Текст книги "Книга о радости и страдании"

Чем бог не угодил человеку?

Человек в поисках Бога, даже крестившись, чаще всего встречается не с Самим Богом, «как Он есть», а со своим представлением о Нем. Человек заменяет Бога образом (не иконой), который создает по калькам своей логики, стереотипам о справедливости и добре. Такой Бог должен соответствовать человеческому представлению о Нем. Иначе у верующих (и у неверующих) возникает к Нему множество претензий и недоуменных вопросов, доходящих до возмущения и ропота. В адрес Господа Иисуса Христа они звучали и звучат постоянно. Для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками? (Мф. 9: 11); почему Твои ученики едят неумытыми руками? (Мк. 7: 5); почему мы… постимся много, а Твои ученики не постятся? (Мф. 9: 14); нужно ли платить подать кесарю? (Мф. 22: 17) и т. п. Даже ближайшие ученики не понимали Его. Он говорит о Своем смертном часе, а они рассуждают, кто из них должен почитаться бо́льшим, и делят первые места: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей (Мк. 10: 37), – а въезжая в Иерусалим, Господь плачет о народе Своем, что не «узнал час посещения своего». Христос Спаситель был одинок и не понят. Пришел к своим, и свои Его не приняли (Ин. 1: 11), но горько Ему не за Себя, а за всех, кто остается закрытым для истины.

Непонимание духа Христова прежде всего бьет по самому человеку в критических ситуациях – болезнь, смерть, несправедливость, страдание. Но любой кризис ведет к испытанию веры. Либо к ее углублению, либо к разрыву отношений с Богом. Необязательно в резких формах внешнего бунта и протеста против Бога и Церкви – от этого удерживает суеверный страх. Чаще остается затаенная обида, очерствевшее, теплохладное сердце. На этом фоне нередко рождается особый вид фарисейского благочестия и до времени хоронит неразрешенные вопросы. Конечно, кризис может и стряхнуть с души оцепенение, разрушить безжизненные штампы и открыть глаза на Бога Живого. Но для этого человек должен не бояться своих сомнений, вопросов к Богу и при этом быть предельно честным с самим собой. О том, что такие свойства необходимы ученику Христову для понимания своего Учителя, говорит сам Господь. Из Его слов ясно: тому, кто хочет услышать Его, надо не только читать Писание, но и понимать. Он недвусмысленно говорит, что дела веры нельзя заменить повторением имени «Господи, Господи» и что Царство Небесное открыто и доступно для сердец, не утративших детской чистоты и цельности. Для современников Иисуса Христа требовался такой же риск и дерзновение, как и для нас сегодня, чтобы шагнуть в новое измерение мысли и духа. Трудно идти в неизвестность веры, но в этом открывается ее глубина и полнота самой жизни.

Рождается новый план бытия. Логика восприятия мира, человека и Бога может решительно поменяться с привычной, плененной масштабом временной жизни, на логику Божественную, масштаба вечности. К такому изменению, собственно, и должна приводить вера в Живого Бога. Человек, обретший в сознательном поиске веру в Бога, все же укоренен и воспитан духом и опытом мира сего. Власть земли слишком могущественна над нами, голос неба с трудом доходит до души. А когда она его слышит, то достаточно быстро придает ему знакомые интонации и мотивы земли. Сын Божий, в умах человеческих, начинает говорить и мыслить по их запросам и соображениям. Ему предъявляются требования и ожидания, которые Он должен выполнять не по воле Отца Своего, а по воле человека. Иначе будут подвергнуты сомнению Его милосердие, любовь, всемогущество, справедливость, правда, не говоря уж о чудесах. В конечном счете – и само существование Христа Спасителя, от Рождества до распятия и Воскресения.

