Текст книги "Эвакуация. Один в пустом городе"

Не кадыровец

Сержанта звали Руслан. Неизвестно, где он сейчас, чем занимается, жив ли вообще, может, пал в одну из чеченских войн…

Но Руслан не был кадыровцем, тогда в 70-х о них вообше еще никто не слышал.

Руслан был сержантом Советской армии Киевского военного округа и находился в командировке в свернутой танковой дивизии в г. Лубны. Вдали от своего непосредственного начальства, бойцы, особенно кавказского происхождения, начинали безобразничать и творить беспредел. Для наведения порядка, к танкистам направили командира чеченца.

Огромного роста, под 2 метра, чемпион Грозного по вольной борьбе, сержант Руслан обладал непререкаемым авторитетом у сослуживцев, в том числе кавказцев. Руслан был «правильным чеченцем», честным и справедливым, он даже хотел вступить в партию. Не ради карьеры, а потому что верил в коммунизм – в то время многие в него верили. Но ему отказали, чеченцев в КПСС не принимали…

Азербайджанцы и другие кавказцы, привыкнув к анархической вольнице, хотели сразу поставить вновь прибывшего сержанта на место. Кое-кто даже схватился за ножи. Но Руслан отреагировал на это спокойно:

– А что вы сворой лезете! Если вы мужчины, давай один на один. Я с любым из вас готов драться, но только по-честному. Кто победит, того и будет власть.

Смельчаков не нашлось.

«Деды» (старослужащие) ходили в столовую без строя, раньше всех усаживались за столы и сгребали себе масло и все самое вкусное. Остальным доставались крохи. Солдаты реально голодали. Даже местные бойцы, из числа украинцев, ковырялись в помойных отбросах.

Нельзя сказать, что сержанту удалось установить во вверенном ему воинском подразделении строжайшую армейскую дисциплину, но с таким откровенным беспределом было покончено.

Руслан до армии не видел «настоящей советской жизни», он судил о ней лишь по книжкам и кинофильмам. Но теперь на многое он стал смотреть другими глазами. Перед самым дембелем Руслан сделал одно важное признание:

– Раньше я стеснялся, что я чечен, а теперь горжусь.

Советский Союз рухнул не в 90-е годы прошлого столетия, а гораздо раньше. Сначала он потерял привлекательность в простых, чистых и гордых душах собственных граждан. Одной из таких верящих душ была душа сержанта Руслана.

Про душевные раны

Вафа бабай

Тим только раз видел своего прадеда. Это было дождливой весной 1962 года. Год был голодный, и Вафа бабай привез из деревни мешок картошки.

Облаченный в защитного цвета накидку, он казался великаном. Несмотря на солидный возраст, ему в ту пору было уже за 80, он легко приподнял из своей арбы трехпудовый мешок картошки и, взвалив его на плечо, зашагал к лапасу – сараю.

Бабушка Рауза любила рассказывать внуку о своем отце.

…Накануне того памятного довоенного еще Сабантуя Вафа бабай перешагнул 60-летнюю отметку и стал приближаться к возрасту Пророка. Но бороться все же вышел и… проиграл. Первый раз в жизни. Молодому батыру из соседнего аула. Вафа не показал своего огорчения, искренне поздравил победителя с заслуженной победой, который и сам не ожидал, что сумеет одолеть легендарного борца.

Бабушка Рауза, совсем тогда молодая девчушка, крадучись, двинулась вслед за своим отцом, неспешным шагом спускавшимся к оврагу, где протекал ручей. Вафа тяжело опустился на берег ручья, а его дочь спряталась за ветками ивняка и, затаив дыханье, боясь шелохнуться, стала наблюдать, как по щетинистому лицу поверженного борца медленно стекали скупые мужские слезы.

Их, тала, тала, тала,

Тала ике белэгем.

Нигэ тала, нигэ яна

Икэн минем йерэгем?

Что творилось в тот момент в душе у Вафа бабая – один Аллах ведает…

Весь люд в татарских аулах определялся тогда еще в соответствии с «нэсел» – с характерными признаками рода. Все знали, что Ибрахим, к примеру, «тырышче нэселдэн» -из трудолюбивого рода, а скажем, Ахмэт «джалкау нэселдэн» -из лентяев.

