Текст книги "Пешие прогулки"

– Вы помогли ему бежать? – нетерпеливо спросил прокурор.

– Нет, зачем же, побега я ему не обещал.

– Как же тогда удалось ему совершить свою месть?

– Ну, это несложно. Если ваш знакомый полковник Иргашев мог использовать Коста на воле против вас почти полгода, так почему я не мог взять Азата из колонии всего на несколько часов. Люди Ашота, хорошо изучив привычки Бекходжаева, разработали план, и Азату преподнесли все на блюдечке с голубой каёмочкой – вся операция заняла пять минут.

– Значит, раскрыть это преступление будет непросто и есть гарантии безопасности?

– Трудный вопрос, особенно насчёт гарантий. Я не знаю, как раскрываются у нас преступления, но то, что Азат Худайкулов через три часа вернулся на место, в заключение, это точно. А при его нынешнем опыте жизни брать на себя ещё одно убийство, теперь, правда, своё, – безумие, тем более он знает, что, когда выйдет, получит помощь не от Бекходжаевых, а от меня. А о том, что я слов на ветер не бросаю, он знает, убедился в моих возможностях. Гарантии скорее в другом. Помните, я говорил: нам неважно, кто нанесёт удар Бекходжаевым, мы не тщеславны, нам важен результат. Я упоминал, что Анвара Бекходжаева уже давно приговорили, и он об этом знал, знали и в прокуратуре. Впрочем, многие хотели бы посчитаться с ним, и не только уголовники и дельцы, ему и за его донжуанство давно обещали оторвать голову – вы же знаете, в районах на этот счёт строго, а он и тут плевал на понятия чести и морали своего же народа. Так что поле деятельности у следователей и без нас широкое; если надо будет, подбросим и другие варианты – там есть кому держать под контролем ход расследования. Свести счёты и дурак сумеет, а вот жить и радоваться назло врагам не каждому удаётся. В конце концов, Азат у нас в руках ещё лет пять, – закончил, как всегда неопределённо, Шубарин.

Они ушли далеко, занятые разговором, почти до старой махалли Допидуз, и, когда возвращались обратно, наткнулись на спешившего навстречу Коста.

– Я от общества – вас ждут к столу. Ким с Георгади хотели бы уехать домой, – сказал Коста, обращаясь к Артуру Александровичу.

– Скажи, мы будем через пять минут, – ответил Шубарин, и Коста в мгновение ока растворился в темноте.

Когда они снова вошли в банкетный зал, Амирхан Даутович заметил, что поминки превратились в очередную гулянку – прибавилось, и заметно, много новых лиц; но стоило Артуру Александровичу сказать несколько слов Плейбою, как шум, гам, смех моментально стихли, и все чинно заняли места за столом. Адик с помощниками внесли ляганы с обещанными Шубариным особенными мантами

– обложенные зеленью, посыпанные красным корейским перцем, смотрелись они аппетитно, и все взгляды дружно потянулись к Артуру Александровичу. Но вдруг поднялся один из тех незнакомых мужчин, что находились в компании с самого начала. Все за столом, как понял Азларханов, делалось только с ведома Шубарина – значит, настал черёд и для этого человека. Говорил он тоже долго и не менее искусно, чем сам Шубарин, и хотя он старался придерживаться темы, то есть поминок незнакомой ему Ларисы Павловны, он то и дело ловко съезжал на другое, ради чего, наверное, и был приглашён сюда. Он говорил о том, что удостоился большой чести разделить горе, выпавшее на долю большого друга его давних друзей, и он готов служить верой и правдой таким людям, для которых горе ближнего воспринимается как своё.

Говоря, он все поглядывал на Артура Александровича, как тот воспринимает сказанное. Делал он это, на свой взгляд, ловко, осторожно, но ему мешало выпитое, и Амирхан Даутович ясно понимал, что сегодня Японец вербовал в свою вотчину ещё одного, и наверняка влиятельного человека, поражая его богатством стола, а главное, щедрым вниманием к своему ближнему.

