Текст книги "Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник)"

Глава XXIV
Приз для Сулеймана

Просперо Адорно лежал посреди палубы у сломанной грот-мачты. Сюда его швырнули, ошеломленного отчасти грубостью пиратов, отчасти страхом за Джанну, попавшую в лапы этих мусульманских собак.

Он лежал на боку, руки его были стянуты за спиной кнутом из воловьей шкуры. Пятеро товарищей тоже были тут, связанные таким же образом. Феруччо в полубессознательном состоянии то и дело тихо стонал от боли. Ему разбили голову. Ему достало глупости оказать сопротивление, и мусульманская дубина прошлась по нему. Трое из четверых оставшихся в целости спали, сморенные усталостью. Смуглые корсары в тюрбанах, болтая и смеясь, кружком сидели рядом с ними.

Медленные, тяжеловесные, шаркающие шаги на палубе приближались. Послышался звонкий голос, вздернутый носок турецкой туфли грубо ткнул Просперо в бок. Он узнал омерзительного толстяка Синана.

– С возвращением, синьор Просперо! – издевательски произнес евнух. – Не думал я, что свидимся так скоро. Драгут-рейс обрадуется. Он захочет узнать о Якубе бен-Изаре и о выкупе, за которым тот был послан. А пока я кое о чем спрошу. Расскажи-ка, что тебе известно об Андреа Дориа.

– На это я могу ответить одним словом – ничего.

– Ну, тут ты врешь, как и следовало ожидать. Доказать это? Ну, во-первых, ты знаешь его племянницу.

Просперо заморгал, приходя в себя.

– Да, это так. И я знаю еще кое-кого из его семейства. Но тебя интересует, где он. Мне известно лишь, что он болтается по морю, охотясь за вами. Вы сами знаете не меньше моего.

Синан осклабился, отчего стал еще более омерзительным. В его писклявом голосе зазвучали елейные нотки.

– Не кажется ли тебе, что горящие лучины между пальцами освежат твою память?

– Ты зря теряешь время. Я ничего не могу тебе сказать. Но могу дать совет, если ты выслушаешь меня.

– Совет мне?

– Как оградить себя от гнева Дориа, когда ты попадешь в его руки…

– Давай рассказывай.

– У тебя есть бесценный заложник в лице адмиральской племянницы. От твоего обхождения с ней зависит твоя судьба. Если ты удовольствуешься ролью ее спасителя, Дориа будет милосердным к тебе. Но если ей будет нанесен ущерб, тебе это дорого обойдется. Дориа не брезгует вашими варварскими методами. Ты, наверное, слышал, как ваши турки живьем содрали кожу с венецианца Брагадина. Подобная участь может ждать и тебя. Интересно, как ты будешь выглядеть, Синан, если с тобой поступят таким же образом?

Маленькие глазки Синана гневно заблестели.

– Ты думаешь, я дрожу, услышав имя Дориа? – Его голос звучал презрительно. – Пусть сперва схватит меня. А это чудо ему так и не удалось совершить за долгие годы.

– Судьба никогда не благоприятствовала ему так, как сейчас. Ты в море один. А паруса Дориа могут появиться на горизонте в любую минуту.

Евнух с силой пнул ногой Просперо. Его грузное тело угрожающе нависло над пленником.

– Пусть появляются. Увидишь, что будет тогда. Погоди.

– Я и жду. Но если ты замешкаешься с выражением почтения племяннице Дориа, то упустишь время.

Синан злобно взглянул на него.

– Откуда ему знать, что она была у меня в плену? И за что ему мстить мне, если он не будет знать этого. В любом случае, Аллах свидетель, я не боюсь.

Однако Просперо почувствовал, что Синан, никогда не рисковавший без особой надобности, обеспокоен. Адорно рассмеялся и сел, прислонившись спиной к основанию мачты.

– Есть ли в тебе хоть что-то, кроме жира и воздуха? Разве в твоем слоновьем теле нет мозгов? Неужели я не говорил тебе, что монна Джованна Мария Дориа является заложницей в твоих руках и ты должен сделать все, чтобы у нее не было причин жаловаться на тебя? И настанет час…

Синан злобно пнул Просперо в ребра.

