Текст книги "Величайшая подводная битва. «Волчьи стаи» в бою"

04.27. Море фосфоресцирует, что позволяет нам проследить движение каждой торпеды. Порядок конвоя полностью нарушен. Суда расходятся в разные стороны. В самую многочисленную группу входит танкер. Его мы и атакуем. Стреляем из кормового аппарата. Торпеда взорвалась, не дойдя до корабля. Возвращаюсь к получившим пробоины пароходам. Если что, я смогу их добить, используя нашу пушку. «Алексия» еще на плаву.

06.24–06.30. Тридцать выстрелов из пушки. Расстояние 2500 метров. Затем целимся в корабль, запрашивающий помощи у эсминцев. Большинство снарядов попало в борт, по ватерлинии, и в машинное отделение. Корма судна уходит под воду. Большие клубы пара… Корабль уходит на дно. Он присоединяется к уже скрывшейся в пучине «Люцерне».

06.52. В поле зрения перископа появился эсминец, спешащий к «Алексии». Ухожу в северном направлении в надводном положении».

Атака продолжалась около 6 часов 30 минут. Действия Кречмера напоминали поведение волка, оказавшегося в стаде овец. Он атаковал дерзко: расстреляв последние торпеды, попытался утопить подбитые суда артиллерией. Этот поход длился 12 дней. Командир U-99 доложил в штаб подводных сил о потоплении семи вражеских транспортов общим водоизмещением в 56 тысяч тонн. Потрясающее достижение! Правда, было одно «но». В ночном бою Кречмер не имел возможности проследить окончательную судьбу своих жертв. Он считал, что отправил на дно все четыре торпедированных им судна. А на деле три из них остались на плаву. Такие ошибки совершали все командиры-подводники Второй мировой войны. Что же касается танкеров, то суда этого класса отличаются повышенной живучестью за счет разделения корпуса на емкости под жидкое топливо – танки, поэтому одной торпеды для их уничтожения часто оказывалось мало.

Адамс вспоминал о трех поврежденных судах:

«Все они еще были способны двигаться со скоростью 10 узлов. Мы составили из них небольшой конвой и проводили обратно в Англию. В каждом из них зияли пробоины размером в двухэтажный автобус». Но бедолаги добрели до порта и вскоре были отремонтированы. Ничего этого Кречмер не знал. Первая встреча с эсминцем «Уокер» не произвела на него особого впечатления. Человек не ведает своей судьбы…

А пока U-99 под звуки марша подводников Кригсмарине входила в гавань Лорьяна. На пирсе обросший бородой Кречмер доложил главнокомандующему гросс-адмиралу Эриху Редеру и Дёницу о результатах похода. Суетились со своими камерами кинооператоры из Министерства пропаганды. Редер, здесь же на причале, наградил Кречмера Рыцарским крестом. Весь экипаж получил Железные кресты. Эльфе вспоминал:

«Гросс-адмирал Редер был просто ошеломлен, когда увидел всех нас в английской военной форме. Дело в том, что нашу новую форму еще не успели привезти из Германии, а свои грязные робы мы оставили на борту лодки. Вот и пришлось нам вырядиться в английскую форму, захваченную как трофей в Дюнкерке».

Дёниц уже знал, что из семи пораженных Кречмером судов три остались на плаву. Сообщила радиоразведка. Но он предпочел проигнорировать этот факт. Подводному флоту были нужны свои герои. И Министерство пропаганды Геббельса сделало из Кречмера и его товарищей этих героев – настоящих «серых волков Атлантики».

Вообще-то никакой необходимости в преувеличении успехов не было. Хотя Дёниц и вздыхал по поводу малочисленности «у-ботов», способных действовать в Атлантике, все они рапортовали об очень неплохих результатах охоты. Каждую из прибывших в Лорьян субмарин Дёниц встречал с шампанским и цветами, а командиров щедро награждал высокими орденами. Одним из награжденных в то лето был Фриц-Юлиус Лемп, успевший потопить, кроме «Атении», еще 16 кораблей общим водоизмещением более 80 тысяч тонн. Георг Хегель вспоминал, как радовалась награде командира вся команда:

«Ведь с самого начала мы были вместе, и в радости, и в горести, рисковали, подвергались различным опасностям. Так что, когда наш командир получил Рыцарский крест, все мы считали, что это заслуга всего экипажа».