Слушая после прогулки говоривших, Амирхан Даутович пытался понять, кому ещё известна новость, которой одарил его Шубарин, но установить это было непросто. Конечно, Файзиев знал, потому что слишком внимательно глянул на прокурора, когда они вернулись, и, поднимая рюмку, кивнул с намёком, словно поздравляя его. Наверное, застолье продолжалось бы до глубокой ночи, потому что на столе и выпить и закусить было более чем предостаточно, но засобирались домой старики – Ким и Георгади, и Артур Александрович вместе с Ашотом поехали развезти их по домам. Это и послужило сигналом к завершению, и недогулявшие стали переходить в большой зал, где оркестр наяривал жизнерадостные ритмы.

Вскоре за столом остались только Азларханов и Икрам Махмудович, да чуть поодаль Коста с аппетитом доедал самсу. Наверное, Плейбою хотелось что-то сказать юрисконсульту, и он сделал знак Коста. Тот быстро покинул банкетный зал, вместе с ним ушли и официанты. Амирхан Даутович, вроде не заметив жеста Икрама Махмудовича, пересел поближе к Файзиеву и налил коньяку ему и себе

– он хотел сам завести нужный разговор, у него уже созрел кое-какой план.

– Давайте, дорогой Икрам Махмудович, выпьем за здоровье моего самого ценного друга, всесильного Артура Александровича – отныне я ему обязан по гроб жизни и буду служить верой и правдой до последнего дыхания.

Файзиев как-то странно посмотрел на него:

– За Артура Александровича выпью с удовольствием, – и опрокинул рюмку коньяка залпом, как пьют водку. – А вот с тем, чтобы считать себя обязанным ему до гробовой доски… По-моему, вы поступаете несколько опрометчиво, переусердствовали.

– Да вы же не знаете, – сказал с притворным возмущением Амирхан Даутович. – Он… он отомстил за смерть Ларисы и снят с моей души такой камень… Мне теперь от жизни ничего не надо – справедливость восторжествовала, зло наказано.

– Почему же не знаю? – усмехнулся Файзиев. – Знаю. Вы зря недооцениваете меня, в этом деле, я считаю, есть и мои заслуги: к тюрьме нашёл подходы я.

– Спасибо и вам, Икрам Махмудович… – благодарно закивал прокурор.

– Дело не во мне, – нетерпеливо отмахнулся Файзиев. – Устроил это Шубарин вовсе не ради вас и уж тем более не ради торжества справедливости, как он обычно любит представлять свои затеи, – он далеко не Робин Гуд, каким хотел бы выглядеть.

– Тогда ничего не понимаю… Зачем же ему тогда так рисковать? Убийство прокурора все-таки…

– Вот с этого вопроса и надо было начинать, – назидательно объявил Икрам Махмудович. Наверное, он решил, что именно сегодня ему выпал шанс перетянуть юриста на свою сторону. – Дело в том, что пять лет назад, когда вы ещё были прокурором, он уже имел интересы в вашей области. Сначала, правда, незначительные. Но вы ведь изучили его хватку, аппетиты – ему только палец покажи, он всю руку отхватит. Он действительно толковый инженер, а как финансист и предприниматель – просто гений. Сколько раз мы выручали прогоревших коллег, выкупая у них оборудование и сырьё, разумеется, за бесценок, и налаживали дело так, что вокруг только диву давались. Уметь поставить на поток – главное наше дело. Тогда он полагал, что обоснуется в вашей области навсегда, там будет у него резиденция. Много он своих денег вложил туда, и дела, у него пошли не хуже, чем здесь, и покровители у него были там, – кто бы вы думали? Бекходжаевы… Наверное, помогая ему развернуться, они и не предполагали, какой золотоносной курочкой окажется Артур Александрович – деньги потекли рекой. Но Бекходжаевы не учли одного: Шубарин согласен делиться и кормить многих, но хозяином дела и денег он считает только себя. Короче, нашла коса на камень.

