Текст книги "Пешие прогулки"

Надеюсь, вам теперь понятно, какую бы я получил тут «рабочую силу». У меня не бюро добрых услуг, не собес и не филантропическая организация. По идее, наши предприятия – прообраз будущих хозрасчётных, самоокупаемых, самофинансируемых организаций, у которых есть возможность добиваться неограниченных прибылей, исключающих потолок заработка; но зато над ними постоянно висит угроза банкротства без всяких выходных пособий. Чтобы этого не случилось, нужно постоянно изучать спрос, рынок, следить за насыщением его, обновлять и улучшать ассортимент, а то и вовсе срочно перестраиваться на выпуск нового изделия, снижать себестоимость за счёт максимальной загруженности оборудования и использования меньшего числа работающих за счёт их высокой, я бы сказал – высочайшей квалификации. О качестве я уже не говорю – на том и держимся. И такие кадры подбираю я сам. Мои люди чувствуют ответственность за дело. Мы находим их по рекомендациям, если надо, учим, но учим тех, на кого надеемся, тех, кто хочет работать и зарабатывать. При ином подборе кадров, подходе к труду, я бы вылетел в трубу, поэтому меня не устраивает навязываемое Хаитовым предложение.

– И все-таки, мне кажется, ваше нежелание открыть у Хаитова в области свои предприятия связано не только с вопросами кадров, не так ли, Артур Александрович?

Шубарин от души рассмеялся и вновь потрепал по плечу молчаливого шофёра.

– Сколько больших людей, Ашот, перебывало в этой машине, и ни один из них не соображал так быстро, как Амирхан Даутович. Быть вам когда-нибудь министром местной промышленности, если так будете хватать проблемы на лету.

Да, вы правы, вопрос о кадрах – всего лишь часть проблемы, хотя тоже существенная. И я скажу вам откровенно, как бы ни были ценны наши кадры, все же главным для нас является высокопроизводительное оборудование и сырьё. За эту зарплату, что платим, мы всегда найдём людей, готовых научиться и работать по пятнадцать часов в сутки, и резерв рабочей силы мы, как ни парадоксально, находим в инженерной среде, в среде людей с образованием, недовольных своим материальным положением. Этот высокообразованный контингент, уже помятый жизнью, быстро овладевает любыми трудовыми навыками, ибо ясно видит, что работает на конечный результат. У нас нет проблем с трудовой дисциплиной, нерадивостью, невыгодно у нас болеть, тем более простаивать. Никому не приходится напоминать об экономии сырья, энергии, ибо опять же от этого зависит заработок. Поощряются всякое новшество, экономия, идеи.

Но даже среди таких работников у нас есть своя элита, незаменимые люди. Вот, например, когда организовали овчинно-шубное производство, пригласили скорняка из Белоруссии. Без его знаний, энергии, организаторских способностей, наконец, нам никогда бы не поставить на поток такое выгодное дело, хотя его заработок привёл бы в ужас любого фининспектора. Раз уж заговорили о мастерах, похвалюсь – у нас на учёте почти все умельцы края и даже за пределами его: модельщики, лекальщики, технологи, художники, наладчики станков и оборудования, конструкторы, изобретатели… Располагая финансовыми возможностями, нам легко перестраиваться, налаживать то или иное производство, ведь в нашем деле главный выигрыш – время. Как говорится, дорого яичко ко Христову дню!

Вернусь к главному – оборудованию… Оно у нас не серийное, а переделанное из стандартного умельцами, или чаще всего сконструированное и построенное в нескольких экземплярах изобретателями и рационализаторами на местных заводах, а чаще всего в небольших конструкторско-технологических бюро. Есть у нас импортное оборудование – добываем, вымениваем правдами и неправдами. Среди нас, руководителей, большинство с техническим образованием, и сам я, как уже говорил, закончил Бауманское, поэтому мы в курсе всех дел на машиностроительных заводах, знаем их возможности. Следим, конечно, и гораздо оперативнее, чем отраслевые министерства, за новинками за рубежом, технологией, оснасткой, за всем тем, что повышает производительность и улучшает качество. У многих станков, машин, оборудования, не удивляйтесь, есть личные хозяева, и я вынужден платить их владельцам немалые суммы за эксплуатацию – а куда денешься, это как раз редчайшие станки.