Среди командиров подлодок началось настоящее соревнование: кто же потопит самое большое количество судов и уничтожит больше тоннажа противника. Эрих Топп вспоминал:

«Все для войны, все для победы» – это был самый главный девиз Германии того периода, и каждый хотел внести свой вклад в скорейшую победу в войне. После первых успехов в Атлантике мы пришли к выводу, что решающее слово в этом деле будет за подводными лодками». «Папаша Карл» воспитал «мальчиков» в нужном духе!

Двадцатишестилетний Топп летом 1940 года командовал маленькой подлодкой II С серии – U-57.

Немецкие подводники называли эти утлые суденышки «пронырами». На ограждении рубки Топп велел нарисовать двух красных дьяволов: «У каждого из них в руках было по два факела: факел жизни в одной и факел разрушения, смерти в другой. Картинка эта символизировала ту тонкую грань между жизнью и смертью, на которой мы балансировали».

Дёниц терпимо относился к не предусмотренным уставом и приказами «произведениям искусства» на рубках лодок. Считал, что, если это помогает «мальчикам» создать дух корпоративности, избранности подводников – это хорошо. На рубке U-47 Прина был изображен огнедышащий телец, другие корабли украшали гербы родных городов, изображения рыбы-пилы, снеговика…

Будучи молодым командиром и стремясь прославить себя и свой экипаж, Топп орудовал на пределе допустимого риска. Его лодка вышла в океан 14 августа 1940 года:

«Вскоре после того, как мы покинули Лорьян, нас атаковал неизвестно откуда взявшийся английский бомбардировщик. Бомбы разорвались так близко, что один из дизельных двигателей сбросило со станины. Я созвал срочное совещание… Механик сказал: «У нас остался лишь один исправный двигатель. Если выйдет из строя и он, то мы обречены». Он настаивал, чтобы мы срочно вернулись обратно и занялись ремонтом. Тогда я поинтересовался мнением нашего старшего офицера. «Командир, у нас на борту пять неиспользованных торпед, – ответил тот. – Наш долг – атаковать врага».

«Полностью с вами согласен», – сказал я… Мы решили подойти к британскому побережью как можно ближе».

Ночью 23 августа U-57 установила контакт с противником:

«Появился конвой, и я выпустил по нему три торпеды из надводного положения. Каждая из них нашла свою цель». Конвой ОВ-202 лишился двух сухогрузов, а третий получил серьезные повреждения. Но в ответ «красные дьяволы» были контратакованы эскортом:

«За нами началась погоня. Я попытался оторваться от противника, но наши преследователи оказались куда быстрее. Они вынудили нас погрузиться в районе с глубиной не более 50 метров. Можно сказать, что нам крупно повезло: на дне оказалась небольшая впадина, в нее мы и залегли. Противник стал засыпать нас глубинными бомбами. В течение 22 часов мы лежали на грунте. Почти все оборудование вышло из строя. Для нас это едва не стало катастрофой.

Вырубился свет, открылась течь. Стало трудно дышать: содержание СО₂ сделалось просто угрожающим. Передвигаться я разрешил только тем членам экипажа, которые боролись за живучесть, а остальным приказал лежать на своих койках… В таком состоянии нам пришлось провести почти до полуночи следующего дня.

Затем, после 22 часов, проведенных на дне морском, я сказал: «Пора подниматься на поверхность. Продуть цистерны главного балласта!» Но мы даже с места не двинулись, и тогда я решил сделать иначе. Я приказал запустить один остававшийся еще исправным электродвигатель и попытался сделать рывок. Попытка удалась… субмарина устремилась на поверхность.

Наверху стояла кромешная тьма. Приблизительно в миле от нас виднелся эсминец, но подлодку с него не заметили. Было непонятно куда идти – наш компас вышел из строя».