Тогда он ещё не имел власти над преступным миром, как сейчас, он бы живо поставил их на место. Бекходжаевы через нового прокурора области, давнего своего друга, обложили Шубарина со всех сторон, и Артур Александрович вынужден был оставить налаженное дело, личное оборудование, станки и ретироваться из области, даже не выбрав пай. Я знаю людей, которые видели, как лютовал тогда Японец. Нет, не о потерянных деньгах жалел – он не мог простить предательства, коварства, не смог снести позора и унижения, – он поклялся тогда, что Бекходжаевы заплатят ему за это только кровью. Вот и подкараулил свой час, да так расправился, что комар носа не подточит. Пройдёт время, и он пошлёт к ним их старого знакомого Коста и предъявит ультиматум, чтобы вернули ему то, что он вложил, да ещё и прибыль за все годы, – я знаю, такие расчёты старики Ким и Георгади давно уже подготовили. А если не вернут, а сумма перевалила за миллион, – он убьёт следующего Бекходжаева, и так до тех пор, пока не добьётся своего – он безжалостный человек…

– Страшный человек! – невольно вырвалось у прокурора.

– Настоящий мафиози, – согласился Файзиев, – не зря боится его прокурор Хаитов. И знаете, любимый фильм у него «Крёстный отец» – он его каждый месяц смотрит. Мне кажется, он у них, в Италии или Америке, все быстро к рукам прибрал бы, а теперь и вас в это дело впутал… – Плейбой вдруг осёкся, поняв, что сказал лишнее, и громко позвал Адика, попросив чайник чая.

Разговор сразу как-то разладился, и прокурор понял: Икрам Махмудович почувствовал, что упустил шанс перетянуть его в свой лагерь, хотя нынче вроде, как никогда, был близок к этому.

Вот-вот могли вернуться Шубарин с Ашотом, а Амирхан Даутович сегодня уже не желал ни с кем общаться – слишком серьёзный оборот принимали события. Не хотелось ему оставлять Файзиева без надежд: кто знает, к кому придётся вдруг обращаться за помощью, чтобы уцелеть, поэтому он сказал:

– Я признателен вам – вы на многое открыли мне глаза. Но я вынужден все перепроверить и, взвесить своё положение, разумеется, не затрагивая ваших интересов, – вы ведь сами сказали, что Артур Александрович безжалостный человек. Я думаю, мы с вами ещё продолжим сегодняшний разговор и проясним свои отношения на будущее. – И, оставив Икрама Махмудовича переваривать сказанное, прокурор поднялся из-за стола и направился в конец зала, где висел портрет Ларисы. Осторожно сняв застеклённую фотографию, он вышел с нею в узкий коридор, что вёл прямо в гостиницу.

– Пауки! – вырвалось у него вслух, едва он закрыл дверь своего номера.

Он понимал: не обладай Шубарин властью и не имей за плечами опыт поражения от Бекходжаевых, семейство Файзиевых и дня не церемонилось бы с ним, и так же, как Бекходжаевы, попытались бы все прибрать к рукам; но теперь Японец был учен и всегда начеку, оттого и не во всем доверял Икраму Махмудовичу.

А может, убийство Анвара Бекходжаева заодно и предупреждение семейке Файзиевых? Не мог не догадаться столь проницательный человек, как Шубарин, на что нацелилось окружение Плейбоя. Опять возникали вопросы и вопросы, и главный: почему вдруг осёкся Файзиев, сказав: «Вот и вас втянул в дело…»? Что крылось за этим? Во что ещё втягивает его Шубарин?

Азларханов догадывался и о том, в какую зависимость попал к нему теперь сам Файзиев: стоило прокурору только намекнуть Шубарину о разговоре в пустом банкетном зале, и жизнь Икрама Махмудовича оказалась бы под угрозой.

Вдруг его взгляд упал на фотографию, и мысли о главарях тайного синдиката, наёмных убийцах и мерзавцах прокурорах улетучились сами собой – сегодня день Ларисы, и кощунственно думать о другом, даже если это самые неотложные дела. Он снял со стены блеклую репродукцию и повесил на её место фотографию Ларисы, убрав траурную ленту.