Год назад, например, нашёл меня один человек из Одессы. Работал он некогда судовым механиком на сухогрузе, толковейший инженер, работяга, каких поискать. Так он, когда стояли в чужих портах на ремонте, не шмотками, не джинсами и аппаратурой интересовался, а к технике присматривался. Не знаю уж как, каким образом – это не моё дело (говорит, за два двигателя и мощный насос выменял) – привёз он два итальянских станка-полуавтомата, довольно-таки громоздких, штампующих из пластмассы «хрустальные» люстры на медной фурнитуре. Оба станка выпускают по три модификации – значит, шесть типов. Чудо-люстры, не успеваем завозить на продажу, моментально разбирают. Цена приемлемая – от тридцати до пятидесяти рублей, и выглядят вполне прилично за такую сумму. Пытались мы сами создать подобную установку, сделали, работает, но качество далеко не то. Так у нас с этим бывшим судовым механиком договор: по две тысячи рублей за амортизацию каждой установки в месяц в течение двух лет, а после полуавтоматы переходят в нашу собственность; и, конечно, зарплата у него с выработки. Сам он с семьёй работает на них в три смены и никак не насытит рынок. За два года семья заработает столько, сколько иной за всю жизнь не получит, но он днюет и ночует у своих станков, холит и лелеет их, разве только не целует своих кормильцев.

Должен вам сказать, не только мы ищем толковых умельцев, изобретателей, талантливых инженеров, но и они нас, потому что знают: их детище тут же воплотят в металле, и дадут путёвку в жизнь без проволочек, и с оплатой не поскупятся.

Амирхан Даутович вспомнил слова Файзиева о Шубарине: «Знаете, как его в Москве называют? Японец! Потому, что ему удаётся наладить даже то производство, что всегда прогорает и считается нерентабельным».

– Когда нужное оборудование не удаётся купить по безналичному расчёту или получить по фондам, в ход идут деньги, большие деньги – мало кто устоит перед такими суммами. Деньги эти принадлежат пайщикам; может, со временем и вы станете пайщиком, или, как у нас говорят, войдёте в долю. Половина оборудования принадлежит пайщикам, и первейшая задача – вначале вернуть вклад пайщикам, это свято; потом пайщикам идёт процент с доходов. Сложная на первый взгляд бухгалтерия, но это только на первый взгляд. Счётные работники у нас тоже самые толковые, к тому же у каждого пайщика в кармане своя многофункциональная счётная машинка «Кассио» с памятью – она никогда не ошибается. Так могу ли я такое оборудование разместить где попало, как предлагает Хаитов? К тому же этот вопрос решаю не я один, а вместе с влиятельными пайщиками, хозяевами оборудования, а пайщиком может быть и прокурор, и начальник ОБХСС, и крупный партийный работник, и даже директор завода или министр, добывший по нашей указке и за наши деньги уникальное оборудование.

Услышав о влиятельных пайщиках, Амирхан Даутович сразу вспомнил Хаитова: «…Всех купил, все у него пляшут, как Санобар, только пошибче…»

– наверное, Адыл Шарипович хорошо знал ведомство Шубарина. Припомнились ему и другие слова прокурора: «…ваши покровители и опекуны, а точнее прихлебатели, обложили меня со всех сторон…»

«Все правильно рассчитал Артур Александрович: вложив деньги, кто же не будет способствовать своему процветанию, – думал Азларханов. – Прямо-таки синдикат тайный…»

Он ещё раз внимательно оглядел Артура Александровича, спокойного, уравновешенного, уверенного в себе. Надо отдать должное, перед ним сидел далеко незаурядный человек, незаурядный и очень опасный. Вероятно, в иных ситуациях он был влиятельнее самого министра финансов и председателя Госбанка республики, потому что, исходя из сложившейся ситуации, молниеносно оперировал огромными живыми деньгами; к тому же, как всякий хозяйственный руководитель, пользовался поддержкой казны, имел счета, кредиты, ссуды… Здесь Азларханову как правоведу было над чем подумать.

