Текст книги "Остров"

Часть вторая
Десять лет спустя, 1997

1

Дагур

В Рейкьявик пришло лето – самое настоящее лето, – температура поднялась до двадцати градусов, а неподвижность воздуха нарушал лишь едва ощутимый ветерок. Тут и там на пути Дагура попадались высокие кусты ракитника, ветви которого гнулись под тяжестью пышных золотистых соцветий. В какой-то момент он замедлил ход и полной грудью вдохнул аромат исландского лета. Дагур где-то слышал, что цветы ракитника ядовиты, – ничего удивительного, по горькому опыту он знал, что мир вообще довольно опасен и даже токсичен.

Однако лето закончилось, как только Дагур переступил порог центра сестринского ухода, – здесь царила вечная осень. Выцветшая краска на стенах, которая, казалось, становится все тусклее день ото дня, и не пропускавшие солнечные лучи окна молочного стекла неизменно приводили Дагура в состояние уныния. Он приходил сюда из сострадания и отчасти из чувства долга, но каждый раз вздыхал с облегчением, когда посещение заканчивалось и он наконец оказывался на улице. И не важно, какая стояла погода, – все лучше, чем давящая атмосфера этого места.

Мать Дагура была еще слишком молода, чтобы там находиться, – всего шестьдесят три года, но других вариантов не нашлось. Она была истощена – физически и морально, и ее угасание медленно, но верно продолжалось уже десять лет. Какого-либо научного объяснения ее состояния врачи не давали – все выглядело так, будто она просто поставила на своей жизни крест.

Дагур быстро поднялся по лестнице и прошел вдоль темного коридора к ее палате. Помещение было маленьким и безликим, но, к счастью, его мать находилась там одна. Как обычно, она сидела у окна и глядела на улицу, хотя смотреть там было особенно не на что. Дагуру показалось, что взгляд матери, скорее, направлен не наружу, а внутрь – как если бы память погрузила ее в старые добрые времена.

Шел четвертый год, с тех пор как Дагур принял решение поместить мать в лечебницу, и дело было не только в том, что к тому времени сам он за ней ухаживать больше не мог, но и в том, что на пути его стремления вырваться из порочного круга прошлых потрясений и начать жизнь с чистого листа встала непробиваемая стена безмолвия, терпеть которое не было уже никаких сил.

Несмотря на непростые обстоятельства, Дагуру каким-то чудом удалось закончить школу. Сдав выпускные экзамены, он решил пропустить год перед поступлением в университет, однако, в отличие от некоторых своих друзей, посвящать его путешествиям не стал. Вместо этого он остался в Исландии, устроился на работу и старался как мог поддерживать мать. Она по-прежнему работала кассиром в банке, хотя и меньше, чем раньше. С эмоциями она поначалу могла худо-бедно совладать, однако пережитый шок и нервное напряжение находили выход в физической усталости и недомоганиях. Было удивительно, что она вообще продолжает работать, пусть и неполный день. Но все же дело закончилось тем, что она уволилась и стала жить на пособие в связи с утратой трудоспособности. Ясно понимая, к чему все идет, Дагур решил получить высшее профессиональное образование, поскольку предвидел, что недалек тот день, когда ему придется не только самому решать все материальные проблемы, но и поддерживать мать. Дагур выбрал факультет экономики и управления, отказавшись от идеи построить карьеру в какой-либо иной области, – по крайней мере, пока.

Особой любви к экономике он не питал, но учеба давалась ему легко. Дагур всегда отличался способностями к математике и быстрым мышлением, что и привело его по окончании университета в сферу финансов – вот уже семь лет он работал в банке. Девятнадцатилетнему Дагуру и в голову бы не пришло, что в неполные тридцать он будет банковским служащим.

За эти годы у него несколько раз возникали отношения, которые можно было бы назвать романтическими, однако ни в одну из девушек Дагур не был по-настоящему влюблен. И все же он полагал, что тот момент, когда, встретив достойную женщину, ему придется покончить с холостяцкой жизнью, неизбежно настанет. У него будет семья – его семья. А пока Дагур по-прежнему жил в доме, в котором вырос, слишком большом для одного человека, в окружении множества воспоминаний. По каким-то причинам он не решался переехать в другое жилье, – вероятно, подсознательно ему не хотелось обижать мать, хотя теперь она и бывала дома только по большим праздникам.

Да, пришло время распрощаться с прошлым. В свое время никто не вызвался помочь им с матерью пережить шок. Сейчас, десять лет спустя, все могло бы быть иначе, но тогда им казалось, что они одни на всем белом свете.