«Благословила бы меня Лариса на то, что я задумал, будь жива, зная, какому риску я себя подвергаю?» И, вспомнив давние дни и споры с ней о законе и праве – она точно так же интересовалась его работой, как он её керамикой, ответил себе: да, Лариса понимала, чему посвятил жизнь её муж, и слово «долг» было для неё не пустым звуком, потому что выросла она в среде русской интеллигенции. И опять мысли его закружились вокруг понятий «честь», «достоинство», «долг», и, рассуждая об этом, он неожиданно наткнулся на парадоксальное открытие: хоть он обладал большой властью – и не один год, ему ни разу не пришлось принимать такое ответственное решение или совершать поступок, равный тому, который предстоял ему теперь. И вдруг, только сегодня, сейчас, в годовщину смерти жены, он понял, что внутренне никогда не слагал с себя полномочий прокурора, хотя официально лишился этой должности, – от этой мысли стало как-то спокойнее на душе, исчез страх, сидевший в нем, как гвоздь, весь вечер.

2

Прошло две недели… Амирхан Даутович ни разу не виделся с Шубариным после поминок Ларисы – в ту же ночь Артура Александровича поднял поздний звонок из Москвы, и он срочно улетел в столицу. Две эти недели Азларханов провёл с большой пользой для себя, понимая, что времени у него в обрез: много занимался делами, подготовил несколько документов, которые наверняка обрадуют Шубарина, а главное, он понял из бумаг некоторые принципы непотопляемого айсберга. Хитрый трюк финансовых мошенников преклонного возраста Кима и Георгади и их главаря Японца состоял в том, что они организовали немало предприятий на стыке двух областей или двух районов, с одним и тем же штатом: по одну сторону границы существовало реальное, по другую фиктивное производство, как тот армянский авторемзавод, – это давало им большие возможности манипулировать финансами и сырьём, вроде как обходясь без мёртвых душ и без откровенного подлога.

Нащупал Ликург и несколько банков, откуда слишком щедро снабжали их чековыми книжками на крупные суммы, которые без труда становились наличными деньгами; через эти банки они наверняка получали наличные деньги, «заработанные» и по другим каналам. Прежде чем отдать Коста пачку сторублевок, Амирхан Даутович отметил в записной книжке банковский штамп и, выйдя по документам на этот же банк, утвердился в своей мысли, что именно там приберегали для Шубарина крупные купюры. И пачки денег – сторублевыми купюрами из этого же банка – наверняка хранятся в тайниках у первого секретаря Заркентского обкома партии, главного покровителя и друга Шубарина: вряд ли тот доверял такие суммы сберкассе, – когда-нибудь прокурор собирался выстроить и эту линию.

Вернулся из Москвы Шубарин днём и первым делом заглянул в кабинет Азларханова.

– Рад вас видеть в добром здравии, – едва переступив порог, сказал, радушно улыбаясь, Артур Александрович. – Надеюсь, вы не подумали, что в такой сложный момент я бросил вас? Я наказал Коста до моего приезда особо тщательно присматривать за вами и через день звонил ему, не замечает ли он что-нибудь подозрительное вокруг вас. Слава Богу, никаких происшествий, но теперь я рядом с вами, и душа моя спокойна – я не люблю удаляться от своих дел, даже если имею хороших помощников. Но дела есть дела, и есть люди, которым я не могу отказать в помощи, если они попали в беду, оттого и срочный вызов в Москву: решил и чужие и свои проблемы. Как служебные успехи?

Амирхан Даутович молча пододвинул к нему красную папку с оттиском: «На подпись».

Артур Александрович быстро пробежал глазами все четыре документа и тут же дал им оценку, правда, пытаясь придать сказанному шутливый тон:

– Каждый из этих циркуляров вы могли продавать мне поштучно, и сколько бы я ни заплатил, думаю, что не прогадал бы. – Вспомнив что-то, добавил: – А у меня для вас тоже припасены подарки, – и открыл кейс, вроде того, что Азларханов некогда видел в руках у Коста. – Это швейцарские часы «Роллекс», надеюсь, они вам понравятся – солиднее не бывает, золотые, с платиновым циферблатом и стрелками. Многофункциональная счётная машинка «Кассио» – она необходима вам в работе – и маленький диктофон «Шарп» – можете наговаривать текст для машинистки у себя в кабинете: я вижу, она раздражает вас своей медлительностью.