– Да вырвет Аллах твой гадкий язык! Этот час еще не настал.

Синан еще раз ударил Просперо, выругался по-арабски и пошел прочь. Просперо немного успокоился: теперь Джанна по крайней мере будет в безопасности. Пусть даже только в силу того, что он показал их пленителю, как ее можно использовать в случае столкновения (вполне возможного) с флотом императора. Просперо молил Бога, чтобы это случилось, хотя лично для него встреча Синана с Дориа могла означать гибель.

Когда галера изменила курс, Просперо догадался, что Синан боится оставаться в этом районе. Хисар сообщил, что они направляются в пролив Бонифачо. Но теперь судно шло на юг, с подветренной стороны острова Сардиния, контуры которого смутно вырисовывались впереди. Северо-западный ветер сменился северным, и волнение сразу стихло. Большой черный треугольник паруса развевался на ветру, и галера неслась вперед, а уставшие рабы спали на скамьях как убитые.

Наступило утро, солнце все выше поднималось в безоблачном небе, жара усиливалась. Веселый Хисар пришел навестить пленников. Его сопровождали три матроса и негр из Суса, – почти обнаженный, он тащил баклагу воды и деревянный поднос с финиками и сладостями. Пленникам развязали запястья и поставили перед ними скудную еду. Хисар учтиво сообщил им, что теперь они могут свободно разгуливать по баку, и так же учтиво добавил, что за малейшее злоупотребление свободой их сбросят в море.

Решение присоединиться к флоту, с которым его разлучил шторм, Синан принял, изрядно поломав голову. Логика не изменяла ему даже в самые тяжелые мгновения. Дориа, насколько ему было известно, должен находиться где-то вблизи северного побережья Сицилии. Как раз туда-то и могло снести Драгута. Но едва ли буря увлекла его на четыреста миль прочь. Как раз столько и было до Сицилии. И сам по себе шторм, от которого пытался укрыться Дориа, скорее всего, помешал встрече с императорским флотом далеко в открытом море. Чтобы наверстать потерянное в результате дрейфа, этим утром Драгут будет вынужден идти проливом Бонифачо. И почти наверняка он направится прямиком на юг в Триполи, к месту назначения.

Синану ничего не оставалось, как плыть собственным курсом. Ветер, менявшийся на северный, был попутным, и вскоре галера делала около четырех лье в час, а поставленные на фок-мачте паруса чуть ли не рвались.

На другой день после полудня впередсмотрящий увидел прямо по курсу землю, а чуть позже сообщил о кораблях на южном горизонте. Сосчитав паруса, Синан убедился, что это флот Драгута, и галера продолжала идти выбранным курсом.

Той ночью они бросили якорь в бухте у мыса Бона. С восходом солнца, после молитвы на корме, судно вновь вышло в море. Попутный ветер стих, но гребцы хорошо отдохнули, набрались сил, и весла весело скрипели в уключинах. Рабы делали двадцать четыре гребка в минуту, потому что Синан спешил.

До полудня оставалось часа два, когда они проходили между Пантеллерией и тунисским берегом. В этот миг из-за южной оконечности зеленого острова появился красный галеас и устремился наперехват. На его грот-мачте реял красно-белый флаг с голубым полумесяцем. Это был флагманский корабль Драгута.

На расстоянии примерно полумили капитан корсаров узнал одну из своих исчезнувших галер (в шторм он потерял две), и над водой пронесся приветственный клич. Синан направился к флагману.

Не успел Синан бросить якорь в небольшой естественной гавани на южной стороне Пантеллерии, где укрылся флот, как Драгут ступил на борт его галеры и взобрался на корму, где его поджидал евнух.

Анатолиец был одет в пышный зеленый атласный кафтан, который ниспадал до колен и был богато украшен золотыми позументами; его высокие сапоги с золотыми кисточками были искусно сработаны в Кордове; гроздь рубинов сияла на белоснежной чалме, которая еще больше оттеняла его смуглое, заросшее щетиной лицо.

Драгут приблизился к своему капитану, негодуя на его нерасторопность, но, выслушав доклад, смирил гнев на милость. Евнух показал ему сундук с сокровищами и нитку жемчуга.

