Текст книги "Рождение от Духа. Что значит жить в православном Предании"

Глава XX
О Святом Духе́

Обратимся к словам Символа веры. «И в Духа Святаго, Господа животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшего пророки». В праздник Святой Троицы на литургии читается отрывок из Деяний апостолов, описывающий Сошествие Святого Духа на апостолов в день ветхозаветной Пятидесятницы. Этот день можно назвать началом нового творения, это день рождения Церкви, потому что абсолютно все, что мы имеем в Церкви: и Предание, и Таинства, и личная духовная жизнь, – все абсолютно имеет своим источником Святой Дух. Именно этим Церковь отличается от не-церкви, христианство отличается от не-христианства – присутствием Святого Духа. В день Пятидесятницы Церковь получила всю полноту истины.

Где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3: 17), – говорит апостол Павел. Где Дух Господень – там жизнь. И жизнь, и свобода не могут быть заключены в какие-то рамки, переданы какими-то схемами. И если применительно к другим темам говорилось, что не надо очень стараться все вкладывать в какую-то схему, то тем более это относится к Святому Духу. То, что касается словесного, Логосного, Христова аспекта жизни Церкви, входит в какие-то рамки (у Таинств есть определенный чин, существуют каноны и т. д.), но то, что касается Духа, в рамки не вводится и введено быть не может. Поэтому мы будем говорить только о каких-то отдельных аспектах, связанных со Святым Духом, каждый из которых указывает на Его тайну.

Обратимся снова к самому событию Сошествия Святого Духа. Это произошло в день ветхозаветного праздника Пятидесятницы, в котором сплетены два смысла. Один более раннего происхождения – установленное законом принесение плодов нового урожая, нечто подобное тому, как в Православной Церкви освящаются плоды в день Преображения Господня (в Ветхом Завете этот элемент присутствует еще и в празднике Кущей). Но через некоторое время, и это для нас более важно, тема урожая затмилась другой темой. Именно в день Пятидесятницы вспоминалось дарование закона. В жизни избранного народа это событие имело значение не меньшее, чем событие исхода из египетского плена. В этот день народ во главе с Моисеем подошел к горе Синай (событие описано в книге Исход). Моисей взошел на гору ко Господу, и Господь через Моисея дал народу письменный закон. И у евреев, как до Пришествия в мир Христа Спасителя, так и сейчас, центром религиозной жизни является Тора – закон. Это то, что апостол Павел назвал служением буквам. Он напоминает, что, когда Моисей сходил с горы после общения с Богом, его лицо так сияло, что люди не могли взирать на него. Столь славным, по словам апостола, было служение буквам, ветхому закону (см.: 2 Кор. 3: 7). А новозаветная Пятидесятница – событие Сошествия Святого Духа – соотносится с событием дарования закона примерно так же, как Пасха, Воскресение Христово, соотносится с ветхозаветной Пасхой, как исполнение, полнота соотносится со своим прообразом. Плод Сошествия Святого Духа – Новый Завет, отраженный не на скрижалях каменных, а на плотяных скрижалях сердца (2 Кор. 3: 3) христиан. И мы должны отдавать себе отчет в том, что начиная со дня нашего крещения и обращения мы уже живем в этой реальности, для нас само собой разумеется, что Закон Божий написан у нас на плотяных скрижалях сердца, хотя мы, может быть, духовно мелочны, подвержены различным колебаниям и т. д.