Амирхан Даутович раскрыл коробку с часами – они и в самом деле оказались великолепными: массивные, с гранёным хрустальным стеклом.

– Ну, теперь мне будет завидовать сам Коста, – пошутил юрисконсульт, но Японец покачал головой:

– Нет, не должен – ему я тоже привёз прекрасные часы в подарок. Коста и для меня и для вас очень нужный человек, он долгое время был у Бекходжаевых доверенным лицом, и мы нанесём им с его помощью ещё один сокрушительный удар.

Узнав о приезде Шубарина, с третьего этажа спустился Икрам Махмудович. Увидев в руках у Амирхана Даутовича коробку с часами, он совсем не солидно, по-мальчишески обиженно спросил:

– А мне?

Артур Александрович в ответ рассмеялся – он, видимо, был в хорошем настроений – и, обняв Файзиева, сказал:

– А тебе подарок посерьёзнее: я решил твой вопрос с белым «мерседесом» – посылай человека, пусть пригоняют. Машина Санобар, которой ты завидуешь, просто колымага по сравнению с этой моделью: обивка из мягкой красной кожи, белые, из ламы, чехлы, кондиционер, бар… двести сорок лошадиных сил!

Файзиев взвизгнул от радости и пустился плясать посреди кабинета, и в этот момент вошли Ким и Георгади, неразлучные, словно сиамские близнецы, старики.

Подарки открыто лежали на столе – Амирхан Даутович не пытался их убрать, и оттого не ясно было, доволен он ими или нет. Стало шумно, и Артур Александрович, незаметно озорно подмигнув Азларханову, увёл незваных гостей в свой кабинет.

Прокурор и после ухода Шубарина долго не убирал со стола дорогие презенты из Москвы: нет, он не любовался ими, хотя они не вызывали в нем и неприязни, он просто был равнодушен к ним – все эти страсти с модными тряпками и престижными вещами прошли как-то мимо него и Ларисы. Он думал о том, сколько есть путей и способов подкупа: деньгами, должностью, женщиной, машиной, модной одеждой, редкой книгой, дачей, антиквариатом, драгоценностями, спортивным снаряжением… Наверное, существует целая наука, которой в совершенстве владел Японец: он-то знал, как к кому подступиться – старому и молодому, мужчине и женщине, богатому и бедному, жадному и моту, трезвеннику и пьянице, лодырю и трудяге…

Да, внимательный человек Артур Александрович.

Амирхан Даутович вспомнил две прошедшие недели. Догляд за ним Коста в это время действительно был особо тщательным, хотя Джиоев ни о какой опасности не говорил, не предупреждал и даже не намекал, видимо, чтобы не беспокоить. Но несколько раз, выходя в гостиничный коридор, он встречал там Коста, неизменно собранного, улыбчивого, учтивого. Значит, существовала какая-то опасность, которой остерегался Шубарин? От кого она должна была исходить? От Бекходжаевых? А может, его изолировали от человека, который хотел передать ему особо важную информацию? Тогда кто же он? Не прокурор ли Адыл Хаитов? С ним ведь они так толком и не объяснились, и на поминках Ларисы им не дали возможности и минуты побыть наедине.

Прокручивая в памяти вечер в банкетном зале, Азларханов почувствовал, что, кажется, Хаитов действительно порывался ему что-то сказать, а может, даже и что-то передать. О чем бы поведал ему старый знакомый, дольше других сопротивлявшийся системе Шубарина? Надо попытаться как-нибудь связаться или встретиться с ним. Может, Хаитов так же, как и он, вступил в контакт с Шубариным с единственной целью – нанести в конце концов ему удар? Этот вариант следовало продумать и проанализировать особо тщательно, потому что Амирхан Даутович чувствовал страх прокурора перед Шубариным. Да, такой союзник, обладающий официальной властью, не помешал бы, но пока приходилось рассчитывать только на свои силы.

В конце рабочего дня Шубарин зашёл к Амирхану Даутовичу ещё раз.