Конечно, прокурор понимал: чтобы разобраться в «хозяйстве» Шубарина, ему нужно будет ещё много потрудиться: необходимо срочно пополнить свои знания по экономике, хозяйствованию, банковскому делу; но и тогда трудно сказать, удастся ли разгадать все финансовые махинации – слишком уж изощрён был в делах Шубарин, надо отдать ему должное.

Азларханов спросил:

– Почему могла зародиться и процветать теневая экономика?

– Вполне логичный для прокурора вопрос, – непринуждённо пошутил Артур Александрович. – Но я не закончил свою мысль об оборудовании, иначе вам не понять ответа на ваш новый вопрос – у нас все взаимосвязано.

Основные производственные мощности, наиболее рентабельные, находятся у нас в Заркенте. Там я начинал, там я оперился, получил кое-какую поддержку, а главное, я нашёл через «лоббистов» подходы к первому человеку в области, к хозяину. С ним я теперь накоротке, пребываю в числе тех редких людей, которые могут прийти к нему в любое время, а ведь он далеко не демократ. В свою очередь, он один из приближённых, можно даже сказать любимчиков, первого человека в республике. Его вы знаете получше меня, наверняка встречались не раз, будучи областным прокурором, думаю, властную руку самого ощущали повсюду, и не однажды. Вот почему я не вижу особых преград, почему бы вам при случае не стать министром местной промышленности – у нас есть прямой выход на первого, а в республике кадровый вопрос решает только он, повсюду только его люди.

Однажды я пришёл к первому в области и сказал, что мне позарез нужны пятьдесят тысяч, обещал через год вернуть с удвоением – деньги нужны были, чтобы срочно заполучить фонды в Москве на дефицитное сырьё. Деньги он мне дал, там же в кабинете, вынул из личного сейфа пять аккуратных банковских упаковок – он любит крупные купюры и крупные суммы, и вообще масштабный человек. Не стал даже расспрашивать, на что мне они. Я, конечно, вернул их день в день, как обещал, с удвоением – десять таких же пачек. Но на этот раз он, как бы шутя, спросил, нет ли возможности пустить их ещё в оборот. А я оговорился, что только в случае его поддержки кое в чем, хотя в тот момент планов у меня конкретных не было; да заодно и удвоил срок оборота капитала, поскольку понимал, что он опять имеет в виду только двойной рост.

Так неожиданно я получил, что называется карт-бланш и уж тут развернулся вовсю. Имея в доле такого пайщика, я мог вовлекать в дело самых осторожных людей, мог без страха приобретать дефицитное и высокопроизводительное оборудование, работать с перспективой, с долгосрочной программой. Так я открыл в сорока местах цехи по пошиву шуб из искусственного меха – и мужских, и женских, и детских. Кроили в одном месте наши лучшие закройщики, опять же в три смены, непрерывно, и даже успевали следить за модой и менять ассортимент, хотя и так отрывали с руками – поистине у нас ненасытный рынок. Вышел я на поставщиков, и за наличные, за треть цены, вагонами получал сырьё, опять же отправляемое только в Заркент.

Вот почему в Заркенте и самой области я насыщал предприятия оборудованием – у меня не было причин опасаться кого-то, я там застрахован от всего, только дерзай. Но, как видите, центр тяжести наших предприятий все же переместился сюда, в «Лас-Вегас», где мы с вами познакомились. Но открытие «Лас-Вегаса», я думаю, самая большая удача, выпавшая мне.