– Все это и людей, которых мы захватили, – сказал он, – ты можешь взять в качестве награды всему флоту. А моей долей пусть будет только женщина, которая плыла на фелюге.

Драгут вытаращил темные глаза. В них заиграли озорные огоньки.

– Женщина! О Аллах! Что же ты с ней будешь делать? Неужели она так прекрасна, что совершила чудо, вновь сделав тебя мужчиной?

Евнух презрительно скривил губы. Ему не нравились такие вольности, а Драгут не стеснялся в выражениях. По мнению Синана, это были плоские шутки. Но он невозмутимо ответил:

– Ее красота достойна гарема нашего мусульманского владыки. Она ему понравится. Хочу предложить ее в качестве подарка великому Сулейману.

Драгут ухмыльнулся. Евнух поднял пухлые ладони.

– Я не пойду к светлейшему с пустыми руками. Мне повезло, я нашел чудесный дар. Поэтому забирай людей и все остальное, а мне оставь эту райскую деву.

– Нет-нет, погоди. Если это ключ к сердцу султана, то почему ты можешь пользоваться им, а я нет?

Синан снова скривил губы.

– Разве получить такой дар из твоих рук так же приятно, как из моих? – весело сказал он.

Драгут понял и рассмеялся.

– Возможно, и нет. Благодари Аллаха. Пусть будет по-твоему. Но дай мне хоть взглянуть на эту жемчужину, предназначенную для султана.

Синан запротестовал: мол, мужской взгляд может осквернить лик, который должен украсить гарем султана. Но Драгут не принял возражений, и монна Джанна была вынуждена, преодолев отвращение, подняться через люк из своей каюты.

Драгут рассматривал ее затаив дыхание, а его воспламенившийся взор встревожил Синана, знавшего о похоти анатолийца.

Когда она предстала перед Драгутом с высоко поднятой головой и презрительно-отрешенным выражением лица, он сказал:

– Мой капитан сообщил мне, что ему посчастливилось оказать вам помощь.

– Помощь не была необходима, и спасения не требовалось. Но все равно вам за это заплатят. Даю слово. Слово племянницы адмирала Дориа.

Этим заявлением она надеялась обескуражить Драгута и, казалось, преуспела в этом. Несколько секунд он рассматривал ее жадным взглядом, потом приглушенно засмеялся.

– Слава Аллаху! – Он наклонился к Синану. – Высокое положение придаст ей особую пикантность в глазах Сулеймана. А ты, жирный хитрец, ничего не сказал об этом! Ну а кто же люди, которые были с ней?

Услышав имя Просперо, Драгут несказанно удивился и развеселился. К огромному облегчению Синана, он утратил интерес к женщине и тотчас зашагал по палубе в сторону пленников, бросив свою свиту.

На матросов Просперо, сгрудившихся возле камбуза, он едва взглянул и удостоил вниманием лишь самого Просперо. Глаза Драгута смеялись, но смеялись зло и угрожающе.

– Слава Аллаху, вновь предавшему вас в мои руки, синьор Просперо. Мы ведь договорились о выкупе и заложнике, который должен был быть мне возвращен, не так ли?

– Не думаешь же ты, что я сознательно нарушил слово, – с достоинством ответил Просперо. – Обстоятельства не благоприятствовали мне. Но теперь ты можешь взять свое золото, синьор Драгут. Оно в моем сундуке, который забрал Синан.

– Аллах наделил тебя сообразительностью, синьор Просперо. – Драгут громко рассмеялся. – Ты хочешь заплатить выкуп из денег, взятых как военный трофей. А все, что сверх суммы, ты наверняка потребуешь вернуть обратно!

– Более того, я потребую и фелюгу, и своих слуг. А за все это можешь забрать себе мой сундук.

Продолжая смеяться, Драгут погладил свою раздвоенную бороду.

– Есть же еще женщина. Удивляюсь, почему ты не требуешь и ее.

– Я требую. Это само собой разумеется.

– Ха! Само собой? Тогда знай: Синану повезло. И повезло больше, чем Хайр-эд‑Дину при Фонди, когда он пытался захватить для гарема султана леди Джулию. Она была бы лакомым кусочком, усладой очей и сердца Сулеймана, но готов поклясться, что эта женщина еще прекраснее. Возложить такой дар к ногам владыки всех правоверных – большая честь для Синана.

