Текст книги "Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек"

Рукодельная песня
В.Ф. Одоевский

 
Помолись, потрудись,
Только знай не ленись:
Без нужды проживешь
Да добра наживешь.
Чтоб добра себе прибавить,
Надо в жизни работáть,
Всё самим уметь исправить,
А другим не докучать.
Что за стыд! Как не знать
Ни кроить, ни стирать?
Я и платье скрою,
И рубашку сошью.
У хозяйки всё поспело,
Только надо присмотреть,
Не сидеть самой без дела,
Да и дело разуметь.
Всюду сор, всякий вздор —
Для хозяйки позор;
Этак дом не сбережешь
И концов не сведешь.
 

Детская молитва
Из журнала «Душеполезный собеседник»

Трудно стало жить Марье Алексеевне с тремя малолетними детьми, когда она осталась вдовой без всяких средств к существованию. Муж ее был дворянином и добрым отцом семейства, но, по ограниченности своего жалованья, ничего не скопил для жены и детей. Схоронила Марья Алексеевна мужа и задумалась: чем жить? Нужно хлопотать о месте в каком-нибудь казенном учреждении, где бы дали квартиру и стол; о жалованье уже рассуждать не приходилось, лишь бы приютиться с детьми. В ожидании такого места вдова продавала свои пожитки и на эти деньги кормила детей. С ней жила еще старшая сестра ее, Анна Алексеевна, тоже вдова, уже пожилая женщина. Маленькая квартирка, состоявшая из двух комнат, бедно обставленная, производила грустное впечатление вместе со своими обитателями, которые надеялись только на Божию помощь, ничего не имея в виду к материальному улучшению. Но вот их постигает новое горе: заболевает мать семейства. Болезнь начинается страшным жаром и каким-то незнакомым ощущением в горле, но больная молчит, боясь напугать своих детей.

– Маша, ты вся горишь, – замечает сестра ее.

– Да, мне сильно нездоровится, я, должно быть, слягу в постель, но Бог милостив, может быть, пройдет; ведь приглашать доктора мы не можем: его нечем поблагодарить, да и лекарства покупать не на что, – отвечала больная.

К вечеру она действительно слегла в постель и начала бредить. На другой день Анна Алексеевна увидела, что дело плохо, и пошла к знакомому доктору, умоляя его навестить больную. Он не замедлил прийти на помощь и нашел у Марьи Алексеевны сильнейший дифтерит[18]18
  Дифтерит – опасная заразная горловая болезнь, от которой очень многие умирают.


[Закрыть].

– Сейчас же, немедля нужно удалить детей, – распорядился он, – для безопасности.

– Что вы говорите, доктор, – возразила Анна Алексеевна, – куда же я их дену? Вы видите наше помещение!

– Куда-нибудь к родным, к знакомым, словом, куда хотите, но удалить необходимо.

Тут поднялся плач детей, раздирающий душу. – Мы не пойдем никуда, мы будем ходить за мамой, мы никуда не пойдем от мамы!..

– Оставьте их на волю Божию, – просила Анна Алексеевна, – если умрет мать, то пусть умирают и они все, мне их некуда девать, пусть уж все умирают, – с отчаянием говорила она.

– По крайней мере, не впускайте их в эту душную спальню, где лежит больная, ведь вы подвергаете меня ответственности, оставляя детей при заразной болезни, – что мне с вами делать? Вот я пропишу, что нужно на первых порах, а завтра в десять часов утра приду опять; но не ручаюсь, может быть, к утру больной уже не будет в живых.

С этими словами добрый доктор уехал, оставив свои деньги на лекарство. Анна Алексеевна тотчас послала племянника Витю в аптеку, так как он был старший в семье, и велела ему, пока будут приготовлять лекарство, не дожидаться, а сбегать в часовню святого Пантелеимона и взять масла из лампады.

– Да помолись за больную! – крикнула ему тетка, когда он уже бежал по двору.

Девочки, семилетняя Катя и восьмилетняя Маня, находились у постели больной матери, и невозможно было отозвать их в другую комнату. Они плакали и целовали ее, стараясь вызвать хотя бы один звук ее голоса.

– Мама, мамочка, проснись, милая мамочка, не умирай, дорогая мамочка, скажи хоть словечко!

Анна Алексеевна верила, что невозможное для людей возможно для Бога, и обратилась к Нему с усердной молитвой, тому же научила и детей.

