Текст книги "Эвакуация. Один в пустом городе"

Никогда не сдавайся

Шторм и сильный ливень застали резиновую лодку посередине Волги. В ней находились мужчина и женщина с мирно посапывающим ребенком. Они возвращались домой после незадавшегося уикенда с островной дачи.

Лодка дала течь. Тимур греб изо всех сил, но долгожданный берег не приближался ни на йоту. Гребец давно это понял, однако не оставлял своих бессмысленных, казалось бы, усилий. Он не хотел пугать жену, наоборот, перекрикивая рокот ливня, все время ее подбадривал:

– Берег уже близко, вон и причал показался.

На темном небе сверкали молнии, гремел гром, огромные волны захлестывали игрушечное суденышко, готовые вот-вот его поглотить. Вода прибывала не только со днища лодки, но и лилась через ее борта. Еще несколько минут, и дырявая лодка, взятая у недобросовестных салоников на прокат, пошла бы ко дну.

Тимур не боялся за себя, он плавал, как акула, но жену с дочкой, в такой шторм спасти бы не удалось. Их ждала неминуемая гибель. Скорее всего, они утонули бы все втроем. Тимур гнал прочь эти трагические мысли и продолжал налегать на весла.

Вдруг в шум и рев разыгравшейся водной стихии влился мерный стрекот моторной лодки. Это рыбаки возвращались на пристань после неудачной рыбалки.

– Помогите! – закричал Тимур с женой в один голос.

О, счастье, их услышали и сняли с практически затонувшей лодки. Жена, сидевшая на корме, спиной к берегу так и не поняла, что, несмотря на бешеные усилия Тимура, они недвижно стояли на месте на протяжении уже, наверное, последних двадцати-тридцати минут. А годовалая дочка даже не проснулась.

Никогда не сдавайся!

Если бы Тимур бросил весла, то лодку отнесло бы в сторону, и рыбаки проплыли мимо. Как важно в нужный час оказаться точно в нужном месте!

Приходя в себя от пережитых волнений и согреваясь в безлюдной пристани, Тимур вспомнил притчу о мыши и взбитом масле.

Мышь угодила в трехлитровую банку с молоком и никак не могла из нее выбраться. Но она продолжала отчаянно сучить лапками до тех пор, пока молоко не затвердело и не превратилось в масло. Забравшись на вершину твердого холма, мышка легко выпрыгнула из банки.

Никогда не сдавайся! Не теряй надежды! Иди до конца! И тогда Рок, Бог, Судьба или Провидение обязательно придут на помощь.

Производственная травма

Утром из короткого сонного бреда Тимура вывел громкий стук. Опираясь на правую здоровую руку, он еле поднялся с постели и отворил дверь. В комнату вошел мастер, за ним – начальник цеха. Его усы по-обыкновению топорщились.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Ничего, терпимо.

– Вот, мы тебе тут принесли, – пузатый мастер стащил с живота на стул огромный бумажный мешок, набитый фруктами. – Ешь, поправляйся.

– Да, выздоравливай, отдыхай. Хоть месяц, хоть два. Зарплата будет тебе идти. Только в больничку не обращайся, – попросил начальник цеха.

Понятно, чего он боялся. Производственный травматизм – вещь серьезная, За это по головке не погладят, выговор могут объявить, премии лишат…

В больницу Тимур не пошел, на работу вышел через две недели, когда немного оклемался. Хотя спину ломило, левая рука плохо слушалась, мучила бессонница. Грузить мешки с селитрой он уже не мог, его определили на легкий труд – подметать территорию цеха.

А однажды Тимуру стало совсем худо. Утром он не смог встать с постели – ноги отказали. Соседка вызвала врачей, «Скорая» увезла его в больницу.

В госпитале Тимур провалялся месяца два. Совершенно безрезультатно. Ноги так и не пошли. Приезжал седой профессор из института травматологии. Долго изучал рентгеновские снимки, анализы, мял больную спину, неподвижные ноги.

Промямлил:

– Мм-да, редкий случай, – и уехал.