Вафа был «крэшче нэселдэн» -из племени борцов. И отец его, и дед, и прадед – все были великими мастерами национальной борьбы курэш.

Бабушка рассказывала, как Вафа бабай, до революции еще, оседлав коня, отправился однажды в Казань, чтобы встретиться там в честном поединке со знаменитым русским борцом Иваном Поддубным, который по слухам должен был приехать в наши края. Татарский боец был уверен, что сумеет его победить. Вафа трое суток ночевал под стенами Казанского цирка, где проходили состязания, но Поддубный не приехал…

И вот 60-летний Вафа бабай проиграл. После того поражения на Сабантуе в родном ауле он больше уже не боролся.

Исповедь толстой женщины

В яслях я чем-то долго болела, и когда меня оттуда забрали, я была, как скелет. Кожа да кости. Вид такого ребенка вызывает страстное желание накормить чем-то вкусненьким. И не только у бабушек, практически у всех.

И меня жалели и кормили, и в первый класс я пошла такой уже кругленькой. Я была в классе одна такая «упитанная», и меня начали дразнить «толстухой». В подростковом возрасте я снова похудела, но из сознания эту «толстуху» было уже не вытравить: я толстая и второй сорт.

Пересматриваю свои детские фотографии и вижу симпатичную девушку, может, чуть более развитую для своего возраста. Причина того, что ты толстый, она прежде всего в мозгах.

В классе 9-10-м я буквально морила себя голодом. Толку никакого, я все равно ощущала себя толстой. А я всего лишь была не худой.

Но в институте, видимо, началась какая-то перестройка организма, и когда я как-то появилась в школе, учителя сказали, что от меня осталась половина.

Но я все равно считала себя толстой. И когда в институте, куда я пришла на практику, мне сказали, что эта девочка будет работать пол-дня, потому что жалко, такая она худенькая, то я сочла это издевательством. Спорт и активный образ жизни позволяли мне держать форму вплоть до замужества.

Я не зря сказала, что выйдя замуж, я как бы умерла. Я стала раза в три толще, чем до свадьбы…

Вот уже три года, как я вдруг очнулась и веду упорную борьбу, вроде бы с лишним весом, но на самом деле сама с собой.

Однажды я влюбилась, причем, в человека, который работал бок о бок со мной много лет и которого я, как мужчину даже не воспринимала. Абсурд. Знаешь, есть такие мужчины, серые подкаблучники, робкие, вечно в мятом костюме или растянутом свитере. Но вдруг в один день, как обухом по голове – и я влюблена по уши…

Но всё кончилось в один день, так же резко. Как упала пелена с глаз. И никаких чувств.

Но с тех пор я взялась за себя. Результат нулевой. То минус 10 кг, затем плюс 5, потом минус 8, и снова плюс 10…

Выход один: не есть ничего и заниматься с утра до вечера спортом. У меня опускаются руки и хочется умереть. Так я умираю где-то с месяц, а потом опять начинаю все заново…

Я знаю, я все равно своего добьюсь. Или умру. Такой жить я не хочу.

Татарская морда

Нескольких ребят из 9-го, нет, уже 10-го Б, в том числе Тима, срочно вызвали в школу. Ребят попросили помочь в ремонте спортзала. Дескать, на носу первое сентября, а он к занятиям не готов.

Вооружившись кистями, красками и ведрами, полученными вместе с подробными инструкциями от физрука, новоиспеченные десятиклассники принялись красить истоптанный до неприличия пол спортзала и чернеющие решетки на его окнах.

И тут нарисовался этот Гулга. Обычно ПТУ-ушники, покинув школу после 8-го класса, редко в нее наведывались. Но у Гулги, видно, была какая-то надобность. Гулгу все знали как спокойного, выдержанного парня, но ПТУ с его дедовщиной, с полуармейскими-полутюремными нравами сильно меняло людей…

Гулга был облачен в широченные клеши, на открытом пузе узлом завязаны края модной цветастой рубашки, в углу рта – изжеванная беломорина.

