Текст книги "А я права"

– Вы нашли что-нибудь? – спросила она, но добровольцы лишь печально качали головами, отводили глаза и продолжали грузить лошадей.

Дасти ошеломленно смотрела на них. Все в ней кричало: «Продолжайте поиски!» Но здравый смысл подсказывал, что они не смогут искать в темноте. Подошедший Мигель обнял ее за талию, но она не желала поддаваться слабости.

К ней подошел Том Пауэл и мягко сказал:

– Я пошлю несколько джипов на ночное патрулирование верхних троп, а на рассвете мы расширим район поиска.

Вдвоем они повели ее к вездеходу Мигеля. Она шагала как автомат. Еще одна ночь. Еще одну долгую холодную ночь отец вынужден будет провести в одиночестве, быть может, раненый, даже без спального мешка.

– А что с грузовиком отца? – Тонкий лучик надежды промелькнул в ее затуманенном мозгу. – Сержант сообщил что-нибудь?

Они нашли Кели у цистерны с водой. Он благодарил добровольцев и просил их вернуться наутро. Дасти также поблагодарила их.

– Следов взлома грузовика не обнаружено, – сообщил сержант после их ухода. – Но замки на шкафах были сбиты, и все его имущество тщательно обыскано. Вы же не думаете, что он оставил бы открытым свой автофургон?

– Не оставил бы, если бы собирался уйти надолго, – вздохнула Дасти. Все ей казалось лишенным всякого смысла.

– Не заглянете ли сегодня в управление, чтобы посмотреть, не пропало ли что-нибудь еще? Или оставим это на завтра?

– Сейчас же, – ответила Дасти. Может, она найдет какое-либо объяснение поведению, необычному даже для ее эксцентричного отца?

9

Дасти споткнулась на ступеньках крыльца полицейского управления и обязательно упала бы, если бы ее не поддержал Мигель. При виде вещей отца – осыпанных порошком для снятия отпечатков пальцев, снабженных бирками, уложенных в целлофановые пакеты, выложенных на длинном столе под холодным светом флуоресцентных ламп – она не выдержала. Ее сначала бросило в жар, потом в холод, и свет померк в глазах. В себя она пришла от резкого запаха нашатыря, который ей дали вдохнуть. Над ней склонились встревоженные Мигель и сержант Кели.

Я упала в обморок. Ей все же не верилось в это. Но я соберусь с силами, сяду за этот стол и осмотрю каждую вещь на нем. Она прочитала свое письмо, в котором подтверждала, что будет свободна в первую неделю сентября… и не обнаружила сердитого письма, которое отправила отцу, когда он не приехал в Моаб. Оно оказалось среди корреспонденции, изъятой полицией из его почтового ящика и оставшейся невостребованной, – он уже исчез.

Она едва не потеряла контроль над собой, осознав свою вину: почему она не заявила о его исчезновении в тот день, когда он не появился в Моабе? Мигель схватил уже нюхательную соль, но она оттолкнула его руку и продолжила осмотр имущества отца. Кроме спального мешка и рюкзака не хватало револьвера и охотничьего ружья, а также компаса, бинокля, его дневников и кое-чего из одежды.

Тонкий знаток природы, Джек вел подробные записи и делился своими открытиями с правительственными и частными экологическими организациями. Когда у него под рукой оказывалась пишущая машинка, он писал статьи для, журналов и даже поговаривал о книге. Его дневники вряд ли пригодились бы кому-либо: он выработал свою собственную скоропись, и никто не разобрал бы его каракули.

Хотелось верить, что отсутствующие вещи он забрал с собой и сейчас расположился лагерем где-то в горах. Однако старые вопросы продолжали преследовать ее. Почему Коди не с ним? Почему он не свернул свой лагерь и не запер фургон? Почему не сообщил ей об отмене их встречи?