Апостол Павел прекрасно понимал, что с верой может произойти печальная метаморфоза, и христианство тогда превратится из жизни во Христе и евангельском духе в систему внешнего благочестия и правил церковной жизни. И потому напоминает всем: Бог дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух – животворит (2 Кор. 3: 6). Апостолам Бог дал такую способность, и так они понимали свою миссию свидетельства о Христе. О вере, в центре которой не буква, а Живой Бог, говорит апостол и евангелист Иоанн Богослов: о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение – с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом (1 Ин. 1: 3). Но если апостолы видят смысл своей проповеди в свидетельстве о живых отношениях со Христом, чтобы и мы имели такое же общение с Ним, значит, в этом ключ к живой вере для каждого из нас. Важно, что Иоанн Богослов писал это спустя несколько десятилетий после распятия и Воскресения Христа и адресовал не только своим современникам, но и всем потомкам. Значит, он прекрасно понимал, что Иисус Христос открыл живое общение с Богом для всех и на все времена. Именно на этом пути рождается вера, а христианин обретает самого себя, Бога и Благую Весть. Апостол знает, как достигнуть веры, которая будет не обманчивым умозрением, но правдой и жизнью. Кто… заповедей Его не соблюдает, тот лжец, и нет в нем истины; а кто соблюдает слово Его, в том истинно любовь Божия совершилась: из сего узнаём, что мы в Нем (1 Ин. 2: 4–5).

В этом ответ на многие сомнения и вопрошания, предлагаемые нам жизнью. Здесь же и первое, главное расхождение в миропонимании между Христом и человеком. Человек готов потерять очень многое, если не все, чтобы сохранить свою временную жизнь. Она для нас сокровище, зарытое на поле, которое мы покупаем любой ценой, часто ценой свободы, достоинства, верности. Для большинства из нас очевиднее и роднее звучит знакомое всем пожелание: «главное, было бы здоровье, остальное все приложится», чем призыв Господа Иисуса Христа: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6: 33). Но еще больше человек сопротивляется другим словам Христа о природе жизни: кто хочет душу (жизнь) свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее (Мф. 16: 25). Тот, Кто подарил человеку жизнь, открывает тайну ее сути – она пропадает, если становится самоцелью, и раскрывается во всей полноте только в посвящении, отдаче ее Творцу. Кто-то из мудрых сказал, что, когда человек умирает, в горсти своей он держит только то, что отдал. Задумаемся над этим.

Умом, с помощью подсказок мы еще можем частично согласиться с Господом, но наше сознание будет сопротивляться, и мы будем постоянно возвращаться к своему прежнему, проверенному опыту. Возникает раздвоенность и неустойчивость нашей веры. С одной стороны, мы знаем, ка́к говорит Учитель, удивляемся глубине и простоте истины, учим так других. Но, с другой стороны, когда приходит время следовать словам Спасителя, мы оказываемся в замешательстве и пытаемся адаптировать их к своему пониманию жизни, укоренившемуся в подсознании. Факт нашего бытия: мыслим, чувствуем, действуем по воле своей – но говорим, что доверяем Господу и «да будет воля Твоя». Он знает, что «узок путь, ведущий в жизнь» (Мф. 7: 14), и поэтому предостерегает: Что вы зовете Меня: Господи! Господи! – и не делаете того, что Я говорю? (Лк. 6: 46).

Но чтобы поступать по-Божиему, а не по-своему, нужно принять Его понимание мира, жизни, человека. Мы все знаем вопросы, которые, наверное, возникали у каждого, и мало кто из нас знает на них ответы. Почему страдают невинные младенцы, почему Бог не наказывает злых, почему зло часто торжествует над добром, почему Бог допускает несправедливость, почему Бог допускает мученическую гибель верных и любящих Его служителей, почему гонители Христовой Церкви живут и процветают до сих пор, а гонимые умирают в забвении и нищете… Верующие хотели бы укрепиться в вере, а неверующие обрести ее, получив вразумительные ответы хотя бы на часть этих вопросов. Ответы одинаково важны для всех думающих людей, как ищущих, так и давно пришедших в Церковь.

У каждого путь к Богу бесконечен. Одни уже много лет слушают слова Спасителя, но не слышат, привыкли к ним и относятся как к старым добрым знакомым. Другие слышат впервые – и они ставят их в тупик. Человек ищет облегчения, избавления от болезней и страданий, ищет в Боге счастливой жизни, а ему предлагается ее потерять и возненавидеть близких. Можно над этим серьезно задуматься, а можно пропустить мимо и отложить в область забытых и непонятых истин – эта область тоже считается верой.

Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк. 14: 26). Неужели человек, для которого собственный ребенок еще до рождения становится кумиром и милым рабовладельцем, а чувство к нему часто уже не любовь, а слепая иррациональная страсть, неужели он согласится ради далекого и непонятного Бога пренебречь интересами своего идола? Христос знает о коварном последствии Адамова падения. Поэтому-то Он и говорит такие суровые слова. Но как их понять и принять? Даже мудрые комментарии святых и богословов не способны переродить сознание человека без участия Духа Божия. Разрешение подобных сомнений и вопросов лежит только в опыте любви к Богу. Не привившись к древу новой жизни, которую Господь называет вечной, не пропитавшись ее духом, принять все, что она в себя включает, – Царство Божие, любовь, крест, Воскресение – если и возможно, то не свободным сердцем и доверием, а языческим сознанием и страхом. Такая вера будет не живыми отношениями с Живым Богом, но неким средством самоуспокоения и даже «опиумом для народа».

Но чем глубже человек вникает в духовный смысл происходящего, чем честнее он в своем поиске ответов на вопросы бытия, тем ближе ему слова Христа Спасителя о потерянной и обретенной жизни. Душа сможет ощутить единство со Христом и переживать как личную радость весть о Воскресении.

Среди смущающих вопросов нашего отношения к Богу есть и такой: может ли человек «позволить» Богу, который есть сама любовь и милосердие, быть грозным, требовательным, наказывающим, и не абстрактно, а конкретно, каждого, кто в Него верит? Этот вопрос можно поставить иначе: как Бог должен любить человека, чтобы к Нему не было претензий? И сможет ли Творец угодить нашему быстро меняющемуся настроению? При таком потребительском подходе может возникнуть вопрос о «назначении» Бога. Пророк Исаия с юмором говорит об абсурдности диктата человеком своей воли Создателю: Скажет ли изделие о сделавшем его: «не он сделал меня»? (Ис. 29: 16). Нередко создается впечатление, что права и обязанности Создателя записаны в языческом сознании человека. Оно решает, кого и как Бог должен любить, а кого и как наказывать. Вера, как доверие и верность, превращается в язычество и магизм, где нет свободы и любви, но есть страх и корысть.

Евангелие нам открывает, что «когда пришла полнота времен» (Гал. 4: 4), Сын Божий стал Сыном Человеческим. Его слова и дела исполнены милосердия и любви. Он исцеляет, воскрешает, отпускает грехи, открывает путь к жизни вечной, молится за Своих палачей, наконец, принимает смерть ради тех, кто Его распинает. Своим Воскресением и таинством Тела и Крови Христос прощает и примиряет с Богом каждое сердце, ищущее Его. Очевидно, что это совершается благодаря особой жертвенной любви, направленной ко всем, но достигающей сердец, открытых к ней. Се стою у двери и стучу, если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною (Откр. 3: 20). Какая удивительная, согревающая милость. Но в Его словах звучат не только успокаивающие ноты, но и грозные предупреждения: горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида!.. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься, ибо если бы в Содоме были явлены силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня (Мф. 11: 21, 23). В притче о Страшном Суде печальная судьба обещана тем, кто окажется слева от Сына Человеческого, пришедшего во славе судить мир.

Но современный человек старается не останавливать внимания на этих словах, по крайней мере, не относить их к себе. Верно ли это? Как нам совместить любовь Бога и Его наказание, прощение кающегося грешника и воздаяние на Страшном Суде? Веру в Его милосердие, без которого не свершается таинство Покаяния, и должное искупление за грех? Если человек в своем сознании наделит Бога только правом оправдывать и покрывать грехи или только наказывать и посылать «во тьму кромешную», то это будет бог с маленькой буквы, придуманный душой, уставшей от зла и несправедливости мира сего. Это не будет Бог Авраама, Исаака, Иакова. Это не будет Сын Божий и Сын Человеческий, распятый и воскресший Иисус Христос. И человек всегда будет находиться в растерянности перед реальной жизнью и реальным Богом.