Теперь Дагуру хотелось сделать шаг навстречу будущему. Он понимал, что если ничего не предпринимать, то его унылому существованию конца-края не будет. А о такой перспективе и речи не могло идти – не из того он был теста. Видимо, ему все-таки предстоит оставить карьеру брокера и пуститься в какое-то новое плавание.

– Мама, это я, – мягко сказал Дагур.

На нем был деловой костюм, поскольку он зашел прямо с работы. Однако мать никогда не высказывалась по поводу того, как он одет, – вероятно, она этого даже не замечала.

Обернувшись, она направила на него отстраненный взгляд, в котором едва угадывалась та прежняя женщина, на чьих плечах когда-то держался их дом.

– Дагур? Как дела, сынок? – спросила она после недолгого молчания.

Временами мать мыслила вполне ясно, а иной раз создавалось впечатление, что она отказывается воспринимать настоящее. У врачей не было этому достоверных объяснений – обычно они все списывали на счет эмоциональной травмы, а вернее, травм, которые ей пришлось пережить. Однако даже в хорошие дни между матерью и сыном ощущалась некая отчужденность, преодолеть которую Дагуру не удавалось. Он, конечно, чувствовал исходящую от нее материнскую любовь, но проявить ее в полной мере ей мешала раковина, в которой она пряталась от мира в последние годы. Вероятно, там ей жилось легче, и Дагур вполне отдавал себе отчет, что так все и останется, пока она в конце концов не сдастся.

– Все в порядке, мама.

– Ну и отлично.

– Ты сегодня выходила на улицу? Погода прекрасная.

Мать выдержала паузу, потом ответила:

– Я, вообще-то, никогда не выхожу, Дагур. Разве что к тебе в гости. А так мне и здесь хорошо.

– Я подумываю о переезде, – вырвалось у Дагура, хотя он и не собирался начинать с матерью этот разговор: ему не хотелось, чтобы она нервничала. Но пожалуй, это и к лучшему, если он скажет ей все как есть, – возможно, уже сами эти слова, произнесенные вслух, отрежут ему пути к отступлению.

Реакция матери оказалась неожиданной.

– Неплохая идея. Сейчас самое время.

Дагур немало удивился – он-то предполагал, что мать начнет его отговаривать.

– Ну… я пока, вообще-то, еще ничего не решил.

И тут его осенило, что, вероятно, мать – это всего лишь удобный предлог, поскольку в первую очередь ему самому, видимо, не так просто примириться с прошлым, как хотелось бы думать. Действительно ли он готов продать дом, в котором вырос, и потерять связь со всеми воспоминаниями, которые были с ним связаны, хорошими или плохими? Хотя, если быть честным, плохие воспоминания уже навсегда поселились в душе Дагура, став неотъемлемой частью его личности.

– Тебе не стоит с этим затягивать из-за меня, – сказала мать, улыбнувшись.

Ее улыбка была безрадостной, но все же Дагуру снова показалось, будто на миг завеса печали спала с ее лица, и он увидел мать такой, какой она была десять лет назад.

Слезам воли Дагур не давал – он не позволял себе плакать даже тогда, когда все это произошло. Для выплеска эмоций он находил иные способы. И вот теперь он вдруг ощутил, как слезы, которые он сдерживал много лет, подступают к глазам.

Дагур поспешил сменить тему:

– Ну а ты как, мама? Хорошо себя чувствуешь?

– У меня постоянная усталость, сынок, ты же знаешь. Ничего не меняется. Я всегда радуюсь, когда ты приходишь, а в остальное время просто отдыхаю.

Опасения Дагура, что мать практически не общается с другими пациентами лечебницы, вновь подтвердились. Хуже того, она оборвала все связи со своими старыми подругами, коллегами из банка и бывшими одноклассниками. Все изменилось, и она закрыла дверь в прошлое. Это было добровольное одиночество, а может, как иногда думал Дагур, и добровольная деградация. «Депрессивное состояние», – говорили врачи, однако от их лекарств мать лишь только глубже погружалась в апатию.

Она крайне редко упоминала о произошедшем. Казалось, что так ей проще переживать свое горе – она нашла способ справляться с выпавшей на ее долю неописуемой скорбью. Дагур же, увы, такого способа для себя пока не нашел, но надеялся, что научится превозмогать боль иначе. Хотя как знать? Ведь у них с матерью общие гены. Он тоже ни с кем не делился воспоминаниями о трагедии, даже с друзьями.

– Тебе нужно внимательнее относиться к своему здоровью… Может, пообедаем как-нибудь вместе дома?