Кели тоже был озадачен. Зачем кому-то было красть вещи столь малоценные и столь легко опознаваемые? Разве что, размышлял он вслух, дневники содержали ценные сведения и Джека увели для их расшифровки?

Золото, объяснил сержант, вряд ли могло послужить поводом. Горнорудные компании не раз присылали в Пайнкрик изыскателей и давно определили, что прибыль могла быть обеспечена только добычей с применением технологии микровзрывов или цианидового выщелачивания, а местные «зеленые» выступили против.

Дасти сообщила сержанту, что Джек детально описывал найденные им памятники индейской культуры, представляющие «золотое дно» для беспринципных кладоискателей. Но кому в Аризоне известно о них?

Каждая новая версия ставила новые вопросы, и усилия Дасти дать на них ответы измотали ее физически и эмоционально. Сержант Кели, тоже изрядно уставший, решил закончить на этом. С помощью Мигеля она забралась в кабину, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Коди ткнулся носом в ее ладонь и подсунул под нее свою морду, но у Дасти не было сил даже потрепать его.

Сев за руль и включив зажигание, Мигель не спросил, куда отвезти ее. Да если бы и спросил, она бы не ответила.

– Сейчас примешь горячую ванну, поешь супу с маисовыми лепешками и оживешь, – сказал он, остановив машину. Она открыла глаза и бессмысленно уставилась на него, потом сообразила, что они приехали к нему. Коди выпрыгнул первым, и Дасти инстинктивно последовала за ним, но двигалась вяло, едва переставляя ноги.

Мигель подхватил ее на руки. Она не протестовала, лишь бессильно вздохнула. Когда он поставил ее на ноги, она положила голову на его плечо, и мгновение они стояли неподвижно. Потом Дасти отступила назад и заковыляла, сосредоточенно стараясь ставить одну ногу впереди другой. Коди носился по двору и присоединился к ним у двери. Зевая, Дасти прислонилась к столбику крыльца.

Мигель открыл дверь, и она, пошатываясь пошла в кухню, опасаясь, что если не положи еду в миску Коди тотчас же, то забудет о ней совершенно.

– Я все сделаю, – Мигель отобрал у нее пакет с собачьей едой, наполнил миску и поставил ее на пол, потом повернулся к Дасти, прислонившейся к стене. – Ты совсем измучена, – сказал он, притягивая ее к себе. Дасти ткнулась лицом в его шею и позволила ему отвести себя по лестнице в спальню. Скинув туфли, она рухнула на постель.

Включив лампу на тумбочке, Мигель внимательно посмотрел на нее. Ее лицо, побледневшее и осунувшееся, когда они выходили из полиции, медленно расслаблялось по мере того, как она погружалась в сон. Он накрыл ее одеялом, осторожно убрал с лица прядь волос, наклонился и поцеловал в щеку.

Она слишком много держит в себе, думал он по дороге па кухню. Он чувствовал, как росло ее напряжение на протяжении дня, видел, как она переводила тревожный взгляд с одного добровольца на другого, и догадался, что она боится, как бы не обнаружили тело ее отца. Но вместо того, чтобы поделиться с ним своими страхами, она предложила ему уехать.

Мигель выругался и вонзил нож в морковку с такой силой, что кусочек ее отлетел в другой конец комнаты. Коди бросился вслед. Почему она не желает опереться на него эмоционально, равно как и физически? Если она поплачет на его плече, это не вернет ей отца, но может снять напряжение и тревогу, сгорбившие ее сильные плечи.

Вздохнув, он засыпал порезанные овощи в большую кастрюлю и увеличил под ней пламя горелки, дождался, пока содержимое не забулькало, потом уменьшил огонь.