Однажды, когда рудник ещё был в силе и действовала мощная производственная база, обслуживавшая строительство и эксплуатацию шахт, меня привели сюда дела. Я пытался открыть цех резинотехнического литья: всякие кольца, прокладки, сальники, модная пляжная обувь – опять дефицит из дефицита, и хотел, чтобы мне помогли здесь с пресс-формами, поточной линией; хороший проект и технические условия были у меня на руках. Побродив по предприятиям день-другой, поговорив кое с кем из руководства, я, наверное, раньше, чем кто-либо, понял, что дни рудокомбината сочтены: не позже чем через год его расформируют, и останутся мощнейшая, современная производственная база и производственные площади, на создание которых обычно уходят годы и деньги, реки денег.

И я тут же смекнул, какой я окажусь палочкой-выручалочкой для местных властей, если предложу открыть на этих площадях наши цехи по выпуску товаров народного потребления, с отчислением в бюджет города от реализации наших изделий. Конечно, о подлинных масштабах производства я не собирался ставить их в известность, зато собирался оговорить долгие сроки становления, набора темпа.

Когда случилось то, что я и предвидел, я оказался первым на пепелище, и у меня с моими влиятельными пайщиками была определена чёткая программа, которую не без нажима со стороны приняли городские власти.

Никогда прежде я не работал так масштабно, с такой энергией… На фоне растерянности, беспомощности городских властей я действовал по-пиратски, так, как мне хотелось, получая к тому же всяческую поддержку местной администрации.

– А ещё обиделись, когда Адыл Шарипович назвал вас гангстером… – попенял Азларханов.

Шубарин усмехнулся, приняв это за остроумную шутку, и продолжал:

– Ведь для них, ориентированных на добывающую промышленность, моё дело оказалось тёмным лесом, а я их, естественно, просвещать не собирался. Ещё не имея никаких прав, мы провели тщательную ревизию того, что хотели заполучить. И хотя по распоряжению горного ведомства многое подлежало демонтажу и вывозу, мне удалось оставить абсолютно все, на что мы нацелились. А при существующей неразберихе, бесхозяйственности, безответственности большая часть оборудования до сих пор не взята нами на баланс и висит где-то в воздухе – фантастика!

Хотите верьте, хотите нет, но до сих пор мы не заплатили ни копейки ни за электроэнергию, ни за воду, ни за газ, хотя пользуемся термическими печами, а цехи наши работают с напряжением, коэффициент сменности оборудования у вас, наверное, самый высокий в стране – спасибо горному ведомству за его бездумную щедрость.

Наверное, даже вы, не экономист, понимаете, какая у нас низкая себестоимость изделий, если учесть, что и сырьё, кроме фондов, мы покупаем чаще за наличные – когда за полцены, когда за четверть, а когда, пользуясь полной бесхозяйственностью, и за бесценок.

Артур Александрович на секунду сделал паузу, оглянулся, наверное, желая увидеть, какое впечатление производит его рассказ на собеседника.

Амирхан Даутович был весь внимание. («Интересно, – думал он, – удачно сделанное дело и похмельная расслабленность подвигли Японца на такую лекцию, или он и впрямь ничего не боится – такая у него поддержка в республике? Меня, во всяком случае, он не боится – точно…»)

– Однажды, лет десять назад, я прочитал в «Известиях» статью о некоем авторемонтном заводе в Армении, которого фактически не было в природе – по указанному адресу находился пустырь. Хотя предприятие значилось в республике в числе передовых, рентабельных и неоднократно награждалось, поощрялось, были о нем и статьи в прессе. Всю его бухгалтерию, отчётность вёл один-единственный человек, на мой взгляд, финансовый гений, а создали это предприятие несколько аферистов, хорошо изучивших наш неповоротливый хозяйственный механизм, идеально функционирующий только на бумаге.

