преподобного Максима Исповедника. Книга I. М.: Мартис, 1993. С. 158.


[Закрыть].

Любое человеческое сообщество – семья, нация, политическая партия, спортивный клуб – имеет в себе нечто объединяющее, благодаря чему оно и называется сообществом. Единство во имя чего-то может быть безобидным, а может – и опасным, но, во всяком случае, это единство «от нижних». Это то единство, прообразом которого является единство народа, собравшегося для строительства Вавилонской башни. Признаком этого единства на всех уровнях является разделение всего на свое и чужое. Когда кто-то не входит в это единство, то человека стараются изменить, чтобы вместить его в нужные рамки (так бывает в тоталитарных обществах), либо, если нет возможности или потребности это сделать, человек (или сообщество) выводится за пределы этого единства. Единство снизу означает, что существование всякого такого сообщества ограниченно и временно. Оно не может объединить в себе всех людей и не может не разрушиться. Это подтверждает и опыт.

Единство свыше радикально противоположно единству «от нижних». В единстве свыше нет разделения на свое и чужое. Это определяется еще заповедями Христовыми, в первую очередь заповедью о любви к врагам. Господь, когда полемизирует с фарисеями, которые свою общность как людей закона отделяют от остальных обществ, и когда говорит, что нельзя уподобляться язычникам, благотворящим своим и мстящим врагам, а нужно благотворить врагам, любить их, указывает на тайну единства свыше. Люди чужие друг другу, у которых, на первый взгляд, нет ничего общего, добровольно ни в какое человеческое сообщество вместе вступить не могут. А в Церковь могут. Если только, конечно, будут иметь веру и установку на выполнение заповедей о любви. Заповедь новую даю вам, да любите друг друга (Ин. 13: 34). Это не заповедь о любви вообще ко всем – …возлюби… ближнего твоего, как самого себя (Лк. 10: 27), а заповедь о любви именно во Христе, любви христиан между собой. Это любовь, которая зиждется Духом Святым, которую нельзя извести из одной естественной человеческой природы. Это любовь свыше, действие Святого Духа, которое осуществляет единство Церкви. И мы должны, будучи членами Церкви, такое великое сокровище – любовь, объединяющее действие Святого Духа сохранять.

Когда мы говорим Единая Церковь, то должны помнить, что это единство свыше. Единство снизу в некотором смысле настолько этому единству не соответствует, что разрушает его. Что тут имеется в виду? Если церковную общину составят люди, объединенные только по внеш нему признаку – национальному, образовательному или какому-нибудь еще, то это единство будет препятствовать тому единству свыше, которым образована Церковь. И потому здесь люди разной половой, национальной принадлежности, с разными образованием и социальным статусом объединены Христом, как об этом пишет преподобный Максим Исповедник. Если же объединение будет чисто человеческим, оно будет этому единству препятствовать[105]105
  При всех издержках крепостных порядков в старой России не было отдельных церквей для господ и для крепостных: все ходили в одну церковь. Было ли там подлинное равнение в любви – это другой вопрос, но, по крайней мере, отдельных церквей не было. А в Америке, например, с момента ее колонизации существовали отдельные церкви для негров и для белых. Сейчас эта расовая дискриминация устранена уже конституционно, но это пример того, как быть не должно. – Прим. авт.


[Закрыть].

Иногда церковное единство во Христе подменяется той или иной общностью душевных интересов, носящей благочестивые религиозные имена. И тогда люди объединяются не в Боге, а друг с другом или против чужих, которые ориентированы не так, как они. Об этом еще апостол Павел предупреждал: …говорят: «Я Павлов»; «я Аполлосов»; «я Кифин»; «а я Христов» (1 Кор. 1: 12). И когда он говорит далее: Разве разделился Христос? (1 Кор. 1: 13), он имеет в виду эти опасности разделения.

В заповеди блаженства Господь говорит: Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими (Мф. 5: 9). Как и остальные заповеди, заповедь миротворчества является страдальческой, мучительной, потому что человек, призванный быть миротворцем (а христиане все призваны быть миротворцами), не должен зависеть от своих личных симпатий и антипатий, какими бы истинными они ему ни казались. Он должен быть готовым вместить душу ближнего христианина, который говорит, думает, сердечно реагирует не так, как он сам. Если этого не делать, если быть упертым в своей маленькой человеческой правде, то тогда мы будем способствовать разрушению церковного единства.