– Как думаешь, не пора ли будить Дасти? – спросил он Коди, лежавшего у его ног и ждавшего, не упадет ли на пол еще один лакомый кусочек. Похоже, он уже адаптировался к новой обстановке и не нуждался в ее опеке. Пес взглянул на него, поднялся, подошел к своей миске, улегся на одеяле и закрыл глаза. – Нет? – настаивал Мигель. Коди открыл один глаз и тут же закрыл его. – Ха, откуда собакам знать? – Но все же решил дать ей поспать еще несколько минут, пока он справится о ее «виллисе». Гараж-то закрыт, но он дружил с механиком и поэтому позвонил ему домой.

Ремонт «виллиса» затянется до конца недели. Мигель довольно улыбнулся. Значит, Дасти и дальше будет нуждаться в нем. Однако что случится, когда она получит свободу передвижения? Попросив перебрать весь двигатель и выставить счет ему, он прервал дифирамбы механика по поводу старого вездехода – Дасти ни за что не продаст его, тем более что он к тому же единственная память об отце.

Положив трубку, Мигель поднялся наверх, чтобы приготовить ей ванну. В воду он добавил минеральные соли, смягчающие ее и расслабляющие натруженные мышцы. Выйдя из ванной комнаты, он заметил, что Дасти, разбуженная шумом воды, наблюдает за ним сонными глазами.

– Время ванны, потом обед. – Он прилег рядом с ней.

Зевнув и пробормотав что-то нечленораздельное, она свернулась клубочком и прижалась к нему. Ее губы на мгновение прильнули к его шее, потом она положила голову на его плечо. Какое-то время он боролся со своим желанием. Трудный день утомил и его, но если он займется любовью с ней сейчас, они оба заснут, а Дасти нужно поесть, чтобы восстановить свою энергию.

– Пора купаться, мадам! – позвал он, играя роль слуги, и сел, но она не пошевелилась. – Раздеть тебя?

Прошептав свое согласие, она подняла руки над головой и потянулась. Не дожидаясь повторного приглашения, он откинул одеяло, захватил ее свитер и майку и стянул их, обнажив ее груди. От холодного воздуха ее соски медленно сморщились и затвердели. Не в силах удержаться, он опустил голову и втянул сначала один, потом другой сосок в теплую глубину своего рта, пока пальцы расстегивали ее джинсы.

Она глубоко вздохнула от удовольствия, опустила руки и стала гладить его голову, запуская пальцы в шевелюру. Но Мигель спустился ниже и целовал уже ее плоский живот. Позволь он ей поцеловать себя, и вряд ли удержался бы, чтобы не заняться с ней любовью. Вместо этого он стянул с нее джинсы и повел в ванную комнату. Яркий свет на мгновение ослепил Дасти, но она заметила наполненную ванну и тут же стянула с себя трусики. Такие же коротенькие, хлопчатобумажные, что и накануне. Интересно, есть ли у нее хоть одни шелковые или кружевные трусики? Если он купит ей такие, наденет ли она их ради него? Хотя какая разница? Он привыкнет и к хлопчатобумажным, даже к сшитым из мешочной ткани, из волосяной бортовки или наждачной бумаги, лишь бы на ней.

Чтобы не погрузиться вместе с нею в манящую воду, Мигель поспешил на кухню мешать суп.

Дасти все глубже погружалась в теплую воду. Даже эта старинная ванна на лапах с когтями оказалась коротковатой для ее длинных ног, но достаточно глубокой, чтобы вода прикрыла коленки, когда она согнула ноги. Она лежала не шевелясь, позволяя теплой воде снимать напряжение с мышц.

По мере расслабления тела прояснялась голова, и подавлявшееся ею в полицейском участке чувство вины вновь охватило ее. Она потеряла неделю, ожидая отца в Моабе, и еще одну, пока искала жилье и работу в Пайнкрике. Потом еще одну, объезжая золотоносные участки и заброшенные горные дороги. Дасти даже застонала и села, обхватив руками колени и опустив на них голову.

Она подвела отца.

Кроме нее никто не следил за его передвижениями. Друзья всегда были рады видеть его, но он как появлялся неожиданно в их жизни, так и исчезал.