– Здор-рово, бр-ратва! – громко, немного заикаясь, просипел Гулга. – Не западло на физрр-рука ишачить?

Он ловко зацепил своей «граблей» ведро с белой дефицитной краской, предназначенной для нанесения разметки, и молча, ни на кого не глядя, потопал к выходу.

– Постой, Гулга, куда лыжи навострил, поставь ведро на место! – не выдержал Тим.

Гулга повернулся и, не выпуская ведра из цепких рук, смачно выплюнул потухшую папироску, специально целясь на свежевыкрашенное место.

– А ну-ка, подбери! – заметно горячась, вскипел Тим.

– Да пошел ты, та… та… татарская морда!

– А ну повтори, что сказал! – сжав кулаки, едва сдерживая закипевшую ярость, Тим стал надвигаться на обидчика.

– Татарская морда, – спокойно, с подлой ухмылкой повторил Гулга.

Лучше бы он не произносил этих слов, эта оскорбительная кличка действовала на Тима, как красная тряпка на разъяренного быка.

А Гулга по-прежнему был спокоен. Видимо, был совершенно уверен в том, что Тим не решится на него напасть. Ведь все знали, что за ним стоит его старший брат -уголовник.

Гулга просчитался. Яростный удар Тима пришелся точно по подбородку: пацаненек шлепнулся на пол, а ведро с краской покатилось в другую сторону, заливая белизной свежевыкрашенный ядрено-желтый пол.

«Вот блин, теперь придется заново перекрашивать», – успокаиваясь, подумал Тим.

Про лихие 90-е

За брата

Народу в ночном баре прибывало – почти все столики были заняты. Стоял пьяный галдеж, две-три пары обнимались в полутьме под негромкую фоновую музыку.

Сеня прикурил сигарету, спрятал зажигалку и направился к музыкантам.

– Опять какой-нибудь фокус выкинет, -предположил Хасан, повернувшись к Тиму.

А их непоседливый приятель уже возвращался к столу небрежной походкой бывалого матроса, заглянувшего в портовый кабак, чтобы подцепить очередную красотку.

Он заказал песню «Батяня комбат» группы" Любе».

– Мой брательник настоящим мужиком был, – как-то неожиданно грустно сказал Сеня. – Он Афган прошел, нигде даже не царапнуло… А убили его дома, на родной земле. Вот эти козлы, я их узнал, – Сеня указал на соседний столик, где отрывалась пьяная братва. – Брат решил фермером стать, не хотел больше ишачить на государство, которое ему за Афган фигу показало. А тут эти, козлы, наехали, делиться, мол, надо. Брат конкретный у меня был – братва еле ноги унесла, но затаилась А когда момент подошел, грохнули, втихую, из-за угла, cуки! Сегодня как раз година.

– Помянем, не чокаясь!

За столом стало тихо. Однако не такова была вольная казацкая Сенина душа, чтобы долго предаваться печали.

– Ну я пошел, мужики, – сказал он, поправляя руками коротко остриженную под ежик прическу.

– Разрешите пригласить вас на танец, – галантно обратился Сеня к даме, сидящей за соседним столиком с бандюками.

Девушка подняла на нежданного кавалера выразительные глаза, она была в явном замешательстве и, не зная, как поступить, перевела взгляд на своих спутников. Нельзя сказать, чтобы девушка была очень красива, но ее едва заметный испуг, робкий и вместе с тем грациозный поворот головы, какая-то незаконченность и легкая неуклюжесть в движениях, предавали ей особое очарование, свойственное цветку в момент начала его распускания.

– Девушка не танцует, – угрожающе выдохнул мужчина в дорогом твидовом пиджаке и очках с золоченной оправой.

– Ну тогда, извини, кореш, – миролюбиво сказал Сеня и поворачиваясь через левое плечо, сделал вид, что собирается уходить.

Но тут же с разворота нанес левой мощный удар по переносице Очкарика.

– Это за брата!