Собрались как-то три священника, которые по занятости очень редко имели возможность общаться, и я среди них. Разговор касался разных тем, и, в частности, один из священников сказал, что хотя все достижения цивилизации призваны способствовать нашему удобству, в реальности это не всегда так. И рассказал, что его дочь-студентка отправилась на практику в дальнее Подмосковье, там ей нужно было в темноте ходить через лес, родители беспокоились и дали ей мобильный телефон, чтобы периодически ей звонить и удостоверяться, что все в порядке. Однажды они позвонили дочери, и звонят, и звонят, и звонят, а трубку никто не берет. Естественно, это вызвало тревогу. В конце концов этот священник все бросил, поехал к дочери, но оказалось, что она просто забыла включить телефон. Если бы у нее не было телефона, то такой ситуации бы не возникло. И тогда другой священник – очень пожилой, духовный человек, сказал, что в таких случаях надо помолиться внимательно, и если на сердце будет мир и покой, то это без всякого телефона будет свидетельством того, что все нормально, ничего страшного не случилось. То, что Закон Божий записан на плотяных скрижалях сердца, что мы изнутри знаем Божественную истину, для него это – реальность. И хотя мы больше, чем этот священник, склонны к маловерию и беспокойству, когда слышим нечто подобное, соглашаемся.

Дух Святой проникает во все частности нашей реальной повседневной жизни. По этому поводу можно добавить, что человек очень часто, если не всегда, испытывает гораздо большее беспокойство не в связи с уже совершившимися трагическими событиями, а в ожидании тех, которые с большей или меньшей степенью вероятности могут произойти. В начале семидесятых годов, еще не будучи священником, я исповедовался своему духовному отцу по поводу посещавших меня страхов преследования со стороны властей, то есть не о том, что уже стало, а только могло стать реальностью. И он тогда мне сказал, что тоже беспокоился, ожидая ареста в сталинские времена, но, когда это произошло, он так внутренне изменился, что реагировал совершенно иначе, чем можно было бы предположить. Старец, с которым я общался уже после кончины моего духовного отца, тоже рассказал, что страшился, беспокоился в ожидании ареста, а когда пришли, взяли его и бросили в тюрьму, он целые сутки проспал, пока его не разбудили, потому что на душе у него был покой. И это не психологические особенности людей, хотя, может быть, в какой-то степени это свойственно не только христианам. Это благодатное действие Святого Духа, который говорит: Се, творю все новое (Откр. 21: 5). Когда мы слышим эти слова, мы должны понимать, что речь идет не об искусственной модернизации или исправлении каких-то элементов церковной жизни, что свойственно сейчас некоторым членам Православной Церкви, а о том, что Сам Дух Святой обновляет.

Мы слышим у апостола Павла, что Дух один, а даров много и у каждого человека обнаруживается дар Святого Духа. Хотя, конечно, мы сейчас живем в очень сложное перепутанное время, и поэтому у нас все осуществляется не так ясно и просто, как у первых христиан, но все-таки каждому человеку Дух Святой дает одновременно дар и призвание[89]89
  И очень важно знать, что мы не должны различать дар и призвание. Предположим, в мирской жизни у человека есть музыкальный дар, больший или меньший. И каждый имеющий такой дар человек выбирает, что с ним делать. Если взять, например, великих советских музыкантов прошлого века Эмиля Гилельса и Генриха Нейгауза, то они огромную часть своей энергии вкладывали в преподавание, были профессорами консерватории. А у Святослава Рихтера в собственном смысле учеников не было. С христианскими же дарами, духовными дарами так поступать невозможно. – Прим. авт.


[Закрыть]. Если человеку дается от Бога дар пророчества или какой-то другой дар, то только для того, чтобы, потрудившись, а иногда и мученическую смерть приняв, его передать. Ничто не дается ради того, чтобы человек это имел сам для себя. О каких бы дарах ни шла речь: даре апостольства, даре милосердия, даре мученичества, – все это осуществляется свыше, Святым Духом, это реализация действия Святого Духа на земле. Не важно, какая у кого мера дара, но Церковь растет и созидается именно через действие Святого Духа.