Единство тоже имеет двуединую природу – двуединство свыше. Единит нас всех слово Божие. Вот один из примеров. Если вы придете в храм Божий во время чтения часов и услышите, как кто-то там бубнит еле слышно «Помилуй мя, Боже…», то это, в общем, сочтется нормальным. А если станут читать с вдохновением и выражением, то вы будете шокированы. Почему в Церкви принят такой нейтральный образ чтения? Потому что когда слова молитв произносятся нейтрально, так что к ним могут равным образом пристроиться люди с разным внутренним ритмом, разным темпераментом, разным ощущением времени, разным представлением о том, что эстетично или неэстетично, только тогда слово единит. И если церковное пение выходит за пределы обихода в сторону того, что называется партесным пением, это уже может препятствовать единству Церкви, потому что хотя и есть люди, которые любят партесное пение, однако есть и такие, которые воспринимают его просто как концерт, и им трудно молиться. В храме Ильи Обыденного в Москве был такой человек «из бывших», который приходил в церковь один раз в год, на службу Двенадцати Евангелий[106]106
  Служба Двенадцати Евангелий – утреня Великой Пятницы.


[Закрыть]. Людей было много. Он всегда проходил вперед, ставил складной стульчик и всем объявлял, что посещает храм один раз в год, в Великую Пятницу, с единственной целью: послушать, как правый хор поет «Разбойника благоразумного» со всеми концертными вывертами. Не будем судить никого лично, но это как раз пример того, что не связано с единством в слове. Единство осуществляется и через богослужение, и через все структуры, и через все словесные аспекты бытия Церкви.

Но другая, не противоположная первой, сторона единства – то, что единит нас Дух Святой. Единит не тогда, когда что-то происходит однообразно, а тогда, когда, как пишет апостол Павел, одному Духом Святым дано вдохновение и призвание пророчествовать, другому учить, третьему лечить, четвертому милосердствовать, – все это производит один и тот же Дух. Люди, осуществляющие свое призвание на разных жизненных путях, сходясь в Церкви, не противостоят друг от другу – ты все молишься, а я от постели больных не отхожу, ты все время суетишься, а я единственный занимаюсь, чем нужно. Это и есть единство. Единство осуществляет Дух Святой, Который один: Дары различны, но Дух один и тот же (1 Кор. 12: 4).

Второе свойство – Святость Церкви. Это более трудно для понимания просто потому, что, когда мы думаем о себе самих как членах Церкви, возникает некоторое противоречие. Если следовать букве этого слова, то либо мы святые, либо мы не в Церкви. Как первое не очень-то реалистично, так и второе принять трудно – было бы огорчительно считать, что Церковь сама по себе, а мы сами по себе.

Обратим внимание на то, что священник, читая заключительную молитву во время совершения Таинства Исповеди, произносит такие слова: «…соедини его святей Твоей Церкви о Христе Иисусе Господе нашем». Это предполагает, что пребывание в Церкви – состояние искомое, которое испрашивается в молитве, и что если человек находится в состоянии греха, если он нуждается в исповеди, то в этом своем состоянии он с Церковью разделен. Таинство же Исповеди снова воссоединяет человека с Церковью. Таинство Покаяния, по словам святых отцов, является вторым крещением.

Церковь святая, потому что, строго говоря, члены ее – это святые, и наше членство в Церкви вовсе не является нашим по праву и неотъемлемым от нас. Оно для нас очень зыбко и хранится страхом Божиим и трепетом. Но сказать при этом, что мы вообще не члены Церкви, – это тоже будет ложью, ибо мы верующие, потому что участвуем в Таинствах Церкви. А Таинства Церкви, особенно Покаяние и Таинство Евхаристии, присоединяют отпадших людей к Церкви, воссоздают членство человека в Церкви.