– Давай дождемся Рождества. У тебя своя жизнь, сынок.

– Но…

И в этот момент ожил его мобильник.

– Что это за ужасный звон? – вздохнула мать.

– Это мой телефон, мама, – ответил Дагур, извлекая его из кармана пиджака.

– Ах да… конечно, мобильный. Не пойму, зачем ты его все время таскаешь с собой. Разве ими пользуется кто-то, кроме фигляров?

– На работе требуют, чтобы я всегда был на связи.

– Да, в мое время такого не было. Это ведь отвлекает, когда работаешь с клиентами.

Дагур пока так и не сподобился объяснить матери, в чем конкретно заключаются его служебные обязанности, хотя ему давно было понятно, что мать считает его таким же кассиром, каким когда-то работала и она сама. От мира ценных бумаг она была бесконечно далека – с тех пор как она уволилась с работы, все происходящее вне стен ее дома интересовало ее очень мало.

Дагур ответил на звонок и услышал в трубке голос своего давнего приятеля. Они по-прежнему поддерживали отношения, хотя уже и не общались так близко – их дружбу омрачала незримая тень.

– Можешь говорить?

Дагур обвел взглядом жалкую и безликую обстановку палаты. Мать улыбнулась и жестом показала ему, что он может идти. Молодой человек знал, что, несмотря ни на что, его посещения очень важны для матери, и стыдился того, что у него не хватает духу проводить с ней больше времени.

– Да, могу, – ответил он в телефон и поднялся со стула.

Склонившись, чтобы поцеловать мать в щеку, Дагур почувствовал, как она легонько коснулась рукой его плеча, и в этот момент к его глазам вновь подступили слезы. Боже, что же с ним происходит?

Он поспешил выйти за дверь.

– Знаешь, Дагур, я тут подумал… – раздавался из телефона голос его друга. – Давненько мы не встречались нашей старой компанией. Так вот, я вчера говорил с Кларой… Они созванивались с Александрой – она в кои-то веки в городе и может провести с нами выходные…

Дагур молча слушал его, едва ли не бегом спускаясь по лестнице – ему хотелось как можно скорее оказаться на свежем воздухе.

– В этом году уже десять лет, кстати…

– Да-да, верно.

– Вот мы и подумали устроить встречу старых друзей, вспомнить…

Дагур задумался. В обычных обстоятельствах он бы, не колеблясь, отказался и не стал бы больше возвращаться к этой теме, но разговор с матерью не выходил у него из головы. Она практически подталкивала его к переезду. Разрыв с прошлым неизбежен – сознательно или подсознательно Дагур и так откладывал это слишком долго.

– А что конкретно вы планируете?

– Ну… в общем… – (Дагуру показалось, что его приятель, скорее, готовился к отказу на свое предложение.) – Есть отличное местечко, где мы можем остановиться на уик-энд и провести время вчетвером.

– И где это?

– Так ты свободен?

Дагур поднял глаза к небу – погода стояла прекрасная, и им овладел на редкость благостный настрой. Однако он отдавал себе отчет, что чем дольше он думает, тем сложнее ему будет согласиться.

– Да, я поеду. Но куда?

– Пусть это будет для тебя сюрпризом. Значит, сможешь взять пару дней?

У Дагура не было привычки просить об отпуске в последний момент. Он вообще редко уходил в отпуск – как правило, начальнику приходилось едва ли не заставлять его взять несколько свободных летних дней. Как бы то ни было, в этот момент Дагур чувствовал, что стоит на пороге перемен и ему нужно сделать лишь шаг, чтобы порвать с прошлым.

– Да, без проблем – у меня накопились свободные дни. Буду рад вас увидеть.

2

Инспектор полиции Хюльда Херманнсдоуттир всегда знала, что рано или поздно ей придется совершить эту поездку, хотя «придется» – не совсем подходящее слово. Прошло несколько месяцев с тех пор, как скончалась ее мать, и могло показаться, что именно это и стало поводом, – отчасти так оно и было, но не потому, что Хюльда намеревалась исполнить последнюю волю умирающей женщины, как раз наоборот.

На пороге смерти мать задержалась необычайно долго, и Хюльда старалась проводить с ней как можно больше времени. Они говорили о прошлом, но ни о какой последней воле речи не шло. В конце концов мать просто ушла из этой жизни, и все.

Иногда, сидя у больничной кровати и глядя на спящую мать, Хюльда пыталась прочувствовать нерасторжимость их уз и поплакать. Однако связь между ними была иного рода, – во всяком случае, так казалось Хюльде; тем не менее она осознавала, что у матери свое восприятие их отношений. В ее глазах Хюльда то и дело замечала искорку надежды на то, что они с дочерью смогут стать ближе, и одновременно разочарование оттого, что этого не случилось в прошлом.