Просперо побледнел так, что даже губы его стали белыми.

– Но, Драгут, она же… – Он осекся, радуясь неожиданно осенившей его мысли. К тому же это будет не совсем ложь. И может возыметь действие. – Она моя жена, Драгут. Мы обручены!

– Вот как? Какая жалость, право! Девственница, конечно, была бы ценнее для нашего великого господина. Но ее краса возместит этот изъян.

Ужас обуял Просперо. Он позабыл о гордости и начал униженно молить корсара:

– Драгут, когда ты был моим пленником, я обошелся с тобой милостиво.

– Так же, как и я с тобой, когда ты был у меня в плену. Теперь мы квиты.

– Мы надрывались за одним веслом. Разве общие страдания не связывают нас? Когда-то ты считал, что это так.

– Ты сам все испортил, предав меня.

– Я не предавал. Это единственное, чем я могу похвастать перед тобой. Плату, которая причитается тебе за меня, ты все же получишь. Послушай же, назначь выкуп за нас обоих. Каков бы он ни был, он будет выплачен.

– Ты думаешь, я поверю тебе снова?

– Я не прошу об этом. Мы останемся у тебя, пока не придет выкуп. Но останемся как пленники, которые ждут его.

Драгут ухмыльнулся.

– А что, если я назначу десять тысяч дукатов?

– Согласен! – тотчас же с жаром ответил Просперо. Он испытал такое облегчение, что кровь прилила к щекам. – Деньги будут доставлены из Генуи. Средства найдутся. Мои слуги отвезут письма в банк Святого Георгия.

Ухмылка Драгута стала еще шире.

– Но я еще не говорил о десяти тысячах. И о двадцати тоже. Неужели ты думаешь, что я расстанусь с племянницей Андреа Дориа даже за сотню тысяч дукатов? Разве ты забыл, какие у меня счеты к этому старому морскому волку? Слава Аллаху! Может быть, он еще вспомнит об этом, когда узнает, что его племянница живет в гареме Сулеймана. Неверный пес! Возможно, он в конце концов еще пожалеет, что приковал меня к веслу и отдал под плетки своих надсмотрщиков. Пожалеет, когда мысль о племяннице будет терзать его старую грешную душу.

– А как же я? – вскричал Просперо. – Я что, не в счет? Я же сказал тебе, что племянница Дориа – моя жена.

Драгут пожал плечами:

– Откажусь ли я от столь сладостной мести из-за твоих страданий? Я ничем тебе не обязан. Даже будь так – разве не по воле всеведущего и всемилостивейшего Аллаха кару виновных зачастую разделяют и безвинные? Я сочувствую тебе, Просперо, но не настолько, чтобы отказаться от удовольствия или лишить султана такого подарка. К тому же все это – затея Синана.

И тогда самообладание покинуло Просперо. Он обрушил на Драгута поток площадной брани, такой, которую понимают и на Западе, и на Востоке.

И все это время «негодный ублюдок» Драгут стоял перед ним и смеялся, как дьявол, не обращая внимания на оскорбления. Наконец, когда Просперо поостыл и устыдился своей ярости, которая только позабавила Драгута, тот заговорил:

– Так-так. Слова не ранят. Но ограничься тем, что сказал. Другой на моем месте послал бы тебя на галеры. Да и я так поступлю, если ты снова откроешь рот. Ты перейдешь со своими людьми на борт моего галеаса, где тебе не причинят вреда, если ты будешь благоразумен. И клянусь Аллахом, ты будешь благоразумен!

Глава XXV
Ловушка

Лишь один лучик света брезжил в окутавшей Просперо тьме. Коль скоро Джанна предназначалась великому владыке, пленители должны до поры заботливо охранять ее. Ждать, пока они исполнят свои намерения, было мучительно больно, но все же у него оставалась надежда на благополучный исход. Время еще есть, а раз есть время, сохраняется и надежда: ведь возможны всякие случайности.