Лодка двинулась на север. На ходу экипаж пытался отремонтировать то, что было можно. Затем Топп обнаружил еще один конвой. Он вспоминал:

«Я решил атаковать танкер, выстрелил две последние торпеды. Они попали в цель. Танкер взорвался. Нас вновь забросали глубинными бомбами, но на сей раз они не причинили лодке никакого вреда, поскольку мы ушли на глубину 100 метров. После всплытия мы немного перекусили и отправились на базу».

Это был впечатляющий боевой поход: на одном дизеле, истратив 5 торпед. Топп отправил на дно три транспорта. Экипаж смог выжить, проведя под водой, под бомбежкой почти сутки. Топп рисковал, но он знал, что во всем может положиться на свой экипаж:

«Мы верили в успех. Моряки должны были вернуться домой героями, и это, безусловно, явилось решающим фактором».

Подлодка Топпа оказалась не единственной, которой пришлось туго в тот период. Британцы обнаружили несколько лодок и атаковали их, но с июля по октябрь смогли потопить лишь два «у-бота». В августе 1940 года в серьезную переделку угодила U-61 двадцатишестилетнего обер-лейтенанта Юргена Эстена. Он успел потопить с начала войны пять транспортов общим водоизмещением около 20 тысяч тонн. «Все это напоминало большую охоту, – вспоминал он. – Естественно, когда мы нападали на конвои, шедшие под охраной боевых кораблей, на нас самих начинали охотиться». Так и случилось к востоку от Оркнейских островов, сразу после успешной атаки британского сухогруза:

«Глубинные бомбы разрывались так близко, что прочный корпус субмарины получил большую вмятину. Лодке с трудом удалось добраться до причала на одном дизеле».

Когда Эстен сумел, наконец, выйти на связь с Дёницем, тот невозмутимо спросил: «Привет! А что вам угодно? Ведь англичане официально сообщили о том, что вас утопили?» – «Ну что ж, – ответил Эстен. – …Я уже вернулся, но могу и обратно уйти».

В переговорах с командирами подлодок Дёниц всегда демонстрировал такую демократичность и непосредственность. Подводники чувствовали, что он «свой», из их круга. Когда экипажи находились в море, «папаша Карл» посылал им последние известия из дома, сообщал о рождении сына или дочери. Заботился о каждом. И подводники ценили это, готовы были «поднапрячься» ради Дёница. Верность подводному флоту означала верность лично ему.

Лишь за последнюю неделю августа 1940 года германские подводные лодки потопили транспортные суда общим водоизмещением 110 тысяч тонн, и четверть этого тоннажа оказалась на счету Топпа. «Счастливые времена!»

«Папаша Карл» лично следил за тем, чтобы на берегу его экипажам обеспечивался хороший отдых и уход. Рихард Амштейн с U-123 вспоминал:

«Да, жили мы неплохо. И старались насладиться жизнью по полной программе. Матрос получал в жалованье небольшие деньги. Но когда ты находишься на борту подлодки, ты получаешь больше, а в походе зарплата еще увеличивается. Выплачивали надбавку за каждое погружение. То есть денежки у подводников всегда водились. А в Лорьяне всегда можно было найти прекрасное французское вино, отобедать в шикарном ресторане, а в каком-нибудь кафе встретить местную красотку. Как правило, на берегу мы искали кабак, где можно было как следует «залечь на дно». В некоторых из них играл небольшой джаз-банд. И, конечно же, когда там появлялись девушки, мы старались с ними потанцевать… Выпивка в те времена практически ничего не стоила. Бутылка шампанского обходилась в двадцать франков. Для нас это были не деньги».

Лорьян – старый французский порт. Уставшие моряки могли удовлетворить здесь любую потребность, даже если носили вражескую форму. Командиры были не против, чтобы их команды на берегу «оторвались» как следует. Главное – чтобы потом были в состоянии выйти в море, в случае получения неожиданного приказа.

Официально поощрялся куда более спокойный отдых – отпуск, проведенный всей командой, где-нибудь на побережье Франции. Питание и обслуживание предлагались первоклассные. Во время отпуска можно было покрутить романы с местными девушками. Внимание героев-подводников всегда льстило им. Имелся даже специальный поезд для подводников, доставлявший их на родину, в Германию.