Принимая право Бога наказывать, мы возрастаем в вере, как ответственности за последствия зла в мире, разделяем со Христом Спасителем искупительную жертву, принимаем на себя тяжесть разлитого в мире зла на привычном для нас, обыденном уровне. Нашу веру питает не страх возмездия, а трезвость в отношении греха и цены искупления.

Друг друга тяготы носите (Гал. 6: 2). Когда человек возмущен, ропщет, обижен на Бога, это означает, что он хочет верить не в Бога любви, а во всепрощающего, покрывающего соучастника зла, который бы говорил ему: «Ты греши, а я все возьму на себя, чтобы ты снова мог грешить спокойно».

Мы же встречаем воскресшего не придуманного, а настоящего Сына Божия, который любит нас мудрой и ответственной любовью ради нашего спасения.

Живая вера и энергия надежды

Высший, но и самый трудный дар, который мы имеем от Бога, – свобода. В ней всегда Его любовь и доверие к нам. Чтобы иметь возможность сохранять с Ним связь, человеку подарены три невидимые силы, c которыми он пришел в этот мир. Они свидетельствуют о родстве и связи человека с духовным миром и своим Создателем. Через них Господь открывает Свою любовь к человеку, веру в него и надежду на потерявшееся чадо. Ими обладает и дорожит каждый – и атеист, и святой. Только первый считает их естественным свойством материи и ограничил рамками быта и времени. А второй убежден, что они даны свыше, и ведет через них диалог с Богом и вечностью. Эти свойства души с нами не только от рождения до смерти, но ведут за пределы земной жизни.

Имя им – вера, надежда, любовь.

Не будь их у нас, мы забыли бы Отчий дом. Без них закрыт путь к богообщению. Дары Божии даются в дополнение друг ко другу, как единое целое для созидания союза человека и Бога. Пренебрегая одним из них, мы нарушаем целостность своей личности и искажаем замысел Создателя о нас. Любовь без разума – слепая стихия, вера без любви – мертвое законничество, надежда без веры – пустая мечтательность, разум без нравственности – инструмент самоуничтожения, вера без дара рассудительности – слепая инфантильность.

Мир, предназначенный для осуществления высшего замысла в Боге, оказывается во власти неразумной материи и неуправляемых инстинктов. Апостол Павел предостерегает: Плоть желает противного духу… Дела плоти (жизни по законам мира сего) известны… идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри… ненависть, убийства… и тому подобное (Гал. 5: 19–21). Премудрость Творца не может вместиться в интеллект твари иначе как через откровение в вере и любви.

Поэтому три Божиих дара – как три моста, ведущие в вечность, где царит дух Божественной Премудрости, любви и свободы. Для того, кто отрицает реальность мира невидимого, горнего и ограничивает свое бытие замкнутым пространством материи и времени, Бог исключен из жизни. В этом случае мосты соединяют только людей и только в их земной жизни и упираются в тупик смерти. Но даже тот, кто лишает себя духовного измерения, но умеет любить, задается вопросом, уходящим за пределы времени: «А буду ли я после смерти с тем, кого люблю?»

Любовь оказывается мудрее и честнее упрямого рассудка. Ей открыта тайна не только временной жизни, но и будущей «жизни после жизни». Апостол Иоанн говорит: Всякий любящий рожден от Бога и знает Бога… потому что Бог есть любовь (1 Ин. 4: 7–8). Человек слышит забытый голос вечности, и смерть не в силах его заглушить. Но этот голос стихает при подмене Царства Небесного царством земным.

И в царстве земном человеку не обойтись без великих даров неба. Хотя в этом случае небо забыто и авторство отдано человеку, его разуму, инстинкту, природе, традиции. Но явно или неявно вера с нами всегда. Верим в себя, в друзей, удачу, силу, мечту, любовь, науку, в приметы, в сны. Кто верит в добро, кто в зло, кто в справедливость, кто сладким обещаниям, кто в светлое будущее. Не вкусив опыта веры евангельской, человек до времени удовлетворяется подменой. Жизнь построена на вере, правда, не к Богу устремленной, а на ее упрощенном варианте, на приземленном двойнике.