Вернувшись, Мигель потушил яркий верхний свет и поставил что-то на туалетный столик. Она услышала позвякивание стекла и треск зажигаемой спички, после чего комнату заполнило мягкое мерцание. На столике светилась сфера из тонкого стекла старинной керосиновой лампы.

– Очаровательно! – прошептала она.

– Но не так очаровательна, как ты, – ответил он, пожирая ее глазами. – Тебе лучше? – спросил он, опускаясь на колени рядом с ванной.

Она кивнула, неуверенно улыбаясь.

– Что-нибудь не так?

– Мне следовало связаться с властями в тот же день, когда отец не появился в Моабе! За упущенное время он мог погибнуть, и все по моей вине!

– Ты же бросила свою работу и приехала на его поиски, – напомнил ей Мигель. Он притянул ее к себе и прижал лицо к своему плечу. – Поплачь, дай выход своим чувствам.

Она не желала плакать, не хотела жалости. Она жаждала найти отца, стремилась убедиться, что ее страхи необоснованны. А сию минуту она хотела Мигеля. Хотела, чтобы его прикосновения воспламенили ее чувства и подавили разум. Он гладил ее спину, шепча нежные слова сочувствия, но она жаждала страсти, а не сострадания, и потянулась к нему для поцелуя, прерывая поток его слов. Он ответил на ее поцелуй, а она ухватила его за талию и опрокинула на себя в ванну.

– Если ты намерен принять ванну вместе со мной, – произнесла она голосом невинной девочки, – не лучше ли снять одежду?

Когда они, наконец, добрались до кухни, от супа веяло горелым. Мигель снял его с огня и осторожно помешал. Потом настругал маисовые лепешки, обжарил в масле, засыпал в тарелки, залил супом и сверху натер сыра. Когда он поставил тарелку перед Дасти, она вдохнула пикантный запах томатов, перцев и специй.

– Если вкус не уступает аромату… – Она зачерпнула содержимое ложкой и подула, чтобы остудить. – Восхитительно! – воскликнула она, проглотив. – Когда мы найдем отца, я вытащу тебя на природу и устрою пиршество. На кухне у меня руки как крюки, но природа вдохновляет меня.

– С удовольствием, – откликнулся Мигель.

– Договорились, – улыбнулась Дасти и вдруг засомневалась, говорили ли они об одном и том же. Будут ли они встречаться после окончания поисков отца? Она ведь не думала оставаться в Пайнкрике.

Мысль о расставании с Мигелем вызвала странную боль в ее груди. Но что ей делать в Пайнкрике? Работа официанткой была лишь средством заработать побольше денег, чтобы иметь возможность подольше наслаждаться общением с природой. Она не собиралась работать круглый год.

Ты можешь выйти за него замуж и родить от него детей, прозвучал чей-то голос в ее голове, и она едва не поперхнулась супом.

– Не в то горло попало, – с трудом проговорила она сквозь кашель.

Это голос ее матери, решила она, продолжение бесчисленных лекций, которые она читала ей о роли женщины. Несмотря на эти лекции, Дасти сделала выбор в пользу иного образа жизни, который отнюдь не предполагал заключение брака с Мигелем. В тех редких случаях, когда она представляла себе свое будущее, связанным с мужчиной, всегда воображала человека, разделявшего ее привязанность к девственной природе. Отнюдь не ограниченного деловыми или семейными обязательствами.

Ей нравился брак двух бывших экскурсоводов, которые накопили денег, купили вездеход и открыли собственное экскурсионное агентство в Моабе. Оба жаловались на канцелярскую работу, на те дни, что им приходилось проводить в конторе, но они справедливо распределили свои рабочие и домашние обязанности.

Мигелю подошла бы женщина вроде ее матери. Дасти же была вылитый отец. Если один из них попытается изменить характер другого, они отравят друг другу жизнь. Точно как ее родители.