Некоторые офицеры предпочитали поселиться во Франции. Эриху Топпу выделили виллу близ базы в Сен-Назере. Он делил ее со своим другом Энгельбертом Эндрассом, бывшим старпомом Прина на U-47. Топп рассказывал: «Вилла прежде принадлежала какому-то актеру из Парижа. Но он сюда уж не вернулся. В доме все осталось в целости и сохранности вплоть до столовых приборов. Конечно, мы приглашали сюда наших подружек из Парижа: у Эндрасса была девушка – бельгийка, певичка, звали ее Моника, а у меня Петти – танцовщица из ночного клуба».

Наведывались друзья и в Париж. Там был ресторан русских эмигрантов, назывался он «Шахерезада» и служил местом встреч офицеров-подводников. Топп и Эндрасс были в числе завсегдатаев «Шахерезады» и именно там познакомились со своими подружками. «Все мы чувствовали себя там как дома», – вспоминал Юрген Эстен. Если жизнь немецкого подводника и была порой коротка, то, по крайней мере, она была веселой: девушки, шампанское, ночные развлечения…

«Счастливые времена» на берегу длились не дольше, чем требовалось на ремонт и подготовку «у-бота» к следующему боевому походу. Дёниц был решительно настроен с максимальным эффектом использовать неспособность Королевских ВМС защищать морские транспортные пути. Он писал: «Я очень заботился о том, чтобы наши лодки ежедневно топили корабли противника». Его штаб вел дневник активности британского судоходства, составленный на основе донесений с подводных лодок, данных радиоразведки. Если в течение двух суток в одном районе не замечалось конвоев, на лодки шел приказ сменить район патрулирования. Германские лодки действовали вблизи британского побережья, но определить изменение маршрута конвоев на западных подходах было довольно сложно. С мостика подлодки, пользуясь оптикой, можно было обозревать пространство радиусом в 25 миль, да и то лишь при ясной погоде. А в Северной Атлантике такая погода – большая редкость. Чтобы контролировать многие тысячи квадратных миль, 12–20 субмарин не хватало. Выход на конвой всегда оставался под вопросом. Дёниц считал необходимостью организацию воздушной разведки для наведения «у-ботов» на английские морские караваны. Но к его мнению на сей счет в верхах рейха не прислушивались. Командующий Люфтваффе рейхсмаршал Герман Геринг яростно отвергал любые попытки «фюрера подводных лодок» обзавестись собственной авиацией. «Все, что летает – мое!» – говорил он. Тем более для отказов Дёницу имелся предлог – шла воздушная «битва за Британию».

Тем не менее летние успехи опьяняли, и Дёниц решил использовать на практике тактику, над разработкой которой бился еще в довоенные годы. Она получила название тактики «волчьих стай» – действий против конвоев группами подводных лодок. Конечно, командиры германских субмарин достигали впечатляющих успехов и в одиночку, но «стая» имела возможность уничтожить конвой полностью. И это, вероятно, могло, наконец, поставить Британию на колени. Тактика не отличалась сложностью, а успехи подводного кораблестроения Третьего рейха, казалось, давали шанс. Дёниц планировал сосредотачивать субмарины в районах, которые пересекались маршрутами конвоев. Лодка, обнаружившая конвой, должна была передать по радио его координаты другим «у-ботам» «стаи» и, не нападая на транспорты, поддерживать контакт с конвоем.

Затем, когда соберется вся группа, с наступлением темноты подлодкам надлежало атаковать из надводного положения. Дёниц надеялся, что одновременная атака его лодок способна разрушить оборону любого конвоя. Роль командующего подводным флотом в сборе лодок в заданном районе была решающей. Впрочем, имелся риск: служба радиоперехвата могла отметить возросшую активность радиопереговоров «у-ботов» и штаба в Корневеле, а Адмиралтейство – принять меры противодействия. Но Дёниц готов был рискнуть. Жизнеспособность Британии теперь зависела от того, как она сможет противостоять на морях «волчьим стаям» германских субмарин.