Подсознательно потребность в вере, которой доступен мир Божественной реальности и Живого Бога, живет во всех, только проявляется по-разному и в разных ситуациях. Рано или поздно даже богоборцы и гонители христиан тайно вспоминают о Боге и Ангеле Хранителе. Эти зачатки веры могут так и остаться зачатками, могут стать верой фарисея или мытаря или привести к мученическому кресту и вырасти в плоды покаяния и смирения. В любом случае мы должны узнать о своей собственной вере из первых уст Христа и Его святых, чтобы себя не подвести, ее не опорочить и Бога открыть, как Он есть.

Важно посмотреть на дары Божии не через привычные стереотипы. Чужой опыт должен ожить в нас и стать своим. Застывшие схемы перестают совершать живую работу духа. А любой дар Божий призван именно к этому, ибо исходит от Бога для познания Его. Раз Он Сам живая, вечно действующая любовь, дух и свобода, значит, познать Его можно только живым духом веры и любви. Вера всегда творческий поиск истины, который состоит из побед и поражений, находок и потерь, сомнений и их разрешений, всегда – движение духа.

По словам праведного Иоанна Кронштадтского, «вера не та вещь, которую познал на всю жизнь. Раз познал, ощутил, осязал, думаешь: всегда так будет ясен, осязателен, любим предмет веры для души моей. Но нет, тысячу раз он будет потемняться для тебя, удаляться от тебя и как бы исчезать для тебя. И что ты прежде любил, чем жил и дышал, к тому по временам будешь чувствовать совершенное равнодушие, и надо иногда воздыханиями и слезами прочищать себе дорогу, чтобы увидеть его, схватить и обонять». Опыт праведника открывает веру как величину живую, рождающуюся, теряемую, вновь обретаемую, возрастающую или увядающую. Как и любовь, ее надо всегда завоевывать и входить в новую глубину.

Такая вера – бесконечный путь познания себя, жизни, людей, Бога. Она есть живые взаимоотношения с истиной, то есть со Христом. В отличие от поверхностной, языческой, бытовой она ждет от человека мужества, дерзновения кровоточивой, жажды Закхея и верности пустынников, идущих через ночь и пустыню неверия.

Мы настолько привыкли, что эти три свойства нашего мировосприятия – вера, надежда, любовь – едины, что даже в нашей речи они сливаются как бы в одну сущность. Провести между ними четкую грань непросто. Но тем не менее каждая из них имеет свою особенность, и важно чувствовать их единство и различие, это может придать нашему проникновению в истину большую глубину. Религиозный философ Семен Франк веру понимал так: «Вера есть воля открывать душу навстречу истине, прислушиваться к тихому, не всегда различимому голосу Божию в глубине нашего духа… При этом непостижимое и несказанное начало Святыни открывается лишь не расколотой целостности нашей жизни – целомудрию».

Мысль Франка о целостности души для восприятия главного в обращении Бога к нам созвучна опыту о том, что живая вера, устремленная к поиску смысла жизни и познанию Самого Бога, а не к представлению о Нем, созидает целостность души и самой личности. Вера становится целителем, реставратором, преображающим душу. Поэтому вера – уникальная, центральная возможность полноценного существования личности человека.

Она может осуществиться и принести добрые плоды только в том случае, если ее понимать не как форму стандартного набора религиозных усилий (молитвословие, пост, посещение церкви, исполнение послушаний, формальное чтение Евангелия и столь же формальное причастие). Чтобы этого не случилось, важно уточнять для себя, что есть феномен веры.

Немецкий социолог и философ Эрих Фромм считает: «Вера – это черта характера, пронизывающая всю личность. Корни веры лежат в созидательной активности, она требует мужества, терпения, умения рисковать и брать на себя ответственность, готовности выносить боль и разочарование не как „нечто незаслуженное“, а как вызов, ответ на который делает нас сильней».

Иисус Христос, отвечая на мольбу приходящих к Нему, часто задает вопрос: «Веруешь ли, что Я могу это сделать?» Вопрос означает – убежден ли ты, что зло и смерть не всесильны? Что есть некая сила, в лице Сына Человеческого, способная одолеть зло? И когда явно или неявно Христос слышит: «верую, помоги моему неверию», наступает событие веры.