– Маня, Катя! Если вы любите маму, то помолитесь Богу, чтобы вам не остаться круглыми сиротами; встаньте перед иконами и усердно молите Господа об исцелении вашей мамы, молите Царицу Небесную и всех святых угодников Божиих, вот у меня есть акафист целителю Пантелеимону, читайте его и молитесь.

Девочки с верой ухватились за это средство и обе встали на колени. Они разостлали печатный лист на полу, для своего удобства, и начали читать акафист вслух, с горькими слезами. Акафист был напечатан по-церковнославянски, что их сильно затрудняло; они едва разбирали слова и поливали этот лист горькими слезами. Маня не могла надолго оставлять свою мать и часто бегала в спальню посмотреть на нее, а Катя, не поднимаясь с колен, с рыданием молилась, склонившись на акафист головой. Слезы застилали ей глаза, поэтому читать она уже не могла и молилась, повторяя свою собственную молитву: «Господи, спаси нам маму! Матерь Божия! Помилуй маму! Святой угодник Божий, исцели маму!»

Анна Алексеевна жалела, что не успела попросить священника причастить умирающую сестру, и сидела, прислушиваясь к хрипению в груди больной и ожидая ее кончины. Но вот прибежал племянник Витя, едва переводя дух от быстрой ходьбы; он отдал тетке лекарство из аптеки и масло из часовни святого Пантелеимона. Вера породила надежду, и Анна Алексеевна торопливо взялась за целебное масло из часовни, отставив лекарство в сторону. С молитвой начала она натирать маслом всё тело больной и продолжала это около получаса, а дети всё молились. Вдруг больная открыла глаза и слабым голосом спросила:

– Какими это травами ты натираешь меня? Уж очень душисты и так приятны для тела.

– Это масло из лампады целителя Пантелеимона.

– А, вот что, я не знала.

И больная приподняла руку перекреститься.

Анна Алексеевна употребила на растирание всё принесенное масло, а затем одела больную теплым одеялом. Дети, утомленные слезами и усердной молитвой, скоро заснули на жестком диване, а тетка их сидела возле сестры, не спуская глаз с маленького образочка святого Пантелеимона, висевшего в головах больной. Анна Алексеевна уже не могла молиться, она только смотрела на образок, как смотрят на врача, в искусство которого верят и которому отдают больного в полное распоряжение. Прислушиваясь к дыханию сестры, она заметила, что та стала дышать ровнее и спокойнее. Так прошла вся ночь. Утром, часов в восемь, больная попросила переменить на ней белье, потому что была в сильном поту. Она сама села на постели, перекрестилась и попросила чаю. Обрадованная, Анна Алексеевна торопливо исполняла все ее требования. В десятом часу приехал доктор и, осторожно войдя, спросил, жива ли больная.

– Войдите к ней, ей лучше, – ответила Анна Алексеевна.

Он вошел и остановился, не веря своим глазам; взглянул на нетронутое лекарство и спросил:

– Чем вы лечили ее?

– Вот врач, – ответила Анна Алексеевна, указывая на образок святого Пантелеимона, – а вот и лекарство, – показала она на пузырек от масла.

Доктор осмотрел больную и воскликнул:

– Ну, сильна вера ваша! Это чудо Бог сотворил, иначе и предположить не могу. Вы знаете, что у Марьи Алексеевны был сильнейший дифтерит, и я не рассчитывал застать ее живой, а теперь этой болезни и следа нет. Я поторопился узнать о результате моего лекарства, а вы к нему и не прикасались.

– Простите, доктор, я была в таком отчаянии, что верила только в Божию помощь, и поэтому предпочла это масло вашему лекарству.

– Мы молились за маму, – сказала маленькая Катя, – вот Бог и исцелил ее. Скажите, доктор, всем больным, чтобы молились Богу и читали акафист святому Пантелеимону; ведь вы верите, что это он исцелил нашу маму?

– Верю, детки, верю, это первый случай за всё время моей практики. Я плохой христианин, но всё-таки советую: когда ваша мама совсем поправится, пойдите с ней и отслужите благодарственный молебен. Теперь я смело поздравляю вас, Марья Алексеевна, с быстрым выздоровлением; только один Бог мог вырвать вас из когтей смерти.

С этими словами доктор ушел, радостный и удивленный. Марья Алексеевна действительно скоро поправилась и жила еще несколько лет, а дети ее живы и здоровы и до сего времени.

Молитесь искренно
Из книги св. праведного Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе»

С твердостью сердечною выговаривайте слова молитвы. Молясь вечером, не забудьте высказать в молитве к Духу Святому со всей искренностью и сокрушением сердца те грехи, в кои вы впали в прошедший день: несколько мгновений покаяния теплого – и вы очищены Духом Святым от всякой скверны, паче снега убелены, и слезы, очищающие сердце, потекут из очей ваших, и одеждою правды Христовой вы прикрыты и с Ним соединены будете, как с Отцом и Духом.