Возвращаемся ко дню Пятидесятницы, Сошествия Святого Духа. Было три знамения, которые сопровождали это таинственное событие, – шум, огненные языки и дар говорения на других языках. В Деяниях святых апостолов мы читаем, что на праздник Пятидесятницы пришло множество людей, среди которых были евреи из других стран и прозелиты, то есть язычники, обращенные в иудейство. Все они говорили не на еврейском языке. И когда апостолы стали проповедовать, то каждый услышал их речь на своем языке. Все эти проявления Святого Духа мы должны понимать по возможности глубоко. Кондак праздника Святой Троицы сопоставляет Сошествие Святого Духа с противоположным по смыслу событием – вавилонским разделением языков: «Егда снизшед языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва». Когда в связи со строительством Вавилонской башни Господь смешал язык людей, так что один не понимал речи другого (см.: Быт. 11), то дело было не только в том, что люди стали говорить на разных языках и перестали понимать друг друга, но произошло разобщение и разделение людей.

И сейчас люди одного языка, даже члены одной и той же семьи, могут с печалью констатировать: «Мы говорим на разных языках». Или кто-то может о конфликте сказать: «Вы друг друга не понимаете, говорите на разных языках». А когда сошел Дух Святой, Он преодолел это разделение, это различие. И мы знаем по своему опыту, что иногда мы с кем-то говорим на разных языках, то есть внешне пользуемся одним и тем же языком, но слова употребляем совершенно по-разному, друг друга внутренне не понимаем, и после постоянных, сначала неудачных, попыток через молитву (если речь идет о христианах) этот конфликт преодолевается и все покрывает благодать и любовь, тогда прекращается это взаимонепонимание и люди обретают утраченное единство, не внешнее, а внутреннее.

Если говорить о владении иностранными языками в буквальном смысле слова, то этот дар Святого Духа был сообщен не только единократно в день Пятидесятницы апостолам, но он действовал и в Древней Церкви, действует и в наше время. В частности, в житии преподобного Антония Великого, который был египтянином, и притом неграмотным, рассказывается о том, как к нему приходили греки и люди других национальностей и это не было для него препятствием в общении с ними. Они друг друга понимали. Это и сейчас происходит. Был такой старец Порфирий из плеяды греческих подвижников XX века. К нему со всех концов мира приезжали люди для удовлетворения своих духовных нужд, и, в частности, приехал какой-то ирландский профессор с переводчиком. Когда переводчик предложил свои услуги, старец сказал, что в этом нет необходимости. Старец с профессором довольно долго находились наедине, и когда вышли, то профессора спросили: ну как с языком? Он даже удивился вопросу и сказал, что они прекрасно понимали друг друга, хотя по естеству этого, конечно, быть не могло.

Здесь важно, что осуществляет единство и возвращает утраченное единство Дух Святой. Мы должны очень ясно понимать, о каком единстве идет речь, когда в Символе веры исповедуем, что веруем во Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь, когда в Деяниях апостолов читаем, что у всех верующих была одна душа и одно сердце, когда на каждой литургии перед Символом веры возглашаем: «…едиными усты и единым сердцем».

Об этом нужно говорить, потому что зло, действующее в мире, часто является имитацией добра и карикатурой на добро. С Духом Святым мы связываем всю полноту, связываем единство, связываем свободу.

Существуют некоторые человеческие общества, которые слово свобода ставят на своем знамени первым и основным. Таковы, например, западные общества. Но там во многом имеет место имитация свободы. Это связано с тем, что человек делает не то, что он действительно свободно выбирает, а то, что диктуют ему обдержащие его страсти, когда свобода превращается в полную изоляцию людей друг от друга и происходит подмена любви чисто внешними вежливыми отношениями.

А другой, противоположной имитацией добра являются тоталитарные общества, например советское, в котором подчеркивалась общность, коллективизм и другие категории взаимоотношений, имеющие отношение к единству. Но что это за единство, может быть, наиболее честно и откровенно было сформулировано Сталиным, когда он в очередной раз похвалил советских людей и сравнил их с деталями или винтиками единой машины, которая прекрасно работает. Еще одной стороной такого псевдоединства является насильственное единомыслие, то есть стерилизация всего, что связано с человеческой индивидуальностью и личностью и что не подходит под общий эталон или советского человека, или «истинного арийца».