– Поужинаем вместе по случаю моего приезда и обмоем «Роллекс», чтобы носились? – предложил он и, по привычке не дожидаясь ответа, продолжал: – Я привёз кое-что из Москвы: ваше любимое баночное пиво «Дрейер» и к нему краба свежемороженного килограммов на пять. Икрам Махмудович уже отправился в «Лидо» распорядиться насчёт ужина. И старики наши на краба придут… Посидим, я люблю видеть своих людей рядом, и лучше всего за накрытым столом. Это объединяет, даёт чувство семьи. – Внимательнее всмотревшись в осунувшееся лицо Амирхана Даутовича, сказал неожиданно: – Что-то вы неважно выглядите, прокурор, вас гнетёт наш самосуд? Но другого способа мести я, к сожалению, не знаю. У вас, мне кажется, психологический шок – это бывает, бывало и со мной вначале, надо привыкать – большое дело требует крепких нервов.

А впрочем, может, вам стоит развеяться, сменить обстановку на две-три недели, попутно и хорошим врачам показаться? Через неделю Гольдберг, наш заведующий цехом овчинно-шубных изделий, едет в Москву – как обычно, снимать мерку с нужных людей для дублёнок. Не составить ли вам ему компанию, он заодно и представит вас своим клиентам, многим мы уже не первую дублёнку шьём. Побудете в Москве, вы ведь там учились, тряхнёте стариной. Вам забронируют прекрасный номер в гостинице «Советская», будет закреплена частная машина. Правда, Яков Наумович ездит только поездами, самолёты не переносит, но двухместное купе в вагоне СВ вам в Ташкенте обеспечат. Настоящее путешествие, три дня у вагонного окна! Ну как? Соблазнил?

– А что, прекрасная идея, – оживился Азларханов. И впрямь разрядка и отдых ему сейчас не помешали бы. Надо многое обдумать, но без посторонних всевидящих глаз. – Признаться, я напуган каким-то предчувствием беды, плохо сплю и, если бы не присутствие Коста рядом, наверное, издёргался бы совсем. Конечно, если Гольдберг не возражает, я с удовольствием составлю ему компанию – я уже давно не был в Москве…

– А почему он должен возражать? Надеюсь, вы приятно проведёте время в дороге и в столице. Кстати, Яков Наумович в своё время закончил философский факультет МГУ, образованнейший человек, я с удовольствием бываю у него дома. Убеждён, у него одна из лучших частных библиотек в Ташкенте, такие раритеты имеются… Ну вот и отлично, что договорились. В дорогу вам все подготовят, только одна просьба… – Шубарин заговорщически понизил голос: – Никому, даже Икраму Махмудовичу, о поездке ни слова. Я объявляю о командировке вечером накануне отъезда. И ещё личная просьба, чуть не забыл, если вас не затруднит. – Он вынул из верхнего кармашка пиджака чью-то визитную карточку. – Пожалуйста, запишите: Кравцов Николай Фёдорович, рабочий телефон… вы учились с ним в аспирантуре в одной группе. Неплохо бы возобновить контакты, а через него и с другими товарищами по курсу. Англичане говорят: школьный галстук объединяет крепче родственных связей. Устройте ужин в хорошем ресторане, денег не жалейте… Пока никаких конкретных задач – возобновите контакты, а там видно будет.

После ухода шефа, осмысливая неожиданное предложение, Амирхан Даутович отметил обдуманность действий Шубарина: слишком он поспешил навязать ему телефон Кравцова – это-то и выдало его с головой. Наконец-то Азларханов разгадал наперёд ход Шубарина – это обрадовало прокурора куда больше, чем презенты из Москвы.

Вечером за ужином в «Лидо» Амирхан Даутович, улучив минутку, спросил у Шубарина, а как же быть с новосельем, которое он наметил через неделю. Артур Александрович, показав на стол, ответил с улыбкой: вот вернётесь из Москвы, навезёте вкусной еды, как я сегодня, тогда и справим новоселье. На том и порешили, и Японец, глянув на календарик в записной книжке, объявил всем дату новоселья на Красина: пришлась она на последнюю субботу октября.