Сиротинка Оля
(словацкая сказка)

В бедной деревушке злая есть старуха; у нее дочь Саша, падчерица Оля; Саша некрасива, злая как собака; Оля же пригожа и добра, как ангел. Невзлюбила злая мачеха девицу. Думает, как извести бедняжку. Посылает Олю в лес набрать фиалок – в зимнее ненастье, через злую вьюгу. Не посмела Оля мачехе перечить. Быстро натянула рваную шубенку и пошла по снегу, слезы утирая.

Долго шла… Вдруг Оле на горе высокой пламя показалось, думает: «Погреюсь». Подошла и видит вкруг костра большого, на гранитных камнях, великанов-братьев. Три как лунь седые, три – не очень стары, три – что спелый колос, три – весны моложе. Всех двенадцать было, месяцами звались; батюшкой родимым год им приходился. К ним подходит Оля, кланяется в пояс и, дрожа от страха, речь такую держит:

– Люди-братья! В поле непогода, вьюга; у меня от стужи в жилах кровь застыла. У огня тепло вам, дайте отогреться бедной сиротинке. Ручки коченеют.

– Что ж, погрейся, – молвил Оле самый старший, – только как, скажи нам, в поле ты попала?

– Я ищу фиалок, – отвечала Оля.

– Где же ты найдешь их? На снегу? Под снегом?

– И сама не знаю… Только без цветов мне к матушке с сестрицей воротиться страшно. Наказали строго принести фиалок; изобьют, измучат, коль ни с чем вернуся…

– Жаль тебя, – ей молвил властелин метелей. – Ну да не печалься, мы тебе поможем… Брат мой Март, – сказал он, – властвуй над природой, – и с поклоном отдал посох брату Марту.

Тот костра три раза посохом коснулся… Пламя разгорелось и согрело воздух. Снег стал быстро таять, показалась зелень, на деревьях старых почки развернулись, в травке под кустами зацвели фиалки… Оля видит чудо и себе не верит.

– Ну, моя малютка, рви скорей цветочки, рви, не то завянут, – молвил ей Март месяц.

Нарвала и, братьям в пояс поклонившись, весело в деревню из поля вернулась.

– Что, нашла фиалки? – молвила старуха.

– Да, я под кустами нарвала их, мама.

– То-то, под кустами… Что ж стоишь ты? Саше их снеси скорее.

Та – хоть бы спасибо, хоть бы подивилась: как эти фиалки, что нарвáла Оля, расцвели зимою?

На другое утро мачеха проснулась, сладко потянулась – и послала Олю в лес за земляникой. Оля не посмела мачехе перечить. Вновь пошла бедняжка в лес сквозь злую стужу. И на том же месте снова повстречала братьев-великанов. Братья усадили Олю меж собою. Спрашивает старший, с белой бородою, что она сегодня средь сугробов ищет?

– Мать опять велела набрать земляники, – отвечает Оля, а при этом слезы так из глаз и льются…

Стало жаль малютку Январю седому; он передает свой посох брату Июню. Посохом взмахнул тот над костром трескучим, пламя поднялося – снег тотчас растаял, луг зазеленелся, листья распустились. Трелью соловьиной роща огласилась; хлеб в озимом поле морем всколыхнулся. Около, на кочках, влажным мхом покрытых, свой раскрыли венчик белые цветочки. Лепестки со стеблей в тот же миг опали; наливаясь соком, зрела земляника. Оля видит чудо и себе не верит, а Июнь ей тихо:

– Рви же землянику!

Нарвала в передник зрелых ягод Оля и что было силы побежала к дому.

Мать встречает Олю неприветным словом: – Что шаталась долго? Принесла ли ягод?

– Принесла, родная! – Оля отвечала, тихо высыпая ягоды на блюдо.

Съели землянику мачеха и Саша – и хоть бы приветом подарили Олю, хоть бы подивились, как это под снегом Оля землянику отыскать умела.

В третий день послала мачеха девицу – слив ей захотелось, вишь, какая злая! И пошла сиротка, слезы утирая, вновь сквозь стужу злую в зимний лес с корзинкой.