Тимуру дали инвалидность и выписали домой. Он страдал от одиночества и постоянной боли в позвоночнике. От таблеток становилось только хуже, он перестал их принимать.

Тимур попросил грузчиков из своей бригады, которые иногда навещали его, достать ему «ствол». Повеситься он не мог, да и считал такую смерть для себя позорной. Вместо пистолета грузчики приволокли инвалидную коляску. Тимур хоть стал самостоятельно передвигаться по комнате.

Однажды забежала Галка-фасовщица. Прибралась, вымыла полы, поохала, повздыхала и испарилась.

Сначала грузчики навещали Тимура каждую неделю, потом – раз в месяц, а потом и вовсе перестали приходить.

Жена, узнав о его положении, раздумала переезжать к нему.

За часть инвалидного пособия за инвалидом присматривала сердобольная соседка.

Тимур остался совсем один, всеми забытый и заброшенный калека.

Про историю и политику

Погоня за ланью

Утигур вознес руки ко все продолжавшемуся хмуриться небу и приготовился к молитве. Ее быстро, не слезая с коня, прочитал наставник сыновей кана и хранитель веры кам Кагир:

– О-о, Тенгри, ты наш единственный Бог! Разреши нам охоту на убежавшую от нас лань – мас-лулим, ибо воины наши голодны так же, как и наши собаки.

Жрец опустил руки и устремил свой взор вниз, к водной глади заросшей болотной травой протоки, обращаясь к Хозяйке воды:

– И-и, Масщяп Аз аб, разреши нам войти в твои воды и преследовать животное…

Бултых! Не дослушав до конца, кто-то из нетерпеливых охотников направил своего коня в воду, обдав брызгами заскучавших на берегу собак. Это был Кутигур – брат командира отряда Утигура. За ним, сталкиваясь друг с другом, стали прыгать в воду остальные всадники и собаки. Последним осторожно, со словами «Да хранит нас Тенгри!», вошел в воду кам Кагир, так и не сумев окончить молитвы.

Кагир слыл опытным камом, пожалуй, самым опытным в Меотиде. Нет, он не был посвящен в сокровенную суть замысловатых синтагм, выдавленных тростниковыми палочками на мягких глиняных дощечках с помощью тайного языка древних жрецов Самара. Кам не поклонялся Дингир – пантеону бесчисленных самарских богов, он молился только Тенгри и умел разговаривать с алпами рек, озер, лесов, степей и гор. Кагир происходил не из жреческого сословия, он был потомком легендарного Тарвиля. Иногда в знак особого уважения его называли и этим именем, – именно Тарвиль вывел воинов-кимеров после страшного Потопа из Большого Рума в Меотиду.

Но каким бы безграничным уважением и авторитетом не пользовался Кагир-Тарвиль среди своих соплеменников, он не мог перечить воле царских отпрысков, разве только в минуту смертельной опасности. А таковой – несмотря на многие знаки природной стихии – не возникало.

Тучи уже полностью покрыли небосвод, и первые дождевые капли забарабанили по головам людей и лошадей, которые, петляя по болотистым протокам между многочисленными островами, вырвались, наконец, на водный простор.

Впереди, то скрываясь под волной, то вновь взмывая на ее гребень, показались ветви рогов. Лошади, освобожденные от всадников, которые плыли рядом, держась за поводья, заметно увеличили скорость погони.

Я Чингизхан, все – за мной

Урок истории в советской школе. Учитель рассказывает о татаро-монгольском иге, о жестоком предводителе татар Чингизхане, о зверствах диких варваров Татар.

Тимур – единственный в классе Татар, у него начинают гореть от стыда уши, он готов от такого позора провалиться под парту. Неужели это правда? Неужели его предки на самом деле были такими жестокими и коварными убийцами? Он смотрит на своих одноклассников, ища у них поддержки, но все стыдливо прячут глаза.

После школы однокашник Тимура, светловолосый и голубоглазый Фарнос, затеял вдруг странную игру.