Конечно, центр святости не в нас, источником ее является Бог, является Христос, ведь Церковь – это Тело Христово. И поскольку мы по нашей вере, по нашему участию в Таинствах этому Телу не непричастны, не разделены с Ним полностью, то эта святость не вне нас, она распространяется на нас. А когда наше состояние не соответствует святости, а противоположно ей, когда это состояние разделенности, то оно должно быть излечено через Таинство Покаяния.

Довольно трудным является понятие соборность. Слово соборный – это перевод греческого слова кафолический, почти то же самое, что католический. На самом деле это различие в букве не важно, а важно понимание, потому что понимание католичности в Католической Церкви и понимание кафоличности в Православной Церкви разное.

Для Римско-Католической Церкви более правильно было бы называть себя Вселенской. То есть имеется в виду прежде всего ее территориальное распространение. Когда Католическая Церковь отмечает, что она имеет своих членов по всему земному шару, среди всех национальностей, среди всех стран, на всех материках, в этом случае как раз она и говорит о себе как о католической, что означает скорее внешнюю универсальность, вселенскость.

Православное же понимание кафоличности – это довольно сложное понятие. Вообще, буквальный перевод этого слова – сообразно целому. И проявлением кафоличности является то, что в каждой частной стороне бытия Церкви светится и проявляется вся ее полнота. Например, богослужение, в частности, Божественную литургию, совершают вовсе не те несколько десятков или даже сотен человек, которые в данный момент во главе со священником или епископом собраны в конкретном храме. Это только видимая сторона. Литургия совершается всей полнотой Церкви. Одновременно при ее совершении невидимо присутствуют Матерь Божия, Ангелы Божии, все святые и, главное, Сам Господь Иисус Христос, Который со-является, по слову одной из центральных церковных молитв, и приносимым, и приносящим, и Тем, Кому приносится. Имея в Себе все, Он тем самым в Себе все собирает. Независимо от того, видим ли мы духовными очами, как видел преподобный Серафим Саровский, всю полноту присутствия святых чинов во время богослужения, или только верим в это, – неважно. Важно, что это объективная реальность.

Существует Устав Церкви и Гражданский устав Церкви. Если мы пишем Гражданский устав Церкви, то есть нормы взаимоотношений Церкви с внешним миром, то в главе «Приход» можно сказать, что приход является частью епархии и т. д. Но это взгляд как бы извне. А изнутри, конечно, приход (и не только во время литургии, а вообще) – это не часть Тела Христова, не какая-то структурная единица, это – полнота. Конечно, здесь всякий раз надо делать оговорку, не следует понимать это так, что приход может обходиться без епископа.

Соборность и единство – разные свойства, но они теснейшим образом взаимосвязаны. Единство проявляется в соборности, осуществляется через соборность.

И наконец – Апостольство Церкви. На внешнем уровне понятно, о чем идет речь. А именно что Господь поставил апостолов, апостолы поставили епископов, епископы ставили других епископов и священников, и эта неповрежденная апостольская преемственность существует до настоящего времени. И таким образом с Апостольской Церковью исторически связана такая категория, как иерархия в Церкви. Это, конечно, верно, и это более относится к стороне Второго Лица Святой Троицы, к аспекту Логоса в Церкви.

Но надо сказать еще о том, что соотносится со стороной духовной – Святого Духа. Когда образовалась Апостольская Церковь? В День Сошествия Святого Духа на апостолов. Об этом говорится в Деяниях святых апостолов, и там есть очень важные слова: Дух Святой сошел в виде огненных языков, которые почили раздельно на каждом из апостолов. Это очень важно, и означает, что одновременно с общим универсальным началом в Церкви изначально присутствует неповторимое личностное начало. Апостолы – так их Господь призвал – разные, они не являются духовными клонами друг друга. И к ним это относится в такой же полной степени, как и вообще к людям. Личностная неповторимость каждого апостола, каждого апостольского пути даже внешне выразилась в том, что каждому апостолу был дан жребий идти в свою страну: Фоме в Индию, Иакову в Испанию, апостолу Андрею Первозванному – на Русь.

Поэтому надо понимать, что желание общности, того, чтобы у всех все было равно, иногда скрывает эту неповторимость, которая является чертой свободы и тем, что неотъемлемо от Церкви, тем, что отличает Церковь от общества.