Вот опять приходит к братьям-великанам; Оля слезно просит их помочь ей, бедной. Брат Сентябрь взял посох у старшого брата и обвел три раза им костер трескучий – пламя разгорелось и высоко к небу поднялось столбами, согревая воздух. Снег в минуту стаял, всколыхнулось поле золотой волною ржи, созревшей чудно… Миг – и рожь копнами улеглась по полю. На столетних липах золотым отливом листья окаймились; на деревьях сливных, рдея под листами, влагою янтарной сливы наливались. Оля видит чудо и сама не верит, а Сентябрь ей шепчет:

– Ты встряхни-ка сливу.

Деревце ручонкой Оля чуть качнула, и четыре сливы нá землю свалились. Подняла их Оля, поклонилась братьям и сказала тихо:

– Бог благословит вас!

Вот идет из поля, вот подходит к дому, ей навстречу с бранью мачеха выходит:

– Где же сливы или ты не принесла их?

– Вот вам сливы, мама! – Оля отвечает. – Не сердись, родная, больше не достала.

– Как, четыре только? – мачеха спросила. – Отчего ж не больше? Знать, дорогой съела.

– Нет, я слив не ела, – отвечала Оля, – на деревьях сливных их висело много, только я не смела больше рвать, боялась. Думала, что этим рассержу хозяев.

– Ах, ты дура, дура! – мачеха ворчала. – Рвать боялась… Только, кажется мне, лжешь ты.

– Да и лжешь нескладно, – перебила Саша, с радостью глотая сливы наливные. – Где нашла ты сливы? – к Оле обращаясь, молвила сестрица.

– В поле, подле леса.

– Я пойду: узнаю, правду ль ты сказала; если же солгáла, берегись – измучу…

И пошла из дома.

Нá поле волнами, будто море в бурю, снег переливался. Вот подходит к лесу… Вот на гору всходит… Вот и ей, как Оле, пламя показалось. Подошла и видит: вкруг костра сидели так же, как и прежде, братья-великаны. К ним подходит Саша. Подошла и греться у огня чужого, не спросившись, стала.

На нее сурово посмотрели братья, а она ни слова, хоть бы поклонилась.

– Знать бы нам хотелось, что тебе здесь нужно? – молвил тут Январь ей. – Говори, не бойся.

– Любопытен очень, старый дурачина, – Январю с насмешкой буркнула девица.

Будто уязвленный ядовитым змеем, он поднялся с камня, засверкал очами.

– Не терплю бесстыжих! – голосом громовым молвил старый месяц и костра три раза, грозно сдвинув брови, скипетром коснулся.

Пламя вмиг исчезло. С облаками в небе дым густой смешался и зловещей тучей понавис над полем. Из-за леса ветер с свистом вихрем дунул, и метель завыла, как дитя больное.

«Как бы поскорее до дому добраться», – задрожав от стужи, думает девица. И пошла, да поздно.

Перед ней, за нею бешено крутился снег, гонимый вьюгой.

Между тем старуха дочку поджидает: то в окно посмотрит, то заглянет зá дверь.

– Знать, с дороги сбилась, – про себя бормочет, – в поле зги не видно… Дай пойду навстречу.

И пошла… На поле стала кликать дочку:

– Отзовись, родная, где ты, что с тобою?

Не было ответа; только пуще ветер, будто насмехаясь, застонал в ущельях… Вот подходит к лесу; видит – ее дочка прислонилась к ели, вся в снегу, чуть дышит. Мать подходит к дочке и, за руку взявши, говорит:

– Вернемся, вишь, как ты иззябла.

– Нет, родная, поздно, не дойдем, замерзнем, – ей в ответ на это дочка отвечает. – Знай, наслали вьюгу великаны-братья; видно, наша Ольга их подговорила.

– Ольга! Вот змею-то на груди согрела. Изобью до смéрти – только бы вернуться…

Да домой вернуться не судил Господь им: снежная равнина стала их могилой.

Сиротинка Оля, за работой сидя, мачеху с сестрою долго поджидала. День прошел, всё нет их… Вечер ночь сменила… Ночью в поле вьюга понемногу стихла. Небо прояснилось; будто чьи-то очи, засверкали звезды; а она всё ждет их… Вот восток далекий заревом пожара вспыхнул. Всплыло солнце, утру улыбаясь. Рано утром Ольга знать дала соседям, что ее родные не вернулись с поля. Собрались соседи, развели руками и решились в поле поискать погибших. И пошли. Всё поле исходили, только мачеху и дочку не нашли под снегом. Из поля вернулись, миром порешили: Ольге быть хозяйкой и владеть избою. А она, рыдая, миру говорила:

– Что я за хозяйка, мне избы не надо… Без родимой мамы, без сестрицы милой мне не радость будет жить на белом свете.