Глава 7
«ВОЛЧЬИ СТАИ»

В июле-октябре 1940 года немцы потерпели поражение в воздушном сражении над Англией, вошедшем в историю Второй мировой войны как «битва за Британию». Гитлер перенес десантную операцию «Зеелеве» на весну-лето 1941 года, а затем и вовсе отменил ее. Но, несмотря на это, исход Битвы за Атлантику, все еще оставался под вопросом.

Применение новой тактики германскими субмаринами осенью 1940 года стало пренеприятным сюрпризом для англичан, а потери, которые они стали нести на морских путях в Атлантике, вынудили Уинстона Черчилля мрачно спросить своих военных советников: «Неужели наступит момент, когда нас постигнет крах?» Пессимистические настроения у премьер-министра, до того не сомневавшегося в конечной победе над Германией, вызвала трагическая судьба атлантических конвоев SC-7 и HX-79.

Тихоходный конвой SC-7 формировался в начале октября 1940 года в канадском порту Сидни, Новая Шотландия. Разношерстная армада судов, возраст половины из которых достигал 25 лет, загрузилась углем и ждала команды на выход в океан. Предполагалось, что конвой будет пересекать Атлантику со скоростью больше 8 узлов, хотя многие ветераны едва ли могли поддерживать такой ход более нескольких часов. Все транспорты были полностью загружены лесом, зерном, сталью в листах и болванках, медью, рудой, авиационным оборудованием.

Фрэнк Холдинг вспоминал, что, когда трюмы парохода «Фискус» загрузили пятитонными стальными болванками, члены команды решили, что в случае попадания торпеды шансов уцелеть у них нет, их старый, обшарпанный пароход уйдет на дно камнем… Сам он служил на «Беатусе». Команда была «сборная солянка»: китайцы, индус, англичан-матросов двое – Фрэнк и еще один парень из Ливерпуля. Холдингу исполнилось всего 19 лет, и хотя за три года службы матросом он успел повидать мир, тем не менее в силу своего возраста он рассматривал грядущее плавание как увлекательное путешествие. А угроза нападения германских подлодок придавала этому путешествию остроты. Хотя невольно он прислушивался к разговорам о том, как кому-то пришлось провести в шлюпке несколько дней после торпедирования судна, Фрэнка эти рассказы не пугали.

Когда «Беатус» стоял под погрузкой, к Холдингу пришли два его старых друга: братья Билли и Эдди Говарды. Предложили выпить пива. Холдинг отказался: «Знаете, парни, я без гроша, так что пить пиво я не пойду, а кроме того, утром мы уходим в плавание». Братья служили на пароходе «Крикирк», который также готовился к отплытию.

К 5 октября конвой SC-7 был уже в сборе. Утром этого дня капитанов судов собрали на совещание. Его проводил коммодор конвоя Лахлан Мак-Киннон, отставной адмирал. О нем говорили, что при проводке предыдущих конвоев он не потерял ни одного корабля. Это вселяло оптимизм. Мак-Киннон четко объяснил капитанам, что можно делать в походе, а что категорически запрещается; особое внимание требовал уделять сохранению дистанции между судами, светомаскировке, радиодисциплине. За тихоходными конвоями закрепилась дурная слава. Офицеры Королевских ВМС ворчали, что порой командуют транспортами какие-то безмозглые шкиперы: кто-то постоянно отстает, кто-то вырывается вперед, а иные вообще стараются держаться подальше от конвоя, считая, что так безопаснее.

Охрана SC-7 поручалась всего одному эскортному кораблю «Скарборо». А шлюп «Фови» и корвет «Блюбелл» должны были встретить конвой в 500 милях от берегов Британии. На первом экипаж состоял из кадровых офицеров и матросов ВМС, а на втором – из резервистов, поступивших на службу всего пару месяцев назад.