Когда внешнее единство снизу доходит до своих пределов, то есть когда возникает тоталитарное общество, то его цель состоит как раз в том, чтобы подавить личностное начало и редуцировать его до такой степени, чтобы каждый человек сделался функцией в некотором механизме. А Церковь со всеми своими свойствами уникальным, парадоксальным образом объединяет в Себе общность с возможностью неповторимого личностного начала. Во всех земных обществах либо одно, либо другое: либо, как на Западе, свобода, при которой общность людей распадается на атомы: «Я к тебе не лезу, ты ко мне не лезь», либо, как в тоталитарных обществах, когда человек делается винтиком одного большого механизма. На земле, в общем, есть сползание либо в одно, либо в другое. Церковь – это уникальный богочеловеческий организм, в котором эти две стороны бытия человека не противоречат, а, напротив, способствуют друг другу. Такое возможно только в Боге.

Глава XXVI
Таинства Церкви́

Следующий член Символа веры – «Исповедую едино крещение во оставление грехов». Как это толкуют все катехизисы, здесь речь идет не только об исповедании Таинства Крещения, но обо всех Таинствах Церкви.

Принято выделять семь Таинств Церкви: Крещение, Миропомазание, Покаяние, Причащение, Брак, Священство, Елеосвящение, или Соборование. Этот список является, несомненно, условным, он внесен в православные катехизисы под влиянием западной схоластики. Никакого особого смысла в числе семь в данном случае нет, и, хотя здесь перечислены действительно самые существенные Таинства, но где Бог, там тайна. Мы не будем нарушать эту традицию и увеличивать число Таинств. Но нужно понимать, что постриг в монашество, освящение воды, освящение дома, освящение храма, да и вообще любое церковное действие постольку, поскольку оно предполагает Божественное действие, а не чисто человеческие дела (а Бог – это тайна), тоже – Таинства, и одно называть Таинством, а другое нет – это схоластика, это неправильно.

Таинства Церкви связаны с двумя аспектами Церкви, о которых говорит В. Н. Лосский[107]107
  См.: Лосский В. Н. Очерки мистического богословия.


[Закрыть]. Когда мы по одним и тем же канонам совершаем Крещение, Евхаристию или Покаяние, то это в основном относится к аспекту Слова, а с другой стороны, нет ни одного Таинства и ни одного священнодействия, которое бы происходило без участия Святого Духа. Более того, Дух Святой как бы осуществляет Таинство. Возьмем, например, самое главное Таинство – Евхаристию. Существует литургическое различие между Православной и Римско-Католической Церквями, непосредственно связанное с догматическим различием. Оно состоит в том, что по учению Римско-Католической Церкви (и на Руси были последователи этого учения, оно называлось хлебопоклонная ересь) хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Христову со словами: «Примите, ядите, сие есть Тело Мое» и «…Сия есть Кровь Моя». А в православном понимании – Сошествие Святого Духа совершается через призывание священником, и Дух Святой, сходя на хлеб и вино, прелагает их в Тело и Кровь. Здесь, конечно, несколько схоластическим является внимание к тому, что в какой-то определенный момент это произошло, а в другой – еще не произошло. Евхаристический канон целостен, и не следует считать, что в такой-то момент преложения еще нет, а в какой-то – уже есть. Дело в том, что Таинство осуществляет Дух Святой. Это же относится и ко всем Таинствам. И к Таинству Крещения, и к другим. Без действия Святого Духа Таинство не совершается.

Строго говоря, в каждом Таинстве действуют все Три Лица Святой Троицы в единстве. Но коль скоро мы говорим о Святом Духе и о Христе, то некоторые Таинства относятся в первую очередь ко Второму Лицу Святой Троицы, хотя совершаются Святым Духом, а другие больше относятся к Третьему Лицу Святой Троицы – Святому Духу.

Так, среди перечисленных семи Таинств два – Миропомазание и Елеосвящение – более относятся к действию Святого Духа, а остальные пять Таинств: Крещение, Евхаристия, Брак, Священство, Покаяние – являются Таинствами, в основе которых лежит домостроительство Господа Иисуса Христа. Разделение это, конечно, условное, ибо в реальности никакого разделения нет. Всюду в Таинствах действует Бог Единый в Трех Лицах. Есть действия, совершаемые каждым из Лиц Святой Троицы. А начало – это Первое Лицо Святой Троицы – Бог Отец.