Нельзя сказать, чтобы Фарнос был близким другом Тимура, соседом и приятелем, – да. У паренька были золотые руки, он посещал в Клубе юных техников авиамодельный кружок, но помимо самолетов мастерил кучу полезных и интересных вещей.

Тимур так не умел, он по натуре был воин, а не мастеровой. Если образно, то Фарнос ковал мечи, Тимур на них сражался.

Однажды был случай. Фарнос выпиливал ножовкой для Тимура берданку, из которой можно было стрелять, используя алюминиевые пульки. У Тимура был уже такой пистолет, но дальнобойность у него была малая. Тут подошли старшие ребята и стали издеваться над безропотным Фарносом. Долго не думая, Тимур засадил их главарю алюминиевой пулькой прямо в лоб…

Игра, которую придумал Фарнос, была странной, он изображал всадника на коне и кричал:

– Я Чингизхан, все – за мной!

Похоже, историю про полководца Татар он воспринял совсем по другому, ему он почему-то казался героем. Но никто вслед за Фарносом не поскакал.

Один сказал, что он башкир, а не татар, другой – казах, третий – узбек…

Так отвечали однокашники Тимура в том далеком 1969 году.

Но почему же теперь, спустя полвека, они все, и башкиры, и казахи, и узбеки и прочие, поют совсем другую песню? Теперь все говорят, что именно они – единственные наследники Золотой Орды, и что Чингиз – их истинный прародитель. А Татары тут вообще не при делах.

И не только они так говорят. Так сегодня, как ни странно, стали говорить даже русские и что еще удивительней, даже евреи. А китайцы и японцы уже давно считают «Потрясателя Вселенной» своим сородичем.

Нет, друзья, так не пойдет! Хочешь, чтобы Чингизхан был твой? Признай, что ты тоже Татар.

Мы любим праздник Октября

– А это правда, что на ноябрьские праздники во время сбора хлопка всех городских будут резать?

– Хе-хе-хе, – тихонько себе в кулак подхихикнул Аслон-ака, а потом серьезно, с металлом в голосе, изрек: – Узнал бы кто такие слухи распространяет, самолично сдал бы в милицию.

Слухи такие, действительно, ходили. Причем, уже давно, из года в год говорили, что к 7 ноября – к празднованиям Великой Октябрьской революции – из Ферганской долины приедут басмачи и порешат всех «ок клок» (белое ухо), то есть всех тех, кто был родом из России. Многие школьники боялись осенью ездить на «хлопок», но это в Узбекистане было обязательной повинностью.

– Да эта сказка! – горячо поддержал бригадира и весовщик Азамат. – Советский Союз такой не можно, а афганский граница всякий биль.

– А что там было? Что? – зашушукались хлопкоробы из 10 Б.

– Я подписка давал. Нельзя рассказать. Я знаю язык фарси, на служба я переводчик биль.

– Ну, Азаматик, ну расскажите, – захныкали заинтригованные девчата.

– Да что там рассказать, – все же начал свой рассказ Азамат, откликаясь на это непривычное для азиатского уха уменьшительно-ласкательное «Азаматик». – Когда будет юбилей Октябрь, афганские басмачи будут переходить граница. У них биль тайный ход в горах. Каждый 10 лет они будут нападать на заставу. Когда я служил, тоже юбилей биль.

– И что, вы видели настоящих басмачей? – слушателям стало жутковато, но очень хотелось узнать подробности.

– Я тогда ночью дневальный биль, – стал напряжено вспоминать бывший пограничник. – Басмачи тихо казарма зашли, мне ножиком угрожал. Потом весь рота вырезал!

– А как ты выжил?

– Я шахада читал: Ля Иллохи илля Ллох ва Мухаммад расул Иллох – Бог есть толко Олло, Мухаммад – его пророк. Мусульмон они не трогали.

– Охмок, огузингни ёп, – Аслон-ака был явно раздражен и пытался закрыть рот своему не в меру разболтавшемуся земляку.

– Я обмануль, – тут же стал поправляться перепуганный Азамат, поняв, что по горячке сболтнул лишнего. – Это не со мной биль, это раньше биль, давно, очень давно, знакомый старшина, мой земляк, мне рассказывал.