Важной особенностью веры является то, что она не в прошлом и не в будущем, а в настоящем.

Она о том, в каком миропонимании находится человек здесь и сейчас. Она – ключ к наиболее адекватному пониманию происходящего, потому что ее краеугольный камень – Господь Иисус Христос. А Он есть альфа и омега, начало и конец всего сущего. Он видит временную, земную жизнь человека в перспективе вечности. Поэтому доверие Ему научает нас видеть себя и жизнь в Его перспективе. Глазами веры видится смысл и цель жизни в свете присутствия Живого Бога в данный момент времени. Вера дает чувство реальности вечного во времени и раздвигает границы сердца к принятию бесконечного – всей полноты Христовой любви.

Фактически на каждом верующем сбываются слова: но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего… дабы нам получить усыновление (Гал. 4: 4–5). Иными словами, когда душа человека созрела услышать и принять голос Божий, для нее наступает своя «полнота времен» и совершается встреча со Христом. Вера, выстраивая отношения с Богом, позволяет нам стать самими собой, обрести полноту и цельность, потому что она создает живую связь с полнотой и цельностью личности Господа Иисуса Христа.

Но если вера рождена от Бога и приводит к встрече с Ним, то зачем же еще скромная и тихая надежда? Не является ли она той же самой верой, только с другим названием?

Если надежда, как вера и любовь, лишь форма психологической реакции человека на внешний, видимый мир вне связи с Богом, то она очень сильно ограничена в своих возможностях и предназначении. В таком случае надежда обусловливается душевным складом, природным характером, заложенным еще во чреве матери. Человек может не иметь никаких отношений с Богом, ни малейшей веры в жизнь вечную, но обладать мощным жизнерадостным, оптимистичным душевным устроением. Позитивная психологическая устойчивость предохраняет его не только от надуманных тревог и страхов, от уныния и депрессии, но и от безнадежности в реальных жизненных испытаниях. Такой человек ориентирован не на поражение, а на победу, не на умирание, а на жизнь. Можно подумать, что он пришелец с другой планеты, где жизнь нарисована светлыми, радужными красками, хотя живет в том же мире потерявшихся детей Божиих. Просто каждый его шаг делается в надежде твердой почвы под ногами, дело – в надежде на близость к цели, с надеждой на лучшее, а не на худшее. Очевидно, что это более соответствует заложенным в нас возможностям мыслить, любить, действовать. Надо заметить, что, говоря о надежде (впрочем, как и о вере и любви), мы подразумеваем контекст позитивного события, направленного к приближению души к свету, смыслу, истине. Следующие слова апостола Павла ярко выражают энергию надежды, действующую в нем на пути к спасению: Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели (Флп. 3: 13–14). Конечно, если нет абсолютного, критерия добра и зла, то и понятия надежды и добра обретают относительный смысл. В войне, в ссоре каждая сторона добром считает свою победу, а злом победу противника. Соответственно и надежда у каждого своя. Но есть нечто, перед чем надежда у всех одна. В конце жизни нас ожидает смерть. Мы все надеемся не на нее, а на каждый новый день жизни, хотя не знаем, наступит ли он и каким он будет.

Если не ставить надежду в рамки необходимости, благоразумия, специфики характера и не забывать, что она дар неба, а не земли, то пространство ее действия включает в себя бессмертие, свободу, Бога. Надежда, оторванная от измерения неба, остается минимальным средством поддержания нашего быта в рамках человечности. Но и в этой этической роли она незаменима в сохранении в нас образа Божия.

Иммануил Кант разделял надежду как добродетель и как желание счастья в земной жизни. В этом последнем смысле подразумевается надежда на нечто большее, чем земное (конечное) благополучие. Кант говорил о блаженстве как возможности единения с личным, высшим благом в перспективе бессмертия. Если продолжить эту мысль Канта о блаженстве как о надежде, устремленной в вечность, то заповеди Христа о блаженстве есть не что иное, как надежда исполнения Его слов: о нищих духом, о кротких, о чистых сердцем, о гонимых ради имени Христова. Господь ни разу не произносит слово «надежда», но вся Его проповедь о Царстве Небесном и жизни вечной пропитана надеждой. Его слова «ищите и обрящете, стучите и отворят вам», «не бойся, только веруй» – призыв действовать, тогда надежда становится позитивной энергией жизни.