В Церкви люди соединяются не на основе общих симпатий, общей ментальности, национальной или родственной общности, общей деятельности и т. д., а входят в соединение Духом Святым. Нормальная церковная община объединяет людей разных ментальностей, разных национальностей. Это единство свыше, которое ничего не оставляет за своими границами, оно не имеет границ. Кто-то может не захотеть туда войти, но ничего противопоставленного в нем нет, врагов нет.

И когда мы слышим слова о том, что Утешитель, Дух Святой, Которого пошлет Отец, научит нас всему, то мы снова возвращаемся к тому, что Закон написан у нас на плотяных скрижалях сердца. У тех, кто очистил свое сердце, оно делается книгой, в которой Дух Святой изображает истину. Преподобный Силуан в своих записях говорит, что если бы в результате какого-либо катаклизма в мире исчезли все экземпляры Священного Писания, то православные монахи-безмолвники могли бы воссоздать его заново. Это сослагательное наклонение превращается в реальность, когда мы обращаемся, например, к житию преподобной Марии Египетской. Она поразила встретившего ее старца Зосиму тем, что, будучи неграмотной и вообще по своей прошлой греховной жизни не знавшей ничего церковного, говорила ему от Священного Писания наизусть, потому что этому ее научил Святой Дух.

Люди познакомились со Святым Духом не в день Пятидесятницы. Недаром в Символе веры говорится о Духе Святом, глаголавшем через пророков. И не только пророкам являлся Дух Святой. Народы вне Израиля, может быть, с искажениями, но как-то тоже знали о Духе Божием. А если говорить о Священном Писании, то в первых же стихах книги Бытия мы слышим: И Дух Божий носился над водою (Быт. 1: 2). Святой Дух постоянно действует в Церкви, от начала до конца мира.

Дух – по-еврейски женского рода. Он символизируется началом женским, кротким. Мы уже касались этого, когда говорили о сотворении мира и о Крещении Господнем. Если вчитаться в повествования о русских святых, то и преподобный Серафим Саровский наставлял будущего игумена Антония (Медведева), чтобы он был как мать своим монахам, и преподобный Силуан Афонский говорил, что Бог – любящий даже не как отец, а как мать. Вот эти символы выражают тайну действия Святого Духа.

Глава XXI
О Церкви́

Символ веры начинает с самого высшего – с Бога Отца, а заканчивает изложением учения о Церкви. Церковь – это про нас с вами, так как Ее членами являются люди. Мы сами, хотя и грешники, но являемся членами Церкви. И поэтому это наиболее близкий к нам уровень.

Чем выше уровень реальности, тем он проще. В православных канонах на утрене, обычно в восьмой песне, содержится тропарь, посвященный Святой Троице. Там есть такие слова: «Троица проста, нераздельна». Проста не потому, что Ее можно понять. Ее постичь всего труднее, и потому тем больше немеет наша речь, тем меньше можно о Ней сказать. А вот про Церковь можно говорить много, потому что это связано с нами[90]90
  О том, что самые высокие вещи требуют вообще молчания или очень сжатого языка, говорит псевдо-Дионисий в сочинении «Мистическое богословие»: «В «Символическом богословии» по мере нисхождения от горнего мира к дольнему речь моя, соответственно, становилась все более многословной; а теперь же, по мере восхождения от дольнего мира к запредельным вершинам, речь моя становится немногословной, дабы по достижении конца пути прийти в полнейшую бессловесность, всецело растворившись в (Божественном) безмолвии». Дионисий Ареопагит. Мистическое богословие. Глава 3 // Путь к истине. Киев, 1991. С. 8. – Прим. авт.


[Закрыть]. Мы спускаемся с «горы» богословия, потому что тема Церкви требует, может быть, почти такого же внимания к себе, как все остальные члены Символа веры, вместе взятые. Не потому что другие члены Символа веры менее важны, а потому что мы собственно сами являемся Церковью.