Тогда ещё, не обладая ни нынешней властью, ни капиталом, ни возможностями и связями, я сделал для себя вывод, что предприятие, которое я когда-нибудь создам, должно быть реальным, процветающим, легальным, передовым во всех отношениях, но… построено по принципу айсберга, подводная часть которого в три раза превышает надводную, видимую, предназначенную для витрины и официальной отчётности. А для этого нужны бухгалтеры, экономисты не хуже того, из Армении; со временем я отыскал таких людей, не говоря уже о том, что я сам одолел экономику и планирование. Руководитель, не разбирающийся в экономике в совершенстве, – нонсенс, абсурд, такое в теневой экономике невозможно, здесь выживают только асы своего дела, киты, имеющие, кроме головы, капиталы и надёжную страховку.

Любое выражение – «двойная бухгалтерия», «тройная» – не отражает нашей финансовой сути, она должна определяться понятиями высшей математики: пятимерное, что ли, измерение, если такое в природе существует. Наши предприятия в отрасли самые рентабельные, механизированные, у нас высочайшая выработка, самая низкая себестоимость, самая лучшая фондоотдача, стопроцентная реализация продукции, лучшие условия труда, не говоря уже об оплате. Мы рекордсмены по всем показателям, даже самым надуманным, если хотите – образец социалистического предприятия, как ни кощунственно это для вас звучит. Нас невозможно сравнить с какой-нибудь отраслью в округе, да и в целом по республике – мы идём впереди по всем статьям. Мы награждены какими хочешь знамёнами: союзными, республиканскими, областными, городскими, отраслевыми, знамёнами ВЦСПС, Совета Министров, ЦК комсомола, переходящими и вручаемыми навечно, у нас есть специальный зал наших наград

– и это впечатляет. Не удержусь от похвалы себе: я имею орден Трудового Красного Знамени и являюсь депутатом горсовета в «Лас-Вегасе».

Прокурор вдруг случайно поймал в зеркальце над лобовым стеклом лицо Ашота и какое-то время наблюдал за ним. Он уловил, что Ашоту неприятны похвальбы подвыпившего шефа, возможно, такое откровение Артура Александровича для него было новостью. Но как бы там ни было, Амирхан Даутович почувствовал, что в каких бы отношениях он ни находился с его шефом, симпатией и доверием у Ашота он сам не пользуется. Для парня, наверняка знакомого с Уголовным кодексом не понаслышке, бывший или настоящий прокурор в любом случае оставался «ментом». И там, за решёткой, его учили никогда, ни при каких обстоятельствах не доверять им. У Ашота этот принцип сработал, может, не от широты ума, а инстинктивно, но сработал, хотя он не выказывал внешних признаков недружелюбия, даже наоборот; но вот случайно пойманный взгляд, выражение лица сказали Азларханову о многом, и он отметил для себя, что Ашота следует остерегаться.

Прокурор бросил взгляд за окно и, несмотря на темень азиатской ночи, по огням тянувшихся вдоль дороги, кишлаков понял, что они уже недалеко от города, – и пожалел об этом. Сегодня он хотел, чтобы дорога не кончалась, согласен был и на ремонт в пути, хоть на прокол шины, как случалось не раз, когда спешил куда-нибудь; но «Волга» шла ходко, минут через сорок они наверняка будут у себя в гостинице. Значит, у него оставалось ещё время задать несколько вопросов разоткровенничавшемуся дельцу, и он этим воспользовался.

– А как реагирует на такую постановку дела основная масса ваших рабочих и средний персонал? И попутно ещё один вопрос: насколько уязвима созданная вами модель айсберга – или это целиком зависит от покровительства власть имущих пайщиков и одариваемых чиновников?

Артур Александрович на минуту задумался, а Ашот впервые за вечер подал голос:

– Вот такие они, прокуроры, все им вынь да положь – расскажи обо всем сразу… – и, довольный собой, рассмеялся.

Рассмеялся и Шубарин. И Амирхан Даутович мог бы принять сказанное за шутку, если бы опять боковым зрением не зацепил в зеркальце холодный взгляд тёмных навыкате глаз.