…Через месяц Сеню, так же, как и его брата убили бандиты.

Баш на баш

Мужик в черной кожаной куртке вел себя нагло и дерзко.

– Тебе назначена «стрелка» на шесть вечера. Можешь привести свою «крышу», если она у тебя, конечно, есть.

Какая «стрелка»? Какая «крыша»? Тимур понял лишь одно: его возвращению в родные пенаты сильно не рады. Здесь, на улице Красный Маяк, в маленьком уютном домике, он родился и вырос. А сейчас заселился сюда с женой и четырехлетней дочерью. Временно, пока не определится с жильем.

Бабушка умерла, в доме проживал только его вечный пьяный дядя, за плечами которого было уже три отсидки.

В шесть часов за Тимуром пришли и позвали в соседнюю хату. Там налили стакан водки и ударили сзади бутылкой шампанского по голове.

Тимур насилу вырвался и на такси добрался до своего университетского товарища. Гек занимался каким-то бизнесом, и «крыша» среди казанской братвы у него точно была. Вооружившись стволами, «центровые» на двух «Волгах» поехали на разборку. «Обувщики» поступили не по понятиям, обидели их человека, то есть Тимура, и «крыша» Гека хотела получить за его разбитый череп компенсацию. Из этих денег пострадавшему обещали выделить «штуку баксов».

Старший «обувщиков» молча выслушал «предъяву» и, указывая пальцем с золотой печаткой на переговорщика в кожаной куртке, спросил:

– Этот фраер попал бутылкой по башке?

Услышав утвердительный ответ, он нанес быстрый и неожиданный удар прикладом «калаша» прямо в голову своей шестерки. Тот упал, как подрубленный, из виска потекла кровь.

– Ну вот мы и квиты. Баш на баш.

«Обувщики» загоготали, довольные, что платить ничего не придется. «Центровым» пришлось удовлетвориться таким ответом. Все было сделано «по чесноку» – баш на баш.

Но дело этим не кончилось.

Дядя Тимура вскоре умер от передоза. Вверх по улице Красный Маяк находился Московский рынок, где и реализовался левый товар, а бабушкин дом использовался в качестве тайного склада. Вот почему там было нежелательно появление Тимура с семьей. В качестве оплаты за аренду дома бывшему зеку-алкашу разрешалось пить водяру, сколько душа примет. Вот он и допринимался.

Бандюки, найдя другой склад, бабушкин дом сожгли. Узнав об этом, «центровые» сожгли их блат-хату вместе с КамАЗом хозяина – шестерки в кожаной куртке.

Баш на баш.

Мыльный король

Кореец Ли притронулся к плечу спящего Тимура:

– Пора вставать.

Ли поднял матрац, на котором спал гость, и достал одну пачку из штабелей с денежными знаками.

Тимур вытаращил глаза: он, оказывается, почивал на миллионах.

Деньги принадлежали Баскакову – «мыльному королю» Челнов. А Ли, как и приглашенный в гости Тимур, был однокашником Баскакова, и выполнял при нем роль секретаря и телохранителя.

Баскаков учился на НК – отделении «научного коммунизма» истфака КГУ. На НК поступали в основном карьеристы, которые по окончании университета распределялись на работу в структуры КПСС.

Про Баскакова тоже думали – «карьерист», но он оказался идейным. Его настольной книгой был «Капитал» Карла Маркса.

Когда в стране начался дикий капитализм, выпускник НК быстро сообразил, что к чему и создал свою «мыльную империю». Несостоявшийся партийный работник поднялся на продаже стиральных порошков и прочих моющих средств. Причем, почти всю прибыль пускал на благотворительность – помогал нуждающимся и развивал виндсёрфинг, которым активно занимался еще со студенческой скамьи.

На себя же Баскаков ничего не тратил: личного авто не имел, квартиру, разведясь, оставил жене. Жил в арендованном офисе, где пришлось ночевать и Тимуру.

За собой Баскаков совершенно не следил. Плохо выбритый, в потертых спортивных штанах, изношенных кроссовках он походил на бомжа.