3

Две недели с небольшим, что они пробыли в Москве, выпали дождливые, слякотные. С Яковом Наумовичем, как и предсказывал Шубарин, он сдружился ещё в дороге – три дня по нынешним меркам все же срок немалый. В двухместном купе фирменного поезда «Узбекистан» они вели долгие, неспешные беседы обо всем, но ни разу не касались ни дел, что оставили дома, ни дел, что ждали их в Москве. Амирхан Даутович не форсировал события, а Гольдберг наверняка не хотел выглядеть болтливым, подозревая, что его вагонный попутчик второй после Японца человек в деле, хотя уже прошёл и неясный слух среди артельщиков, что вроде не Шубарин с Файзиевым настоящие хозяева, а Азларханов стоит за всем, и называлась астрономическая сумма пая, которым якобы он владеет. Гольдберг знал Шубарина много лет и в такой расклад, конечно, не верил, но как человек осторожный, повидавший на своём веку немало, иногда думал: чем черт не шутит, и оттого сам о делах не заговаривал. Они подолгу молча стояли на закате дня в коридоре у окна, вглядываясь в скупой пейзаж казахстанских степей. Амирхан Даутович одолевал этот путь впервые, а Гольдбергу дорога была известна до мелочей: он знал, где и что выносят к поездам, и оттого деловая поездка напоминала обычное путешествие, с прогулками на перронах степных городов, наполовину состоявших из вросших в землю мазанок, с непривычными для уха названиями: Шубаркубук, Челкар, Чиили, Кзыл-Орда, Арысь…

Яков Наумович помнил столицу пятидесятых годов, когда учился в МГУ, помнил первый Всемирный фестиваль молодёжи пятьдесят седьмого года, первый Московский кинофестиваль, приезд Симоны Синьоре и Ива Монтана, Жерара Филипа, впрочем, тогда многое было впервые. Москва, воспоминания о ней, наверное, более всего сблизили этих двух немолодых людей.

Иногда за неспешным ужином в купе Амирхану Даутовичу хотелось спросить Якова Наумовича, почему он с таким образованием, с знанием двух иностранных языков оказался далеко от Москвы в овчинно-шубном цехе, но каждый раз понимал, что не следует этого делать. Скорее всего он услышал бы историю не более весёлую, чем свою. Но как бы ни был приятен в общении Гольдберг, Амирхан Даутович не забывал о своих целях: ему неожиданно выпал шанс выявить в Москве круг должностных лиц, сотрудничающих легально и нелегально с Шубариным, и всех этих людей, или большинство из них, хорошо знал Яков Наумович. Если бы, не вызывая у него подозрений, удалось получить информацию об этих людях! Оттого, когда им в гостинице «Советская» дали два отдельных номера, Азларханов предложил Гольдбергу взять двойной «люкс», мотивируя тем, что в последнее время из-за сердца боится оставаться один. Предложение Гольдберг понял как приказ, и они поселились вместе; впрочем, Яков Наумович ничего против не имел, и трехкомнатный номер, в который он попал впервые, понравился ему куда больше, чем однокомнатный «люкс», что занимал он всякий раз, бывая в Москве.

Имелся у Ликурга и кое-какой план, который он выработал в дороге, под мерный стук колёс. Во время ужина в прекрасном ресторане гостиницы, на месте бывшего «Яра», где некогда сиживал ещё дед Шубарина, Амирхан Даутович сказал небрежно:

– Яков Наумович, я очень давно не был в Москве и не хотел бы тратить время на знакомства со всеми, с кого вы должны снять мерку. Пожалуйста, подготовьте список, на ваш взгляд, самых влиятельных людей, кому я должен нанести визит, сопровождая вас, а остальным временем я распоряжусь по своему усмотрению, тем более Артур Александрович дал мне и конкретное задание.

– Как пожелаете, Амирхан Даутович, – ответил Гольдберг. – Хозяин – барин, я вам не указ. Думаю, таких людей будет не больше десяти, остальные, так сказать, среднее звено, но и без них шагу не сделаешь.