– Жёсткие вопросы, да, но если бы я вступал в дело, наверняка задавал бы их в такой же чёткой и ясной форме. – Японец похлопал Ашота по плечу, то ли одобряя шутку, то ли предупреждая: мол, не лезь не в своё дело.

Прокурор лишний раз отметил про себя неоднозначность поступков и жестов Шубарина.

Артур Александрович тем временем продолжал:

– Насчёт рабочих… Вы, я думаю, зря преувеличиваете их социальную активность. Для них важны заработок, хорошие условия труда и справедливое отношение. Эти основополагающие, на мой взгляд, факторы мы стараемся обеспечить максимально, и, отладив это триединство, я меньше всего думаю о социальной стороне вопроса и всяческой словесной демагогии, в которой мы скоро утонем. Я твёрдо знаю одно: без внимания к человеку и хорошей оплаты его труда рассчитывать на успех бесполезно. К тому же, я говорил, мы не берём с улицы – в этом краю, где избыток рабочей силы, можно позволить себе выбор. А потом, что они могут знать? Им я подобных лекций не читаю, а структура создана таким образом, что вряд ли и инженеру понятна картина целиком. Все раздроблено и, уж поверьте, не для утайки, а для эффективности: кроят, положим, в нескольких местах, шьют в десятках других мест, реализуют в сотнях населённых пунктов.

Да и куда им, рабочим, пойти, если что-то у нас не устраивает? Где выбор? На такой кирпичный завод, где работали вы? Где ни заработка, ни порядка? Я пожинаю плоды не своих усилий: людей приучили помалкивать, не высовываться; мол, есть начальство – оно о вас и думает. И мы своих рабочих пока устраиваем, но, если возникнет какое-то недовольство, мы тут же его устраним – думаю, что разумный компромисс всегда возможен.

Каждый год одна, а то и две группы наших рабочих едут по путёвкам, как представители самой передовой организации в области, за границу, в социалистические страны. И страны эти я подбираю с учётом специфики труда – к своим коллегам, значит, с возможностью позаимствовать опыт.

Скорняки наши ездили в Югославию, обувщики – в Чехословакию, занятые пошивом одежды и трикотажники – в Венгрию и Польшу, и везде, по предварительному согласованию, у людей была возможность побывать на интересующих нас предприятиях. Не было случая, чтобы они не привезли десятки предложений, которые мы тут же, без проволочек, использовали в производстве. Бывает, что, сложившись, они покупают там какую-нибудь новейшую швейную машинку, о существовании которой мы и не догадывались, а она, оказывается, в десять раз ускоряет и улучшает процесс. А то накупят целые чемоданы особо прочных ниток, которых у нас днём с огнём не сыскать, или десятки коробок иголок «зингеровских» и кучу запчастей; привозят коробками какие-нибудь заклёпки, пистоны, кнопочки, все, что может пойти в дело и улучшить нашу продукцию. Мы, конечно, компенсируем затраты не скупясь, поощряем подобное отношение к делу – нас это радует. Некоторые рабочие вместо отдыха и развлечений, бывает, не один день пропадают в цехах, чтобы научиться необычному для себя раскрою или иному технологическому процессу, и все это потому, что мы платим за конечный результат всего коллектива, и им не все равно, реализуется их продукция или нет, нам об этом им напоминать не надо, это всегда отражается на зарплате. И я пытаюсь свои отношения с людьми строить на интересе, а не диктате.

Конфликты, конечно же, бывают и с рабочими, но не на такой основе, как вы предполагаете. Чаще разногласия случаются в верхах, в отношениях с пайщиками, но и тут мы всегда готовы пойти на разумный компромисс. Тех, кто хочет выйти из игры, мы не держим, возвращаем пай, тем более что желающих войти в долю хоть пруд пруди, да и не всякого мы берём – просто денежный вклад нас теперь мало интересует. Но если конфликт становится неконтролируемым, может нанести ущерб делу, тут уж на все приходится идти. В крайнем случае обращаюсь к Ашоту и его друзьям, – бесстрастно заключил Шубарин.