Когда Драгут осознал мощь тех, кто за ним охотится, и понял, что его настигают, он решил, что будет безопаснее всего последовать за Хайр-эд‑Дином в Стамбул и присоединиться к флоту султана, опять став под знамена своего старого командира. Но прежде ему, в соответствии с приказом, нужно было дождаться на Джербе прибытия Ярина Сабаха, посланного за подкреплением в Алжир. Иначе отделившиеся от флота галеры подвергнутся серьезной опасности. Кроме того, приведя подкрепление, он станет желанным гостем во дворце правителя.

Подняв якорь в Пантеллерии, Драгут неторопливо двинулся на юг мимо своего разоренного гнезда, Мехедии. Считая безумством входить в порт, Драгут все же совершил неосторожность, приблизившись к берегу на полмили. Им руководило понятное желание получше рассмотреть город и оценить ущерб. Горько прокляв неверных свиней, разрушивших его крепость, корсар возобновил медленное продвижение вдоль побережья. Торопиться ему было некуда. Вероятность погони в этих водах была невелика, и он мог спокойно дожидаться тут подкреплений, которые, как ему было известно, прибудут самое раннее через несколько недель.

Возглавляемые бригантиной галеры ползли на юг по неподвижной глади моря, в которой отражалась каждая паутинка. Полный штиль сопровождался страшным зноем. Пройдя мимо Сфакса и островов Керкенна, они пересекли обширный залив Габес и наконец вошли в мелкие воды у Джербы – острова гомеровских лотофагов[28]28
  Лотофаги – упоминаются в гомеровской «Одиссее». Это мифический народ, живший на острове в Средиземном море. Лотофаги угощали своих гостей сладким лотосом, отведав который путешественники забывали родину и навсегда оставались на острове.


[Закрыть]. Галеры осторожно миновали узкий мелководный пролив и оказались в бухте еще до начала отлива. Эта огромная и почти круглая лагуна, двадцати миль в длину и пятнадцати в поперечнике, лежала между скалистым берегом материка и зеленой полоской Джербы. Строго говоря, Джерба была островом лишь во время приливов, юго-восточную ее оконечность соединяла с материком полоса топей, где гнездились фламинго. Но и в прилив перешеек Тарик-эль‑Джемиль обеспечивал безопасное сообщение между Джербой и побережьем. Поэтому Джерба, по существу, была не островом, а полуостровом.

Пройдя через обширную лагуну, флот Драгута проследовал вдоль побережья Джербы до деревни Хум-Аджим – кучки домов вокруг белокупольной мечети. Некоторые из них были построены из камня, другие – из самана, скрепленного навозом. Крыши были тростниковыми: на болоте в изобилии рос камыш. Здесь, в этой светлой бухте, обрамленной зарослями тамариска, возле серебристой береговой линии, и бросил якорь флот корсаров. Обитатели здешней плодородной равнины воспользовались его приходом, чтобы наладить торговлю. Страна была похожа на сад. Сверкающие верхушки финиковых пальм возвышались над серо-зелеными оливами, зеленью инжира и мушмулы. Берберские женщины, изящные, без паранджей, спускались к воде с ивовыми корзинами на головах, наполненными золотистыми сливами, сочной акациевой фасолью, финиками, рано созревающими в таком благодатном климате, арбузами, хлебом, яйцами, курами и прочей снедью. В лодках с высокими вздернутыми форштевнями их ждали мужья. Подплывая к кораблям, торговцы назойливо предлагали свой товар, криками привлекая к себе внимание. Никаких сказочных плодов в этой изобильной стране не было, но корсары радовались и тем заурядным фруктам, которые здесь росли. Спустя несколько дней даже рабы объелись ими, позабыв о черствых галетах и бобах, составлявших их обычный дневной рацион.

Драгут был уверен, что в этой лагуне его никто не потревожит до прихода подкрепления. Поэтому он воспользовался случаем и приказал кренговать галеры, по пять штук за раз, и смазывать жиром их кили. В первую очередь расснастили и вывели на мелководье корабли, потрепанные бурей и нуждавшиеся в ремонте. На берегу соорудили кузницу, и рабы приступили к работе. Пять дней прошли спокойно, но на шестой из деревни Хум-эс‑Сум, что на северном побережье, прискакал на верблюде гонец. Он сообщил, что в залив Габес с севера вошла огромная армада.