Одним из них был 22-летний матрос Дон Киртон. Он вспоминал, насколько был потрясен и подавлен, когда впервые вступил на палубу «Блюбелла»: «Старая посудина, бороздившая моря бог знает сколько лет?.. Имелось орудие образца 1914 года, и я подумал, что далеко мы не уйдем… Три четверти команды страдало морской болезнью, именно она делала жизнь особенно невыносимой».

В первом же походе выяснилось, что судно немилосердно течет. Особенно сильно заливало матросский кубрик в носовой части. «Там имелась так называемая водонепроницаемая дверь, которую то и дело открывали и закрывали, и вода постоянно захлестывала в помещение. Поэтому в кубрике постоянно стояла сырость…» Правда, Киртон, помощник баталера, облюбовал себе местечко в кладовой, в то время как большая часть команды из 80 человек маялась в кубрике.

Горячую пищу разносили по вечно качающейся мокрой палубе из камбуза в кубрики и каюты офицеров. Рацион время от времени разнообразили рыбные блюда: один взрыв глубинной бомбы мог завалить палубу косяками оглушенной рыбы. В обязанности Киртона входила ежедневная выдача рома: «На бочонке красовалась надпись «Боже, благослови Короля». Ром разводился водой в отношении два к одному, после чего раздавался команде».

Командовал «Блюбеллом» лейтенант Роберт Шервуд, 33-летний «морской волк», начавший службу 15 лет назад матросом. Шервуд поражал окружающих остротой ума и мгновенной реакцией. Во время походов он дневал и ночевал на мостике. При его способностях и трудолюбии он мог бы с успехом командовать и современным противолодочным кораблем.

Вскоре после полудня 5 октября 1940 года конвой SC-7, более трех десятков судов, двинулся в путь. Он состоял из девяти кильватерных колонн по 3–4 судна в каждой. Дистанция между колоннами полмили. Коммодор Мак-Киннон шел на транспорте «Ассириан» во главе центральной колонны. Время от времени он приказывал судам осуществлять противолодочный зигзаг. Сигнал передавали с помощью сигнальных флажков или фонаря.

С. Морисон оставил такое описание обычного конвоя:

«Конвой представляет собой прекрасное зрелище, когда смотришь на него с палубы или из самолета. Внутреннее ядро состоит из неуклюжих судов, построенных в несколько колонн. Они никогда не держат одинаковой скорости. То одно, то другое судно отстает или вырывается вперед, пока взбешенный коммодор не передает сигналом: «Номер такой-сякой, займите место в строю и сохраняйте его». Вокруг торговых судов растягивается сопровождение… Каждый эсминец нервно крутится, пытаясь увидеть подводную лодку, засечь ее гидролокатором. Антенны радара топорщатся как кошачьи уши, чтобы услышать малейший шорох…»

Правда, вокруг SC-7 «нервно крутится» один-единственный шлюп «Скарборо».

После четырех суток плавания в относительном порядке конвой попал в шторм. На какое-то время из строя вышел транспорт «Эмпайр Минивер» (6 тысяч тонн) – начались неполадки с двигателем. Починившись, он, впрочем, через несколько часов догнал конвой и занял место в ордере. Казалось, ничто не предвещало беды. Но на рассвете 16 октября был принят сигнал бедствия от другого отставшего судна, сухогруза «Тревиза»: «Нас атакует подводная лодка». Бедолага «Скарборо» ничего не мог поделать, бросить конвой он не имел права. «Тревиза» пропала в океане со всем грузом и экипажем… В тот день настроение моряков конвоя несколько приподнялось – на горизонте появились «Фови» и «Блюбелл». Киртон вспоминал, как они выжимали из паровой машины своего корвета все возможное, чтобы поспеть на помощь SC-7:

«Со стороны корабли конвоя более всего напоминали плавучий город. Они казались движущимся единым целым, как будто бы все они были спаяны вместе. Зрелище просто впечатляющее».

Больше всех обрадовался появлению шлюпа и корвета командир «Скарборо», хотя, конечно, для конвоя, растянувшегося на 5 миль, эскорт оказался откровенно слабым. «Скарборо» занял место во главе конвоя, «Фови» справа, «Блюбелл» слева. Никакого плана совместных действий у командиров сторожевиков не было.