– И помогает? – поинтересовался бывший прокурор.

– Мы ведь не уговорами занимаемся, – зло засмеялся Ашот.

– Но это вынужденная, крайняя мера, как я сказал, – поторопился вступить в разговор Артур Александрович, наверное, чтобы Ашот не сболтнул чего лишнего.

– А что касается второго вопроса – об уязвимости айсберга и насколько я завишу от покровителей-пайщиков, я бы ответил так: что-то добыть, что-то организовать, произвести, продать, даже с большой выгодой, это, на мой взгляд, талант мелкого махинатора, цель которого – заработать, ну, скажем, сто тысяч, двести, на большее при таких жизненных устремлениях не потянешь. Давно, когда я уже имел чёткую модель своего айсберга, я прочитал интересную статью о японском судостроении – это одна из древнейших и одна из наиболее современных отраслей человеческой деятельности. Здесь ныне сфокусировались все достижения науки и техники. Японцы строят в принципе непотопляемые суда. Раньше достаточно было пробоины, и корабль шёл ко дну. Теперь же редко какой удар может оказаться для корабля роковым, страдает только его часть, остальные отсеки, неповреждённые, держат судно на плаву. Больше того, из соседних отсеков можно успешно устранить аварию, если не возникла паника.

Ещё не ведая о специфике судостроения, я создал примерно такую же модель непотопляемого айсберга. Полную картину знают, кроме меня, двое: главный бухгалтер и главный экономист, можно сказать, мы денно и нощно стоим на вахте. Но вряд ли кто принимает их за членов мозгового треста, да и мне нет резона выпячивать их роль. Даже пайщики уверены, что все сосредоточено у меня в руках, хотя некоторые думают, что ответственность со мной разделяет Икрам Махмудович.

За людей, составляющих мозговой трест, я не тревожусь и доверяю им как самому себе. Нет, не потому, что запугал их или они чем-то намертво завязаны… Просто они люди умные и знают, что айсберг непотопляем. При любой неудаче, провале страдает только какой-то участок, в конце концов, ответственность за это всегда можно принять, у кого не бывает упущений. Притом существуют разработанные нами, как на случай пожара, варианты отступления из огня – без паники. И как на японском корабле, в момент удара автоматически подключаются соседние отсеки и начинают тушить пожар, дабы не пропало и своё добро. Только моя модель даёт мне уверенность и силу, а не покровители-пайщики. Хотя их помощь нельзя недооценивать. Раньше, в пору становления, мне нужны были деньги, теперь особой надобности в них нет, колесо закрутилось, да и сырьё дают под залог. Теперь нам нужны вкладчики на должностях: одни – добывающие дефицитное сырьё и оборудование, другие – гарантирующие свободную, без помех, реализацию, третьи – выступающие в роли «пожарных». Вкусив выгоду, они теперь сами ищут контактов со мной. Видели, что творилось на свадьбе? Каждый торопился засвидетельствовать своё почтение, попасться на глаза.

Артур Александрович сделал паузу и, обернувшись, посмотрел на Амирхана Даутовича, словно приглашая его задать следующий вопрос. Азларханов моментально воспользовался этой возможностью, хотя вдали уже поблёскивали огни пригородных кишлаков. Важно было удержать Шубарина в состоянии приятного возбуждения, расположенности к разговору; конечно, Ликург понимал, что ему ещё предстоит оценить эти откровения, степень их искренности, правдивости, соответствия фактам.

– И все-таки вы развернулись не только оттого, что взяли в долг пятьдесят тысяч у влиятельного человека, получили его покровительство? Наверное, были и объективные причины для вашего быстрого роста? Я понял так, что вы не только удваивали капитал, но и удваивали, утраивали мощности производства?