А теперь Хюльда осталась совсем одна – ушли ее бабушка и дедушка; муж и единственная дочь тоже покинули этот мир. Меньше всего ей хотелось вспоминать тот ужасный период, когда не стало Диммы, а немного спустя и Йоуна.

Всю сознательную жизнь Хюльду не оставляла мысль узнать побольше о своем отце, американском солдате, и вот теперь она поняла, что время осуществить это намерение наконец-то настало.

Мать о нем почти никогда не рассказывала, да ей и самой вряд ли было многое известно. Пока она была жива, именно ей следовало решать, стоит ли им предпринимать поиски отца. Так считала Хюльда. Однако никакой инициативы в этом направлении мать не проявляла. И вот теперь, когда ее не стало, Хюльда могла наконец взять дело в свои руки.

Ей было известно лишь имя отца, примерные даты, когда он находился в Исландии, и штат, из которого он был родом.

Вооружившись этими данными, Хюльда направилась в американское посольство, дерзко предъявив свое полицейское удостоверение, хотя посольство никоим образом не подпадало под категорию «серой зоны», где ей случалось оказываться по служебной необходимости.

Хюльде предложили пройти в кабинет к любезному молодому человеку, который пообещал сделать все, что в его силах. И действительно, несколько дней спустя он позвонил ей и продиктовал два имени. Обоих мужчин звали Роберт, они были родом из того штата, который интересовал Хюльду, и служили на военной базе в Кеблавике[6]6
   Кеблавик – город примерно в 30 км к западу от Рейкьявика.


[Закрыть] в 1947 году.

Не откладывая дело в долгий ящик, Хюльда забронировала авиабилет в Соединенные Штаты на ближайшую дату. Ей удалось выйти только на одного из мужчин – второй, возможно, уже умер, так что в конечном счете вся ее поездка могла свестись лишь к посещению могилы отца.

3

Бенедикт

Бенедикт поднялся со стула, подошел к окну и потянулся. Вид был ничем не примечательный – сплошной поток автомобилей с утра до вечера. Временами окно вообще было лучше не открывать, чтобы не задохнуться от выхлопных газов.

Дагур, друг Бенедикта, удивил его. Хотя «друг» – это, наверное, громко сказано. В свое время они, конечно, были настоящими друзьями, однако связывавшая их нить разорвалась довольно резко, и теперь они общались лишь от случая к случаю, да и то всегда по инициативе Бенедикта. Первым Дагур никогда не звонил. Его карьера в банке развивалась, судя по всему, успешно, но что касается всего остального, он погряз в рутине – по-прежнему жил в доме, где вырос, и лишь изредка встречался со старыми приятелями. Все они в один голос утверждали, что Дагур застрял в прошлом.

Несмотря на панораму, открывавшуюся взору Бенедикта, когда он глядел из окна, – полное отсутствие зеленых насаждений, безликие офисные здания из стекла и бетона и вереница машин, – следовало признать, что день был замечательный и проводить его в четырех стенах просто грех.

Не обращая внимания на шум, Бенедикт все-таки открыл окно, чтобы летний ветерок хоть немного освежил помещение.

Потом он снова сел за стол, протянул руку за карандашом и чистым листом бумаги и принялся рассеянно выводить на нем какие-то каракули. Он часто делал это, чтобы расслабиться, иногда даже сам не понимал, что именно рисует, – понимание приходило позже. Он занимался этим почти бессознательно, рефлекторно.

Выдвижные ящики стола были доверху заполнены такими рисунками, но никто, кроме него самого, их не видел.

Только на такие случайные наброски и хватало времени у Бенедикта – дела его фирмы шли в гору, а на подходе были и новые интересные проекты. Он основал фирму два года назад со своими тремя однокурсниками с инженерного факультета. С тех пор их штат увеличился еще на несколько человек, но работали они по-прежнему в крошечном офисе, похожем, скорее, на каморку. Но планы перебраться в более просторное помещение с каждым днем становились все реальнее. Особого дохода фирма пока не приносила, но благодаря состоятельным спонсорам, которые купили в ней долю и вкладывали деньги, Бенедикт и его партнеры могли позволить выплачивать себе приличную зарплату. Осенью фирму собирались вывести на фондовую биржу, что вызывало определенный интерес у инвесторов. Готовясь к этому событию, Бенедикт только и делал, что встречался с адвокатами и бухгалтерами, так что времени заниматься своей непосредственной работой программиста у него практически не оставалось. О полноценном отпуске этим летом речи тоже не шло, но ради успеха бизнеса было не грех им пожертвовать.