Баскаков решил удивить казанского гостя и повел его в только что открывшийся в Челнах стриптиз-бар. В Советском Союзе не было таких учреждений, где голые девицы с пышными формами вьются вокруг шестов. Тимура охрана пропустила, а Баскаков не сразу прошел фейс-контроль.

– Да это же сам Баскаков! – все-таки его узнали.

«Мыльный король» открыл свои филиалы в Казани и других городах. Крупную наличность он перевозил обычным рейсовым автобусом. К внутренней подкладке старенькой спортивной куртки были приделаны два огромных кармана. Никто и заподозрить не мог, что в них спрятаны миллионы.

Налогов «мыльный король» не платил. Не платил ментам и бандитам. Его отлавливали, приковывали цепями к батарее в подвале, но он проявлял стойкость и мужество.

Бандюки, поняв, что от упертого «комерса» ничего не добьешься, просто пристрелили Баскакова.

В семье не без урода

– Entschuldigen Sie bitte, ich bin Auslеnder, ich suche Hotel «Hummer», – Тимуру пришлось сильно напрячься, чтобы припомнив университетский курс, составить несколько корявых немецких фраз. – Извините, пожалуйста, я иностранец, я ищу отель Хуммер.

Полицейский в серой мышиной форме, уточнив, что отель находится на Mariahilfer Strasse, отозвался довольно дружелюбно. Дескать, какие проблемы, закажи такси и езжай, куда тебе надобно. Тимур понимал абсолютно все, что тот ему говорил – Слава КГУ и методу Гайни! – но вот построить следующее предложение никак не удавалось. Страж порядка, видя, что «Auslender» мнется, наверное, валюту экономит (откуда ему было знать, что в его карманах даже паршивого шиллинга не завалялось) предложил прокатиться на метро.

– Nein, nein, zu Fug!

Ну пешком, так пешком, подумал полицейский, и стал долго и нудно перечислять длинные названия венских улиц, прерывая их перечень короткими вставками nach Recht – направо и nach Links – налево.

– Fielen Dank, – поблагодарив полицейского, Тимур отправился nach Links.

Пройдя поворот, он снова остановил прохожего и обрушил на него заученную фразу:

– Entschuldigen Sie bitte, ich bin Auslender, ich suche Hotel «Hummer».

Повторив эту процедуру раз 5—7, Тимур добрался-таки до своего отеля. Mariahilfer Strasse находилась на 7 или 8 круге – названиям улиц в Вене предшествовали цифры, и чем большей была цифра, тем дальше располагалась Strasse от центра.

Прошел эти свои «7 кругов ада» Тимур почти без заминок. Услышав, что «Auslеnder» прибыл из Казани, заботливые венцы с завидным усердием принимались помогать «собрату» из дружеской страны, освободившейся недавно от «тоталитарного рабства». Они почему-то думали, что Казань находится в Казахстане.

И лишь один бритоголовый господин не разделял дружеских чувств своих толерантных сограждан. Опустив из блестящего «BMW» на вычищенный венский булыжник свой черный лакированный ботинок, наци отрезал, словно из пистолета выстрелил: «keine Zeit!» – «нет времени!» Видимо, он не недолюбливал полудиких «скифов» из дремучей Евразии, похоже, его предкам эти «Варвары» в свое время хорошо накостыляли.

Что ж, в европейской семье народов тоже не без урода!

Про веру

Убырлы карчык

Знахарка-травница, как черно-бурая лиса, вела тихую и уединенную жизнь в почерневшей от дряхлости избушке за оврагом, на окраине села. У знахарки были странные отношения не только с односельчанами, но и со всем окружающим миром. Старуха была уверена, что вокруг нее обитают живые духи -алпы: в доме -йорт ияси (хозяйка дома), в воде -су анасы (мать воды), в лесу -агач кешесе (лесной человек). Старуха шагу не ступала, чтобы как-то не умаслить невидимых, но всемогущих алпов. Набрав из колодца воду, она благодарила кое анасы -мать колодца. Выходя на дорогу, разговаривала с жил анасы -матерью ветра. Собирая на опушке леса лечебные травы, просила помочь басу анасы -мать поля.