Но слово не воробей… И запас карман не тянет.

А может, и правда, на всякий случай выучить шахаду?

На восточном базаре

Свободолюбивая Мараканда покорялась лишь дважды. В первый раз Александру Македонскому, которого здесь помнят под именем Искандер Двурогий (двурогий – из за шлема с двумя крыльями). А во второй – Чингизхану, который прекратил кровопролитные междоусобные распри, включив распадавшуюся Согду в состав хорошо организованной Татарской Державы.

Согдиана, и ее два древних очага земной цивилизации – Бухара и Самарканд – превратились в мировой научно-культурный центр, настоящий Вавилон взаимодействия различных рас и народов.

Кого только не увидишь на восточном базаре в Катта-Тау! Вот горец торгует орехами: прямой греческий нос, голубые глаза, светлые волосы, говорит же на самаркандском тюрки. А вот типичный сарт, предлагающий изделия своего гончарного ремесла – глиняные кумганы, касы, пиалы. Выглядит он уже совсем по-другому: желтоватая кожа, тонкие черты лица, в узкую полоску губы. Мальчик-чайханщик с огромными черными глазами – парс, а, может, армянин или грек. Часто, особенно среди женщин и уйгуров, можно встретить чисто монгольские лица: круглые, темные, скуластые. Среди сапожников полно ассирийцев, а парикмахеры, портные и менялы – сплошь бухарские евреи. Ювелирными изделиями торгуют либо турки-месхетинцы, либо горбоносые арабы – с вытеснением зороастризма исламом в Согдиане появились целые поселения бывших кочевников-бедуинов: Араб-сарай, Арабистан, Арабкурган…

Говорят здесь на фарси или тюрки, арабский – язык богослужения – можно услышать лишь в мечетях и духовных семинариях. Арабский с приходом Советской власти стал вытесняться другим имперским языком – русским.

Но Восток не сдался, он ушел вглубь, скрылся от новых советских веяний за высокими глиняными дувалами в толще своих тысячелетних традиций и только сделал вид, что покорился и принял чужие правила игры. Ничто не может поколебать его вековых устоев. Восток, затаившись, словно кобра перед прыжком, всегда ждет удобного момента, чтобы сбросить со своего тела наносную, чужеродную, искусственно навязанную ему идеологию. И стоит имперскому центру чуть зашататься, как тут же в мгновение ока все чуждое, привитое извне смывается одной огромной волной, – и миру вновь является первобытный и загадочный лик Востока.

1937-й

Заки бабай не любил вспоминать о войне, беспощадной и кровавой, неизвестно кем и в чьих интересах развязанной. Также не любил он говорить о том, что сидел в тюрьме…

Это случилось в приснопамятном 1937 году, когда жив еще был его отец – Гази хазрэт. В кабинет 34-х летнего завуча Уразлинской сельской школы, украшенный старым, потрескавшимся портретом усатого учителя всех племен и народов, ворвались люди в военной форме. Они увезли его в Казань на Черное озеро, где располагалась контора чекистов.

В тот страшный год все тюремные камеры были забиты под завязку. Но места все равно не хватало, «врагов народа» распихивали по бывшим церквям и мечетям.

– Почему ты, татарская морда, стрелял в товарища Сталина? – пытал Заки пьяный следователь в полутемном кабинете.

– Я не стрелял.

– Хорошо, почему ты, ишанский выродок, стрелял в портрет товарища Сталина?

– Я не стрелял.

Как позже выяснилось, Заки арестовали по ложному доносу. Кто-то сообщил в НКВД, что завуч Уразлинской школы, сын потомственного муллы, недобитая контра, из охотничьего ружья расстрелял портрет вождя и отца всех советских народов товарища Сталина.

«Недобитую контру» добивали, лишали сна, часами ставили на горох голыми коленями, но учитель признательного показания не подписал. Как ни странно, через год его выпустили за недоказанностью вины. Гази хазрэт умер всего за месяц до возвращения сына.