Она не стала бы и желать лучшего любовника или друга, чем Мигель, но и не могла позволить страсти ослепить себя, обмануть относительно возможного будущего с ним.

– Наверное, поздно звонить насчет «виллиса»? – спросила она, чтобы отвлечься от мыслей о Мигеле, о том, как ей будет не хватать его, когда она уедет из Пайнкрика.

– Уже звонил. – Он сообщил ей о разговоре с механиком, и Дасти вздохнула с облегчением. Переборка старого двигателя обойдется дешевле его замены и не проглотит ее сбережений на черный день.

– Долго ты можешь пользоваться вездеходом Хуана?

– Столько, сколько нам потребуется. Еще супу? – Он встал и взял тарелки.

– Да, пожалуйста. – Она уставилась на его широкую спину, поразившись тому, как он сказал это «нам». – Как насчет работы завтра? – спросила она, не желая оспаривать это «нам». Она не забыла вспышку гнева, когда предложила ему вернуться в город.

– Что ты имеешь в виду? – переспросил он, подойдя к столу.

– Поиски опять могут продлиться дотемна.

– Мы можем уехать раньше и успеть на работу.

Дасти не верила своим ушам. Куда делся добрый, отзывчивый Мигель, которого она успела узнать?

– Ты полагаешь, что обслуживать столики важнее, чем искать отца?

– Но ведь поиск ведут и другие. – Поскольку она продолжала недоверчиво пялиться на него, он провел рукой по своим глазам, словно ему было больно смотреть на нее. – Не гляди на меня так, Дасти. – Она даже не моргнула.

Мигель отодвинул свою тарелку и встал.

– Мне не хотелось бы оставлять тебя одну. – Он обогнул стол и потянулся к ней, но она поспешила отступить назад.

– Послушай меня внимательно, Мигель, – гневно заговорила Дасти. – Я бродила по глухим местам штата Юта на протяжении семи лет. Одна или с людьми, которые полагались на меня. Но не наоборот. Я не нуждаюсь в тебе или в твоем покровительстве!

– Знаю, знаю! – Он поднял руки в раздражении. – Ты дикорастущее, а не тепличное растение! – Он закатил глаза, словно моля Бога о терпении, потом посмотрел на нее со спокойной решимостью. – Но одновременно ты женщина в стрессовом состоянии. Если я позволю тебе искать до ночи и ты вернешься потом в этот лагерь, который называешь квартирой, то сядешь и будешь сидеть как на иголках. Я не смогу быть с тобой, ибо должен работать.

– Я тебя не держу.

– Неужели я ничего для тебя не значу? – Он спокойно выдержал ее свирепый взгляд, ибо хотел получить ответ, знать, как она к нему относится.

Может, уже само появление у нее мыслей о браке, размышляла Дасти, свидетельствовало, что она любит его? В каком пункте страсть пересекается с любовью? Она недостаточно знала об отношениях между мужчинами и женщинами, чтобы строить догадки. Она знала только, что не хочет повторять ошибок своих родителей. Как бы счастлива ни была ее мать с Фредом, Дасти не прельщал брак наподобие того, в котором жили они. Не могла она стать домашней хозяйкой, запертой в четырех стенах целый день. На природе она могла сидеть и часами наблюдать, как какая-нибудь пичужка строит гнездо, в четырех же стенах она испытывала тревогу. Если любовь к Мигелю привяжет ее к нему и его дому в Пайнкрике, тогда она не сможет, и не будет любить его. Но если ее чувства к нему не были любовью, тогда что она испытывала к нему?

– Не знаю, – наконец ответила она, отвернулась и опустилась на стул. Облокотившись на стол, она закрыла лицо руками. – Просто не знаю. Столько всего случилось между нами и так быстро.

– Не спорю, – согласился он.

Она оперлась подбородком на руки и изучающе посмотрела на него. Прямая линия его рта изогнулась в уголках, выражая разочарование.