Как бы то ни было, Бенедикту предстояла поездка на остров – с ней уже все было улажено. Пазл сложился, когда свое согласие дал Дагур. Признаться, Бенедикт даже не ожидал, что получит его так легко. Он был готов к тому, что у его приятеля эта затея не вызовет никакого энтузиазма и он найдет причину, чтобы отказаться, но, как ни странно, Дагур принял предложение Бенедикта.

Десять лет.

Время пролетело поразительно быстро, и иногда Бенедикту казалось, что все случилось вчера. Ему было легко мысленно возвращаться в тот день, да и в последующие тоже, и в точной последовательности вновь проживать каждую сцену. Кое-что из сказанного тогда навсегда врезалось в его память. Избавиться от этих воспоминаний было выше его сил. Среди них были такие, которые ему хотелось сохранить, но были и другие, от которых он стремился избавиться. Эти годы не прошли для Бенедикта бесследно – целых десять лет обмана под гнетом страшной тайны.

Тем не менее встреча старых приятелей на острове была его идеей. Он ощущал потребность сделать так, чтобы память о ней не умирала, и каким-то образом искупить свою вину, хотя, конечно, исправить уже ничего было нельзя.

Он совершил ошибку, ужасную ошибку, и ему с ней жить. Хотя слово «ошибка» едва ли подходило для описания того, что он натворил.

Воскресить прошлое и вновь посмотреть в глаза своим друзьям – Дагуру и девушкам, Александре и Кларе, – это наверняка будет мучительно больно.

Однако, возможно, именно поэтому Бенедикт и приложил столько усилий для того, чтобы организовать эту встречу, – он жаждал боли, он предпочитал боль разъедающему его изнутри чувству вины, которое становилось особенно невыносимым, когда день подходил к концу и он вновь оказывался во власти ночных кошмаров.

4

Хюльду захлестнули противоречивые чувства, когда самолет начал готовиться к посадке в аэропорту Джона Кеннеди в Нью-Йорке. Легендарный мегаполис, купающийся в лучах заходящего солнца, проплывал за стеклом иллюминатора, а она даже не могла прогуляться по его улицам, – по крайней мере, в этот раз. Хюльда оказалась в США впервые в жизни и подумывала остановиться на пару-тройку дней в Нью-Йорке. Однако поездка и без того обходилась ей в приличную сумму, а проживание в одном из отелей Большого яблока пробило бы в ее бюджете еще более сокрушительную брешь. Превысить кредитный лимит по карте было бы недопустимой роскошью, да и вообще не стоило отклоняться от основной цели поездки, которая состояла в том, чтобы выяснить, жив ли ее отец. И все же на свой следующий рейс Хюльда зарегистрировалась с некоторым сожалением – ее путь лежал в штат Джорджия, где она собиралась провести три дня.

На регистрацию она едва успела – рейс из Исландии прибыл с небольшим опозданием, так что времени на пересадку было в обрез, а Хюльде хотелось добраться до места назначения в тот же вечер, чтобы не останавливаться в гостинице аэропорта в первую же ночь в Америке. Она испытывала смешанные чувства: с одной стороны, приятное волнение, а с другой – тревогу. А вдруг ей все же удастся встретиться с отцом? Что это будут за ощущения? Что она ему скажет? Воспримет ли она его как близкого человека, или он покажется ей совершенно чужим?

Еще до того, как полететь в Америку, Хюльда отправила одному из двух возможных кандидатов письмо, в котором написала, что она исландка и собирается посетить Джорджию, в связи с чем хотела бы встретиться с ним по просьбе одной общей приятельницы, которая знала его по Исландии. Американец оказался настолько любезным, что написал ей ответное послание, в котором сообщил, что, к сожалению, не помнит почти никого из тех, с кем встречался в ту пору в Исландии, но будет рад, если Хюльда зайдет к нему в гости, когда приедет в Джорджию. О втором Роберте ей пока не удалось ничего выяснить – посольский работник обещал изучить этот вопрос получше, но до отлета в Америку Хюльда так и не дождалась от него звонка.

Полет до Джорджии прошел прекрасно. Хюльда приземлилась в Саванне[7]7
   Саванна – город в штате Джорджия.


[Закрыть], знаменитом городе, о котором она кое-что читала, и отправилась в отель, где на удивление хорошо выспалась, а наутро проснулась с каким-то детским ожиданием чуда. Все плохие мысли улетучились.