Таинства совершаются Богом. Это, конечно, верно, но в православном понимании Таинства совершаются Богом при содействии человека, по-гречески – в синергии Бога и человека. Чтобы легче это было понять, можно сравнить православное понимание Таинств и их совершение, с одной стороны, с римско-католическим пониманием, а с другой – с протестантским.

В Римско-Католической Церкви действенность Таинства совершенно не зависит от человека. Если наличествуют определенные канонические условия (например, применительно к главному христианскому Таинству Евхаристии есть хлеб, вино, правильно рукоположенный священник, слова, которые он говорит в соответствии с канонами), то, что бы ни происходило, Таинство совершается.

Независимо от людей, которые являются участниками этого Таинства.

Противоположная позиция условно соотносится с протестантизмом. Строго говоря, в протестантизме вообще Таинств нет. В частности, в тех протестантских дено минациях, где есть причащение, речь идет не о реальном Теле и реальной Крови Иисуса Христа, не о том, что воссоздается в полноте Тайная вечеря, а о том, что люди собираются вокруг хлеба и вина и, благочестиво припоминая все, что связано с Тайной вечерей, вкушают хлеб и вино, которые только символизируют Тело и Кровь Христовы, а не являются Телом и Кровью.

Это две противоположные крайности: в первом случае от человека ничего не зависит, а во втором – только люди все и придумывают.

Православное отношение к вопросу о Таинствах определяется понятием «синергия», то есть для того, чтобы Таинство совершилось, безусловно необходимо Божественное действие, но только через действие человека, которое в первую очередь есть проявление человеческой веры, Таинство становится для него действенным. Крестятся по вере, причащаются по вере. Вера – это некоторый человеческий акт свободной воли. Он сопровождается сопутствующими вере человеческими действиями – благоговейными поклонами, молитвой, но в основе лежит вера. Совокупность этих двух условий – действия со стороны Бога и со стороны человека, то есть синергия – таково православное понимание Таинств.

Каждое из Таинств, и прежде всего Евхаристию, правильнее не только назвать Таинством Церкви в узком смысле, но понимать, что оно являет тайну Церкви в целом.

Все Таинства являют тайну Церкви. Церковь явлена через Таинства.

Остановимся на Таинстве Крещения. Мы уже говорили о том, что современное понимание его места в жизни Церкви совершенно не соответствует древнему. Это очень важная тема: каково правильное и частично забытое понимание того, что такое крещение.

Сейчас уже в некоторых церквях крещение сопрягается с литургией. Это воспроизведение того, что должно быть: крещение в его исконном понимании не есть частная треба. Это такое же действие всей Церкви, как и Евхаристия, как и другие Таинства.

Что значит: Церковь явлена через Таинства, в том числе через Таинство Крещения? В Великую Субботу и в саму Пасху поется песнопение: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся», потому что крещение в древности совершалось в пасхальную ночь. Человека, который желал принять Таинство Крещения, приводили восприемники (по крайней мере, один восприемник был не только у младенцев, но и у взрослых). Роль этих восприемников в Древней Церкви состояла в том, что они ручались перед общиной за этого человека и свидетельствовали о его серьезных намерениях. После этого в течение длительного времени, около года, совершалось оглашение: человек обучался основным истинам христианской веры.

Этот период оглашения продолжался долго по двум причинам. Во-первых, в то время, в отличие от теперешнего, все осознавали, что крещение – очень ответственное действие, и поэтому тот, кто решился на него, должен был хорошо понимать, куда и зачем он идет, то есть знать, в чем состоит церковное Предание.

А вторая причина еще более существенна, хотя, конечно, с первой связана: ответственность эта состояла в том, что в древние времена Церковь была мученической. Значит, чтобы называться христианином, человек должен был быть готов отдать все, включая свою жизнь. Он был свидетелем ситуаций, когда принявшего крещение на следующий день арестовывали и подвергали страшным пыткам вплоть до мучительной смерти. Поэтому каждый должен был испытать себя, настолько ли крепка его вера, что ради ценностей Царства Небесного, которые он принимал в Святом Крещении, он готов отдать все, включая свою жизнь. Первые христиане были такими.