Потрясенный и встревоженный, Драгут приказал седлать лошадей и вместе с несколькими офицерами отправился взглянуть на приближающиеся корабли собственными глазами. Когда он увидел их, они были в миле от пролива и уже бросали якорь на мелководье – тридцать шесть галер и галеонов, сопровождаемые бесчисленным множеством вспомогательных и транспортных судов. Некоторые несли красный с золотом испанский флаг, другие – красно-белый генуэзский, но Драгут и без того знал, кто перед ним. Еще на стоянке, когда ему сообщили о приближении флота, корсар понял, что это вовсе не ожидаемое подкрепление, а Дориа, выследивший его на морских путях, на которых следов не остается. Только потом, в более спокойной обстановке, Драгут понял, что, возможно, оставил какие-то следы в Мехедии.

При первом взгляде на неприятеля корсар почувствовал невероятный страх и побледнел так, что этого не смог скрыть даже загар. Не иначе как этим свирепым генуэзцам помогает сам шайтан. Злополучная лагуна, которую он считал безопасным убежищем, превратилась в коварную западню, не имевшую выхода. И неверные знали об этом, иначе они не стали бы бросать якорь здесь, возле единственного прохода, которым могли воспользоваться корсары. Драгут дал волю гневу в присутствии своих офицеров и, размахивая руками, принялся клясть Андреа Дориа, лагуну Джерба и собственную глупость, из-за которой они попали в ловушку. Устав ругаться, он развернул горячего арабского скакуна и бешеным галопом помчался обратно к стоянке, до которой было десять миль.

Возвратившись, Драгут посеял панику. Весть о прибытии Дориа повергла солдат в оцепенение, а двум тысячам христиан всех национальностей, надрывавшихся у Драгута на веслах, внушила надежду.

Но ни для кого эта новость не была столь желанна, как для Просперо. В его жизни, пожалуй, не было более мрачных дней, полных апатии, сводящего с ума отчаяния, вынужденной праздности. Товарищей его увели в рабство на галеас Драгута, но самого Просперо оставили на свободе. Однако эта свобода была не лучше тюрьмы. Драгут отвел ему каюту в трюме, позволил посещать кают-компанию и допустил к своему столу. Несмотря на давние раздоры, он обходился с пленником учтиво, подобающим его рангу образом, а сам тем временем раздумывал, как с ним поступить. Вежливость Драгута оскорбляла Просперо. Он не ходил в кают-компанию, чтобы не встречаться с корсарами и не видеть их учтивости, которая была не чем иным, как шутовством. Тем не менее, столуясь вместе с корсаром, Просперо не мог полностью игнорировать его, если не хотел остаться на голодном пайке. За столом Драгут оживленно беседовал с пленником, не обращая внимания на его страдания, угрюмое молчание и все более мрачный вид.

Если бы речь шла только о нем, у Просперо не было бы особых причин благодарить судьбу за то, что Дориа оказался поблизости и Драгут угодил в ловушку. Однако невыразимый страх за Джанну, терзавший его, теперь развеялся, и душа Просперо преисполнилась благодарности. Поэтому, когда Драгут вернулся из Хум-эс‑Сума, Просперо встретил его чуть ли не весело.

Занятый своими заботами, Драгут вначале не заметил этой перемены. Он раздумывал, как отразить грозящий удар, хотя и понимал, что действенных мер принять не удастся. Он приказал выкатить на сушу дюжину самых мощных пушек и сам проследил за этим. Потом послал за старым Хадабом, шейхом Джербы, и убедил его прислать на помощь несколько тысяч берберов, чтобы быстро построить крепость на мысу у входа в пролив, где предполагалось установить пушки. Затем, забыв об обеде, Драгут помчался наблюдать за возведением укреплений. Берберы и невольники возились там, будто колония муравьев. Казалось, форт вырастает прямо из-под земли. Бурые стволы финиковых пальм в шестьдесят футов длиной прикрепляли к еще более мощным стволам старого тамариска. Из них сооружали платформу за валом из ивовых прутьев, который берберские мужчины и женщины лихорадочно засыпали землей.