В ночь с 16 на 17 октября конвой SC-7 обнаружил сигнальщик, несший вахту на мостике германской субмарины U-48. Командир лодки капитан-лейтенант Генрих Блейхродт немедленно отправил радиограмму в Лорьян: «Конвой идет в Англию. Скорость 7 узлов. Координаты…» Штаб Дёница тут же передал координаты конвоя группе из пяти «у-ботов», патрулировавшей северо-восточные острова Роколл. Приказ, полученный командирами «стаи», был прост: «Найти и атаковать!»

Генрих Блейхродт не утерпел и, нарушая инструкции Дёница, не дождавшись всей «стаи», атаковал в одиночку. Первая торпеда поразила танкер «Лангедок» водоизмещением в 9500 тонн. Над судном поднялся высоченный столб воды и огня. Через две минуты был торпедирован сухогруз «Скорсби». Вскоре он затонул.

Офицер корвета «Блюбелл» Джеймс Кичи вспоминал: «Мы поняли, что подлодка где-то рядом… Нас не учили, как бороться с субмаринами, находящимися на поверхности… все полагались на чудо-прибор – гидролокатор». Дон Киртон рассказывал позже, что слышал даже звук удара торпеды о борт транспорта: «Мы услышали грохот торпеды, пробившей борт, а затем взрыв… Под водой звук распространяется на довольно большое расстояние, и ты сразу же понимаешь, что твоя «маленькая война» началась где-то рядом».

Когда «Блюбелл» подошел к месту катастрофы, на поверхности моря колыхались лишь кучи бревен – остатки груза погибшего судна. Кичи вспоминал: «Через эти завалы просто невозможно было пробраться. Мы боялись, что какое-нибудь бревно попадет под гребной винт. Командир очень рисковал, но нам пришлось пройти здесь, чтобы подобрать хоть кого-нибудь из оставшихся в живых». Попытавшись найти немецкую подлодку с помощью гидролокатора, но ничего не добившись в этом, корвет вскоре присоединился к двум другим кораблям эскорта. U-48 ушла, растворившись в ночи. Блейхродт расстрелял почти все торпеды, его лодка вышла из игры, но он упрямо продолжал идти за конвоем.

«Лангедок» еще держался на плаву, постепенно кренясь на борт. Но в таком положении он мог находиться еще долго, а корабли эскорта не имели права оставить конвой. «Блюбелл» подошел к поврежденному танкеру. Киртон вспоминал:

«Это был самый красивый корабль в конвое. Свежевыкрашенный, без единого пятнышка на бортах. Мы подошли к нему вплотную, и пять или шесть человек нашего экипажа перешли на тонущее судно, чтобы забрать шифровальные книги. После этого корабль пустили ко дну. Мне подумалось: «Какая бессмысленная потеря!» Конечно, его можно было попытаться спасти, взять на буксир. Но кто бы его буксировал?.. Пришлось «Блюбеллу» добить этот корабль, и это оказалась наша единственная удачная атака глубинными бомбами…»

Эскорт метался вокруг конвоя весь день, сгоняя в строй отставшие суда. Ночные взрывы, оказывается, слышали не на всех транспортах – конвой растянулся миль на 15.

В это время над ордером появилась гигантская четырехмоторная летающая лодка «Сандерленд». Гидросамолет обнаружил лодку Блейхродта и заставил ее уйти под воду. Получив с самолета координаты «у-бота», командир «Скарборо» решил преследовать врага. Тем самым он нарушил золотое правило эскорта: ни в коем случае не оставлять конвой. Несколько часов шлюп вел бесплодные поиски субмарины, в то время как просто обязан был оставаться рядом с конвоем.

На рассвете 17 октября эскорт пополнили шлюп «Лэйс» и корвет «Хайкинс». И буквально через несколько минут после их вступления в охранение в хвосте правой колонны грохнул взрыв: U-48 вновь обнаружила конвой, уточнила его координаты для штаба Дёница и «стаи» и всадила последнюю торпеду в пароход «Карлсбрек».