Символ веры говорит: «[Верую] во Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь». Четыре свойства Церкви. Прежде чем обсуждать смысл этих свойств, следует поговорить о Церкви вообще.

В течение по крайней мере XIX и частично XX века были предприняты попытки дать определение того, что такое Церковь. Например, в катехизисе митрополита Московского Филарета дается такое определение: «Церковь есть от Бога установленное общество людей, соединенных православной верой, Законом Божиим, священноначалием и таинствами»[91]91
  Филарет (Дроздов), митр. Московский. Христианский катехизис Православной Кафолической Восточной Греко-Российской Церкви.


[Закрыть]. Это определение, если к нему присмотреться, является формальным. Из него нельзя вывести никакого заключения о том, в чем суть Церкви.

Были предприняты и другие попытки дать определение Церкви – А. С. Хомяковым, священником Евгением Аквилоновым, определение которого часто обсуждалось в конце XIX века. Их определения ближе подходят к тому, что соответствует этой таинственной реальности – Церкви.

Может быть, наиболее близкой к искомому определению является сжатая формулировка апостола Павла: …и поставил Его выше всего, главою Церкви, которая есть тело Его, полнота Наполняющего все во всем (Еф. 1: 22–23). Здесь действительно указывается на то, что Христос – Глава Церкви, а остальные, и мы в том числе, – Ее члены, и так же, как тело состоит из многих членов, так много членов и у Церкви (см.: 1 Кор. 12: 12, Рим. 12: 4).

И все-таки опыт показывает, что точного определения Церкви нет. В общем, это можно было бы понять и не делая попыток давать определения, потому что Церковь неотъемлема от Бога, а там, где Бог, там неопределимость, неописуемость. Это первая причина, которая поясняет, почему нельзя дать определение Церкви. Вторая причина состоит в том, что дать определение чего-то – это значит указать некие границы того, чему дается определение, а Церковь – это такая таинственная реальность, в отношении которой невероятно сложно провести строгие границы и сказать: то, что внутри них, – это Церковь, а что вне – уже не Церковь. И наконец, еще одна причина, почему нельзя дать определение, которое бы полностью раскрывало понятие Церкви, заключается в том, что никакая реальность не может познать сама себя[92]92
  Даже на уровне математики существует такой факт, который доказывается в теореме Геделя. – Прим. авт.


[Закрыть].

Это не значит, что мы вообще не можем понять и познать, что такое Церковь. Самый главный путь познания – это опыт. Наша цель состоит не в том, чтобы дать определение того, что есть Церковь, а в том, чтобы как бы совершить путешествие в Церковь. Мы и так это путешествие совершаем, в частности, когда по воскресеньям и праздничным дням идем в храм Божий. И опыт церковной жизни у нас есть. Но на некоторые стороны этого опыта мы, может быть, не всегда обращали внимание, не всегда полностью этот опыт осознавали.

Так же как у тайны Воплощения и у тайны Искупления существуют свои прообразы, в которых сила этих тайн открылась до явления их полноты, так же есть прообраз и у тайны Церкви. А о том, что Церковь – это тайна, являющаяся как бы главной новой реальностью, которую Бог замыслил в Предвечном совете, свидетельствуют слова апостола Павла, который говорит о своем назначении: Мне… дана благодать сия… открыть всем, в чем состоит домостроительство тайны, сокрывавшейся от вечности в Боге, создавшем все Иисусом Христом (Еф. 3: 8–9).

Прообразом Церкви Христовой является то, что принято называть райской Церковью. До грехопадения первые люди образовывали райскую Церковь. Более точно, именно жена была прообразом Церкви, а муж был прообразом Иисуса Христа и был призван Богом, чтобы исполнять триединое призвание – царя, пророка и священника. В этой деятельности – пастырствования над всем творением, поэзией или пророчеством, которое давало каждому элементу творения свое имя, священством, когда человек в благодарении приносил Богу то творение, которое, в свою очередь, было даром от Бога человеку, – райская Церковь проявляла себя как прообраз Церкви Христовой.