Работы были, словно по волшебству, закончены за считаные часы. Обнаженные рабы, обливаясь потом, притащили на позиции орудия. Оставалось только установить их, но для этого невольникам надо было дать передышку, чтобы они могли перевести дух и унять дрожь в руках и ногах.

Офицеры Драгута, энергичные и бдительные, выкрикивали приказания, щелкали бичами, посылали гонцов то туда, то сюда. Сам Драгут поспевал везде, его темные сердитые глаза примечали все, и он то и дело резким голосом приказывал что-то исправить или усовершенствовать.

Наконец все было сделано, и Драгут спустился с широкого парапета, с которого в последний раз окинул взглядом всю постройку. Он не чувствовал удовлетворения, потому что положение, в которое попали корсары, было отчаянным. В этот миг рядом с ним раздался хриплый голос:

– Столько трудов, и так мало толку, господин Драгут.

Корсар резко обернулся и, увидев Просперо, в сердитом удивлении уставился на него.

– Ты здесь? Почему? Что тебе надо?

– Мне стало любопытно. Никто меня не остановил. – Просперо был спокоен, а Драгут сопел так яростно, что ноздри его раздувались. – Жаль, что все усилия затрачены впустую. Жаль, что у тебя не хватило изобретательности. – Он улыбнулся. – Ты только укрепляешь дверь своей тюрьмы, синьор Драгут.

Корсар и сам это понимал и поэтому еще больше выходил из себя. Ему вовсе не хотелось становиться посмешищем.

– Да покарает тебя Аллах!

– Да вразумит Он тебя и сделает способным увидеть, где твое спасение, – ответил Просперо.

Гнев Драгута сменился откровенным изумлением. Какое-то мгновение он молча смотрел на пленника, вытаращив глаза, потом спросил:

– Ну а ты это видишь?

– Разве я обязан спасать тебя от гибели?

– Гибели? Какой гибели? – вновь вспылил Драгут. – Пусть эти паршивые генуэзцы только попытаются проникнуть в лагуну, и тогда ты увидишь, кому суждено погибнуть.

– Ну еще бы! Если бы дело было только в обороне! Крепость ты возвел прекрасную, но зачем Андреа Дориа лезть на рожон, когда он может просто подождать тебя на выходе из пролива? А он будет ждать тебя именно там, терпеливо и упорно, как стервятник.

Такая перспектива не очень устраивала Драгута. Он разразился грязными проклятиями. Потом спросил:

– А зачем мне выходить из бухты?

– Не хочешь же ты обосноваться в Джербе и заняться сельским хозяйством?

Драгут сжал кулаки. Он и сам терзался сомнениями, и это заставило его смирить гнев. Он стал спорить со своим насмешником.

– Если я не могу оставаться здесь сколь угодно долго, то не может и Дориа. Но у меня, по крайней мере, есть преимущество. Я в укрытии. Если надо, дождусь зимних штормов, которые прогонят его прочь.

Просперо рассмеялся, не обращая внимания на то, как это злит и Драгута, и хмурых корсаров, которые ворча обступили их.

– Ну да, конечно, Дориа дурак. Он об этом не подумал.

– Думай не думай – это ему не поможет.

– Не поможет? Я знаю, что бы я сделал на месте Дориа. Устав дожидаться тебя, я высадил бы десант к востоку от Джербы, достаточно сильный, чтобы захватить твою крепость, а уж потом вошел бы в бухту и довершил разгром. По-твоему, такое не может прийти в голову Дориа?

Теперь уже рассмеялся корсар:

– Что ж, пусть плывет по воле Аллаха. Тут его ждет гибель. Для десанта ему потребуется половина всех матросов. А когда он высадится на берег, появлюсь я и разгромлю вторую половину эскадры, не дав ему овладеть положением. Вот почему я и построил это укрепление. Теперь ты, возможно, не сочтешь его бесполезным.

С этими словами он повернулся, чтобы уйти, но Просперо остановил его, сказав:

– Почему ты думаешь, что Дориа слепец? Он будет держать тебя в ловушке, пока не получит подкрепления. Ему достаточно отрядить гонца в Неаполь. Впрочем, я уверен, он уже сделал это. До зимы еще далеко, Драгут, и Дориа, как я уже сказал, умеет быть терпеливым.