Знать, забыла в горе, как несладки были мачехины ласки и любовь сестрицы.

Раннею весною пастухи на поле отыскали трупы и сказали Оле. Та их схоронила и лишь добрым словом, плача над могилой, мертвых поминала.

Наследство

По Э.Т.А. Гофману одители Лизы были люди бедные, но честные и трудолюбивые. Сама Лиза была очень добрая и ласковая девочка, и все дети в соседстве любили ее за вежливое и милое обращение. Всякий охотно играл с ней, несмотря на то что она была беднее всех и не имела таких хорошеньких платьиц, как Наташа, Настя и прочие подруги. Они же смотрели не на платье, но на сердце, которое, конечно, стоит больше какой-нибудь шелковой или бархатной тряпки.

Вдруг с Лизой произошла перемена. Родители ее получили большое наследство и разбогатели. Лиза вообразила, что она важнее своих подруг, и сделалась в высшей степени спесивой; от прежней услужливости и любезности у нее не осталось и следов.

Наташа, Настя и прочие подруги ее сначала удивились, а потом стали над ней смеяться, но наконец Настя сказала ей:

– Послушай, Лизочка, ты глупенькая девочка. Если ты не переменишь своего обращения, то останешься одна: мы с тобой играть не будем. Опомнись!

При этих словах Лиза поморщилась, отвернулась от подруг и сказала:

– Теперь я богата – подруги найдутся.

Она, однако же, ошиблась: дети оставили ее, и Лиза, покинутая подругами, вскоре сильно соскучилась: она только теперь увидала, как неприятно быть одной. Сидя у окна, Лиза плакала, поглядывая на веселые игры своих прежних подруг. Наконец мать ее заметила эту перемену и спросила ее:

– Почему ты не играешь со своими подругами? Сначала Лизе стыдно было сказать причину, но по настоянию матери она созналась в своей глупой выходке, равно как и в том, что уже давно раскаивается в своей заносчивости.

– Ступай сейчас же к своим подругам, извинись перед ними, – сказала мать. – И помни, что не богатство, но ласковое и сердечное обращение делает человека любимым. Какое другим дело до того, богата ли ты или нет? Разве они пользуются твоим богатством? Оставь навсегда глупую спесь и не допускай, чтобы зло вкоренилось в твоем сердце.

Лиза тотчас же последовала совету матери, побежала к подругам, ласково попросила у них извинения за свое надменное обращение с ними и снова была с радостью принята в кружок веселых детей. Это, впрочем, весьма хорошо на нее подействовало: с тех пор она никогда не хвасталась богатством отца.

Тайна
Из журнала «Воскресное чтение»

В одном доме жили две маленькие сестры, которых всегда видели весело играющими, потому что они были всегда довольны одна другой. У них были общие книги и игрушки, но никогда не было между ними ссоры, никогда не слышно было сердитого слова, не видно было гневного взгляда. Всегда находились они в хорошем расположении духа, играя ли на траве или в чем-либо помогая матери.

– Мне кажется, что вы никогда не сердитесь, – сказал я им однажды. – От чего это зависит, что вы всегда довольны одна другой?

Они взглянули на меня, и старшая ответила:

– Это оттого, что во всём мы уступаем одна другой.

Я подумал одну минуту:

– Да, это справедливо: ты уступаешь ей, а она тебе.

Эти маленькие добрые сестры открыли тайну спокойной и веселой жизни. Они постоянно уступают одна другой, стараются делать друг другу все приятное; они добры, уступчивы, простосердечны, несамолюбивы и готовы постоянно помогать одна другой. И не правда ли, как должны быть они счастливы? И все за это их любят.

Дорогая копеечка
(рассказ каторжника)
Ф.М. Достоевский

Я возвращался с работы один, с конвойным, навстречу мне прошла мать с дочерью. Дочь была девочкой лет девяти.

Я уже видел их раз. Мать была солдатка, вдова. Муж ее был под судом и умер в больнице, в арестантской палате. В то время и я там лежал больной.

Жена и дочь приходили в больницу прощаться с покойным; обе ужасно плакали.

Увидя меня, девочка закраснелась и прошептала что-то матери. Мать тотчас же остановилась, отыскала в узелке что-то и дала девочке. Девочка бросилась бежать за мной. Она всунула мне в руку монету и сказала: «На, несчастненький, прими Христа ради копеечку». Я взял копеечку, и девочка возвратилась к матери совершенно довольная.

Эту копеечку я и теперь храню у себя.