Прообразом христианской Церкви была Церковь Ветхого Завета. Церковь Ветхого Завета образовалась на Синайской горе. Подобно тому как прообразом Воскресения Христова является Пасха Ветхого Завета, прообразом новозаветной Пятидесятницы является Синайское законодательство. И в богослужении праздника Святой Троицы и в толкованиях апостола Павла и святых отцов на это событие сопоставляется служение буквам и служение Духу.

Все это – прообразы, полнота же Церкви вошла в действие в день Сошествия Святого Духа, а само Сошествие Святого Духа Господь Иисус Христос стяжал Своей искупительной жертвой.

Сам Господь в прощальных беседах в XIV и XVI главах Евангелия от Иоанна говорит о том, что Его дело – не самоцель, а жертва, через которую сходит Дух Святой и образует Церковь. Таким образом, Церковь приобретена искупительной жертвой, Кровью Господа Иисуса Христа.

В первую очередь Церковь представляет собой единство двух своих частей. Церковь на земле, которую можно назвать Церковью кающихся, или воинствующей Церковью, и Церковь на Небе – Церковь тех, кто в этой войне добра со злом победил. Одна из ошибок, которая может возникнуть в сознании людей, состоит в разделении этих двух составляющих Церкви. И это не умозрительное предположение. С одной стороны, говорят о чисто земной Церкви как совокупности некоторых земных установлений, а с другой – об идеальной Небесной Церкви. Православное Предание, конечно, такого разделения не приемлет.

Один из очень емких, полных символов Церкви можно усмотреть в проскомидии – первой части Божественной литургии. Во время ее совершения священником и дьяконом в алтаре определенным образом приготовляется хлеб из так называемой агничной просфоры. И этот хлеб кубической формы, после того как просфора обрезана с четырех сторон, ставится на дискос (дискос – это тарелка, на которой приготовляется хлеб для Божественной литургии). А затем, после того как приготовлен Агнец на дискосе и в Чашу влито вино, смешанное с водой, которое будет в Таинстве прелагаться в Кровь Христову, священник вынимает частицы из просфоры. Сначала он вынимает частицу во имя Матери Божией из так называемой Богородичной просфоры. Затем – девять частиц из другой просфоры, в которой они знаменуют разные сонмы святых: Иоанна Крестителя, пророков, апостолов, святителей, мучеников, преподобных, бессребреников, а также богоотец Иоакима и Анну и, в зависимости от того, чья литургия служится (как правило, Иоанна Златоуста, но иногда Василия Великого), девятая частица вынимается за автора литургии. Эти частицы знаменуют полноту Небесной, торжествующей Церкви.

Затем священник берет еще две просфоры. Из одной вынимает частицы, припоминая имена живущих людей, из другой, заупокойной просфоры, вынимает частицы, припоминая имена усопших. Потом он вынимает частицы из просфор, которые приносят в Церковь верующие. Это тоже связано с именами людей – живых и усопших. И вот когда действие завершено, как раз дискос и символизирует собой всю полноту Церкви. В центре находится Агнец, означающий собой Главу Церкви – Христа, а вокруг – частицы, символизирующие торжествующую и воинствующую Церковь, то есть единство и полноту. Можно было бы сказать: всю полноту космоса, но это больше, чем полнота космоса, потому что то, что находится на дискосе, пребывает в нераздельности с Богом во Христе Иисусе Благодатию Святого Духа. Церковь укоренена в Боге, во Христе, в Царстве Небесном.

Церковь больше всего мира, она не вмещается в мире и по этой причине не должна быть укоренена в нем. И эта позиция не является отвлеченно богословской. Из нее вытекают различные следствия, в частности предостерегающие Церковь от слишком сильной погруженности в земную политику. Потому что христианство радикально отличается от всех остальных религий. В языческих религиях народ входит в договор с богом или богами, приносит им жертвы, чтобы жить благополучно, побеждать врагов, иметь все необходимое для своей земной жизни. В Ветхом Завете договор состоит в том, что народ выполняет заповеди закона и таким образом служит Богу. А Бог заботится о Своем народе, избирает Свой народ, но опять же в рамках бытия на земле.