Имели место случаи в истории Церкви, когда группы христиан скрывались от преследований, и люди знали, что если они выйдут в город и причастятся, то будут подвергнуты аресту и смерти. Однако, зная это, они все-таки выходили, причащались и потом за это отдавали свою жизнь. То есть для них реально ценность жизни вечной, Таинства Тела и Крови Христовой была более высокой, чем собственная земная жизнь. Вот таким был уровень сознания, и с этим был тесно связан длительный период подготовки ко крещению.

Крещение совершалось в пасхальную ночь. Можно было бы подумать, что Таинство Крещения присоединялось к уже существующему пасхальному богослужению. Удивительно, но все было совсем наоборот. К празднику Пасхи собирались люди, которые прошли оглашение, совершалось Таинство Крещения, чинопоследование которого было более богатым, чем сейчас. И из этого чинопоследования Таинства Крещения постепенно родилось пасхальное богослужение. Это, в сущности, тождественные вещи.

И сейчас это не утеряно полностью, мы можем реконструировать древний слой исходя из современного пасхального богослужения. В частности, в состав вечерни Великой Субботы входит очень много чтений из Ветхого Завета, так называемых паремий. Из текстов паремий мы узнаем о чудесном переходе евреев, бежавших из египетского плена через Чермное море, где египтяне потонули, читаем об Ионе во чреве китове, о трех отроках в пещи вавилонской. Все это первоначально является прообразами Таинства Крещения. Потому что крещение является переходом и избавлением.

В Великую Субботу на литургии и каждый раз, когда совершается Таинство Крещения, читается Послание апостола Павла: Елицы во Христа Иисуса крестихомся, в смерть Его крестихомся, спогребохомся убо Ему крещением в смерть, да якоже восста Христос от мертвых славою Отчею, тако и мы во обновлении жизни ходити начнем (Рим. 6: 3–4). То есть Пасха, смерть и Воскресение Господа Иисуса Христа и то, что совершается в Таинстве Крещения, духовно отождествляются. Человек умирает, когда входит в купель, принимает духовную смерть и рождается новым рождением, выходя из крещальных вод. И это, конечно, является основным богословием Крещения, то есть таким богословием, при котором крещение уподобляется или даже некоторым образом отождествляется с тайной смерти и Воскресения Господа Иисуса Христа.

Конечно, Крещение, как и никакое другое Таинство, не может осуществляться без действия Святого Духа.

В Сирийской Церкви прообразом Крещения выставляется второй стих главы 1 книги Бытия: И Дух Божий носился над водой (Быт. 1: 2), то есть большое значение придается Святому Духу. Слово Дух в семитских языках (и в сирийском, и в древнееврейском) женского рода. Воды издревле во всех традициях, во всех религиях – символ рождения. Выход крещеного человека из водной купели понимался как его рождение в новую духовную жизнь, и роль Духа Святого при этом уподобляется скорее материнству.

Мы будем продолжать следовать основному христологическому толкованию и чинопоследованию Таинства Крещения, которое записано сейчас в требниках и совершалось в древности более или менее так же, как и сейчас, хотя было богаче.

В норме, которая, к сожалению, далеко не всегда имеет место, должна быть такая подготовка к Крещению, такое осознание этого Таинства, чтобы еще и в процессе подготовки, и тем более когда человек выходит из купели, отношение ко всему – к миру, к другим людям, к Богу радикально менялось, чтобы ветхий человек просто стал новым человеком. Люди же иногда воспринимают крещение как красивый обряд или крестятся по прочим причинам недуховного или околодуховного характера, а реального изменения жизни нет. И это печально в плане эсхатологическом. Не в том смысле, что Бог как справедливый Судья накажет человека вечным мучением за то, что он так плохо и нерадиво отнесся к своей жизни, а в том, что это – трагическое несоответствие между тем новым заветом, который Бог заключает с человеком, и жизнью человека.