И чтобы досадить корсару, он злорадно повторил:

– Как стервятник.

На орлином лице Драгута появилось выражение тревоги, но он заставил себя усмехнуться:

– Что ж, можешь на этом строить свои пустые надежды на освобождение.

Устав от этого разговора, возбудившего небывалый гнев его капитанов, Драгут внезапно разозлился:

– Возвращайся на галеру и оставайся там. И если ты сойдешь на берег без разрешения, то я закую тебя в кандалы. Прочь!

Драгут в ярости махнул рукой и резко повернулся на пятках. Просперо в сопровождении нескольких корсаров возвратился на флагманский корабль. Но он был доволен, потому что вновь был рядом с объектом своей любви и мог обеспечить если не немедленное освобождение, то хотя бы безопасность Джанны.

В течение следующих трех дней он видел Драгута лишь мельком. Анатолиец возвращался на галеру только для того, чтобы отоспаться. Все время он проводил в крепости, следя за императорским флотом, который стоял в миле от берега, у возвышенности, близ большого мыса, простиравшегося почти до восточной оконечности острова. С каждым днем глаза Драгута все больше наливались кровью. Галеры генуэзцев сонно замерли на зеркальной глади моря и стояли в жарком июльском мареве, словно дожидаясь, когда попавший в ловушку неприятель в отчаянии сделает первый ход. А над ними синело небо, отливавшее стальным блеском.

А неприятель понимал, что пророчество сбылось и перед ним – та самая стая терпеливых стервятников, о которой он говорил. Лицо Драгута с каждым днем становилось все изможденнее, вытягивалось, взгляд затуманивался от усталости, нрав делался все более раздражительным, а брань – все отборнее. С тех пор как на гойалаттской дороге Драгут-рейс попал в плен к генуэзцам, он никогда не оказывался в таком отчаянном положении. Но в Гойалатте он хотя бы мог бороться, а сейчас у него не было никакой возможности вступить в бой.

В лагуне тем временем прекратились все ремонтные работы: корабли могли понадобиться Драгуту в любой момент. Команды без дела сидели на берегу, не очень-то надеясь, что Драгут или Аллах вытащат их из передряги. Все понимали, что положение отчаянное.

Вечером третьего дня Драгут под давлением обстоятельств наконец смирил свою гордыню и, не в силах больше воздерживаться от расспросов, велел привести к себе Просперо.

Генуэзца втолкнули в кают-компанию, где на пестром диване восседал, скрестив ноги, Драгут. Он был без халата, и оказалось, что тело его бело с головы до пят. Загорелым было лишь заросшее бородой лицо.

– В тот день ты намекал… Что ты имел в виду, когда молил Аллаха открыть мне глаза и помочь увидеть выход?

– Я намекал, что мое дружеское расположение к тебе заставляет меня желать, чтобы ты не попал в расставленные Дориа сети.

– Да-да, – прохрипел Драгут. – Итак, Аллах наставил тебя на путь истинный. Дружеские чувства все же пробудили в тебе желание помочь. Что ж, возможно, это принесет тебе выгоду.

– Надеюсь, ты оценишь это. – Просперо подошел к низкому турецкому столику, инкрустированному слоновой костью и жемчугом, и, воспользовавшись им как табуретом, присел. – Тебе несказанно повезло, Драгут. В безвыходном положении, возможно самом отчаянном, в которое ты когда-либо попадал, у тебя появился шанс выпутаться. Я удивляюсь, как ты сам не догадался об этом. Напиши Андреа Дориа, что ты пленил его племянницу, и предложи ему в качестве выкупа дать тебе свободно выйти в море.

Просперо говорил спокойно, сдерживая нетерпение. Как игрок, затаивший дыхание, после того как поставил все на кон, он ждал, как будет воспринято его предложение. Глаза Драгута приоткрылись чуть шире, он долгим взглядом уставился на генуэзца. Наконец он медленно заговорил, и в голосе его сквозила насмешка:

– Вы, неверные, высоко цените своих женщин, я знаю. Но одна женщина за Драгута и весь его флот, пожалуй, слишком маленький выкуп, чтобы я поверил тебе.