Христос же пришел с проповедью: Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 4: 17). Царство Божие не от мира сего, и потому нужно уметь просить у Бога рассуждения, чтобы не уклоняться направо или налево.

Мы уклоняемся в одну сторону, когда, подобно буддистам, которые индифферентны к тому, что происходит в реальности, имеем общую установку равнодушия к жизни на земле, к своему народу, к своим близким. Такое равнодушие противоречит животворящим заповедям Нового Завета о любви к ближним и о том что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15: 13). Люди – члены Церкви – должны быть соработниками Богу и Христу, чтобы свидетельствовать о Царствии Небесном, чтобы просто нести людям любовь Христову, помогать им, сострадать в скорбях и утешать, ибо мы сами получаем Благодать Божию в Церкви не ради того, чтобы себя утешить, а ради того, чтобы свидетельствовать о силе любви Христовой. Проявлять же равнодушие и замыкаться на себе, отгораживаться от человека и общества – не по-христиански.

Противоположная крайность – использование Церкви, которая выше всего мира, которая не вмещается в мир, для того, чтобы достигать политических и других целей, которые могут выглядеть очень даже благородно, но относятся только к этой земной жизни. И эти уклонения происходят на всех уровнях, необязательно на уровне властных структур, но и в семье и в любом сообществе людей. Одним из ярких примеров является тезис коммунистов в 1990-е годы о том, что Церковь – это государственное достояние. Это говорилось о свободной Церкви, жительство которой на Небе. Она не является ничьим достоянием, она свободна.

Хотя Церковь неопределима, но мы можем познавать, что есть Церковь, вникая в символы, содержащиеся в Священном Предании, и в первую очередь в Священном Писании – в Евангелии и в Посланиях апостолов. Среди этих символов, может быть, главным является уже упомянутое слово апостола Павла о том, что Церковь – это Тело Христово. Символ этот настолько существенный, что некоторые пытались превратить его в определение Церкви.

Еще одним символом Церкви является виноградная лоза – образ, данный Господом Иисусом Христом: Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец мой – виноградарь… я есмь лоза, а вы ветви… (Ин. 15: 1, 5). То есть здесь Глава Церкви Христос уподобляется лозе виноградной, а члены Церкви Христовой – веткам на этой лозе. А Отец – виноградарь. Этот символ имеет свое основание в Ветхом Завете, когда Израиль как прообраз Церкви Самим Господом через пророков уподобляется винограднику. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает, и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода (Ин. 15: 2). Это преточное изображение тайны духовной жизни и вообще тайны жизни каждого христианина. Апостол Павел прямо говорит о том, что многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян. 14: 22), и Сам Христос говорит: И кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником (Лк. 14: 27).

В притче о виноградной лозе содержится указание на то, каким образом человек, до поры до времени находящийся вне Церкви, делается веткой на церковной лозе. Если человек находится вне Церкви, это не значит, что он вообще пребывает в безвоздушном пространстве. В вакууме быть никто не может. Что составляет крепость или опору человека, который находится вне Церкви? Если продолжать говорить языком этой притчи, то крепость человека составляют те деревья, ветками которых он является. Это, в частности, родовое дерево. Есть такое понятие генеалогического дерева. Но генеалогическое дерево – это схема, а тут мы говорим о наполненности этой схемы, ведь душа человека исполнена теми ценностями, традициями, которые он получил через свой род. Если это родовое дерево умалено (речь не идет сейчас о жизни в Церкви), то возникает неполнота, драма, недостача психической и физической жизни человека. К этому относятся, например, какие-то грехи, совершенные предками, безотцовщина.