После ужина они поднялись в номер. Прокурор, словно забыв о своей просьбе, пошёл принять перед сном душ, а Яков Наумович включил телевизор. Но когда прокурор, выйдя из ванной, хотел составить Гольдбергу компанию перед телевизором, оказалось, тот сидел в рабочем кабинете за письменным столом и листал толстую замусоленную тетрадь в коленкоровом переплёте. Увидев Амирхана Даутовича, оживлённо воскликнул:

– Один момент! Куда-то затерялся в моих записях один важный чин, пятьдесят восьмого размера. Отыщу – и список будет готов.

– Судя по вашей тетради, клиенты наши уже не одной дублёнкой разжились у вас, – поддел скорняка Амирхан Даутович.

– Да, всяко бывает, есть и постоянные клиенты, – ответил Яков Наумович, не поднимая головы от стола. – Вот, к сожалению, двое уже умерли, хорошие были люди, большие начальники! Иных перевели на новую службу, повысили – номенклатура, сами понимаете, и они уже не представляют для нас интереса, а большинству – вы правы – шьём не в первый раз. А, вот, нашёл наконец! – вырвалось у него обрадованно. – В прошлый раз ушло на него двенадцать овчин, неужели поправился ещё? – И Яков Наумович передал торопливо набросанный список.

Азларханов пробежал взглядом листок в клетку, надеясь, что, оставшись один, внимательнее вчитается в него.

– Наверное, за неделю управимся?

– Раньше не удавалось, – охотно ответил Гольдберг. – Это не простое дело… Снять мерку мне и десяти минут хватает, да вот чтоб в иной кабинет зайти, не один день ездить приходится – то совещание, то заседание, то неожиданно в Совмин вызвали, то в ЦК… А другого мы должны в ресторан пригласить на ужин, мерку здесь в номере снимать будем. К третьему домой поедем – подарки и гостинцы повезём. Так что не забивайте себе голову сроками: давайте сегодня отдохнём, а завтра я с утра составлю расписание визитов.

Поездку можно было считать удачной, даже слишком. Яков Наумович начинал день со звонков из номера, и толстая тетрадь, где у него были записаны адреса и телефоны клиентов, почти все дни лежала на письменном столе и убиралась с глаз лишь в те вечера, когда приходили к ним гости, с которых мерку снимали после обильного ужина в ресторане. Разных людей повидал Амирхан Даутович на таких мальчишниках, как называл Яков Наумович подобные мероприятия. У некоторых из гостей на руке он видел точно такие же часы, какие привёз ему Шубарин, и невольно хотелось спросить: не Артура ли Александровича подарок? Но мог и ошибиться: наверное, тут, в Москве, не один Шубарин раздавал щедрые подарки, потому что сидели эти люди на самом дефиците из дефицита, заправляя материальными ресурсами страны, от одного росчерка их пера зависела судьба целых регионов и отраслей. И тут вроде Шубарин не пахал, не сеял, а пожинал плоды опять же не им ухоженного поля.

Много ели, много пили и много говорили важные гости, привыкшие к ресторану в гостинице «Советская», который меж собой они упорно величали «Яром», – они чувствовали себя тут не менее уверенно, чем Икрам Махмудович в «Лидо». После каждого такого застолья, оставаясь один, Амирхан Даутович вносил кое-какие сведения в записную книжку, куда уже перекочевали адреса и телефоны из замусоленной тетради Якова Наумовича, обладавшего каллиграфическим почерком.

Удалось побывать ему и в нескольких кабинетах высокого, даже по московским понятиям, начальства, где Яков Наумович снимал мерки. Если бы Амирхан Даутович набрался терпения, то мог бы нанести визит всем, чьи фамилии значились в списке, составленном в день прибытия в Москву, но личное знакомство на будущее с людьми без будущего, а в этом Азларханов не сомневался, не интересовало его. И потому, когда приём не мог состояться в оговорённое время, он, не дожидаясь, оставлял терпеливого Якова Наумовича мучиться в приёмной, а сам уходил гулять по дождливой Москве. Главное, он знал, где сидит очередной хапуга, взлетевший так высоко.