Случилось так, что в состав «волчьей стаи», атаковавшей вскоре конвой SC-7, входили известные подводные асы Кригсмарине: Эндрасс (U-46), Шепке (U-100), Кречмер (U-99). «У-боты» развернулись в завесу на пути следования конвоя. О том, как началось четырехдневное избиение англичан, описал в журнале боевых действий Отто Кречмер:

«17 октября. 17.45. U-100 милях в шести к северу. Дает световые сигналы азбукой Морзе: «Противник обнаружен по правому борту».

17.49…Появляется военный корабль… движется в восточном направлении. Вскоре после этого видим слева от него дымный шлейф. Наконец-то появляется конвой. Идем на большой скорости, готовимся атаковать пароход.

19.28. Погружение, готовимся к атаке.

19.50. Всплытие… Корабли не спеша поворачивают на восток. Идем вперед полным ходом.

В 20.00 проходим в нескольких кабельтовых от германской подлодки. Это вновь U-100».

Условия для «волков» сложились почти идеальные: лунная ночь, незначительное волнение моря. Для атак из надводного положения ситуации лучше и не придумаешь. Первым в ту ночь потопила транспорт U-46 Эндрасса. После мощного взрыва в пучине исчезло шведское судно «Конваларрия». Шлюп «Лэйс» бросился искать «немку» с помощью гидролокатора, увлекся и удалился от конвоя на десяток миль, а Эндрасс утопил еще два транспорта.

К «стае» присоединилась U-38 капитан-лейтенанта Генриха Либе, который также потопил один транспорт, после чего корабли эскорта загнали его под воду.

Наступило 18 октября.

Фрэнк Холдинг с «Беатуса» вспоминал:

«В ту ночь я вышел на палубу и посмотрел за борт. От нашего судна вплоть до самого горизонта светилась яркая лунная дорожка. Интуитивно я чувствовал опасность и не снимал с себя спасательный жилет.

…Парнишка лет шестнадцати сказал мне: «Я только что видел торпеду!» Я бросился в кубрик и закричал: «Держитесь!» В следующий момент раздался взрыв, какой-то звон, словно от битого стекла, где-то в районе машинного отделения… Я увидел, что одна из шлюпок уже спущена на воду и полна индусов. Так что нам оставалась всего одна шлюпка. Мы понимали, что судно тонет. Сверху сыпалась мокрая сажа. Должно быть, уже затопило «кочегарку». Капитан приказал нам спустить шлюпку и поскорее в нее забираться. Никак не могли найти одного кочегара. Капитан и артиллерист побежали его искать. Не знаю, было ли это связано с его религией, но индус не хотел покидать судно, и пришлось снимать его силой. Мы уже сидели в шлюпке, а они все не возвращались. Мне это не нравилось. Ведь немцы могли пустить еще одну торпеду. Слава богу, пронесло!

Наконец, мы стали грести прочь от тонущего корабля. У меня при себе была губная гармошка. И я стал наигрывать на ней, чтобы немного взбодриться… Смешно. Меня остановил второй помощник капитана: «Заткнись! Немецкая подлодка!» Я близорукий, поэтому ее не увидел, но зато слышал гул ее двигателей и голоса немцев, которые что-то кричали на своем языке. Судя по всему, их охватил азарт. Похоже, подводники устроили настоящую охоту!»

Следом за «Беатусом» шел голландский сухогруз «Бойколо». Его капитан застопорил машину и лег в дрейф, чтобы подобрать из шлюпок экипаж английского парохода. Благородный жест оказался роковым для «голландца». Едва со шлюпок «Беатуса» на его борт поднялся первый человек, в небо ударил фонтан огня, со страшным грохотом по палубе посыпались бревна. В трюм через пробоину с ревом хлынула вода. Сухогруз накренился на правый борт.

А затем началась бойня. Первым погиб старый английский пароход «Крикирк». Он ушел под воду так быстро, что из его команды не спасся никто. Победу записал на свой счет Кречмер. Гибель «Крикирка» наблюдали с проходившего мимо «Эмпайр Минивера». Капитан судна Роберт Смит форсировал машину, желая побыстрее уйти из опасного района.