– О’кей, отложим пока этот разговор. Вернемся к работе. Подумай, как сильно ты связана эмоционально с поисками. Добровольцы возвращаются домой к своей жизни. Ты же вернешься домой и станешь сходить с ума. Так? – Дасти неохотно кивнула. – Если же ты придешь на работу, – продолжил он ровным, нейтральным голосом, – твой мозг и чувства получат отдых, и ты встанешь наутро освеженной.

– Но как я смогу?

– По привычке. В зале ты будешь одна до пятницы, когда придет Рамона. Ты будешь так занята, что у тебя не будет времени на раздумья.

Как же она забыла, что младшая сестра Мигеля работает только в конце недели, а о Луизе не может быть и речи? После того, как у Кармен случился выкидыш, Мама Роза запрещала Луизе брать в руки что-либо тяжелее меню. Если не выйдет Дасти, работать придется Рамоне. Она взглянула на Мигеля. Его лицо, как и голос, казалось бесстрастным. Он как бы отстранился от нее, и их отношения уже никак не были связаны с ее решением, он заговорил с ней как с чужой. Его гнев предпочтительнее, подумала она. Холодность Мигеля убивала ее, лишала возможности спорить. Она бы предпочла, чтобы он наорал на нее, напомнил о том, как много сделал для нее, потребовал от нее услугу за услугу. А он предлагал ей выйти на работу, считая это лучшим выходом для нее.

Дасти заслонила рукой глаза, чтобы скрыть вдруг навернувшиеся на них слезы. Благодарность – вот что она чувствовала, вот почему она испытывала порыв кинуться к нему и сжать его в своих объятиях с такой силой, чтобы у него ребра затрещали. Он прав, и это признание вызвало слезы. Обслуживая столики, она отвлечется от своей тревоги, а ее подсознание, оставленное в покое, может подсказать нечто важное.

– На рассвете мы присоединимся к поисковой партии? – уточнила она.

– И пробудем там до трех. У нас останется полтора часа, чтобы вернуться, привести себя в порядок и успеть в ресторан к обеду.

– Вы с матерью слишком беспокоитесь о еде, – пожаловалась Дасти. Она бы потратила лишние полчаса до открытия ресторана на поиски.

– Нам предстоят трудные дни, – ответил Мигель, – и нужно поддерживать силы. – Он помолчал. – Так ты выйдешь на работу?

Она кивнула, решив не спорить об этом получасе.

– Благодарю.

Бесстрастная маска на его лице сменилась улыбкой.

– Нет, это я благодарю тебя, – улыбнулась и она. Когда Мигель встал, Дасти последовала его примеру и поспешила навстречу. Она ожидала нежного поцелуя, но в нем не оказалось и намека на благодарность, и, когда он кончился, она прислонилась к нему, чтобы не упасть.

– Хочешь еще супа? – хрипло спросил он.

– Только тебя, – прошептала она, притягивая его голову для еще одного долгого, жгучего, упоительного поцелуя, а он, не отрываясь, начал мягко подталкивать ее к ступенькам, ведущим наверх. Губы их расстались, но руки энергично работали, усеивая путь предметами туалета.

Когда они упали на постель, Мигель замедлил темп. Его руки и губы гуляли по ее телу под аккомпанемент нежно звучавших испанских слов. Не понимая их, Дасти вслушивалась в их ритмичную мелодичность, сопровождавшую любовные утехи. С изменением темпа их движений, изменился и ритм его голоса.

– Yo te quiero! – воскликнул он, когда они достигли пика, и повторял эти слова тише и мягче, пока их тела замирали, а их дыхание успокаивалось. И снова повторил их, покрывая ее лицо поцелуями. Приподняв голову, он посмотрел в ее глаза с необычной для него серьезностью и торжественно объявил: – Yo te amo.

Дасти ответила неуверенной улыбкой и прижалась щекой к его груди. Хотелось бы ей знать, что означают эти испанские фразы, но спросить она не решилась.