Если человек, став взрослым, связал свою жизнь с каким-то своим увлечением: наукой, бизнесом, политикой, – то он опять же делает это не в безвоздушном пространстве, а примыкает к той или иной партии. И вне зависимости от того, является ли его дело чем-то только что созданным, маргинальным, боковым, или он приникает к какой-то традиции, например научной, он становится как бы веточкой на этом дереве. Это может относиться к любой сфере деятельности. И чем более полным являет ся это дерево, тем сильнее человек укрепляется на нем. То есть он не просто является веткой на разных деревьях, но его внутреннее самосознание, его существование зависит от того, насколько эти деревья сильно укоренены в земле, насколько они прочны.

Что же это значит, когда человек был веткой на одних деревьях, а потом стал веткой на лозе Христовой? Для того чтобы человеку быть привитым к лозе Христовой, чтобы стать членом Церкви, с ним должно произойти то, о чем Господь говорит: Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин. 12: 24). Это – отрывание от одних деревьев и прививка к другому. Без такой смерти для всего земного, без того, о чем Христос говорит: …кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее (Мк. 8: 35), прививка невозможна. Что же происходит в реальности? Веточка при ее собственном добровольном согласии – и это есть обращение по вере – отрывается от всех деревьев, к которым она была привязана и которые составляли ее бытие, и только после этого она может привиться к лозе Христовой. Так, собственно, и происходит крещение или глубокая исповедь, через которые человек присоединяется к Церкви.

Значит ли это, что человек полностью забывает обо всем том, что составляло его жизнь до того? Забывает о своих родителях, родственных отношениях, культурных связях? Нет, не значит. Но все это перестает определять человека Церкви. Бытие его определяет Христос. Как апостол Павел говорит: И уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2: 20). То есть человек Церкви участвует в деятельности земли, но не так, чтобы земля его определяла. Он уже делается гражданином Неба. Это относится и к каждому человеку, и к Церкви в целом.

И вот душа прививается к лозе Христовой, прививается даром, не делая никаких усилий для этого, кроме акта веры. Если бы все так продолжалось во всю жизнь человека, то не было бы проблемы. А проблема есть. Конечно, есть такие люди, которые после крещения или после обращения сразу восходят к Господу и не грешат. Как были они привиты через сакраментальное таинство смерти во Христе к лозе Христовой, так и остаются привитыми и восходят к вечной будущей жизни.

Человеку во время Таинства прощаются все грехи, но человек остается свободным, и те свободные расположения, те возможности, которые у него есть, вообще свобода, которая у него не отнимается (и слава Богу, что не отнимается, а иначе это был бы не человек; ибо человек тогда человек, когда у него есть свободный выбор), дает ему возможность выбирать между злым и добрым, и не всегда этот выбор совершается в пользу добра. Но грехи грехам рознь. И, выражаясь, может быть, парадоксально, чем сильнее грех, тем лучше. Потому что, если человек совершает какой-то дикий поступок, то у него нет сомнения, что он совершил грех, он кается, и на этом все заканчивается, он снова на лозе Христовой. В случае явных греховных дел никому в голову не придет именовать их как негреховные (хотя, конечно, человеческое самооправдание очень лукаво). А вот если человек начинает соглашаться с теми прилогами, которые его зовут на «старые деревья», особенно когда речь идет не о грешных, а о естественных вещах (другое дело, что в падшем мире и естественное погружено во зло), то это гораздо труднее опознать и покаяться. Потому-то люди и шли в пустыни, чтобы радикально порвать с миром. Когда люди находятся не в пустыне, а в общежительном монастыре, то сделать это уже гораздо сложнее. А когда люди, как мы с вами, призваны пребывать в мире сем, не выходя из него, им еще труднее. Действительно, невозможно, имея семью, имея обязанности по отношению к близким, профессиональные обязанности, не отдавать часть своей души, жизни стихиям мира сего. Очень трудно выполнить то, о чем апостол Павел пишет, что пусть: пользующиеся миром сим [будут] как не пользующиеся (1 Кор. 7: 31).