В тот страшный 1937-й год пострадал не только его сын. Многие пропали, в том числе учителя. Детишки усаживались за парты, а им объявляли:

– Уроков истории у нас пока не будет. Литературы – тоже. И немецкого языка…

Много, очень много народу бесславно сгинуло в мордовских лагерях, куда обычно направлялись политзеки Поволжья…

Но случилось чудо – Заки через год вернулся. Работать в школе не разрешили.

Кубрат ага перевез свой деревенский дом из Уразлино на окраину Казани, в поселок Северный. Завел небольшую пасеку, а в огороде, прикупив необходимый инструмент, соорудил столярную мастерскую. В холодную погоду работал дома, где всегда пахло медом и свежими стружками. Бывший учитель приобрел славу умелого пасечника и классного краснодеревщика.

Жизнь налаживалась.

До войны оставалось еще три года.

Предвыборная компания

Жил был Депутат. Нормально жил: бабы, виллы, яхты, личный авиаборт… В общем, всё как у обычных депутатов. Ничего лишнего.

Но упился он как-то после очередных удачных выборов водочки – сил не рассчитал. С кем не бывает! Похоронили, как водится, со всеми почестями.

И отправилась душа Депутата прямиком… Нет, не в ад, ну и не в рай, конечно. А – в чистилище! Так там у них на Небесах заведено.

Самый старший из ангелов, семикрылый Серафим, говорит:

– У нас тут на Небе – полная демократия, не то, что у вас там на Земле – сплошная диктатура. Мы сейчас экскурсию проведем. А ты потом выберешь свое ПМЖ. Куды сперва: в райские кущи али в адово пекло?

Задумался усопший, не знает, что и выбрать. Решил поступить по-депутатски: ничего не решать, авось само всё решится.

Ангелы долго ждать не стали, повели сначала усопшего в рай.

Травка зеленеет. Птички весело щебечут. По синему небу плывут пушистые облака.

«Фи, – подумал экскурсант, – эка невидаль!»

Водички из райского источника испил. С райского облачка на облачко попрыгал. На райской флейте подудел.

И заскучал.

Забросили его тогда ангелы в ад. А тама…

А там дружки его подельники встречают. Такие же, как он, бывшие депутаты-министры, судьи-прокуроры, банкиры-олигархи, словом, элита. Ну и бандюки. Куда ж без них!

Столы ломятся от яств, водочка течет рекой. Бабы полуголые выламываются на шестах. Голосистые певуны рвут друг у друга микрофоны.

А балом правит сам Иблис, то бишь Сатана.

Во общем, всё как в жизни, только круче. Потому как вечно.

И выбрал страстотерпец ад, не задумываясь.

Вновь встречает его Сатана. Только на этот раз не улыбается, а страшно рычит на своих подручных – измазанных сажей чертенят.

А те из сил выбиваются, подбрасывая уголек в огромные кипящие котлы. В них бултыхаются и орут благим матом все те же его дружки-подельнички: банкиры с прокурорами и прочая шелупонь.

– Вон видишь тот пустой котел, – недобро сверкнул глазищами Сатана, – его готовят для тебя.

– Как же так! – опешил новопоселенец. – Я в ад попал? В настоящий?

– В самый что ни на есть.

– А где тот ад, в котором я только что пировал?

– А то, дружок, был не ад, а предвыборная компания.

Про фэнтези

Остров безвременья

– Почему ты так долго не возвращалась? Я ждал тебя почти год.

Улыбка моментально слетела с лица Ланы, она начала говорить серьезным, немного печальным голосом:

– Мне нужно было замести следы… И мне нужно было создать островок безвременья, на котором можно укрыться. Сейчас на нем мы с тобой и находимся, здесь нас никто не найдет.

– Здесь, в этой квартире? – удивился Тимур, озираясь по сторонам. – Насколько здесь безопасно?

– Спецы из Бюро его, конечно, обнаружат. Не думаю, однако, что это произойдет быстро. Так что, живи и радуйся! Никто нас здесь пока не достанет. Или тебе не нравится мой остров?