В нашем же обиходе надежда чаще всего есть подсознательное выражение перехода в пассивное ожидание, белый флаг поражения перед трудностями и неизвестностью. Мы сдаемся на волю случая и, вспомнив о Боге, возлагаем всю ответственность на Него. Но как бы «бытовая» надежда ни была далека от Бога, источник ее все равно в Нем, хотя неверующий человек с этим и не согласится. Другого источника просто быть не может. На что человеку надеяться? На здоровье, власть, деньги, силу, на друзей, на светлое будущее, на себя? Но ведь мы все знаем ненадежность подобных расчетов и гарантий: Не надейтесь на князей, на сына человеческого, в котором нет спасения (Пс. 145: 3). Они могут выручить, могут помочь, бесспорно. Но в одно мгновение жизненная буря может сорвать наше упование с этих якорей. Судьба праведного Иова тому пример. Но у него главный якорь все же был в Боге. Его надежда в верности и доверии. Иов Многострадальный вопрошает: Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? И сам отвечает – в верности и в незабытом Боге. А надежда нечестивого погибнет (Иов 6: 11; 8: 13).

Если надежда – это опора, сейсмоустойчивое основание под зданием жизни, то на кого и надеяться, как не на Того, Кто вечен, всегда полон любви и верности, Кто – Сама Истина? Надежда как дар Божий – это трезвая, свободная, активная убежденность и преданность высшему смыслу.

Апостол Павел добавляет, что для сохранения надежды необходимо терпение: Итак не оставляйте упования вашего… Терпение нужно вам, чтобы, исполнив волю Божию, получить обещанное (Евр. 10: 35–36). Надежда и терпение всегда рядом, поскольку надежда – это активное подтверждение веры, предполагающее мудрость доверия. Именно мудрость, а не мучительное вынужденное ожидание, подгоняющее время и забывающее о Божием Промысле. Терпение как доверие Тому, об исполнении Чьей воли мы просим ежеминутно. Терпение дает способность трезвого, мирного принятия того, что мы не в силах изменить. Терпение – искусство полководца менять стратегию и тактику для достижения победы. Терпение никогда не скажет, что время и силы потрачены впустую. Оно помогает сохранять твердость духа, ясность мысли, верность призванию христианина – «вы свет мира».

Господь Иисус Христос, призывая идти вслед Ему и нести свой крест, говорит не о радости, а о трудности: терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21: 19). И будучи Богом надежды, укрепляет нашу надежду: претерпевший же до конца спасется (Мф. 24: 13).

Мир, в котором мы живем, действительно сравним с морем: оно бывает спокойным, светлым и прекрасным, но также и бурным, страшным, мрачным. Когда приходят трагические, штормовые испытания, тогда сомнения могут одолевать и вера колебаться, любовь может уставать и слабеть и самой жизни грозить крушение. Ситуацию часто выручает надежда. Поэтому ее можно сравнить с якорем, который закреплен за краеугольную скалу вечности. Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13: 8).

Отказ от надежды – путь к отчаянию, самому коварному и пагубному злу. Надежда – оружие против него. Она знает, что за любой скорбью продолжается свет и смысл и любящим Бога все содействует ко благу. Сознание безнадежности делает человека замкнутым и одиноким, закрытым к людям и истине, он теряет интерес, смысл и ценность жизни.

Надежда открывает горизонты будущего, потому что направлена на жизнь после жизни, то есть на воскресение. Недаром мы «чаем воскресения мертвых и жизни будущего века». Надежда не заканчивается со смертью. Если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков, – говорит апостол Павел (1 Кор. 15: 19).

Святитель Амвросий Медиоланский поясняет: «Павел говорит так не потому, что надеяться на Христа – несчастье, а потому, что Христос уготовил надеющимся на Него другую жизнь. Ибо эта жизнь подвержена греху, а другая уготована как награда».