К ней никогда не обращались по имени, возможно, никто его и не знал. Даже самые старые жители Уразлы помнили, что за глаза ее всегда называли Убырлы-карчык. Казалось, она была вечной, и жила тут со дня основания аула.

Но к ее услугам прибегали лишь в особых случаях. Последний такой случай возник месяц назад. Лето 1914 года выдалось жарким и засушливым, за весь август не выпало ни капли дождя. Крестьяне собрались возле священной реликвии села – Акташа (Белого камня). Камень нельзя было сдвигать с места, у человека, который решится на такое святотатство, могли отсохнуть руки. Старики верили, что Акташ – это каким-то чудом попавший в Уразлы обломок святого камня Каабы, хотя Кааба, как известно, черного цвета и находится в далекой Мекке. Местный мулла не стал ни в чем разубеждать доверчивых односельчан, он просто прочитал соответствующую дога – молитву и удалился. Но дождь не пролился.

Тогда жители соседних аулов обратились к Убырлы-карчык, чтобы она помогла им сварить джангыр-боткасы – дождевую кашу. Крестьяне принесли с собой все необходимое: крупу, маcло, молоко. После того, как каша под заклинания старушки, адресованной высшему богу Тенгри, была съедена, все отправились пешком к речке Ашит и в одних рубахах бросились в воду…

А на следующий день грянул гром и на высохшие поля обрушился долгожданный ливень. То ли действительно джангыр-боткасы помогла, то ли по расписанию Небесной канцелярии уже пора было начаться сезону дождей…

И без того немалый авторитет Убырлы-карчык взмыл до небес.

Никакой рибы

Бич взмывал в воздухе и тут же с шипящим свистом опускался на плечи и головы перепугавшихся торгашей, которые, прикрываясь руками, пытались защититься от больно жалящих ударов.

– Вон из храма! -в исступлении кричал Иса, продолжая стегать торговцев.

Затем Иса подскочил к менялам и, перевернув столики, начал и их лупцевать своим безжалостным бичом:

– Вертеп разбойников! Порождение Иблиса!

Немножко поостыв, Иса подошел к продавцам голубей и приказал:

– Забирайте своих птиц и больше здесь не торгуйте.

Народ застыл в оцепенении, не понимая, что происходит.

Из толпы вышли старейшины и, хмуря брови, спросили Ису:

– По какому праву ты творишь беззаконие?

– Беззаконие -это то, что творится здесь! А я пришел, чтобы установить закон! -гордо ответил Иса.

– Тогда покажи знамение, что у тебя есть на это право.

– Разрушьте ваш храм и я воздвигну его в три дня, -насмешливо произнес Иса.

– О чем ты говоришь, безумец! Сей храм строят уже 46 лет. А ты хочешь воздвигнуть его в три дня!

Кстати, на суде, который позже состоится над Исой, его обвинят также и в том, что он якобы намеревался разрушить главную святыню Иерусалима. Хотя учитель сказал прямо противоположное, и это было какое-то иносказание.

Что касается бичевания торговцев -здесь все ясно. В древних книгах написано о том, что однажды в храм придет некий наби и проведет очищение веры. Многие яхудеи это поняли и отвернулись от Исы. От учителя ждали не очищения веры, а избавления от римского владычества. Они думали, что Иса поднимет восстание и поведет народ против кайсара Рима Тиберия.

Но Ису волновала не одна только вера, но и торговая система, которая сложилась в Яхудеи, в Риме да и в других странах тоже. Его ярость и гнев были направлены не против торговцев и торговли вообще, а против несправедливой торговли. А конкретно – против рибы, то есть ссудного процента, которым менялы и ростовщики, как удавкой, еще со времен Шумера и Вавилона задушили весь мир, диктуя ему свои правила.

Никакой рибы, никакого судного процента, никаких денег в рост – дал взаймы 100 динариев, получи обратно те же 100! Вот в чем состоял главный смысл бичевания Исой менял и торговцев на базарной площади возле Иерусалимского храма.