Артур Александрович, явно пребывавший в хорошем расположении духа, рассмеялся:

– Амирхан Даутович, если бы я не располагал подробнейшим досье на вас, я бы подумал, что вы состояли в доле у себя в области у артельщиков, как называют нас в народе. У меня такое впечатление, что вы знаете ответы на все ваши вопросы. Но я шучу, ведь догадываться одно, а получить подтверждение своим мыслям, прогнозам у человека компетентного – совершенно другое. Не так ли?

– Вполне резонно, – согласился прокурор. – Почерпнув информацию из нашей беседы, меньше буду отвлекать вас потом, когда займусь бумагами. В принципе я уже понял, что от меня требуется. – И он откинулся на спинку сиденья, предоставляя слово Шубарину.

– Да, вы правы, наличие денег и воли мало что решает в нашем деле – должны созреть объективные экономические предпосылки. Конечно, взяв на очередное удвоение капитал первого человека в области, я получил, так сказать, режим наибольшего благоприятствования в торговле. Но все это благоприятствование по отношению ко мне и к моему делу не стоили бы и гроша ломаного, если б рынок оказался насыщен товарами. Я и сам не однажды мучился этим вопросом, да и сейчас порой задумываюсь. Как могло так случиться, что наш рынок планомерно, из года в год все меньше и меньше насыщался товарами?

А знаете, Икрам Махмудович, не мудрствуя лукаво, объясняет это так: мол, есть люди поумнее нас с тобой, которые несут в Госплан, Госснаб, Внешторг, Минторг деньги чемоданами или сумками и говорят: это не закупать, это не производить, этим не торговать, – вот и создаётся дефицит, напряжёнка, а этот вакуум, мол, заполняем мы с тобой.

Я отвечаю ему: в том-то и загвоздка, что никто никуда ничего не несёт, никто на них не давит, не стоит у них за спиной Ашот с друзьями, а они тем не менее с каждым годом наращивают в стране дефицит. Тогда Икрам тут же предлагает вторую версию – он вообще скор на решения, имейте в виду. Он говорит: если за это ещё и ничего не берут, значит, наверху сидят или дураки, или враги. Видите, какую он выстраивает логику. Я, конечно, не разделяю ни первой его версии, ни второй, но и логики, здравого смысла в таком планировании и производстве не вижу.

Вот вам первая причина нашего подъёма – наличие дефицита на широкий круг товаров. Вторая причина, которую я бы отметил, на мой взгляд, даже важнее первой. Это стоимость изделия, нет, не того, что производим мы, а того товара, что имеется в государственной торговле.

Сапоги меньше ста рублей уже не стоят – это, заметьте, цена на сапоги из искусственной кожи. Дублёнка импортная тянет на тысячу, а наши, семипалатинские, казанские, на которые ещё больший спрос, – по шестьсот рублей. Босоножки – два шнурочка и ремешочек – пятьдесят рублей… да так все, на что ни глянь. Мужские рубашки дошли уже до двадцати рублей, а шапка из искусственного меха сравнялась по ценам шестидесятого года с ондатровой, копейка в копейку, головой ручаюсь. Шуба из искусственного меха тянет на три средние зарплаты, а мужской кожаный пиджак из лайки, а проще из козлинки – мы шьём их тоже – так на все пять.

Поэтому ценообразование для нас не проблема, есть ориентиры. Мы, конечно, не прыгаем выше государственных, но и не отстаём, что называется, дышим в затылок. Честно говоря, радуемся каждому повышению, а наверху вроде кто-то специально, как по Икраму Махмудовичу, прислушивается к нашему желанию и радует нас все чаще и чаще – у нас даже есть люди, следящие за розничными ценами в торговле. Если откровенно, то только цены и натолкнули меня на создание своего айсберга. Глядя на ту или иную вещь, я сразу определял её стоимость и приходил в трепет при мысли о той прибыли, которую мог заполучить, организуй её производство. Я даже знал приблизительно, во сколько обойдётся её выпуск. Не посчитайте за бахвальство, просто это моя стихия, у меня такой дар, талант. Никакому капиталисту такие прибыли и не снятся, но опять же такую ситуацию в экономике и ценообразовании создал не я