– Ну что ты! – Тимур обнял Лану за плечи.– Нравится, еще как нравится! Но…

– Да понимаю я всё! – опережая любимого, высказала Лана его мысли.– Понятно, что рано или поздно придется отсюда сваливать. У нас есть год. В лучшем случае, два.

– Куда сваливать? На развалины советской империи?

– Нет, туда я не хочу.

– А куда хочешь?

– Я тебе уже объясняла. Естественно-природный алгоритм развития человеческой цивилизации был нарушен, вектор изменен, движение направлено в ловушку. Истинные знания сокрыты и недоступны. Природа человека, чьи способности поистине безграничны, подвергается мутации. Человечество деградирует.

– Да, помню, ты рассказывала. Как восстановить этот естественный путь?

– Это очень сложно. Практически, наверное, уже невозможно.

– А теоретически?

– Теоретически… Для этого нужно вернуться в прошлое, очень далекое прошлое, возможно, еще в дошумерскую эпоху и развязать там узловой момент, который изменит дальнейший вектор развития.

– Допустим, мы туда попали. Что дальше?

– Для начала нужно овладеть хотя бы частью тех знаний, которыми обладают технологи из Бюро планетарных исследований, – наставительно сказала Лана.

– Вот, ну вот, дорогая, – Тимур обнял Лану и поцеловал ее. – Теперь я знаю, чем мы будем заниматься в перерывах между любовью долгими зимними вечерами на нашем островке.

– А что, я согласна! – весело воскликнула Лана, зажигая зелено-изумрудный огонек в своих глазах.

Оберег

Ия, как всякая особь женского рода, была чрезвычайно любопытна, ее сильно мучил один вопрос:

– Милый, давно хотела спросить: а ты на самом деле скоро умрешь?

– Кто тебе это сказал? – открыл глаза Ак буре.

Белый волк окончательно проснулся, вскочил на лапы, и стал вытанцовывать перед молодой волчицей Ией.

– Ну посмотри на меня, разве я похож на старого волка?

– Какой же ты старый! Ты очень еще даже молодой. Уж кто-кто, а я это знаю, – жеманно потянулась своим гибким станом Ия. -Но волки ведь живут всего 15 лет.

– Это обычные волки, а белые вдвое дольше, – сказал Ак буре и снова улегся рядом со своей парой.– Смотри, тебе сейчас два года, ты будешь жить еще 13 лет. И мне примерно столько же осталось. Представляешь, 13 лет счастья – это же целая вечность!

– И твой Оберег будет нас охранять.

– Какой еще Оберег?

– Ну тот самый, который ты обещал шакалам, когда вызволял меня из плена.

– Нет никакого Оберега, – грустно произнес Ак буре.

– Как нет! – встрепенулась волчица.

– Они сами придумали себе сказку и сами в нее поверили.

После некоторого молчания Белый Волк добавил:

– Хотя, может быть, Оберег и есть.

– Как это: то есть, то нет? Объясни, – попросила любопытная волчица.

Ак буре рассказал ей о том, как его предыдущая пара, серогрудая волчица, закрыла его своим телом от пули охотника. И как потом бородатый лесник опережающим выстрелом убил этого негодяя, спасая его от верной смерти – Белый волк даже показал Ие сохраненную пулю.

– Вот они и есть мои Обереги.

– Я тоже хочу стать твоим Оберегом.

– Нет, нет, – испуганно поднял лапы вверх Белый волк. – Твое дело родить и воспитать наших детенышей. Когда они подрастут, мы создадим новую стаю. К нам примкнут и другие одинокие волки. Вместе мы прогоним подлых шакалов, изведем это поганое племя, оздоровим лес, речку, в наших краях больше никогда не будет вирусов и болезней.

– Да, я знаю, что так и будет. И я буду тебе во всем помогать.

– Умничка ты моя! А Оберег все-таки есть, – вдруг хитро оскалился Белый волк.

– Опять вздумал меня дурачить, – недоверчиво протянула волчица Ия.

– Нет, правда, есть. Мой Оберег – это честь Белого волка. Кто хранит свою честь, того оберегает Бог. А раз с нами Бог, значит, у нас все получится.